- Прошу тебя... госпожа.
  Смотри ты, я все-таки этим словом не подавилась.
  - Отлично, аниматор, просто отлично.
  Ей не пришлось ничего говорить. Обри и Валентин поднялись по лестнице, и
вышли в дверь. И не стали даже спорить. Это уже само по себе пугало.
  - Я оставлю Бурхарда на лестнице. У него слух человеческий. Если будете
говорить шепотом, он не услышит вас.
  - Бурхарда? - переспросила я.
  - Да, аниматор, Бурхарда. Моего слугу-человека.
  Она смотрела на меня так, будто это имело значение. Выражение моего лица
ей, кажется, не понравилось. Она нахмурилась. Потом резко повернулась в
вихре белых юбок. Винтер вышел за ней, как послушный стероидный щенок.
  Бурхард, человек без имени, занял пост у закрытой двери. Он смотрел не на
нас, а прямо перед собой. Уединение - по крайней мере, лучшее, которое
могло бы быть.
  Я подошла к Филиппу, который все еще на меня не смотрел. Густые каштановые
волосы его были между нами как занавес.
  - Что случилось, Филипп?
  Голос его был сорванным шепотом - так бывает от долгого крика. Мне
пришлось встать на цыпочки и чуть ли не прижаться к нему, чтобы слышать.
  - "Запретный плод". Там они меня взяли.
  - А Роберт не пытался их остановить?
  Почему-то мне казалось это важным. Роберта я видела только раз, но
почему-то возмутилась, что он не защитил Филиппа. Он оставался
ответственным, когда отсутствовал Жан-Клод. И одним из предметов его
ответственности был Филипп.
  - У него сил не хватило.
  Я потеряла равновесие, и мне пришлось упереться ладонями в его израненную
грудь. И тут же отдернулась, отставив окровавленные руки.
  Филипп закрыл глаза и привалился к стене. Кадык у него ходил вверх-вниз.
На шее было два свежих укуса. От этих укусов он умрет от потери крови -
если успеет.
  Он опустил голову и попытался взглянуть на меня, но волосы упали ему уже
на оба глаза. Я вытерла кровь о штаны и опять встала рядом с ним почти на
цыпочки. Я отвела волосы с его глаз, но они снова упали. Меня это начинало
доставать. Я причесала ему волосы пальцами так, чтобы они не падали на
лицо. Волосы были мягче, чем казались на взгляд, густые и теплые от жара
его тела.
  Он почти улыбнулся. И треснувшим голосом шепнул:
  - Еще недавно я за такие вещи деньги брал.
  Я уставилась на него, потом до меня дошло, что он пытался пошутить. О
Боже. У меня горло перехватило.
  - Пора идти, - сказал Бурхард.
  Я посмотрела в глаза Филиппа, чисто карие, в зрачках которых, как в черных
зеркалах, танцевал свет факелов.
  - Я тебя здесь не брошу, Филипп.
  Он метнул взгляд на человека на лестнице и снова посмотрел на меня. От
страха его лицо стало молодым и беспомощным.
  - Увидимся позже, - сказал он.
  Я отступила от него.
  - Можешь не сомневаться.
  - Неразумно заставлять ее ждать, - сказал Бурхард.
  Вероятно, он был прав. Еще пару секунд мы с Филиппом смотрели друг на
друга. Пульс на его горле бился, будто хотел выскочить наружу. У меня
саднило в горле, стискивало грудь. Трепыхалось перед глазами пламя факела.
Я отвернулась и пошла к ступеням. Мы, крутые как сталь вампироборцы, не
плачем. По крайней мере, на публике. По крайней мере, тогда, когда можем
себя сдержать.
  Бурхард открыл передо мной дверь. Я оглянулась и помахала Филиппу, как
идиотка. Он смотрел мне вслед, глаза его вдруг стали слишком большими для
его лица, как у ребенка, которого родители оставляют в темной комнате,
куда тут же хлынут чудовища.

  38

  Николаос сидела в резном деревянном кресле, болтая в воздухе крошечными
ножками. Очаровательно.
  Обри прислонился к стене, обводя языком губы и снимая с них последние
капельки крови. Рядом с ним неподвижно стоял Валентин, устремив на меня
глаза.
  Рядом со мной встал Винтер. Тюремщик.
  Бурхард встал рядом с Николаос, положив руку на спинку ее кресла.
  - Что я слышу, аниматор? Ты перестала острить? - спросила Николаос. Голос
ее по-прежнему звучал во взрослом варианте. Будто у нее было два голоса и
она меняла их нажатием кнопки.
  Я покачала головой. Ничего смешного я не видела.
  - Неужели мы сокрушили твой дух? Лишили воли к борьбе?
  Я уставилась на нее, и злость захлестнула меня жаркой волной.
  - Чего ты хочешь, Николаос?
  - Ну, так куда лучше. - Ее голос поднимался к концу каждого слова, как
девчоночье хихиканье. Наверное, я никогда больше не буду любить детей.
  - Жан-Клод в своем гробу должен был ослабеть. Изголодаться, а вместо этого
он силен и сыт. Как это может быть?
  Я понятия не имела и потому промолчала. Может быть, вопрос риторический?
  Оказывается, нет.
  - Отвечай, А-ни-та!
  Она протянула мое имя, откусывая каждый слог.
  - Не знаю.
  - Еще как знаешь.
  Я не знала, но она не собиралась мне верить.
  - Зачем ты мучаешь Филиппа?
  - Ему после прошлой ночи необходимо преподать урок.
  - За то, что он посмел тебе возразить?
  - За то, что он посмел мне возразить. - Она соскользнула с кресла и
прошелестела частыми шажками ко мне, слегка повернулась, и белое платье
взметнулось вокруг нее колоколом. Она улыбнулась мне в лицо. - И, может
быть, потому, что я на тебя сержусь. Я пытаю твоего любовника, и быть
может, не буду пытать тебя. А еще - эта демонстрация может дать тебе
свежий стимул искать убийцу вампиров.
  Милое личико было обращено ко мне, светлые глаза искрились весельем.
Чертовски хорошо она знала свое дело.
  Я проглотила слюну и задала вопрос, который должна была задать:
  - За что ты на меня сердишься?
  Она склонила голову набок. Не будь она забрызгана кровью, она была бы
очень симпатичной.
  - Может ли быть, что она не знает? - Она повернулась к Бурхарду. - Как ты
думаешь, мой друг? Может она не знать?
  Он расправил плечи и произнес:
  - Я думаю, что это возможно.
  - Ах, какой озорник этот Жан-Клод! Поставить вторую метку ни о чем не
подозревающей смертной!
  Я стояла неподвижно. Я вспомнила синие огненные глаза на лестнице, голос
Жан-Клода у меня в голове. Да, я подозревала это, но еще не знала, что это
значит.
  - Что значит вторая метка?
  Она облизнула губы, мягко, как котенок.
  - Объясним ей, Бурхард? Надо ли ей рассказать, что мы знаем?
  - Если она воистину не знает, госпожа, наш долг ее просветить, - ответил
он.
  - Да, - сказала она и скользнула обратно к креслу. - Бурхард, скажи ей,
сколько тебе лет. - Мне шестьсот три года от роду.
  Я посмотрела в его гладкое лицо и покачала головой.
  - Но вы не вампир, вы человек.
  - Я получил четвертую метку и буду жить до тех пор, пока буду нужен моей
госпоже.
  - Нет. Жан-Клод не сделал бы этого со мной, - сказала я.
  Николаос чуть развела ручками.
  - Я его очень сильно прижала. Я знала о первой метке, которая тебя
вылечила. Полагаю, он отчаянно хотел спастись.
  Я вспомнила отдающийся у меня эхом в голове голос: "Простите. У меня нет
выбора". Будь он проклят! Выбор всегда есть.
  - Он снится мне каждую ночь. Что это значит?
  - Это он общается с тобой, аниматор. После третьей метки наступает более
прямой ментальный контакт.
  - Нет, - сказала я.
  - Что "нет", аниматор? Нет третьей метке или "нет" - ты нам не веришь?
  - Я не хочу быть ничьим слугой.
  - Последнее время ты ешь больше обычного? - спросила она.
  Вопрос был такой странный, что я минуту на нее пялилась, пока ответила:
  - Да. А это важно?
  Улыбка Николаос исчезла.
  - Он качает из тебя энергию, Анита. Он питается от твоего тела. Ему бы
полагалось уже ослабеть, но ты поддерживаешь в нем силу.
  - Я этого не хотела.
  - Я тебе верю, - сказала она. - Прошлой ночью, когда я поняла, что он
сделал, я была вне себя от злости. И потому взяла твоего любовника.
  - Поверь мне, пожалуйста. Он не мой любовник.
  - Зачем же он рисковал попасть под мой гнев, спасая тебя? Дружба?
Порядочность? Не думаю.
  Ладно, пусть верит, во что хочет. Лишь бы отпустила нас живыми - другой
цели сейчас нет.
  - Что мы с Филиппом можем сделать, чтобы исправить положение?
  - О, как вежливо. Мне это нравится. - Она небрежным жестом, как гладят
собаку, положила ручку на талию Бурхарда. - Должны ли мы показать ей, что
ее ждет?
  - Если госпожа этого желает.
  - Желает.
  Бурхард встал перед ней на колени, лицо на уровне ее груди. Николаос
посмотрела на меня поверх его головы:
  - Вот это, - сказала она, - четвертая метка.
  Ее руки поднялись к жемчужной пуговице на платье. Она широко раскрыла
платье, обнажив полусформировавшиеся детские груди. Рядом с левой грудью
она провела ногтем. Кожа раскрылась, как земля под плугом, пролив тонкую
струйку крови на грудь и живот.
  Лица Бурхарда мне не было видно. Он наклонился вперед, охватив ее руками
за талию. Лицо его погрузилось между ее грудей. Она напряглась, выгнув
спину. Безмолвие комнаты заполнили тихие сосущие звуки.
  Я отвернулась, только бы не смотреть на них, будто они при мне занимались
сексом, а я не могла выйти. Валентин смотрел на меня, я ответила ему
взглядом, не отводя глаз. Он сдвинул пальцем на затылок воображаемую шляпу
и усмехнулся мне, сверкнув клыками. Я сделала вид, что не вижу его в упор.
  Бурхард сидел, откинувшись спиной на кресло. Лицо его обмякло и
покраснело, грудь поднималась глубокими отрывистыми вдохами. Он трясущейся
рукой вытер кровь с губ. Николаос сидела неподвижно, откинув голову назад
и закрыв глаза. Кажется, секс оказался не такой уж плохой аналогией.
  Николаос заговорила с откинутой назад головой и закрытыми глазами.
  - Твой друг Вилли лежит в гробу. Ему было жаль Филиппа. Его следует
избавить от подобных инстинктов.
  Она резко подняла голову, глаза были яркие, почти сияющие, будто светились
изнутри.
  - Сегодня ты видишь мой шрам?
  Я покачала головой. Она снова была красивым ребенком, целиком и полностью.
Без малейшего несовершенства.
  - У тебя снова безупречный вид. Почему?
  - Потому что я трачу на это энергию. Мне приходится над этим работать.
  Голос ее был низким и теплым, как надвигающаяся издали гроза.
  У меня зашевелились волосы на шее. Что-то должно было случиться плохое.
  - У Жан-Клода есть последователи, Анита. Если я его убью, они превратят
его в мученика. Но если я обнажу его слабость, бессилие, они отпадут от
него и пойдут за мной или ни за кем.
  Она встала, и платье было снова застегнуто до шеи. Белые хлопковые волосы
шевелились, будто их раздувал ветер, но ветра не было.
  - Я уничтожу то, что взял под свою защиту Жан-Клод.
  Успею я достать нож, привязанный к лодыжке? И что мне в нем будет толку?
  - Я докажу, что Жан-Клод не может защитить ничего. Я повелеваю всем.
  Эгоцентричная сука. Винтер схватил меня за руку раньше, чем я могла
что-нибудь сделать. Слишком я была занята слежкой за вампирами, чтобы
замечать еще и людей.
  - Идите, - сказала она. - Убейте его.
  Обри и Валентин отошли от стены и поклонились. И тут же их не стало, будто
исчезли. Я повернулась к Николаос.
  - Да, - улыбнулась она. - Я затуманила твой разум, и ты не видела, как они
вышли.
  - Куда они пошли? - спросила я, и живот у меня свело судорогой. Кажется, я
знала ответ. - Жан-Клод взял Филиппа под свою защиту, следовательно,
Филипп должен умереть.
  - Нет!
  - Еще как да, - снова улыбнулась Николаос.
  Крик разорвал тишину коридора. Мужской крик. Крик Филиппа.
  - Нет!
  Я почти упала на колени, только Винтер не давал мне коснуться пола. Я
притворилась, что потеряла сознание, обвиснув в его руках. Он меня
выпустил. Я схватилась за нож в ножнах на лодыжке. Мы с Винтером стояли
близко к коридору, далеко от Николаос и ее человека. Может быть,
достаточно далеко.
  Винтер глядел на нее, будто ожидая приказа. Я взлетела с пола и всадила
нож ему в пах. Он погрузился по рукоять, и кровь хлынула оттуда, когда я
вытащила нож и бросилась по коридору. Когда первое дуновение ветра
коснулось моего затылка, я уже была у двери. Не оглянувшись, я открыла ее.
  Филипп обвис в цепях. Кровь яркой широкой волной залила ему грудь и
плескала на пол дождем. Свет факела плясал на поблескивающей кости
позвоночника. Ему разорвали горло.
  Я отшатнулась к стене, будто меня ударили. Мне не хватало воздуху. Кто-то
все шептал и шептал: "Боже мой, Боже мой", и это была я. Я пошла вниз по
ступеням, прижимаясь спиной к стене. Я не могла оторвать от него глаз. Не
могла отвернуться. Не могла дышать. Не могла плакать.
  Пламя факела плясало у них в глазах, создавая иллюзию движения. Внутри у
меня созрел крик и выплеснулся через горло:
  - Филипп!
  Между мной и Филиппом встал покрытый кровью Обри.
  - Жду не дождусь, пока придет пора идти в гости к твоей подруге, красавице
Кэтрин.
  Я хотела с воплем броситься на него. Вместо этого я прижалась к стене,
держа нож незаметно у бока. Моей целью больше не было выбраться живой.
Целью было убить Обри. - Ты сукин сын. Вонючий гребаный сукин сын.
  Голос мой звучал абсолютно спокойно, без малейшего намека на эмоции. Я не
боялась. Обри насупился сквозь маску из крови Филиппа.
  - Не смей так со мной разговаривать!
  - Ты мерзкий, вонючий, гребаный в рот пидор.
  Он скользнул ко мне, как я и хотела. Он схватил меня за плечо, и я изо
всей силы гаркнула ему в лицо. Он на мгновение опешил. Я сунула лезвие ему
между ребер. Оно было острым и тонким, и я всунула его по рукоять. Тело
его напряглось, навалившись на меня. Глаза расширились от удивления. Рот
раскрылся и закрылся, но без единого звука. Он хлопнулся на пол, хватаясь
пальцами за воздух.
  Тут же рядом с телом склонился Валентин:
  - Что ты с ним сделала?
  Он не видел ножа, заслоненного телом Обри.
  - Я его убила, сукин ты сын, и тебя тоже убью.
  Валентин вскочил на ноги, начал что-то говорить, и тут ад сорвался с цепи.
Дверь камеры влетела внутрь и разбилась в куски о дальнюю стену. В камеру
ворвался смерч.
  Валентин упал на колени, ткнувшись головой в пол. Он кланялся. Я
распласталась по стене. Ветер рванул меня за волосы, сбросив их на глаза.
  Шум стал тише, и я прищурилась на дверь. Над верхней ступенью парила
Николаос. Волосы ее потрескивали вокруг головы, как паутинный шелк. Кожа
ее сжалась вокруг костей, придав ей вид скелета. В глазах горел бледный
голубой огонь. Она поплыла вниз, вытянув руки.
  Я видела голубые огни вен у нее под кожей. И побежала. Побежала к дальней
стене, к тоннелю, в который уходили крысолюды.
  Ветер отбросил меня к стене, и я поползла к тоннелю на четвереньках. Дыра
была большая, черная, меня обдало холодным воздухом, и что-то схватило
меня за лодыжку.
  Я вскрикнула. Тварь, которая была Николаос, втянула меня обратно. Она
ударила меня об стену, пригвоздив мои запястья одной костлявой рукой. Ее
тело навалилось мне на ноги - кости под тканью платья. Губы отодвинулись,
обнажив клыки и зубы. Голова скелета прошипела:
  - Ты научишься повиноваться мне!
  Она заорала мне в лицо, и я вскрикнула в ответ. Без слов - это был крик
зверя в капкане. Сердце колотилось в горле. Я не могла дышать.
  - Не-е-ет!
  - Гляди на меня! - взвизгнула тварь.
  И я поглядела. Я упала в синее пламя ее глаз. Пламя впилось мне в мозг. Ее
мысли резали меня, как ножи, отрезая от меня ломти. Ее ярость горела и
жгла, пока мне не стало казаться, что кожа слезает у меня с лица слоями.
Когти врезались в кости черепа, кроша их в пыль.
  Когда ко мне вернулось зрение, я лежала, скорчившись, у стены, и она
стояла надо мной, не касаясь меня - в этом не было необходимости. Я
тряслась, тряслась так сильно, что зубы стучали, И было холодно,
невыносимо холодно.
  - И, наконец, аниматор, ты будешь называть меня госпожой и будешь называть
так от всего сердца.
  Вдруг она наклонилась надо мной, навалилась на меня своим тонким телом,
прижав руками мои плечи к полу. Я не могла шевельнуться.
  Красивая девочка прижалась лицом к моей щеке и шепнула:
  - Сейчас я всажу клыки тебе в шею, и ты ничего сделать не сможешь.
  Ее тонкая ушная раковина щекотала мои губы. Я впилась в нее зубами, пока
не почувствовала вкус крови. Она взвизгнула и отдернулась; по ее щеке
побежала кровь.
  Ослепительные бритвы когтями разорвали мой мозг. Ее боль и ярость
превратили мой мозг в оглупевшую жижу. Кажется, я снова вскрикнула, но
сама себя не услышала. Потом я вообще ничего не слышала. Навалилась тьма,
она поглотила Николаос и оставила меня одну плыть во мраке.

  39

  Я очнулась, что само по себе уже было приятным сюрпризом. Я моргала на
люстру, висящую под потолком. Я была жива, и я не была в подземелье.
Приятная новость.
  Почему меня должно удивлять, что я жива? Я провела пальцами по грубой
узловатой ткани кушетки, на которой я лежала. Над кушеткой висела картина.
Речной пейзаж с баржами, мулами, людьми. Кто-то подошел ко мне и
наклонился - длинные песочные волосы, квадратная челюсть, красивое лицо.
Не так нечеловечески прекрасен, как казалось мне раньше, но все еще
красив. Чтобы танцевать в стриптизе, красота, я думаю, необходима. -
Роберт?
  Мой голос отозвался хриплым карканьем.
  Он присел возле меня:
  - Я боялся, что вы не очнетесь до рассвета. Вы сильно ранены?
  - Где... - Я прочистила горло, и это чуть помогло. - Где я?
  - В кабинете Жан-Клода в "Запретном плоде".
  - Как я сюда попала?
  - Вас привезла Николаос. Она сказала: "Вот шлюха твоего хозяина".
  Я видела, как шевельнулось его горло, когда он проглотил слюну. Это мне
что-то напомнило, но я не могла вспомнить, что.
  - Вы знаете, что сделал Жан-Клод? - спросила я.
  Роберт кивнул.
  - Мой мастер дважды вас отметил. Когда я говорю с вами, я говорю с ним.
  Он имел в виду фигурально или буквально? Честно говоря, мне не хотелось
этого знать.
  - Как вы себя чувствуете? - спросил он.
  В самом тоне его вопроса заключалось предположение, что не очень хорошо.
Горло болело. Я подняла руку и коснулась его. Засохшая кровь. У меня на
шее.
  Я закрыла глаза, но это не очень помогло. У меня из горла вырвался тихий
звук, похожий на всхлип. В мозгу горел образ Филиппа. Текущая из его горла
кровь, разорванное розовое мясо. Я затрясла головой и постаралась дышать
глубоко и медленно. Не помогло. - Ванная, - сказала я.
  Роберт показал мне, где это. Я вошла, встала на холодный пол на колени, и
меня стало рвать в унитаз, пока не осталось ничего, кроме желчи. Тогда я
подошла к умывальнику и плеснула холодной водой в рот и на лицо. Потом
посмотрела на себя в зеркало. Глаза у меня стали из карих черными, кожа
приобрела болезненный оттенок. Я выглядела безобразно, а чувствовала себя
еще хуже.
  А самое худшее было у меня на шее. Незаживающий укус Филиппа, но следы
клыков. Крошечные, исчезающие следы клыков. Николаос меня... заразила.
Чтобы показать, что может делать что хочет с людьми-слугами Жан-Клода. Она
показала, какая она крутая. О да. По-настоящему крутая.
  Филипп мертв. Мертв. Могу ли я произнести это вслух? Я решила попробовать.
  - Филипп мертв, - сказала я своему отражению.
  Я смяла бумажное полотенце и засунула его в мусорный бак. Мало. Я завопила
"А-а-а!", я стала лягать бак, пока он не покатился по полу, рассыпая
содержимое.
  В дверях появился Роберт:
  - У вас тут все в порядке?
  - А разве на то похоже? - заорала я в ответ.
  Он остановился в дверях:
  - Я могу чем-нибудь помочь?
  - Ты даже не смог не дать им забрать Филиппа!
  Он вздрогнул, как от пощечины.
  - Я сделал все, что мог.
  - Ну, и что ты смог? - завопила я как сумасшедшая. Я упала на колени, и
зачесть перехватила мне горло и полилась слезами из глаз. - Пошел вон!
  Он колебался:
  - Вы уверены, что вам ничего...
  - Вон отсюда!
  Он закрыл за собой дверь. А я сидела на полу, качалась, плакала и кричала.
Когда в сердце у меня стало так же пусто, как в желудке, меня охватила
тупая свинцовая усталость.
  Николаос убила Филиппа и укусила меня, чтобы показать, как она сильна.
Можно ручаться, что она думала, будто напутала меня до смерти. И в этом
она была права. Но я свои часы бодрствования всю жизнь проводила,
уничтожая то, чего боюсь. Тысячелетний вампир - трудная задача, но девушке
в этой жизни необходимо иметь цель.

  40

  В клубе было темно и тихо. И никого, кроме меня.