улыбке
по-прежнему была крупица зла, навалом секса, но из-под всего этого
выглядывал мальчишка, неуверенный в себе мальчишка. В этом все дело. Это и
привлекало. Нет ничего более зовущего, чем красивый мужчина, который не
уверен в себе. Это взывает не только к женщине в каждой из нас, но к
матери. Комбинация опасная. К счастью, у меня был иммунитет - это уж
точно. К тому же я видела, какой секс нужен Филиппу. Он точно был не моего
типа.
  "Мэйбл" - это кафетерий, но еда там чудесная и по разумным ценам. По
будням там под завязку деловых костюмов и платьев, кейсов и манильских
конвертов. В субботу почти пусто.
  Из-за груд дымящейся еды мне улыбнулась Беатрис, толстая и высокая, с
каштановыми волосами и усталым лицом. Розовая униформа плохо сидела на ее
плечах, и сетка для волос делала ее лицо слишком длинным. Но она всегда
улыбалась и никогда не замолкала.
  - Привет, Беатрис! - сказала я и, пока она еще не успела спросить,
добавила: - Это Филипп.
  - Привет, Филипп! - сказала она.
  Он улыбнулся ей улыбкой ничуть не менее ослепительной, чем улыбался
риэлтерше на нашем этаже. Беатрис вспыхнула, отвела глаза и хихикнула. Я и
не знала, что она так умеет. А шрамы она заметила? И важно ли это ей? Для
мясного рулета было слишком жарко, но я его все равно заказала. Он всегда
бывал сочным, а кетчуп острым. Я даже десерт взяла, чего обычно не делаю.
Меня мучил голод. Мы расплатились и нашли столик, где Филиппу больше ни с
кем не надо было флиртовать. Неслабое достижение.
  - Что случилось с Жан-Клодом? - спросил он.
  - Еще минутку.
  И я произнесла над едой благодарственную молитву. Когда я подняла глаза,
он смотрел на меня. Мы стали есть, и я рассказала ему сокращенную версию
событий последней ночи. В основном я ему рассказала про Жан-Клода и
Николаос и про наказание.
  Когда я закончила, он уже бросил есть и смотрел куда-то поверх моей головы
на что-то, мне не видное.
  - Филипп? - позвала я.
  Он затряс головой и посмотрел на меня.
  - Она могла его убить.
  - Мне показалось, что она хочет его наказать. Ты не знаешь, что это за
наказание?
  Он кивнул и негромко сказал:
  - Она их кладет в гробы и накладывает крест, чтобы они не вышли. Когда-то
Обри исчез на три месяца. Когда он появился снова, он был такой, как
сейчас. Сумасшедший.
  Я поежилась. И Жан-Клод тоже сойдет с ума?
  Я взяла вилку и заметила, что уже съела половину черничного пирога. Я
терпеть не могу чернику. Черт побери, что же это со мной? Во рту еще стоял
теплый и густой вкус. Я попыталась запить его большим глотком колы, но и
она не помогла.
  - Что ты собираешься делать? - спросил он.
  Я отодвинула полусъеденный пирог и достала первую папку. Первая жертва,
некто Морис, фамилия не указана, жил с женщиной по имени Ребекка Майлз.
Они сожительствовали пять лет. Слово "сожительствовали" звучит лучше, чем
"трахались".
  - Собираюсь расспросить друзей и любовников погибших вампиров.
  - Может быть, я знаю их имена.
  Я посмотрела на него в сомнении. Делиться информацией с ним я не хотела,
поскольку знала, что добрый старый Филипп был дневными глазами и ушами
нежити. Но если я буду разговаривать с Ребеккой Майлз в обществе полиции,
получу от нее кучу вранья. Разгребать его, у меня нет времени. Мне нужна
информация, и быстро. Николаос хочет результата. А что хочет Николаос, то
лучше ей дать без разговоров.
  - Ребекка Майлз, - сказала я.
  - Я ее знаю. Она была собственностью Мориса. - Он пожал плечами, будто
извиняясь за это слово, но другого искать не стал. Я подумала, какой смысл
он в него вкладывает. - Куда мы пойдем для начала?
  - Никуда. Не люблю, чтобы штатские путались у меня под ногами во время
работы.
  - Я мог бы помочь.
  - Ты не обижайся, на вид ты сильный, может, ты даже быстрый, но этого
мало. Ты умеешь драться? Пистолет у тебя есть?
  - Нет, но я могу за себя постоять.
  Я в этом сомневалась. Люди неправильно реагируют на насилие. Они
застывают. Пара секунд, пока тело в нерешительности, а разум не может
понять. За эти секунды тебя могут убить. Единственный способ борьбы с
нерешительностью - практика. Насилие должно стать частью твоего образа
мыслей. Практика делает тебя осторожным и чертовски подозрительным, а
также удлиняет ожидаемую продолжительность жизни. Филипп был знаком с
насилием, но лишь как жертва. Профессиональную жертву таскать с собой мне
было совершенно ни к чему. Да, но мне нужна информация от тех, кто со мной
говорить откажется. А с Филиппом - нет.
  Перестрелки среди бела дня я не ожидала. И нападения из-за угла тоже не
ожидала по настоящему, по крайней мере сегодня. Да, мне случалось и
ошибаться, но... Если Филипп сможет мне помочь, вреда в этом не будет.
Если он не будет сиять улыбкой направо и налево и к нему не будут
приставать монашки, нам ничего не грозит.
  - Если кто-то будет мне угрожать, ты можешь стоять спокойно и дать мне
делать мою работу или ты полезешь меня спасать? - спросила я.
  - А, - сказал он и уставился на свой стакан. Потом произнес: - Не знаю.
  Очко за правдивость. Почти любой на его месте соврал бы.
  - Тогда мне лучше пойти без тебя.
  - А как ты убедишь Ребекку, что работаешь на старшего вампира города?
Истребительница работает на вампиров?
  Даже для меня это прозвучало смехотворно.
  - Не знаю.
  Он улыбнулся:
  - Тогда решено. Я пойду с тобой и пролью масло на волны.
  - Я не дала согласия.
  - Но ты и не отказалась.
  В его словах был смысл. Я допила колу и минуту, может быть, смотрела в его
самодовольную рожу. Он ничего не говорил, только смотрел в ответ. Лицо его
было нейтральным, без вызова. Это не было состязание двух воль, как с
Бертом.
  - Пошли, - сказала я.
  Мы встали, я оставила чаевые, и мы отправились на поиски следов.

  20

  Ребекка Майлз жила в трущобах южной части города. Здесь улицы были названы
по штатам: Техас, Миссисипи, Индиана. Дом был слепой, почти все окна
забиты досками. Трава была высокая, как бегония, но и вполовину не такая
красивая. За квартал отсюда стояли дорогие дома политиков и яппи, но в
квартале Ребекки яппи не водились.
  Квартира Ребекки была в конце длинного и узкого коридора. Кондиционера в
нем не было, и жара была, как мех на груди - густой и теплый. Над
протертым ковром висел тусклый пузырь лампочки. Позеленевшие стены кое-где
были покрыты пятнами белой штукатурки, но было чисто. Запах лизола с
сосновым ароматизатором был так густ, что вызывал тошноту. С ковра можно
было есть, если захочешь, только шерсть будет во рту. С лезущей из ковра
шерстью никаким лизолом ничего не сделаешь.
  Как мы и договорились в машине, Филипп постучал в дверь. Смысл был в том,
что он сгладит недоверие, которое могло у девушки возникнуть оттого, что в
ее скромное обиталище нагрянула Истребительница. Минут пятнадцать пришлось
стучать и ждать, пока за дверью кто-то зашевелился.
  Дверь открылась на длину цепочки. Кто открыл, мне не было видно. Женский
заспанный голос произнес:
  - Филипп, ты что здесь делаешь?
  - Впустишь меня на несколько минут? - спросил он. Лица его я не видела, но
готова была поставить все свое движимое и недвижимое, что он улыбнулся ей
одной из своих нечестивых улыбок.
  - Конечно. Извини, ты меня разбудил.
  Дверь закрылась, зазвякала цепочка, и дверь открылась полностью. Я все еще
не видела ее за спиной Филиппа, так что, думаю, и она меня не видела.
  Филипп вошел, и я последовала за ним, пока дверь не успела закрыться. В
квартире было жарко, как в печи. От темноты, казалось бы, должна быть
прохлада, а вместо того была только клаустрофобия. У меня с лица закапал
пот.
  Ребекка Майлз стояла, держа дверь. Она была худа, безжизненные темные
волосы прямо свисали на плечи. Скулы выступали из-под кожи лица. Белое
домашнее платье меня просто ошеломило. К ней подходило слово "деликатная"
или "хрупкая". Небольшие темные глаза заморгали на меня. В квартире было
темно, свет не пропускали толстые шторы. Она видела меня только раз,
вскоре после смерти Мориса.
  - Ты привел с собой подругу? - спросила она, закрывая дверь, и мы остались
в темноте. - Да, - ответил Филипп. - Это Анита Блейк...
  Тихим полузадушенным голосом она перебила:
  - Истребительница?
  - Да, но...
  Она открыла свой маленький ротик и завизжала. Бросилась на меня, когтя и
колотя ладонями. Я собралась и прикрыла лицо локтями. Она дралась, как
дерутся девчонки - открытыми ладонями, ногтями, размахивающими руками.
Схватив ее за запястье, я дала ее собственной инерции пронести ее мимо
меня. С небольшой помощью она споткнулась и упала на колени. Ее правая
рука была у меня в замке. Замок давит на локоть, и это больно, а если
надавить еще чуть-чуть - рука хрустнет. А мало кто хорошо дерется со
сломанной в локте рукой.
  Этой женщине я не хотела ломать руку. Вообще не хотела ей делать больно. У
меня на руке остались две кровоточащие царапины. Хорошо, что у нее не было
оружия.
  Она попыталась вывернуться, и я чуть нажала. Она затрепетала, часто и
тяжело дыша. - Его нельзя убивать! Вы не имеете права! Пожалуйста, не надо!
  Она заплакала, под слишком большим платьем затряслись тонкие плечи. Я
стояла над ней, держа ее руку и причиняя боль.
  Я медленно отпустила ее руку и встала так, чтобы она до меня не
дотянулась. Я надеялась, что она больше не бросится. Я не хотела причинять
ей вреда, но и не хотела, чтобы она меня травмировала. Царапины начинали
саднить.
  Ребекка Майлз не думала о второй попытке. Она скорчилась у двери, охватив
колени тонкими изголодавшимися руками. И всхлипывала, ловя ртом воздух:
  - Нельзя его убивать! Не надо! Прошу вас, не надо!
  Она стала раскачиваться, сжимая себя руками, будто боялась рассыпаться,
как треснувший стакан.
  Господи, бывают дни, когда я ненавижу свою работу.
  - Скажи ей, Филипп. Скажи, что мы не собираемся никого убивать.
  Филипп опустился рядом с ней и заговорил. Что он говорил, я не слышала.
Отрывистые всхлипывания плыли мимо меня в открытую дверь справа. Она вела
в спальню.
  Рядом с кроватью стоял гроб из черного дерева, может быть, из вишни,
лакированный до блеска. Она подумала, что я пришла убить ее любовника. О
Господи.
  Ванная была тесная и захламленная. Я щелкнула выключателем, и резкий
желтый свет ничего приятного не осветил. Косметика, разбросанная по
треснувшему умывальнику, как жертвы на поле боя. Почти насквозь
проржавевшая ванна. Я нашла мочалку, которая показалась мне чище других, и
полила холодной водой из крана. Вода была цвета спитого кофе. Трубы
дрожали, звякали и выли. Наконец пошла чистая вода. Холодная вода была
приятна рукам, но на шею и в лицо я плескать не стала. Слишком тут было
грязно. Выжимая мочалку, я подняла глаза. Зеркало было покрыто паутиной
трещин. Лицо отражалось в нем разломанным на куски. Второй раз я в него
смотреться не стала.
  Проходя через спальню, я подумала вдруг, не постучать ли в крышку гроба.
Есть кто-нибудь дома? Я этого не сделала. Как подсказывал мой опыт,
"кто-нибудь" мог постучать обратно.
  Филипп уже отвел женщину к дивану. Она прильнула к нему бескостным телом,
тяжело дыша, но плач почти прекратился. При виде меня она вздрогнула. Я
постаралась не выглядеть злобной - у меня это хорошо получается - и
протянула мочалку Филиппу.
  - Вытри ей лицо и приложи потом к затылку. Это поможет.
  Он сделал, как я сказала, и она уставилась на меня, сидя с прижатой к
затылку мокрой мочалкой. Глаза, у нее вылезали из орбит, показывая белки.
Ее трясло.
  Я нашла выключатель, и комнату озарил резкий свет. Один взгляд на эту
комнату - и мне захотелось свет погасить, но я этого не сделала. Я
опасалась, что Ребекка снова на меня набросится, если я сяду рядом, или у
не„ случится окончательный срыв. Правда, это будет мило? Единственный стул
стоял, покосившись и выпустив наружу клок набивки. Я решила постоять.
  Филипп посмотрел на меня. Его очки были теперь засунуты за ворот
безрукавки. Глаза у него были большие и острожные, будто он не хотел,
чтобы я догадалась о его мыслях. Одной рукой он обнимал Ребекку за плечи,
будто защищаясь. Я сама себе показалась громилой.
  - Я ей сказал, зачем мы здесь. Сказал, что ты Джека не тронешь.
  - Который в гробу? - Я не смогла сдержать улыбку. "Джек из коробочки".
  - Да. - Филипп посмотрел на меня так, будто улыбка была совершенно
неуместна.
  Так оно и было, и потому я перестала улыбаться. Но это потребовало усилия.
  Я кивнула. Если Ребекка хочет трахаться с вампирами, это ее дело. И уж
никак не полиции.
  - Давай, Ребекка. Она хочет нам помочь, - сказал Филипп.
  - Зачем? - спросила она.
  Хороший вопрос. Я ведь ее напугала и довела до слез. Я на этот вопрос
ответила:
  - Старший вампир города сделал мне предложение, от которого я не могла
отказаться.
  Она смотрела на меня, изучая мое лицо, будто старалась запомнить.
  - Я вам не верю.
  Я пожала плечами. Так всегда бывает, когда говоришь правду. Кто-нибудь
обязательно назовет тебя лжецом. Люди охотнее глотают правдоподобную ложь,
чем неправдоподобную правду. На самом деле, даже предпочитают первую
второй.
  - Чем может вампир пригрозить Истребительнице? - спросила она.
  - Я ведь не пугало, Ребекка, - вздохнула я. - Вам приходилось встречаться
с мастером этого города?
  - Нет.
  - Тогда вам придется мне поверить. Меня она напутала до полусмерти. И
любой так же напугался бы, если он не выжил из ума.
  Все еще было видно, что она не верит, но она заговорила. Тихий напряженный
голос выложил мне ту же историю, что пришлась на долю полиции. Бесцветная
и бесполезная, как стертый пенс.
  - Ребекка, я пытаюсь поймать то лицо или создание, которое убило вашего
друга. Помогите мне, пожалуйста.
  Филипп обнял ее.
  - Расскажи ей то, что рассказала мне.
  Она посмотрела на него, потом на меня. Прикусила нижнюю губу и пожевала ее
верхними зубами. Глубоко и прерывисто вдохнула.
  - Мы в ту ночь были на вечеринке придурков.
  Я заморгала, потом попыталась принять приемлемо разумный вид.
  - Я знаю, что придурками называют тех, кто любит вампиров. Вечеринка
придурков - это то, что я думаю?
  Кивнула мне в ответ не она, а Филипп.
  - Я на них часто бываю. - Он не глядел на меня, когда это говорил. - Там
ты можешь иметь от вампиров все, что хочешь. Потом они делают с тобой все,
что хотят.
  Он метнул на меня взгляд и снова опустил глаза. Наверное, ему не
понравилось то, что он увидел.
  Я старалась сохранить бесстрастное лицо, но мне это не очень удалось.
Вечеринка придурков - ну и ну! Но с этого можно начать.
  - На этой вечеринке было что-нибудь особенное? - спросила я.
  Она мигнула, недоумевая, будто не поняла вопроса. Я попробовала снова:
  - Случилось ли на этой вечеринке что-нибудь экстраординарное, чего обычно
не бывает?
  Когда сомневаешься - разнообразь свой словарь.
  Она уставилась себе в колени и помотала головой. Длинные темные волосы
упали на лицо тонкой завесой.
  - У Мориса были враги, о которых вы знали?
  Ребекка помотала головой, даже не поднимая глаз. Я увидела, как метнулись
ее глаза за занавесом волос, как у испуганного кролика, выглядывающего из
куста. Знает она еще что-нибудь или я ее исчерпала? Если я буду напирать,
она сломается, рассыплется, и из нее выпадет ключ - но может и не выпасть.
На ее сплетенных, на коленях руках побелели суставы пальцев. И слегка
дрожали. Насколько сильно я хочу знать? Наверное, не настолько. Ладно,
пусть будет так. Анита Блейк, гуманистка.
  Филипп укладывал Ребекку в кровать, пока я ждала в гостиной. Я почти ждала
услышать смешок или какой-то другой звук, свидетельствующий, что он пустил
в ход свое обаяние. Ничего, кроме бормотания голосов и прохладного шороха
простыней. Когда он вышел из спальни, лицо у него было серьезное и
мрачное. Он снова надел очки и щелкнул выключателем. В комнате воцарилась
густая жаркая тьма. Я услышала, как в этой темноте он движется. Шорох
джинсов, скрип подошв. Я нащупала дверную ручку и распахнула дверь.
  В комнату влился бледный свет. Филипп стоял, глядя на меня сквозь темные
очки. Он стоял свободно, небрежно, но каким-то образом я чувствовала его
враждебность. Мы больше не изображали друзей. Не знаю, сердился он на меня
за что-то, на себя, на судьбу. Когда твоя жизнь становится такой, как у
Ребекки, надо же найти виноватого.
  - Это мог оказаться я, - сказал он.
  - Но не оказался.
  Он развел руки в стороны, сгибая.
  - Но мог.
  Я не знала, что на это сказать. И что тут скажешь? Что милостью Божьей ты
спасен? Вряд ли Бог имеет какое-то отношение к миру Филиппа.
  Филипп проверил, что дверь за нами захлопнулась, потом сказал:
  - Я знаю еще как минимум двух из убитых вампиров, которые на вечеринках
бывали регулярно.
  Я напряглась, ощущая поднимающееся волнение:
  - Ты думаешь, что и остальные... жертвы могут быть любителями придурков?
  Он пожал плечами:
  - Могу это узнать.
  Для меня его лицо все еще оставайтесь закрытым, непроницаемым. Кто-то
отрубил его выключатель. Может быть, это были оголодавшие маленькие ручки
Ребекки Майлз. Не знаю. Я только знаю, что мне это было не очень в масть.
  Могла ли я доверить ему выяснить? Скажет ли он мне правду? Не подставлю ли
я его под опасность? Ответов нет, одни вопросы, но хотя бы с вопросами уже
намечается ясность. Вечеринки придурков. Общая нить, первый намек на ключ.
Горячий след.

  21

  У себя в машине я включила кондиционер на всю катушку. Пот охлаждал лицо,
густея на коже. Потом я его отключила, пока голова не заболела от резкой
смены температур.
  Филипп сидел от меня так далеко, как только мог. Лицо его тоже было
повернуто к окну, насколько допускал привязной ремень. Глаза за солнечными
очками смотрели в сторону и вдаль. Он не хотел говорить о том, что сейчас
было. Откуда я это знаю? Анита - чтец мыслей? Нет, просто Анита - не
совсем дура.
  Он ссутулился; если бы я не знала причину, можно было бы решить, что от
боли. Если подумать, в сущности, так оно и было.
  Я налетела хулиганом на очень хрупкое человеческое существо. Это не
вызывало у меня приятных ощущений, хотя так куда лучше, чем избить ее до
потери сознания. Физически я ей больно не сделала. Но почему мне не было
от этого лучше? А теперь мне предстояло допросить Филиппа, потому что он
дал мне нить. И упустить ее я не могла.
  - Филипп? - позвала я.
  Плечи его напряглись, но он продолжал смотреть в окно.
  - Филипп, мне надо узнать про вечеринки придурков.
  - Подбрось меня в клуб.
  - "Запретный плод?" - спросила я. Сообразительная ты моя, Анита.
  Он кивнул, по-прежнему не оборачиваясь.
  - Тебе не надо забрать свою машину?
  - Я не вожу, - ответил он. - Меня Моника подбросила к твоей конторе.
  - Она знала? - спросила я, мгновенно возгоревшись горячей злостью.
  Здесь он обернулся, посмотрел на меня с непроницаемым лицом и скрытыми за
черными стеклами глазами.
  - Чего ты на нее так злишься? Она просто привела тебя в клуб, и все.
  Я пожала плечами.
  - Почему? - Его голос был усталым, человеческим, нормальным.
  Тому донжуану, что пытался флиртовать, я бы не ответила, но это была уже
не маска, а человек.
  - Она человек, и она предала людей нелюдям.
  - И это худшее преступление, чем-то, что Жан-Клод заставил тебя бороться
на нашей стороне?
  - Жан-Клод - вампир. От вампиров предательства ожидаешь.
  - Ты ожидаешь. А я нет.
  - Ребекка Майлз очень похожа на человека, которого предали.
  Он вздрогнул.
  Ну, ты и молодец, Анита! Давай, топчи чувства всякого, кто тебе сегодня
попадается!
  Да, но это было правдой.
  Он снова отвернулся к окну, и мне пришлось заполнить болезненное молчание.
  - Вампиры не люди. Их преданность, прежде всего и больше всего принадлежит
их роду. Я это понимаю. Моника предала свой род. Еще она предала друга.
Это простить нельзя.
  Он вывернул голову и посмотрел на меня.
  - Значит, если кто-то твой друг, ты для него готова на все?
  Я обдумала это, пока мы сворачивали на семидесятое восточное. Все? Это
слишком сильно сказано. Почти все? Да.
  - Почти все, - сказала я.
  -