ак, словно перехватило горло? Была ли
это стремительная вспышка страха или просто смерть?
   Он словно окутал меня руками, притягивая ближе к себе. Его бледные пальцы
были теплыми, и я могла чувствовать это,  когда  он  скользил  ими  по  моим
обнаженным рукам. Он уже испил кого-то сегодня, позаимствовал чье-то  тепло.
Но этот кто-то сам желал того, молил об  этом.  Мастеру  Города  никогда  не
приходилось просить. Кровь была единственной естественной жидкостью, которую
мы с ним не разделяли. Я провела руками по шелку его рубашки, скользнула под
короткий пиджак. Мне хотелось смешать свое тело с его украденным теплом. Мне
хотелось пробежать руками по неровностям льна, ощутить контраст с гладкостью
шелка.  Жан-Клод  всегда  был  чувственным  праздником  души,  включая  свои
облачения.
   Он легко коснулся губами моих  губ.  Мы  уже  узнали,  что  помада  имеет
свойство пачкаться. Затем он наклонил мою голову и вдохнул запах моего лица,
линии шеи. Его дыхание обожгло мою кожу, как близкий огонь.
   Добравшись до пульса на шее, он проговорил одними губами:
   - Ты прекрасна сегодня, ma petite.
   Он прижал губы к  моей  коже,  очень  мягко.  Я  судорожно  выдохнула,  и
отстранилась.
   Легкий поцелуй в шею, там,  где  бьется  пульс,  был  приветствием  среди
вампиров. Это был жест для самых близких из них. Он  демонстрировал  большое
доверие и привязанность.  Отвергнуть  его  -  значило  выказать  злость  или
недоверие. Для меня это все еще оставалось слишком интимным для демонстрации
на публике, но я видела, как он пользуется этим приветствием  с  другими,  и
видела, как из-за одного отказа начинались схватки.  Это  был  старый  жест,
который снова вошел в моду. Фактически, это стало  эквивалентом  приветствия
щеками среди шоу-менов, и подобной публики. Уж лучше,  чем  целовать  воздух
рядом с чьим-то лицом.
   Метрдотель пододвинул мне  стул.  Я  кивком  отослала  его.  Это  был  не
феминизм, а просто недостаток грации.
   Мне никогда не удавалось сесть за стол, не получив стулом по  ногам,  или
получалось сесть так далеко, что приходилось подползать вместе с  ним  ближе
уже самой. Так что черт с ним, справлюсь сама.
   Жан-Клод, улыбаясь, наблюдал, как я сражаюсь  со  стулом,  но  помощи  не
предлагал. По крайней мере, от этого я его отучила. Он вернулся на свой стул
одним изящным движением. Как бы напоказ, двигаясь словно кот.
   Даже в расслабленном состоянии были заметны возможности его мускулов  под
кожей, физическое присутствие, которые было сугубо мужским. Раньше я думала,
что это были вампирские штучки. Но это был он сам, просто он сам.
   Я покачала головой.
   - В чем дело, ma petite?
   - Я чувствовала себя такой роскошной, пока не увидела тебя.  И  теперь  я
ощущаю себя уродливой золушкиной сестрой.
   Он поцокал языком.
   - Ты знаешь, что ты прекрасна, ma petite.  Мне  напоить  твое  тщеславие,
сказав, насколько?
   - Я не напрашивалась на  комплименты,  -  я  показала  на  него  и  снова
покачала головой, - ты потрясающе выглядишь.
   Он улыбнулся, склонив голову на бок так, что часть  волос  скользнуло  по
плечам вперед.
   - Merci, ma petite.
   - Ты совсем распрямил  волосы?  -  спросила  я  и  поспешно  добавила,  -
выглядит замечательно.
   Так и было на самом деле, но я надеялась, что это не навсегда.  Я  любила
его кудри.
   - Если бы так, то что бы ты сказала?
   - Если бы так, ты должен был просто сказать. А теперь ты меня дразнишь.
   - Тебе бы не хватало моих локонов? - спросил он.
   - Я могу отплатить тем же, - сказала я.
   Он расширил глаза в притворном ужасе.
   - Только не твое венчающее великолепие, ma petite, mon Dieu! - он смеялся
надо мной, но я к этому уже привыкла.
   - Не подозревала, что ты можешь заставить обтягивать  тебя  даже  льняную
ткань, - сказала я.
   Он улыбнулся шире.
   - А я не подозревал, что ты можешь спрятать пистолет  под  таким?  тонким
платьем.
   - Пока я не полезу обниматься, никто и не узнает.
   - Совершенно верно.
   Подошел официант и спросил, какие напитки мы будем заказывать. Я заказала
воду и колу. Жан-Клод отказался. Если бы он  мог  что-нибудь  заказать,  это
было бы вино.
   Жан-Клод перенес стул и сел почти рядом со мной. Когда принесут ужин,  он
вернется обратно, но выбор блюд был  одним  из  развлечений  нашего  вечера.
Потребовалось несколько таких ресторанных свиданий, чтобы понять, чего хочет
Жан-Клод,  -  даже  не  хочет,  а  что  ему   почти   необходимо.   Я   была
человеком-слугой Жан-Клода. Я  носила  три  его  метки.  Одним  из  побочных
эффектов  третьей   метки   была   его   возможность   получать   поддержку,
подпитываться через меня. Например, если бы  он  был  в  длительном  морском
путешествии, ему бы не пришлось питаться от кого-то на корабле. Определенное
время он мог жить через меня. И он мог пробовать еду через меня.
   Это был первый раз за почти четыре сотни лет, когда он мог  почувствовать
вкус пищи. Я должна была есть для него, а он - наслаждаться вкусом. Это было
ничтожной возможностью по сравнению с  остальными,  которые  он  получал  от
нашей связи, но казалось, что это доставляет ему наибольшее удовольствие. Он
заказывал блюда с почти детским ликованием и наблюдал, как я ем, ощущая  тот
же вкус. Наедине он переворачивался на спину, как  большая  кошка,  прижимая
руки ко рту, будто пытаясь не  упустить  ни  одного  оттенка  вкуса.  В  эти
моменты он был очень милым. Он был роскошным, чувственным, но милым -  очень
редко. За шесть недель наших трапез я набрала фунта четыре.
   Он скользил рукой по спинке моего стула, и  мы  вместе  читали  меню.  Он
наклонился достаточно близко, чтобы его волосы касались моей щеки. Запах его
духов?ах, простите, одеколона!.. ласкал мне кожу. И если то,  чем  пахло  от
Жан-Клода, было одеколоном, то "Brut" можно было считать просто аэрозолем от
тараканов.
   Я чуть отодвинула голову от ласки его волос, отчасти потому, что ощущение
его так близко было единственной мыслью, которая  меня  занимала.  Возможно,
если я приму его приглашение жить с ним  в  Цирке,  часть  этого  наваждения
рассеется.  Но  я  в  рекордные  сроки  сняла  целый  дом  посреди   пустого
пространства, так, что соседей бы никто не  пристрелил  -  одна  из  причин,
почему я переехала из своей последней квартиры.
   Я терпеть не могла дома. Я не тот тип девушки.
   Кружевная окантовка его пиджака царапала мои обнаженные плечи. Он положил
руку мне на плечо,  поглаживая  кожу  самыми  кончиками  пальцев.  Его  нога
коснулась моего бедра, и я вдруг поняла, что ни черта не  слышала  из  того,
что он говорил. Я смутилась.
   Он  замолчал  и  посмотрел  на  меня,   пристально   вглядываясь   своими
необычайными глазами.
   - Я объяснял тебе мой выбор меню. Ты что-нибудь расслышала?
   Я покачала головой.
   - Прости.
   Он рассмеялся, и по моей коже словно  пробежало  его  дыхание,  теплое  и
скользящее вглубь тела. Это были вампирские штучки, но  низкого  порядка,  и
они стали для нас прелюдией, когда мы были на людях. Наедине мы  проделывали
штучки совсем другого толка.
   Он прошептал, наклонившись к моей щеке:
   - Не извиняйся, ma petite. Ты знаешь, что  мне  доставляет  удовольствие,
если ты находишь меня? пьянящим.
   Он снова рассмеялся, и я оттолкнула его от себя.
   - Иди на свою  сторону  стола.  Ты  был  здесь  достаточно  долго,  чтобы
выбрать, чего хочешь.
   Он покорно передвинул стул на свое место.
   - У меня уже есть, что я хочу, ma petite.
   Мне пришлось опустить глаза и не встречаться с ним взглядом. Жар  заливал
мне шею и лицо, а я не могла ничего поделать.
   - А если ты имеешь в виду, что я хочу на ужин  -  это  другой  вопрос,  -
сказал он.
   - Ты просто заноза в заднице, - сказала я.
   - И во многих других местах, - сказал он.
   Я не думала, что смогу покраснеть еще больше. Оказывается, я ошибалась.
   - Прекрати.
   -  Мне  нравится  думать,  что  я  могу  вогнать  тебя  в   краску.   Это
очаровательно.
   Его тон заставил меня улыбнуться.
   - Это не платье, чтобы быть очаровательным. Я бы предпочла - сексуально и
утонченно.
   - Разве ты не можешь быть такой  же  очаровательной,  как  сексуальной  и
утонченной?   Неужели   есть   какое-нибудь   правило,   которое   запрещает
соответствовать всем трем определениям?
   - Ловко, очень ловко, - сказала я.
   Он распахнул глаза, стараясь казаться невинным и побежденным. В нем  было
много всякого, но невинность туда не входила.
   - Ладно, давай договариваться на счет ужина, - сказала я.
   - Ты так говоришь, как будто это бремя.
   Я вздохнула.
   - До того, как ты появился, я считала пищу  чем-то,  что  ешь,  чтобы  не
умереть. Я никогда не была так очарована едой, как ты. Для  тебя  это  почти
фетиш.
   - Вряд ли фетиш, ma petite.
   - Ну, тогда хобби.
   Он кивнул.
   - Пожалуй.
   - Так что говори, что тебе хочется из меню, и будем договариваться.
   - Все, что нужно - чтобы ты просто попробовала все, что заказано. Тебе не
обязательно все это съедать.
   - Нет уж! Никаких "попробовала"! Я набрала вес. А я никогда не толстела.
   - Прибавилось всего четыре фунта, как мне сказали. И хотя я  усердно  ищу
эти призрачные четыре фунта, но нигде не могу их  найти.  Теперь  ты  весишь
ровно сто десять фунтов, так?
   - Правильно.
   - О, ma petite, ты становишься гигантом.
   Я посмотрела на него, и взгляд был совсем не дружелюбным.
   - Никогда не шути с женщиной о ее весе, Жан-Клод. По крайней мере,  не  с
американкой двадцатого века.
   Он широко развел руки.
   - Мои глубочайшие извинения.
   - Когда извиняешься, постарайся не улыбаться так широко. Это портит  весь
эффект, - сказала я.
   Он улыбнулся еще шире, пока не показались самые кончики клыков.
   - Постараюсь запомнить это на будущее.
   Вернулся официант с моими напитками.
   - Хотели бы вы заказать, или вам нужно еще несколько минут?
   Жан-Клод взглянул на меня.
   - Несколько минут.
   Мы приступили к переговорам.
   Через двадцать минут у меня закончилась кола, и мы  определились  с  тем,
что мы хотим. С ручкой наготове и надеждой в глазах вернулся официант.
   Я победила в части аперитива, так что его мы не заказали. Отказавшись  от
салата, я позволила ему заказать суп.  Луковый  суп-пюре  был  не  таким  уж
большим испытанием. И мы оба захотели бифштекс.
   - Только небольшой, - сказала я официанту.
   - Как бы вы хотели, чтобы его приготовили?
   - Половину - прожаренным, половину - с кровью.
   Официант моргнул и переспросил:
   - Простите, мадам?
   - В куске где-то унций восемь, правильно?
   Он кивнул.
   - Так разрежьте кусок пополам,  и  сделайте  один  кусок  прожаренным,  и
другой - с кровью.
   Официант нахмурился.
   - Не думаю, что мы можем так сделать.
   - За такую цену вы должны приносить корову и прямо тут на столе проводить
ритуальное жертвоприношение.
   Просто сделайте так, - и я протянула ему меню. Он его взял.
   Все еще хмурясь, официант повернулся к Жан-Клоду.
   - А вы, сэр?
   Жан-Клод одарил его легкой улыбкой.
   - Я не буду сегодня заказывать.
   - Не хотели бы вы тогда вина, сэр?
   Он никогда бы не упустил возможность съязвить.
   - Я не пью? вина.
   Я как раз отпивала колу, закашлялась, и  разлила  ее  по  всей  скатерти.
Официант засуетился  -  разве  что  не  похлопал  меня  по  спине.  Жан-Клод
рассмеялся так, что в уголках его глаз выступили слезы. Трудно было  сказать
наверняка при таком освещении,  но  я  знала,  что  слезы  были  с  оттенком
красного. Знала, что на белоснежной салфетке остались розовые пятнышки после
того, как он промокнул ей глаза. Официант удалился, так и не  поняв,  в  чем
шутка. Глядя через стол на улыбающегося вампира, я размышляла - поняла ли ее
я, или сама была предметом шутки. Бывали вечера, когда  я  не  знала,  когда
осыплется земля в могиле. Но когда  он  протянул  мне  через  стол  руку,  я
приняла ее. Определенно, предмет шутки.
 
Глава 8 
 
   В  качестве  десерта  выступала  малиново-шоколадная  запеканка.  Тройная
угроза любой диете. По правде говоря, я любила обычные запеканки.  Фрукты  и
ягоды, не считая клубники, и шоколад просто  извращали  чистый  и  воздушный
творожный вкус. Но Жан-Клоду нравился такой вариант,  и  десерт  у  нас  шел
вместо вина,  которое  я  упорно  отказывалась  заказывать  к  ужину.  Я  не
переносила одного вкуса алкоголя. Так что  Жан-Клод  имел  полное  право  на
десерт. Кроме того, в этом ресторане не подавали обычных запеканок.
   Наверное, слишком безыскусно для них.
   Я съела всю запеканку, собрала с тарелки шоколад, но оставила его. Я была
сыта. Жан-Клод поставил руку на скатерть,  оперся  щекой  на  нее  и  закрыл
глаза, чуть не теряя сознание от желания смаковать последние  намеки  вкуса.
Он моргнул, словно выходя из транса. Все еще опираясь на руку, он сказал:
   - У тебя еще осталось немножко взбитых сливок, ma petite.
   - Я сыта, - сказала я.
   - Это настоящие взбитые сливки. Они тают на языке и скользят по небу.
   Я покачала головой.
   - Я все! Если съем еще что-нибудь, мне точно станет плохо.
   Он тяжко и долго вздохнул, и сел прямо.
   - Бывают ночи, когда ты приводишь меня в отчаянье, ma petit.
   Я улыбнулась.
   - Забавно, иногда я думаю про тебя так же.
   Он наклонил голову в полу-поклоне.
   - Touche, ma petite, touche!
   Он посмотрел мне за плечо и вдруг замер. Улыбка не сошла с его лица.  Она
была безупречной. Его лицо превратилось в пустую непроницаемую маску. И даже
не оборачиваясь, я знала, что позади был кто-то, кто смог его испугать.
   Я уронила салфетку, и поднимая ее левой рукой, правой вытащила  файрстар.
Когда я снова села прямо, пистолет был у меня в руке,  на  коленях.  Правда,
стрелять в ресторане было плохой идеей. Хотя, знаете,  это  была  не  первая
плохая идея, которая пришла мне в голову.
   Я обернулась и увидела, как между столиками и хрусталем к нам идет  пара.
Женщина казалась высокой, до  тех  пор,  пока  вы  не  видели  ее  каблуков.
Шпильки, дюйма четыре. Я чуть не сломала  ногу,  пытаясь  ходить  на  таких.
Платье было белым,  с  квадратным  вырезом  декольте,  облегающее,  и  более
дорогое, чем весь мой наряд, даже если считать с пистолетом. Она была  такой
яркой блондинкой, что цвет волос сливался с платьем, на плечах было  простое
манто из белой норки. Волосы были забраны  вверх  и  мерцали  серебряными  и
хрустальными огоньками бриллиантов, обрамлявших ее волосы, как  корона.  Она
была белой, как мел, и не смотря на мастерский макияж, я знала, что  сегодня
вечером она еще ни от кого не питалась.
   Мужчина был человеком, но  бьющая  из  него  энергия  заставляла  в  этом
усомниться. Его загар был такого чудесного темно-коричневого цвета,  который
может приобрести оливковая кожа. Волосы у  него  были  роскошно  вьющиеся  и
каштановые, коротко подстриженные по бокам и сзади, но падающие  волнами  на
глаза.
   Глаза были чисто карие и спокойно, даже радостно, смотрели на  Жан-Клода,
но радость эта была темной. Он был в белом костюме и шелковом галстуке.
   Они остановились рядом с нашим столиком, как я  и  думала.  Все  внимание
красивого лица мужчины было направлено на Жан-Клода. С тем же  успехом  меня
там могло и не быть. У него были очень резкие черты -  от  высоких  скул  до
почти сломанного носа. Еще бы дюйм к  каждой  линии,  и  его  лицо  было  бы
некрасивым.
   Вместо этого, оно было ярким, притягивающим внимание, красивым - в полном
смысле мужской красотой.
   Жан-Клод встал, не протягивая руки, с лицом прекрасным и пустым.
   - Иветт, давно не виделись.
   Она изумительно улыбнулась.
   - Очень давно, Жан-Клод. Помнишь Бальтазара?
   Она тронула мужчину за руку, и  он  тут  же  обнял  ее  за  талию,  легко
поцеловал ее в бледную щеку. И наконец первый раз посмотрел на меня. Никогда
не встречала такого взгляда у мужчин. Если бы он был женщиной, я бы сказала,
что она  ревнует.  Английский  вампирши  был  идеален.  Ее  акцент  -  чисто
французским.
   - Конечно, я его  помню,  -  сказал  Жан-Клод,  -  время,  проведенное  с
Бальтазаром, всегда было запоминающимся.
   Мужчина снова повернулся к Жан-Клоду.
   - Но недостаточно запоминающимся, чтобы удержать тебя с нами, -  он  тоже
говорил как француз, но в акценте чувствовалась примесь еще какого-то языка.
Словно смешали синий с красным и получили пурпур.
   - Я мастер на своей территории. Это то, о чем мечтают все, не так ли?
   - Некоторые мечтают о кресле в совете, - сказала Иветт. Ее голос все  еще
был мягким, но теперь в нем появились новые нотки - будто плывешь  в  темной
воде, где водятся акулы.
   - Я не стремлюсь забраться столь высоко, - сказал Жан-Клод.
   - В самом деле? - спросила Иветт.
   - Именно так, - ответил Жан-Клод.
   Она улыбнулась, но ее глаза остались отстраненными и пустыми.
   - Посмотрим.
   - Тут нечего смотреть, Иветт. Я доволен тем, что имею.
   - Если так, то тебе нечего нас бояться.
   - Нам в  любом  случае  нечего  бояться,  -  сказала  я.  Говоря  это,  я
улыбнулась.
   Оба посмотрели на  меня  так,  как  будто  я  была  собакой  и  выполнила
интересный трюк. Мне они определенно начинали не нравиться.
   - Иветт и Бальтазар - послы совета, ma petite.
   - Ну и молодцы, - сказала я безразлично.
   - Не похоже, чтобы мы произвели на нее впечатление, - сказала Иветт.
   Она повернулась ко  мне  полностью.  У  нее  были  серо-зеленые  глаза  с
тоненькими черточками янтаря, пляшущими вокруг зрачков. Я  чувствовала,  что
она пытается затянуть меня этими глазами, но у  нее  не  получается.  От  ее
энергии у меня побежали мурашки по всей коже, но она не могла  поймать  меня
своими глазами. Она была очень  сильной,  но  не  была  мастером.  Я  смогла
почувствовать ее возраст,  как  головную  боль.  Тысяча  лет,  как  минимум.
Последний вампир такого возраста, который мне встретился, сбил меня с толку.
Но Николаос была Мастером Города, а Иветт никогда им не стать. Если вамп  не
достиг статуса мастера за тысячу лет, то ему  или  ей  это  уже  никогда  не
удастся. Сила вампиров и их возможности увеличивались со  временем,  но  для
всех существовал предел. Иветт его уже достигла. Я уставилась  ей  в  глаза,
позволяя ее силе щекотать мне кожу, но меня это не волновало.
   Она нахмурилась.
   - Впечатляет.
   - Спасибо, - скромно сказала я.
   Бальтазар обошел вокруг нее и  встал  передо  мной  на  одно  колено.  Он
положил одну руку на спинку моего стула  и  приблизился.  Если  Иветт  -  не
мастер, то он  не  ее  слуга.  Только  вампир  в  ранге  мастера  мог  иметь
человека-слугу. Что означало, что он принадлежит кому-то другому. Кому-то, с
кем я еще не встречалась.
   Почему  же  меня  не  покидало  ощущение,  что  с  этим  кем-то  я  скоро
встречусь?
   - Мой мастер - член совета, - сказал Бальтазар, - и ты понятия не имеешь,
какой властью обладает он.
   - Спроси сначала, не все ли мне равно.
   Злость осветила его лицо, глаза потемнели, он еще сильнее вцепился в  мой
стул. Он положил руку мне на ногу, чуть выше колена, и начал сжимать  ее.  Я
играла  с  монстрами  достаточно  долго,  чтобы   знать,   как   чувствуется
противоестественная сила. Его пальцы впивались в меня, и  я  знала,  что  он
может продолжать сжимать их, пока не разорвутся мышцы и не обнажится кость.
   Я схватилась за шелковый галстук, притянула его еще ближе, и ткнула дулом
файрстара ему в грудь. Я заметила, как в паре дюймов от моего  лица  по  его
лицу пробежало удивление.
   - Спорим, я могу проделать дыру у тебя в груди быстрее, чем  ты  сломаешь
мне ногу?
   - Ты не посмеешь!
   - Это еще почему? - спросила я.
   В его глазах всплеснулся страх.
   - Я человек-слуга члена совета.
   - Не впечатляет, - сказала я, - попробуй постучать в следующую дверь.
   Он нахмурился.
   - Я не понимаю.
   - Предоставь ей более весомую причину, почему не стоит  тебя  убивать,  -
сказал Жан-Клод.
   - Если ты выстрелишь в меня здесь при свидетелях, то