у. - Говоря это, я
смотрела на Дольфа. Вероятно, сейчас я была похожа на Ки - такая же
бледная кожа и черные вытаращенные глаза. Интересно, почему я не чувствую
страха? - Он старый, ему, по меньшей мере, уже сто лет. При жизни он был
как-то связан с вуду. Вот чего они не учли. Именно поэтому Питер Бурк не
смог им управлять.
  - Откуда ты все это знаешь? Он тебе сказал?
  Я покачала головой.
  - Его возраст я определила по тому, как он выглядит. И он узнал во мне
человека, который может отправить его обратно. Только колдун или другой
аниматор мог почувствовать, кто я такая. Я ставлю на аниматора.
  - Это как-нибудь меняет наш план? - спросил Дольф.
  Я снова уставилась на него.
  - Сколько людей он убил? - Я не стала дожидаться ответа. - Мы его
уничтожим. И точка.
  - Ты рассуждаешь, как полицейский, Анита. - Величайший комплимент в устах
Дольфа. И я именно так это восприняла.
  Не имело значения, кем зомби был при жизни - пусть даже аниматором или
вудуистом. Что с того? Сейчас это машина для убийства. Он меня не убил. Не
ранил. Но я не могу позволить себе оказать ему такую же услугу.
  Вдали послышались выстрелы, отдаваясь эхом от стен домов. Мы с Дольфом
переглянулись.
  Браунинг все еще был у меня в руке.
  - Надо с этим кончать.
  Он кивнул.
  Мы побежали, но он тут же меня обогнал. Ноги его были длиннее моих. Я не
могла за ним угнаться. Я могла бы опрокинуть его на землю, но обогнать -
никогда.
  Он заметил, что я отстала, и приостановился.
  - Давай беги, - сказала я.
  Дольф прибавил газу и исчез в темноте. Он даже не оглянулся. Если Дольфу
сказать, что тебя не смущает остаться одной в темноте, когда где-то рядом
прячется зомби-убийца, он поверит. По крайней мере, мне он поверил.
  Это тоже был комплимент, но в результате я уже второй раз за ночь бегаю в
темноте одна. Крики теперь доносились с двух противоположных сторон. Они
его потеряли. Проклятие.
  Я замедлила шаг. У меня не было никакого желания наткнуться на эту тварь.
Она на меня не напала, но я всадила в нее, по крайней мере, одну пулю.
Даже зомби не любит таких вещей.
  Я стояла в прохладной тени дерева. Я находилась на окраине района, возле
забора из колючей проволоки, который ограждал засаженное бобами поле.
Зомби пришлось бы лежать плашмя, чтобы спрятаться на такой ровной
местности. Я уловила отблески прожектора, свет которого обшаривал
окрестности, но они были приблизительно в пятидесяти ярдах от меня.
  Они искали на земле, потому что я им сказка, что зомби не любят лазить. Но
это был необычный зомби. Над головой у меня зашуршали ветки. Волосы на
макушке зашевелились. Я завертелась, подняв вверх пистолет и вглядываясь в
листву.
  Он зарычал и прыгнул.
  Я успела выстрелить дважды, прежде чем он повалил меня и всем весом прижал
к земле. Две пули попали ему в грудь, не причинив никакого вреда. Я
выстрелила еще раз, но с тем же успехом я могла бы стрелять в стену.
  Он зарычал у самого моего лица. На меня пахнуло открытой могилой. Я
завизжала и снова потянула крючок. Пуля ударила его в горло. Он чуть
замешкался и сделал глотательное движение. Глотает пулю?
  Горящие глаза уставились мне в лицо. В этом взгляде теплился разум, в нем
ощущалось что-то похожее на одушевленных зомби Доминги. Словно кто-то
выглядывал оттуда. Мы застыли; это длилось мгновение, но казалось, что
миновала вечность. Его руки легли на мое горло, но пальцы не сжались -
пока. Ствол моего пистолета уперся ему в подбородок. Ни один из трех
предыдущих выстрелов не причинил ему никакого вреда - и на этот тоже
надежда слабая.
  - Не хотел убивать, - тихо сказал зомби. - С-сначала не понимал. Не
помнил, кем был.
  Нас окружила полиция. Я слышала голос Дольфа:
  - Уберите огнеметы! Уберите их, к чертовой матери!
  - Мне нужно было мяс-со, чтобы вс-спомнить, кем я был. С-старалс-ся не
убивать. С-старалс-ся проходить мимо домов, но не мог. С-слиш-шком много
домов, - шептал зомби. Его пальцы с кривыми ногтями начали сжиматься. Я
выстрелила. Его тело дернулось назад, но руки по-прежнему сжимали мне шею.
  Сильнее, сильнее. Я задыхалась. В глазах у меня заплясали искры. Ночь из
черной превратилась в серую. Приставив пистолет к его переносице, я снова
и снова отчаянно нажимала курок.
  В глазах у меня потемнело, но я еще чувствовала свои руки и палец,
нажимающий на курок. Тьма затопила мои глаза и поглотила мир. Я перестала
чувствовать руки.
  Я очнулась от криков - ужасающих воплей. Запах горелого мяса ударил мне в
нос. Задыхаясь, я хотела вдохнуть поглубже, и мне стало больно. Я
закашлялась и попыталась сесть. Дольф, оказавшийся рядом, поддержал меня
за плечи. В руке у него был мой пистолет. Я кашляла, и кашель рвал мне
горло. А может быть, зомби мне его уже разорвал.
  Что-то размером с человека каталось по иссушенной зноем траве. Оно пылало.
Пылало чистым оранжевым пламенем, и отблески плясали на листьях, как
солнечные пятна на воде.
  Два истребителя в защитных костюмах стояли рядом, поливая тварь огнем,
словно сражались с вурдалаком. Тварь издавала пронзительные крики, и от
каждого крика я вздрагивала.
  - Господи Иисусе, почему оно не умирает? - это спросил Зебровски. Он стоял
рядом, и лицо его было оранжевым в свете огня.
  Я ничего не сказала. Я не хотела говорить это вслух. Зомби не умирал,
потому что при жизни был аниматором. Я знала, что таких зомби очень трудно
убить. Но я не знала, что, выходя из могилы, они жаждут человеческой
плоти. Что они вспоминают, кем они были, только когда едят человечину.
  Этого я не знала. И не хотела знать.
  В круге света возник Джон Бурк. Одну руку он прижимал к груди. На его
одежде я увидела пятна крови. Интересно, зомби сказал что-нибудь Джону?
Знает ли он, почему зомби не умирает?
  Зомби кружился и корчился в пламени. Его тело было подобно фитилю свечи.
Шатаясь, он шагнул к нам. Его пылающая рука потянулась ко мне. Ко мне.
  Потом он медленно повалился в траву. Так падает срубленное дерево, еще
борющееся за жизнь. Если можно так выразиться. Истребители продолжали
держать наготове огнеметы, чтобы не дать твари ни малейшего шанса. Мне не
в чем было их упрекнуть.
  Когда-то это был некромант. Эта туша, которую медленно пожирал огонь, была
при жизни тем же, что и я. Стану ли я чудовищем, если меня кто-нибудь
оживит? Лучше не выяснять. В завещании я просила кремировать труп, потому
что не хотела, чтобы кто-нибудь оживил меня и надавал оплеух. Теперь у
меня появилась другая причина настаивать на этом в своем завещании.
Проклятие. Одной было вполне достаточно.
  Я смотрела, как чернеет и съеживается плоть, как трескается и начинает
слезать кожа, как кости рассыпаются мириадами искр и исчезают в огне.
  И, глядя, как умирает зомби, я дала себе клятву. Доминга Сальвадор должна
гореть в аду за содеянное. Есть во вселенной огнь, который не угасает. И в
этом пламени струя огнемета покажется ей маленьким неудобством. Она будет
гореть вечно, но даже этот срок казался мне слишком коротким.

  33

  Я лежала на спине в комнате охраны. Белая занавеска скрывала меня от
любопытных глаз. Голоса с другой стороны занавески были громкими и
враждебными. Мне нравилась моя занавеска. Подушка была плоской, стол для
допросов - жестким. Я чувствовала себя замечательно. Было больно глотать.
Было больно сделать даже маленький вдох. Но дыхание необходимо. Я была
счастлива, что способна хоть как-то дышать.
  Я лежала очень спокойно. Делала то, что мне было велено. Лежала и слушала
свое дыхание, биение своего сердца. После того как чудом избежишь смерти,
начинаешь испытывать повышенный интерес к собственному телу. Замечаешь то,
на что обычно не обращаешь внимания. Я чувствовала, как бежит кровь по
венам, и могла попробовать на вкус свой размеренный, четкий пульс. Он
перекатывался у меня во рту, как леденец.
  Я была жива. Зомби был мертв. Доминга Сальвадор - в тюрьме. Жизнь была
прекрасна.
  Дольф откинул занавеску и вновь задернул ее за собой, как закрывают за
собой дверь, входя в комнату. Мы притворялись, что нам доступно уединение,
даже при том, что могли видеть ноги тех, кто проходил мимо занавески.
  Я улыбнулась Дольфу. Он улыбнулся в ответ:
  - Рад видеть тебя в добром здравии.
  - Не знаю насчет "доброго", - сказала я. Мой голос был хриплым. Я
откашлялась, чтобы придать ему мелодичности, но это не помогло.
  - Что говорят врачи насчет твоего голоса? - спросил Дольф.
  - Я временно стала тенором. - Я взглянула на него и добавила: - Но это
пройдет.
  - Хорошо.
  - Как Бурк? - спросила я.
  - Царапины, ничего серьезного.
  Я так и подумала, увидев его вчера ночью, но всегда неплохо удостовериться.
  - А Робертс?
  - Она будет жить.
  - Но она не останется инвалидом? - Говорить было больно.
  - Не останется. Ки тоже был ранен в руку. Ты не знала?
  Я хотела покачать головой, но сразу же передумала. Это тоже было больно.
  - Я не заметила.
  - Просто пара царапин. Он быстро поправится. - Дольф погрузил руки в
карманы штанов. - Мы потеряли трех офицеров. Еще один ранен тяжелее, чем
Робертс, но выкарабкается.
  Я посмотрела на него.
  - Это моя вина.
  Дольф нахмурился.
  - Что ты имеешь в виду?
  - Я должна была догадаться. - Я снова закашлялась. - Это был не обычный
зомби.
  - Это был зомби, Анита. Ты оказалась права. И именно ты сообразила, что он
прячется в одном из этих чертовых мусорных баков. - Он усмехнулся. - И ты
едва не погибла, пока не убила его. Я думаю, ты сделала свою часть работы.
  - Я его не убила. Это сделали истребители. - Произносить длинные слова
было куда больнее, чем короткие.
  - Ты помнишь, что было после того, как ты начала задыхаться?
  - Нет.
  - Ты выпустила ему в рожу всю обойму. Вышибла из его проклятой башки все
остатки мозгов. А потом потеряла сознание. Я думал, что ты уже на том
свете. О Боже. - Он покачал головой. - Никогда больше так со мной не шути.
  Я улыбнулась:
  - Постараюсь.
  - Когда его мозги вылетели наружу, он поднялся. Благодаря тебе он уже не
мог сопротивляться.
  Вошел Зебровски. Он не дал себе труда задвинуть за собой занавеску, и я
увидела мальчика с окровавленной рукой, который плакал, уткнувшись в плечо
какой-то женщины. Дольф закрыл занавеску. Держу пари, Зебровски из тех
людей, которые никогда не задвигают до конца ящики стола.
  - Они все еще извлекают пули из трупа. И каждая пуля - твоя, Блейк.
  Я просто молча на него смотрела.
  - Ты настоящий Стреляный Калач, Блейк.
  - Кто-то из вас должен им быть. Зебров... - Я не смогла до конца
произнести его имя. Слишком больно.
  - Тебе больно? - спросил Дольф.
  Я осторожно кивнула.
  - Врачи уже вкололи мне болеутоляющее. И сделали укол от столбняка.
  - На твоей бледной шейке расцветает ожерелье маленьких синячков, - сказал
Зебровски.
  - Поэтично, - похвалила я.
  Он пожал плечами.
  - Я пойду посмотрю, как там другие раненые, а потом прикажу кому-нибудь
отвезти тебя домой, - сказал Дольф.
  - Спасибо.
  - Вряд ли ты сейчас способна передвигаться самостоятельно.
  Наверное, он был прав. Я смахивала на кучку дерьма - но это была очень
счастливая кучка. Мы сделали это. Мы разгадали преступление, и виновник
отправлен в тюрьму. Гип-гип ура.
  Вернулся врач с болеутоляющими таблетками. Он поглядел на двух полицейских.
  - Ну-с. - Он вручил мне флакончик с тремя пилюлями. - В первые два дня вам
это пригодится. На вашем месте я бы посидел дома. - Он посмотрел на
Дольфа. - Вы слышали это, босс?
  Дольф нахмурился.
  - Я не ее босс.
  - Но вы же тут главный? - спросил врач. Дольф кивнул.
  - Тогда...
  - Я у них временно, - перебила я.
  - Временно?
  - Можно сказать, что мы позаимствовали ее из другого отдела, - вставил
Зебровски.
  Доктор кивнул.
  - В таком случае скажите ее начальнику, чтобы завтра предоставил ей
выходной. Физически она пострадала меньше других, но ей пришлось пережить
сильнейшее потрясение. Ей чрезвычайно повезло, что она не получила тяжелых
ранений.
  - У нее нет начальника, - сказал Зебровски, - но мы сообщим ее боссу. - Он
усмехнулся.
  Я, нахмурившись, уставилась на Зебровски.
  - Хорошо, тогда я могу отпустить вас домой. Следите, чтобы раны не
воспалились. И этот укус на плече... - Врач покачал головой. - Да, вы,
полицейские, не зря едите свой хлеб. - Поделившись с нами этой мудростью,
он отбыл.
  Зебровски рассмеялся.
  - Что было бы с доком, узнай он, что мы подвергали риску гражданских.
  - Ей пришлось пережить сильнейшее потрясение, - сказал Дольф.
  - Очень сильнейшее, - подхватил Зебровски.
  Они заржали.
  Я села, слегка покачиваясь, и спустила ноги на пол.
  - Когда вы закончите веселиться, я хочу поехать домой.
  Оба рассмеялись еще пуще. Они хохотали до слез. Во всем этом не было
ничего смешного, но я их понимала. Для снятия напряжения годится смех или
слезы. Уж лучше смех. Я не присоединялась к ним только потому, что не без
оснований подозревала, что это будет чересчур больно.
  - Я отвезу тебя домой, - выдохнул Зебровски между приступами смеха.
  Я не могла удержаться от улыбки. Хохочущие Дольф и Зебровски - это зрелище
заставит улыбнуться любого.
  - Нет-нет, - возразил Дольф. - Если вы вдвоем сядете в автомобиль, живым
из него выйдет только один.
  - И это буду я, - сказала я.
  Зебровски кивнул:
  - Что верно, то верно.
  Приятно узнать, что есть вещи, о которых мы с ним единого мнения.

  34

  Я уже наполовину заснула на заднем сиденье полицейского автомобиля, когда
мы остановились перед моим домом. Прохладный родник обезболивающего смыл
пульсирующую боль в моем горле. Мне казалось, что все кости у меня
размягчаются. Что мне вкатил этот доктор? Я чувствовала себя великолепно,
но мир проплывал передо мной, как в кинофильме, который не может оказать
на меня никакого влияния. Далекий и безопасный, как сон.
  Ключи от своей машины я дала Дольфу. Он обещал позаботиться о том, чтобы
ее утром пригнали к моему дому. Еще он сказал, что позвонит Берту и скажет
ему, что сегодня я на работу не выйду. Интересно, как Берт воспримет эту
новость? Интересно, какое мне до этого дело? Никакого.
  Один из полицейских повернулся ко мне:
  - Вам лучше, мисс Блейк?
  - Миссис, - поправила я машинально и только потом поняла, что сначала он
обратился ко мне правильно.
  Он усмехнулся и открыл для меня дверцу. Изнутри в полицейской машине не
было ручек на дверцах. Ему пришлось придержать дверцу, но он сделал это
без не удовольствия и снова спросил:
  - Вам лучше, миссис Блейк?
  - Да, офицер... - Я вынуждена была мигнуть, что бы прочесть его имя на
бляхе. - ...Осборн. Спасибо, что подвезли меня домой. И вашему напарнику
тоже.
  Его напарник стоял с другой стороны машины, облокотившись на крышу.
  - Всю жизнь мечтал познакомиться с экзекутором охотников за привидениями.
  - Он усмехнулся.
  Я еще раз моргнула, пытаясь собрать себя по кусочкам, чтобы одновременно
говорить и думать.
  - Я была Экзекутором еще до того, как пришла в этот отряд.
  Он развел руками, все еще улыбаясь:
  - Не обижайтесь.
  Я слишком устала и была слишком напичкана лекарствами, чтобы обижаться. Я
просто покачала головой:
  - Спасибо еще раз.
  Я, шатаясь, начала подниматься по лестнице. Я цеплялась за перила, как
утопающий за соломинку. Сегодня ночью я буду спать. Может, я проснусь
посреди коридора, но я буду спать.
  Только со второй попытки мне удалось вставить ключ в замок. Я ввалилась в
квартиру и закрыла дверь, прислонившись к ней лбом. Я защелкнула замок и
оказалась в безопасности. Я дома. Я жива. Зомби-убийца уничтожен. Мне
захотелось хихикнуть, но это от лекарства. Обычно я никогда не хихикаю в
одиночестве.
  Так я и стояла, прижимаясь любом к двери, и смотрела на свои кроссовки.
Они казались так далеко, как будто с тех пор, когда я в последний раз
смотрели на свои ноги, расстояние между нами увеличилось. Док дал мне
какое-то редкостное дерьмо. Завтра я его принимать не стану. На мой вкус
оно слишком отрывает от действительности.
  Возле моих кроссовок появился черный ботинок. Что еще за ботинки в моей
квартире? Я начала поворачиваться. Я потянулась за пистолетом. Слишком
поздно, слишком медленно, слишком, черт возьми, неуклюже.
  Сильные коричневые руки обхватили меня поперек чудовища, прижав мои руки к
бокам. Меня притиснули к двери. Я пыталась сопротивляться, но теперь это
уже было бессмысленно. Достал меня все-таки. Я вывернула шею, пытаясь
стряхнуть с себя наркотическое оцепенение. Мне надо как следует
испугаться. Уровень адреналина в крови несколько поднялся, но некоторые
лекарства напрочь лишают тебя возможности управлять своим телом, пока их
действие не прекратится. Я была готова убить этого дока. Если, конечно,
сама выживу.
  К двери меня прижимал Бруно.
  Справа подошел Томми. В руках у него был шприц.
  - НЕТ!
  Бруно ладонью зажал мне рот. Я попыталась его укусить, и он отвесил мне
затрещину. Это немного привело меня в чувство, но мир все равно оставался
словно обернутым ватой и слишком далеким. Рука Бруно пахла лосьоном после
бритья. Удушающая сладость.
  - Ну, это как-то слишком легко, - сказал Томми.
  - Ты давай делай, - сказал Бруно.
  Я смотрела, как игла приближается к моей руке. Я бы сказала им, что меня
уже и так накачали, если бы не ладонь Бруно, зажимающая мне рот. Я бы
спросила их, что у них в ширине и не вступит ли эта гадость в конфликт с
той, которую мне уже вкатили. Но мне так и не представилась такая
возможность.
  Игла вонзилась в мою кожу. Я дернулись всем телом в попытке освободиться,
но Бруно держал меня крепко. Я не могла двигаться. Не могла убежать.
Проклятие! Проклятие! Адреналин наконец прогнал оцепенение, только это
было уже слишком поздно. Томми вынул шприц и сказал:
  - Извините, но у нас нет спирта, чтобы протереть место укола. - Он
ухмыльнулся.
  Я его ненавидела. Я ненавидела их обоих. И если меня не пристрелят, я их
обоих убью. За то, что они меня напугали. За то, что заставили
почувствовать себя беспомощной. За то, что поймали меня, когда я плохо
соображала, была одурманенная и глупая. Если я переживу эту ошибку, я ее
больше не повторю. Милый Боже, дай мне ее пережить.
  Бруно не давал мне двигаться и говорить, пока я не почувствовала, что
инъекция начала действовать. Мне захотелось спать. Меня схватил плохой
парень, а я ужасно хотела спать. Я пыталась с этим бороться, но у меня
ничего не вышло. Веки у меня слипались. Я изо всех сил старалась не
закрывать глаза. Я прекратила попытки вырваться от Бруно и все силы
сосредоточила на том, чтобы не смыкать веки.
  Я смотрела на дверь и пыталась не вырубиться. Дверь покрылась рябью, будто
я смотрела на нее сквозь воду. Мои веки опустились, потом встрепенулись и
опустились снова. Я уже не могла открыть глаза. Какая-то маленькая часть
меня вопила, погружаясь во тьму, но в остальном мне было сонно, спокойно
и, как ни странно, приятно.

  35

  Я пребывала на той границе сна и пробуждения, когда уже вроде бы не спишь,
но и просыпаться еще неохота. Тело было словно налито свинцом. В голове
гудело. Горло саднило.
  Мысль о горле заставила меня открыть глаза. Я увидела белый потолок.
Коричневые разводы покрывали его, как будто он был залит кофе. Я
определенно не дома. Но где же я?
  Я вспомнила, как меня схватил Бруно. Игла шприца. Тут я села. Перед
глазами у меня поплыли цветные круги. Я упала назад на постель и прикрыла
глаза руками. Это немного помогло. Что они мне вкололи?
  У меня возникло ощущение, что я не одна. Где-то и этом водовороте цветных
пятен прячется человек. Или нет? Я снова открыла глаза - на этот раз
медленнее. На потолок я уже насмотрелась. Теперь я увидела, что лежу на
большой кровати. Две подушки, простыни и одеяло. Я осторожно повернула
голову и увидела прямо перед собой лицо Гарольда Гейнора. Он сидел возле
кровати. Не о таком пробуждении я мечтала.
  За спиной у него, прислонившись к разбитому комоду, стоял Бруно. Ремни
плечевой кобуры отчетливо выделялись на фоне синей рубашки с короткими
рукавами. У кровати стоял стол из то