ть, это сделает
наказание Жан-Клода менее... менее суровым. Это он тебя нам рекомендовал,
если ты не знаешь.
  Я потрясла головой и уставилась на него. Он не шевелился, даже не дышал.
Только глаза смотрели на меня. Темно-синие, как ночное небо, глаза с почти
лихорадочным блеском. Он еще был не сыт. Почему она запретила ему питаться?
  - А за что его наказывают?
  - Ты о нем беспокоишься? - В голосе ее было издевательское удивление. - Ну
и ну. Разве ты не злишься на него, что он тебя втравил в эту историю?
  Я на миг задержала на нем взгляд. Теперь я знала, что я вижу в его глазах.
Страх. Он боялся Николаос. И еще я знала, что если у меня и есть союзник в
этом зале, то это только Жан-Клод. Страх связывает теснее любви или
ненависти и делает это куда быстрее.
  - Нет, - ответила я.
  - Нет, нет. - Она пробовала это слово на язык, произнося так и этак, как
ребенок. - Отлично. - И вдруг ее голос стал низким, взрослым, дымящимся
злостью и жаром. - У нас есть для тебя подарок, аниматор. У второго
убийства есть свидетель. Он видел, как погиб Лукас. И расскажет тебе все,
что видел, правда, Захария?
  Она улыбнулась песочноволосому.
  Захария кивнул. Он выступил из-за кресла и отвесил мне низкий поклон. Губы
у него были слишком тонкие для такого лица, улыбка кривая. Но ледяные
зеленые глаза остались со мной. Где-то я видела это лицо, но где?
  Он подошел к небольшой двери - раньше я ее не заметила. Ее скрывали
дрожащие тени от факелов, но все равно я должна была заметить. Я взглянула
на Николаос, и она кивнула мне с хитрой улыбкой.
  Она скрыла от меня дверь, а я даже этого не знала. Я попыталась сразу
встать, отталкиваясь руками. Ошибка. Ахнув от боли, я встала со всей
быстротой, на которую осмелилась. Руки уже онемели от порезов и синяков.
Если я доживу до утра, то буду как больной щенок.
  Захария открыл дверь с блеском, как фокусник, отдергивающий занавес. Там
стоял человек. Он был одет в остатки делового костюма. Хлипкая фигура,
слишком утолщенная посередине - излишек пива, недостаток физических
упражнений. Примерно тридцати лет.
  - Выходи, - велел Захария.
  Человек вышел в зал. Глаза его были круглы от страха. В розоватых зрачках
плясал свет факелов. От него разило страхом и смертью.
  Он все еще был загорелым, глаза еще не запали. Он мог сойти за Человека
лучше любого вампира из этой компании, но был гораздо больше трупом, чем
все они. Это был только вопрос времени. Я поднимаю мертвых для живых и
могу узнать зомби, когда его вижу.
  - Ты помнишь Николаос? - спросил Захария.
  Глаза зомби полезли из орбит, краска сбежала с лица. Черт, он был здорово
похож на человека.
  - Да.
  - Ты будешь отвечать на вопросы Николаос, тебе понятно?
  - Да, понятно.
  Он наморщил лоб, будто пытаясь, что-то припомнить.
  - Раньше он на наши вопросы не отвечал. Ты будешь? - спросила Николаос.
  Зомби покачал головой, глядя на нее неотрывно огромными человеческими
глазами. Так должны птицы глядеть на змей.
  - Мы его пытали, но он оказался очень упрям. Мы не успели продолжить, как
он повесился. Надо было забрать у него ремень.
  Она произнесла это задумчиво, обиженно.
  Зомби не отводил глаз:
  - Я... повесился? Не понимаю. Я...
  - Он не знает? - спросила я.
  - Нет, не знает, - улыбнулся Захария. - Как тебе это? Ты же знаешь, как
тяжело сделать его таким человеческим, чтобы не помнил своей смерти.
  Я знала. Это значило, что у кого-то здесь огромная сила. Захария смотрел
на недоумевающего неживого, как на произведение искусства. Причем
драгоценное.
  - Ты его поднял? - спросила я.
  - Разве ты не узнала коллегу-аниматора? - отозвалась Николаос и
рассмеялась звоном дальних колокольчиков.
  Я посмотрела на Захарию. Он глядел на меня, запоминая мои черты.
Совершенно бесстрастное лицо, только что-то заставляло едва заметно
дергаться уголок его глаза. Гнев? Страх? Потом он улыбнулся мне
ослепительно. И снова этот толчок узнавания изнутри. Где-то я его видела.
  - Задавай вопросы, Николаос. Теперь он должен будет ответить.
  - Это правда? - спросила она меня.
  Я ответила не сразу, удивившись, что она обратилась ко мне.
  - Да.
  - Кто убил вампира Лукаса?
  Он глядел на нее, лицо его распадалось. Дыхание было неглубоким и слишком
быстрым.
  - Почему он мне не отвечает?
  - Это слишком сложный вопрос, - объяснил Захария. - Он может не помнить,
кто такой Лукас.
  - Тогда задавай вопросы ты, и я ожидаю от него ответов. - В голосе ее
затеплилась угроза.
  Захария театрально развел руками.
  - Леди и джентльмены - нежить!
  Он усмехнулся своей собственной шутке. Никто больше не улыбнулся, и до
меня тоже не дошло.
  - Ты видел, как убили вампира?
  - Да, - кивнул зомби.
  - Как его убили?
  - Оторвана голова, отрезана голова.
  Голос его от страха стал тоньше бумаги.
  - Кто вырвал его сердце?
  Голова зомби резко задергалась из стороны в сторону.
  - Не знаю, не знаю.
  - Спроси его, что убило вампира, - предложила я.
  Захария метнул на меня злобный взгляд. Глаза его стали зеленым стеклом, на
лице выступили кости. Ярость вылепила его, как скелет в холщовой коже.
  - Не лезь не в свое дело! Это мой зомби!
  - Захария, - позвала Николаос.
  Он повернулся к ней и застыл.
  - Это хороший вопрос. Разумный вопрос.
  Голос ее был, тих и спокоен, но это никого не обмануло. Таких голосов
должно быть полно в аду. Смертельные, но черт знает до чего разумные.
  - Задай ее вопрос, Захария.
  Он повернулся обратно к зомби, стиснув руки в кулаки. Я не понимала, что
его так разозлило.
  - Что убило вампира?
  - Не понимаю! - В голосе зомби острее ножа слышался панический страх.
  - Что за тварь вырвала сердце? Это был человек?
  - Нет.
  - Это был другой вампир?
  - Нет.
  Вот поэтому зомби в суде почти бесполезны. Их надо, образно говоря,
подводить к ответам за руку. Адвокаты тут же пришивают тебе воздействие на
свидетеля. Что чистая правда, но это не значит, что зомби лжет.
  - Что же это было такое, что убило вампира?
  Снова трясение головы, туда-сюда, туда-сюда. Он открыл рот, но не издал ни
звука. Казалось, слова застревают у него в горле, будто ему глотку
заткнули бумагой.
  - Не могу!
  - Что значит "не могу"? - Захария подскочил к нему и дал пощечину. Зомби
вскинул руки, закрывая голову.
  - Ты... мне... будешь... отвечать!
  Каждое слово сопровождалось пощечиной.
  Зомби упал на колени и заплакал.
  - Не могу!
  - Отвечай, черт тебя дери!
  Захария стал пинать зомби ногами, и тот покатился, свернувшись в тугой ком.
  - Хватит! - Я подошла к ним. - Хватит!
  Он последний раз пнул зомби и резко обернулся ко мне.
  - Это мой зомби! Что захочу, то с ним и сделаю!
  - Это был когда-то человек. Он заслуживает хоть какого-то уважения.
  Я склонилась над плачущим зомби. И почувствовала, как навис надо мной
Захария.
  - Оставь ее в покое пока что, - велела Николаос.
  Он стоял надомной, как разозленная тень. Я взяла зомби за локоть. Он
дернулся.
  - Все хорошо. Все хорошо. Я тебе не буду делать больно.
  Не буду делать больно. Он убил себя, чтобы ускользнуть. Но даже могила
оказалась ненадежным убежищем. До этой ночи я могла бы сказать, что ни
один аниматор не поднимет мертвого для подобной цели. Иногда оказывается,
что мир хуже, чем ты о нем думаешь.
  Мне пришлось оторвать руки зомби от лица и повернуть его к себе. Одного
взгляда хватило. Темные глаза невероятно расширились и были полны страхом,
бескрайним страхом. Изо рта бежала тонкая струйка слюны.
  Я покачала головой и встала.
  - Ты его сломал.
  - Чертовски верно. Ни один проклятый зомби не смеет меня дурачить. Он
будет отвечать.
  Я резко повернулась и поглядела в разозленные глаза.
  - Ты не понял? Ты сломал его сознание.
  - У зомби нет сознания!
  - Верно, нет. Все, что у них есть, и то очень ненадолго, - это память о
том, кем они были. Если с ними хорошо обращаться, они могут сохранять
личность неделю или дней десять, но этот...
  - Я показала на зомби и повернулась к Николаос. - Жестокое обращение
ускоряет процесс. Шок разрушает память начисто.
  - Что ты хочешь сказать, аниматор?
  - Этот садист, - я ткнула пальцем в сторону Захарии, - разрушил сознание
зомби. Он не будет уже отвечать ни на какие вопросы. Никому и никогда.
  Николаос повернулась бледной бурей. Глаза ее стали, синим стеклом. Ее
слова наполнили зал мягким огнем.
  - Ах ты самоуверенный...
  По ее телу прошла дрожь - от ножек в туфельках до длинных белокурых волос.
Я ждала, что сейчас займется и заполыхает ее кресло от жара ее гнева.
  Злость сорвала маску девочки-куколки. Кости распирали бумажно-белую кожу.
Руки с согнутыми когтями хватали воздух. Одна из них вцепилась в
подлокотник, дерево запищало и треснуло. Звук отдался от стен эхом. Голос
Николаос жег кожу как огонь.
  - Убирайся отсюда, пока я тебя не убила. Женщину отведи к ее машине и
проследи, чтобы с ней ничего не случилось. Если подведешь меня еще раз, в
малом или большом, я перерву тебе глотку и дети мои будут купаться под
струей твоей крови.
  Живописно. Несколько мелодраматично, но живописно. Вслух я этого не
сказала. Черт меня побери, я даже дышать боялась, чтобы не привлечь ее
внимания. Ей только и нужен был повод.
  Захария понял это не хуже меня. Он поклонился, не сводя глаз с ее лица,
потом, не говоря ни слова, повернулся и пошел к дверце. Он шел неспешно,
будто смерть не сверлила дыры взглядом в его спине. У открытой дверцы он
остановился и сделал приглашающий жест, предлагающий мне пройти первой. Я
посмотрела на Жан-Клода, стоящего там, где она его остановила. Я же не
попросила гарантий безопасности Кэтрин - случая не представилось. Все так
быстро произошло... Я открыла рот, Жан-Клод, очевидно, догадался.
  Он заставил меня замолчать взмахом изящной и бледной руки, казалось, такой
же белой, как кружева его сорочки. Его глазницы наполнились голубым
пламенем. Длинные черные волосы взвились вокруг смертельно бледного лица.
Маска человекоподобия с него слетела. Мощь его горела на моей коже,
поднимая волоски на руках. Я обхватила себя руками, глядя на создание,
которое было когда-то Жан-Клодом.
  - Беги! - крикнул он мне, и меня полоснул его голос. Наверняка даже кровь
могла пойти. В нерешительности я огляделась и увидела Николаос. Она
взлетала, хотя и очень медленно, вверх. Молочные водоросли волос танцевали
вокруг ее голого черепа. Она подняла когтистую руку. Кости и жилы застыли
в янтаре кожи.
  Жан-Клод резко повернулся, махнув на меня когтистой рукой. Что-то вбило
меня в стену и наполовину вынесло в дверь. Захария поймал мою руку и
вытащил меня наружу.
  Я вывернулась из его руки. Дверь хлопнула у меня перед носом.
  - О, Боже мой, - шепнула я.
  Захария стоял у подножия винтовой лестницы, ведущей вверх. И протягивал
мне руку. Лицо его блестело от пота.
  - Прошу тебя! Его рука трепыхалась, как пойманная птица.
  Из-под двери плыл запах. Это был запах гниющих трупов. Запах раздутых тел,
лопнувшей на солнце кожи, разлагающейся в жилах застывшей крови. Я
заткнула рот рукой и попятилась.
  - О, Боже! - прошептал Захария. Закрывая одной рукой рот и нос, он все так
же протягивал ко мне вторую.
  Я не взяла его руку, но пошла за ним на лестницу. Он открыл, было, рот
что-то сказать, но тут дверь треснула. Дерево дрожало и гудело, будто в
нее ударял страшной силы ветер. Из-под двери засвистело. Мои волосы
закружил вихрь. Мы пятились вверх, глядя на дверь, дрожащую и гудящую под
ветром, которого не могло быть. Буря в здании? Мы переглянулись, и это был
момент осознания противостояния: здесь - мы, там - они или оно. И мы
побежали, будто привязанные проводами друг к другу.
  За этой дверью не могло быть шторма. Не могло быть ветра, гудевшего по
узким каменным ступеням. И гниющих трупов в зале тоже не было. Или они
были? Боже мой, я не хотела этого знать. Не хотела знать.

  13

  Вверх по лестнице пронеслась взрывная волна. Ветер сбил нас с ног, как
кукол. Дверь вылетела. Я карабкалась на четвереньках, пытаясь убраться,
просто убраться отсюда. Захария встал на ноги и поднял меня за руку. Мы
побежали.
  За нашей спиной поднялся вой. Волосы упали мне на лицо, не давая смотреть.
Захария держал меня за руку и тащил вверх. Ступени были гладкие,
скользкие, каменные, держаться было не за что. Мы ползли вверх, держась,
друг за друга.
  - Анита, - шепнул бархатный голос Жан-Клода. - Анита.
  Я всмотрелась, моргая, против ветра, пытаясь увидеть источник звука. Там
ничего не было.
  - Анита. - Ветер произносил мое имя. - Анита.
  Что-то блеснуло - голубой огонь. Две точки голубого пламени висели в
воздухе. Глаза - глаза Жан-Клода? Он мертв?
  Языки голубого пламени поплыли вниз. Ветер их не трогал.
  - Захария! - завопила я, по голос мой был заглушен ревом ветра. Он тоже
видел эти огни или я уже сошла с ума?
  Голубое пламя опускалось все ниже и ниже, и вдруг я поняла, что не хочу
прикосновения этих огней, будто мне кто-то сказал, что они хотят со мной
сделать. Будто я знала наверняка, что это что-то очень плохое.
  Я вырвалась из руки Захарии. Он что-то мне крикнул, но ветер выл и
скрежетал среди узких стен, как взбесившаяся тележка американских гор. И
других звуков не было. Я поползла вверх по лестнице, ветер лупил в меня,
стараясь сбросить вниз. И я услышала еще один звук: у меня в голове
Жан-Клод сказал: "Простите меня".
  Вдруг синие огни оказались прямо перед моим лицом. Я прижалась к стене и
ударила по ним. Руки мои прошли сквозь огонь. Он был не настоящий.
  - Оставьте меня в покое! - крикнула я.
  Огонь миновал мои руки, будто их и не было, и вошел мне в глаза. Мир стал
голубым стеклом, безмолвием, ничем, голубым льдом. "Беги, беги!" -
раздался шепот. Я сидела на лестнице, мигая от ветра. Захария стоял и
смотрел на меня.
  Ветер остановился, будто повернули выключатель. Тишина оглушала. Я дышала
короткими прерывистыми вздохами. И не чувствовала своего пульса. Не
чувствовала сердца. Слышала я только свое короткое дыхание, слишком
громкое. Я поняла, что значит "лишиться дыхания от страха".
  Голос Захарии прозвучал в тишине хрипло и слишком громко. Наверное, это
был шепот, но мне он показался криком.
  - У тебя глаза горят голубым огнем!
  - Тсс! - шепнула я. Я не знала, почему, но знала, что кто-то не должен
этого слышать, не должен знать, что случилось. От этого зависела моя
жизнь. Шепот в голове моей стих, но последний совет был хорош. Беги.
Бежать - это казалось очень правильным.
  Тишина была опасна. Она значила, что битва окончена, и победитель может
обратить внимание на другие предметы. И мне среди этих предметов быть не
хотелось.
  Я встала и протянула руку Захарии. Он поглядел озадаченно, вставая, но
руку взял. Я потянула его вверх по лестнице и побежала. Я должна была
выбраться, должна была, иначе я умру здесь, сегодня, сейчас. Я знала это
так твердо, что не оставалось места для вопросов, времени для колебаний. Я
бежала, спасая свою жизнь. Если Николаос меня сейчас увидит, я умру. Умру.
  И никогда не узнаю, почему.
  Либо Захария тоже ощутил этот страх, либо он решил, что я знаю что-то,
чего он не знает. Когда один из нас спотыкался, другой его поддерживал, и
мы бежали и бежали. Бежали, пока мышцы ног не стало жечь кислотой и в
груди не запылал огонь от нехватки кислорода.
  Вот почему я каждый день бегаю - когда что-то за мной гонится, я могу
бежать, как заяц. Иметь хорошую фигуру - это недостаточный стимул. А вот
уметь удрать, когда это нужно, удрать, спасая жизнь, - это вполне. Тишина
была тяжелой, почти осязаемой. Казалось, она течет вверх по лестнице и
ищет чего-то. Тишина гналась за нами, как недавно ветер.
  С бегом вверх по лестнице есть та трудность, что если у вас была когда-то
травма колена, то она скажется обязательно. Дайте мне ровное место, и я
могу бежать часами. Подсуньте склон - и мои колени обязательно подведут.
Начинается это как легкая ломота, но переход ее в острую грызущую боль не
занимает много времени. Каждый шаг отдается вверх по ноге, и, наконец, вся
нога начиняется пульсирующей болью.
  Колено начало на ходу щелкать - довольно - таки слышно. Плохой признак.
Оно могло в любой момент отказать. Вывихнуться из сустава. Я буду тогда
лежать, скорчившись, на этих ступенях, ощущая вокруг дыхание тишины.
Николаос найдет меня и убьет. Почему я в этом была так уверена? Ответа на
это не было, но я знала, знала. И с этим чувством не спорила.
  Я замедлялась и отдыхала на ступеньках, расправляя мышцы ног. Сдерживала
вскрики, когда дергались мышцы больной ноги. Ничего, вытяну ногу, и мне
будет лучше. Боль не пройдет - я слишком это колено нагрузила, но смогу
идти так, чтобы колено меня не подвело.
  Захария рухнул на ступени - он явно не бегал по утрам. Его мышцы сведет
судорогой, если он не будет двигаться. Может быть, он это и знал. Может
быть, ему уже было наплевать.
  Я протянула руки вдоль стены, расправляя плечи. Чтобы заняться чем-то
знакомым, пока жду, чтобы успокоилось колено. Чем-то заняться, слушая -
что? Что-то тяжелое и крадущееся, что-то древнее, мертвое много веков.
  Какие-то звуки с лестницы, сверху. Я застыла, распластавшись на стене,
прижав ладони к холодному камню. Что теперь? Что еще? Наверняка скоро
должен быть рассвет.
  Захария встал и повернулся лицом к идущим вверх ступеням. Я стояла спиной
к стене, чтобы видеть и вверх, и вниз. Не хочется, чтобы что-нибудь
подкралось снизу, пока я буду глядеть вверх. Хотелось бы мне, чтобы
пистолет был со мной. А я его заперла в багажнике, где от него чертова
уйма пользы.
  Мы стояли чуть пониже площадки, на повороте лестницы. Иногда мне хочется
уметь видеть из-за угла. Сейчас как раз был такой случай.
  Шуршание материи по камню, шорох обуви.
  Мужчина, вышедший из-за угла, был человеком - странно, странно. И даже шея
у него была без отметин. Ежик белобрысых волос на выбритой голове.
Выступающие буграми мускулы шеи. Бицепс толще моей талии. Ну, талия у
меня, положим, узкая, но все равно эти бицепсы впечатляли. Роста он был не
ниже шести футов трех дюймов, а жира на нем не хватило бы даже сковородку
смазать.
  В его глазах была хрустальная бледность январского неба - далекого,
голубого, ледяного. Я впервые видела бодибилдера, у которого нет загара.
Все эти рвущиеся наружу мышцы были исполнены в белом, как Моби Дик.
Сетчатая майка показывала каждый дюйм массивной груди. Вокруг раздутых
мышцами ног развевались беговые шорты. Ему пришлось их разрезать по бокам,
что бы ноги поместились.
  - Ничего себе! - прошептала я. - Сколько ты выжимаешь?
  Он улыбнулся, не разжимая губ. И сказал, чуть шевеля губами, не показывая
даже резцы:
  - Четыреста.
  Я тихо свистнула. И сказала то, что он от меня ожидал:
  - Впечатляет.
  Он улыбнулся, по-прежнему аккуратно не показывая зубов. Пытался изобразить
вампира. Только для меня он зря старался. Сказать ему, что ли, что у него
человек лезет изо всех дыр? Не надо, а то еще переломит меня о колено, как
палочку.
  - Это Винтер, - сказал Захария.
  Имя слишком красивое, чтобы быть настоящим. Подошло бы кинозвезде
сороковых годов.
  - Что там творится? - спросил он.
  - Наш мастер и Жан-Клод сражаются, - ответил Захария.
  Винтер сделал глубокий выдох. Глаза его стали шире - только чуть-чуть.
  - Жан-Клод?
  Захария кивнул и улыбнулся.
  - Да, он держится до конца.
  - А ты кто? - спросил Винтер.
  Я замялась, Захария пожал плечами.
  - Анита Блейк.
  Тут он, наконец, улыбнулся, показав нормальные зубы.
  - Ты Истребительница?
  - Да.
  Он рассмеялся. Эхо прокатилось меж каменных стен. Тишина сгустилась вокруг
нас еще сильнее. Смех внезапно оборвался, на губе у него выступили росинки
пота. Винтер чувствовал тишину и боялся ее. Голос его упал почти до
шепота, будто он боялся, чтобы его не подслушали.
  - Ты слишком маленькая для Истребительницы.
  Я пожала плечами:
  - Меня это тоже иногда смущает.
  Он улыбнулся, чуть опять не рассмеялся, но сдержался. Глаза его сияли.
  - Давайте отсюда выбираться, - предлож