тоящая эта улыбка или только одна из его масок. Настоящий Эдуард может
ли быть такой душкой? Вряд ли.
  - Люблю охотиться на вампиров. Прими меня в долю, если сможешь.
  - Обязательно.
  - Что будет, если ты ни у кого не узнаешь адреса?
  - Ну, как что? Вернусь.
  - И?
  - И ты мне скажешь то, что я хочу знать. Разве нет?
  Он все улыбался мне той же очаровательной мальчишеской улыбкой. И говорил,
что будет меня пытать, если придется.
  У меня сдавило горло.
  - Эдуард, дай мне несколько дней, и я, может быть, найду для тебя
информацию.
  - Отлично. А обрез я принесу сегодня под вечер. Если тебя не будет дома,
оставлю в кухне на столе.
  Я не стала спрашивать, как он попад„т в дом, если меня не будет. Он
отделался бы улыбками и смехом. Чтобы остановить Эдуарда, замки не очень
годились.
  - Спасибо. В смысле за обрез.
  - С моим удовольствием, Анита. До завтра.
  Он вышел, и дверь за ним закрылась.
  Класс. Сначала вампиры, теперь Эдуард. А день только пятнадцать минут как
начался. Не слишком обнадеживающее начало. Я заперла дверь, сколько бы ни
было в этом смысла, и легла в кровать. Браунинг поселился во втором своем
доме - привязанный в кобуре под подушкой. Металл распятия холодил шею. Я
обеспечила себе всю возможную безопасность и слишком устала, чтобы об этом
волноваться.
  И еще одну вещь я с собой взяла в постель. Мягкого игрушечного пингвина по
имени Зигмунд. Я не часто с ним сплю - только после того, как меня
пытаются убить. У каждого свои слабости. Кто курит, кто собирает
игрушечных пингвинов. Если вы промолчите про свои, я не проболтаюсь про
ваши.

  16

  Я стояла в большом каменном зале, где тогда сидела Николаос. Осталось
только деревянное кресло, пустое и одинокое. Сбоку на полу стоял гроб.
Свет факела играл на полированном дереве. Пламя качалось, отбрасывая
колышущиеся тени на стену. Казалось, что тени движутся независимо от
света. Чем дольше я на них смотрела, тем больше утверждалась во мнении,
что они слишком темные, слишком густые.
  Сердце билось прямо в горле. Пульс громом стучал в висках. Я не могла
дышать. Тут до меня дошло, что слышу еще чье-то сердце, как эхо.
  - Жан-Клод?
  - Жан-Клод! - отозвались тени визгливым эхом.
  Из крови поднялась бледная рука, сжалась и бессильно упала на борт гроба.
Всплыло лицо Жан-Клода. Я протянула руку, сердце трепыхалось уже у меня в
голове, но он был мертв. Мертв! Рука его была ледяным воском. Глаза
распахнулись, и мертвая рука схватила меня за запястье.
  - Нет! - Я попыталась вырваться, рухнула на колени в холод крови и
вскрикнула: - Пусти!
  Он сел, покрытый кровью. Она капала с белой сорочки, как с кровавой тряпки.
  - Нет!
  Он подтянул мою руку к себе, и меня вслед за ней. Я уперлась второй рукой
в гроб. Я не хотела к нему. Я не пойду к нему! Он согнулся над моей рукой,
широко раскрыв рот, потянулся клыками. Сердце его билось в темной комнате
ударами грома.
  - Нет, Жан-Клод!
  Он поднял на меня глаза перед тем, как ударить.
  - У меня не было выбора.
  Кровь закапала по его лицу с волос, превращая лицо в кровавую маску. Клыки
впились мне в руку. Я вскрикнула и села в кровати.
  В дверь звонили. Я вылезла из кровати, забывшись, и тут же ахнула от боли.
Слишком быстро задвигалась после такого битья. Болело даже там, где ушибов
быть не могло. Руки закостенели от засохшей крови и болели, как при
артрите.
  А звонок не прекращался, будто кто-то прислонился к нему. Кто бы это ни
был, сейчас я его обрадую за то, что меня разбудили. Спала я в большой не
по росту рубашке, и сейчас вместо халата натянула вчерашние джинсы.
  Пингвина Зигмунда я поставила обратно к остальным. Мягкие игрушки стояли
на узком диванчике под стеной, у окна. Пингвины стояли на полу, окружая
его пушистой волной.
  Двигаться было больно. Даже дышать было больно.
  - Иду-у! - завопила я. По дороге мне пришло в голову, что там может быть
что-то враждебное. Тогда я прошлепала обратно в спальню и взяла пистолет.
Рука обхватила рукоять тяжело и неуклюже. Надо было ее вчера промыть и
перевязать. А, ладно.
  Я присела за стулом, который Эдуард вчера приставил к двери.
  - Кто там?
  - Анита, это Ронни. Мы вроде собирались сегодня тренироваться.
  Сегодня суббота. Я совсем забыла. Всегда забавно, насколько ординарна
жизнь, даже когда тебя пытаются убить. У меня было такое чувство, будто
Ронни должна знать про эту ночь. Вещь настолько экстраординарная должна
была затронуть всю мою жизнь, но так не получалось. Когда я со своей рукой
лежала в госпитале с шинами и трубками, торчащими отовсюду, моя мачеха
продолжала жаловаться, что я все еще не замужем. Она волновалась, что я в
зрелом возрасте двадцати четырех лет останусь старой девой. Джудит не из
тех, кого называют эмансипированными женщинами.
  Моя семья не интересуется особо, чем я занимаюсь, как рискую, какие травмы
получаю. И потому не обращают внимания. Кроме моего сводного брата,
которому шестнадцать лет. Джон считает, что я чувиха классная, клевая или
как там у них теперь говорят.
  Вероника Симс - дело другое. Она моя подруга, и она все понимает. Ронни -
частный детектив. Мы навещаем друг друга в больнице по очереди.
  Я открыла ей дверь и впустила ее, придерживая болтающийся у бока пистолет.
Она окинула меня взглядом и сказала:
  - Черт возьми, у тебя ужасный вид.
  Я улыбнулась:
  - Зато мой вид соответствует самочувствию.
  Она вошла, бросив спортивную сумку на стул.
  - Ты мне можешь рассказать, что случилось?
  Это было не требование, а вопрос. Ронни понимала, что не всем можно
делиться.
  - Ты извини, что я сегодня не смогу тренироваться.
  - Кажется, ты сегодня уже получила хорошую нагрузку. Пойди, отмочи руки в
раковине. Я сделаю кофе. О'кей?
  Я кивнула и тут же об этом пожалела. Аспирина, аспирина мне. По дороге в
ванную я остановилась.
  - Ронни?
  - Да?
  Она стояла в моей кухоньке, держа в руке мерку с зернами кофе. Ростом она
была пять футов девять дюймов. Иногда я забывала, насколько это много.
Люди не могут понять, как мы ходим рядом. Фокус в том, чтобы держать темп,
и я себя заставляю. Это отличная тренировка.
  - Кажется, у меня в холодильнике есть бублики. Можешь сунуть их в
микроволновку с сыром?
  Она вытаращила на меня глаза.
  - Я тебя знаю уже три года, и впервые ты хочешь есть до десяти утра.
  - Слушай, если тебе трудно, так не надо.
  - Не в этом дело, и ты это знаешь.
  - Извини, я это от усталости.
  - Иди, полечись, а потом расскажешь, О'кей?
  - Ага.
  От отмачивания рукам лучше не стало. Как будто я кожу сдирала с пальцев. Я
промокнула их полотенцем и намазала ссадины неоспорином. "Местный
антисептик", гласила этикетка. Когда я еще наложила пластыри, это было
похоже на розовато-загорелые руки мумии.
  Спина была один сплошной синяк. Ребра обозначились гнилостным пурпуром.
Тут я мало, что могла делать, кроме как надеяться, что аспирин снимет
боль. Ну, одно я еще могла сделать - подвигаться. Упражнения на растяжку
вернут подвижность и дадут возможность ходить без боли - в какой-то мере.
Но сама растяжка - это будет род пытки. Ладно, это можно сделать потом.
Сейчас надо поесть.
  Мне чертовски хотелось жрать. Обычно мысль о еде до десяти утра вызывает у
меня тошноту. Сейчас меня тянуло к еде, тянуло неудержимо. Странно. Может
быть, от стресса.
  От запаха бубликов и плавящегося сыра потекли слюнки. А от запаха свежего
кофе я была готова сжевать диван.
  Я заглотала два бублика и три чашки кофе, пока Ронни сидела, потягивая
только первую чашку. Подняв глаза, я увидела, что она на меня смотрит.
Серые глаза изучали меня. Я видала, как она так смотрела на подозреваемых.
  - Чего? - спросила я.
  - Ничего. Ты уже можешь перевести дыхание и рассказать, что случилось?
  Я кивнула, и на этот раз это уже не было так больно. Аспирин - дар природы
современному человеку. Я рассказала ей все с момента звонка Моники и до
встречи с Валентином. Я не рассказала ей, что все это происходило в "Цирке
Проклятых". И опустила историю с голубыми огнями на лестнице и голосом
Жан-Клода у меня в голове. Что-то мне подсказывало, что это тоже опасная
информация. Своим инстинктам я научилась доверять, и потому все это
оставила при себе.
  Ронни свое дело знает. Она поглядела на меня и спросила:
  - Это все?
  - Да.
  Легкая ложь, простая, всего из одного слова. Вряд ли Ронни купилась.
  - О'кей, - сказала она, прихлебывая кофе. - Что ты хочешь, чтобы я сделала?
  - Поспрашивай. У тебя есть контакты в группах ненавистников. Вроде "Люди
против вампиров". Ну, там еще "Лига человеческих избирателей" - обычный
набор. Погляди, не может ли кто-нибудь из них быть замешан в убийствах.
Мне к ним близко не подойти. - Я улыбнулась: - Ведь аниматоры - тоже
предмет их ненависти.
  - Но ты убиваешь вампиров.
  - И поднимаю зомби. Для твердокаменного расиста это главное.
  - Ладно. Проверю ЛПВ и остальных. Еще что-нибудь?
  Я подумала и покачала головой - на этот раз почти без боли.
  - Ничего не могу придумать. Только будь очень осторожна. Не хочу
подставить тебя, как подставила Кэтрин.
  - Ты была не виновата.
  - Верно.
  - Это все не твоя вина.
  - Ты это скажи Кэтрин и ее жениху, если дело повернется плохо.
  - Анита, эти проклятые твари тебя используют. Они хотят, чтобы ты
сомневалась и боялась, тогда ты будешь в их власти. Если ты дашь чувству
вины овладеть тобой, ты погибнешь.
  - Ну, ты даешь, Ронни! Как раз то, что мне надо сейчас услышать. Если это
твоя манера вдохновительной речи, тогда я пас.
  - Тебя не нужно ободрять. Тебя нужно только встряхнуть.
  - Спасибо, меня уже этой ночью встряхивали.
  - Анита, послушай! - Она вглядывалась в меня пристально, изучая мое лицо,
стараясь понять, действительно ли я ее слышу. - Ты сделала для Кэтрин все,
что могла. Теперь думай о том, как тебе выжить. У тебя сейчас врагов - по
самое горло. Не отвлекайся в сторону.
  Она была права. Делай, что можешь, и будь что будет. Кэтрин вне опасности
- сейчас. Больше я ничего сделать не могла.
  - Врагов по горло, зато и друзей по щиколотку.
  Она усмехнулась:
  - Может быть, это и есть поровну.
  Я держала чашку забинтованными руками. От нее шло тепло.
  - Я боюсь.
  - Из чего следует, что ты не так глупа, как кажешься.
  - Ну, спасибо.
  - Всегда, пожалуйста. - Она подняла свою чашку кофе. - За Аниту Блейк,
аниматора, вампироборца и хорошего друга. Поглядывай, что у тебя за спиной.
  Я чокнулась с ней своей чашкой.
  - И ты тоже поглядывай. Быть моим другом сейчас - это может быть не самое
полезное для здоровья хобби.
  - И с каких пор это новость?
  К сожалению, она была права.

  17

  После ухода Ронни у меня было два варианта: снова пойти спать - неплохая,
кстати, идея - или начать расследовать дело, которое столько народу так
рвались на меня навалить. Какое-то время я могу прожить, проспав четыре
часа. Если Обри перервет мне горло, я протяну гораздо меньше. Наверное,
стоит взяться за работу.
  Летом в Сент-Луисе носить пистолет трудно. Что с наплечной, что с
набедренной кобурой будет одна и та же проблема. Если наденешь жакет,
расплавишься от жары. Если держать пистолет в сумочке, тебя убьют, потому
что не родилась еще женщина, которая может найти что-нибудь у себя в
сумочке быстрее двенадцати минут. Это закон природы.
  Пока что в меня не стреляли, и это ободряло. Зато меня похищали и чуть не
убили. И в следующий раз я допускать этого без борьбы не собиралась. Я
умела выжимать сотню фунтов - совсем не так плохо. Но если весишь всего
сто шесть, это ставит тебя в невыгодное положение. У меня все шансы против
плохого парня из людей моего размера. Проблема в том, что плохих ребят
моего размера долго искать придется. А насчет вампиров - раз я не могу
выжать автомобиль, то вообще в расчет не берусь. Значит, пистолет.
  Наконец я оделась, приобретя совершенно не профессиональный вид. Футболка
слишком на меня большая, до середины бедер. Болталась вокруг меня
балахоном. Единственное, что спасало, - картинка спереди: играющие в
пляжный волейбол пингвины, а на переднем плане пингвинята лепят из песка
куличи. Люблю пингвинов. Футболку я купила, чтобы в ней спать, и никогда
не думала вылезать в ней на люди. Ладно, если полиция моды меня не увидит,
ничего не случится.
  В пару черных шортов я продела ремень для внутренней кобуры типа "приятель
дяди Майка". Мне она очень нравилась, но она была не для браунинга. У меня
для комфортного и скрытого ношения был еще один пистолет - "файрстар",
компактный девятимиллиметровый с обоймой на семь выстрелов.
  Белые спортивные носки с изящными синими полосками под цвет синей кожаной
отделки белых найковских кроссовок завершили наряд. Я в нем выглядела лет
на шестнадцать - и довольно неуклюжие шестнадцать, зато, когда я
повернулась к зеркалу, даже намека на пистолет не было видно. Он был
хорошо скрыт подолом футболки.
  Верхняя часть торса у меня худощавая - если хотите, миниатюрная,
мускулистая, и не так чтобы на нее было неприятно смотреть. К сожалению,
ноги у меня дюймов пять не дотягивают до лучших ног Америки. Никогда у
меня не было стройных бедер, и в мускулистых икрах тоже недостатка не
было. Этот наряд подчеркивал ноги и скрывал все остальное, зато со мной
был пистолет и мне не грозило расплавится в жару. Компромисс - искусство
несовершенства.
  Распятие висело у меня под футболкой, но я на всякий случай добавила к
нему освященный браслет на левой руке. Три крестика болтались на
серебряной цепочке. Шрамы тоже оказались на виду, но летом я делаю вид,
что их просто нет. Даже подумать не могу ходить с длинными рукавами в
тридцатиградусную влажную жару. Руки отвалятся. И когда у меня руки
обнажены, шрамы все одно замечают не в первую очередь. Честно.
  "Аниматор инкорпорейтед" переехала в новое помещение, и мы там всего три
месяца. Напротив нас теперь кабинет психолога - никак не меньше, чем сотня
в час, дальше по коридору пластический хирург, два адвоката, один брачный
консультант и компания по недвижимости. Четыре года назад мы работали в
пустой кладовой при гараже. Бизнес шел не плохо.
  И основной удачей мы были обязаны Берту Вону, нашему боссу. Он был
бизнесмен, шоумен, рвач, ловчила и мошенник. Нет, ничего незаконного, но
... понимаете, люди мыслят о себе как о хороших парнях - тех, кто в белых
шляпах. Некоторые носят черные шляпы и этим гордятся. А у Берта цвет
серый. Иногда мне кажется, что если его порезать, потечет не кровь, а
свежеотпечатанная зелень.
  То, что было редким талантом, неотвязным проклятием и религиозным опытом -
вызов мертвецов из могил, - он превратил в прибыльный бизнес. У нас,
аниматоров, был талант, но это Берт знал, как заставить его приносить
прибыль. С этим трудно было спорить, но сегодня я собиралась попытаться.
  Обои в приемной были бледно-бледно-зеленые с восточным орнаментом зеленого
и коричневого. Ковер толстый и зеленый - слишком бледный, чтобы быть
травой, но он очень старался. Повсюду комнатные растения.
  Справа от двери Ficus benjium, изящный, как ива, с кожистыми зелеными
листиками. Он почти обвивался вокруг стоящего перед ним кресла. Другое
дерево в дальнем углу, высокое и прямое, с жесткими острыми верхушками
пальмовых листьев - Dracaena marginita. По крайней мере, так было написано
на привязанных к тощим стволам железках. Оба дерева заметали потолок.
Десятки растений поменьше торчали в каждом свободном уголке зеленой
комнаты.
  Берт думает, что пастельная зелень успокаивает, а растения придают
домашний уют. Как по мне, получился несчастный ублюдок от случайной связи
между моргом и цветочным магазином.
  Мэри, нашей секретарше, за пятьдесят. Насколько за - это никого, кроме
нее, не касается. Волосы у нее короткие и на ветру не шевелятся. За этим
следит толстый панцирь лака для волос. Об естественности своего вида Мэри
не заботится. У нее два взрослых сына и четверо внуков. Когда я вошла, она
мне выдала лучшую из своих профессиональных улыбок:
  - Чем я могу быть вам... а, это ты, Анита. Я думала, тебе сегодня к пяти.
  - Так и есть, но мне надо поговорить с Бертом и кое-что взять у себя в
комнате.
  Она посмотрела на свое расписание приемов - то есть наше расписание
приемов.
  - Знаешь, сейчас в твоем кабинете сидит Джеймисон с клиентом.
  У нас всего три кабинета. Один принадлежит Берту, а остальными мы
пользуемся по очереди. Почти вся наша работа происходит в поле - точнее,
на кладбище, - так что на самом деле нам редко бывают нужны кабинеты
одновременно. Получалось, как тайм-шер в кондоминиуме.
  - А надолго у него этот клиент?
  Мэри посмотрела на свои заметки.
  - Это у него мать, у которой сын подумывает уйти в Церковь Вечной Жизни.
  - А Джеймисон его отговаривает или уговаривает?
  - Анита! - возмутилась Мэри, но вопрос мой был не праздный. Церковь Вечной
Жизни была церковью вампиров. Первая в истории церковь, которая обещала
вечную жизнь и могла представить доказательства. Без ожидания. Без таинств.
  Вечность на блюдечке. Сейчас мало кто верит в бессмертие души. Не слишком
модно сейчас думать про Небо и Ад и про то, хороший ли ты человек. Так что
Церковь завоевывает последователей по всему городу. Если ты не веришь, что
погубишь свою душу, от чего еще ты отказываешься? Дневной свет? Еда? Не
так-то много.
  А вот меня дело насчет души волновало. Моя бессмертная душа не продается,
даже за вечность. Понимаете, я-то знала, что вампир может умереть. Я это
на опыте проверяла. Кажется, никто не любопытствовал, куда идет душа
вампира, когда он умирает. Можно ли быть хорошим вампиром и после смерти
попасть на Небо? Как-то мне в это не верилось.
  - А у Берта тоже клиент?
  Она еще раз заглянула в блокнот.
  - Нет, он свободен.
  И Мэри подняла голову и улыбнулась, будто обрадовалась, что смогла мне
помочь. Наверное, в самом деле обрадовалась.
  Чистая правда, что Берт взял себе самый маленький из кабинетов. Стены
мягкой пастельной голубизны, ковер цвета на два темнее. Берт считает, что
это расслабляет клиентов. По-моему, это как стоять посреди голубого
ледяного куба.
  Берт в свой маленький голубой кабинет не вписывается. Во-первых, ничего
маленького в Берте нет. Шесть футов четыре дюйма, широкие плечи, фигура
студента-спортсмена, чуть оплывшая посередине. Светлые волосы коротко
подстрижены выше ушей. Загар гребца подчеркивает бледный цвет глаз и
белизну волос. Глаза у него почти бесцветно-серые, как немытые оконные
стекла. Чтобы они заблестели, нужно очень постараться, но сейчас они
блестели. Берт просто сиял в мою сторону. Дурной знак.
  - Анита, какой приятный сюрприз! Садись. - Он махнул в мою сторону большим
конвертом. - Нам сегодня прислали чек.
  - Чек? - переспросила я. - За расследование убийств вампиров.
  Я совсем забыла, что где-то вначале за это были обещаны деньги. И смешно
было, и противно, что Николаос гораздо проще могла бы добиться всего этого
деньгами. Судя по роже Берта, кучей денег.
  - Сколько?
  - Десять тысяч долларов.
  Берт медленно произнес каждое слово, растягивая фразу.
  - Мало.
  Он рассмеялся:
  - Анита, нельзя быть жадной в твоем возрасте. Оставь эту работу мне.
  - За жизнь Кэтрин или мою этого мало.
  Его усмешка слегка увяла. Глаза его стали недоверчивы, будто я вот-вот ему
скажу, что пасхальных зайчиков не бывает. Я почти слышала его мысли, не
придется ли возвращать чек.
  - Что ты хочешь этим сказать, Анита?
  Я ему рассказала с небольшими купюрами. Без "Цирка Проклятых", без голубых
огней, без первой метки вампира.
  Когда я дошла до того, как Обри вбил меня в стену, он сказал:
  - Ты меня разыгрываешь.
  - Показать синяки?
  Я закончила рассказ, глядя в его серьезную квадратную рожу. Большие руки с
тупыми пальцами лежали, переплетенные, на столе. Чек лежал рядом на
аккуратной стопке конвертов. Он смотрел внимательно, сочувственно. А
сочувствие ему никогда особенно не удавалось изобразить. Я почти слышала,
как щелкают у него внутри колесики калькулятора. - Да не волнуйся ты,
Берт, можешь обналичивать ч