ания
лицом, слегка отстранившись от ее губ. - Это...
   Он замолчал. Она не знала, что он хотел сказать - что это невозможно,
или смешно, или безумно, или все вместе.
   - Правильно, - договорила она за него.
   - Ничего правильного в этом нет, - прошептал он, но тут же, сам  себе
противореча, снова поцеловал ее с  отчаянием,  говорившим  совершенно  о
другом.
   Шей обняла его осторожно, стараясь не коснуться  раны  на  руке.  Она
подставила губы для поцелуя, чуть  приоткрыв  рот,  уступая  его  мягкой
настойчивости.
   Так ее никогда не целовали, и она с удивлением и испугом  обнаружила,
что его поцелуи  разожгли  огонь  во  всем  теле.  Затем  она  перестала
удивляться и целиком отдалась ощущениям. Она инстинктивно  ответила  тем
же, когда он начал ласкать ее  языком,  и  почувствовала,  как  он  весь
напрягся, тихо застонав.
   Его руки больше не сжимали ее бедра, а  скользили  вверх  и  вниз  по
спине в  легком  поглаживании.  Она  вся  вытянулась  под  его  ласками,
пораженная охватившим ее томлением, тем, что его тело, его руки вызывают
в ней дрожь ожидания. Она никогда не думала, что  с  радостью  воспримет
такой натиск, но сейчас она его жаждала все больше и больше.
   Он  оторвался  от  ее  губ  и  теперь  покрывал  ее  лицо  легчайшими
поцелуями.  Она  закрыла  глаза.  Ей  хотелось  только   чувствовать   и
наслаждаться каждым мгновением. Запомнить. Запомнить навсегда.
   Рейф расстегнул ей платье, его руки скользнули под  сорочку.  Она  не
носила корсета, ей казалось глупым мириться с таким неудобством здесь, в
горах, а теперь она была этому рада, потому что его рука легко нашла  ее
грудь и дотронулась до нее почти с благоговением. Шей почувствовала, как
грудь налилась упругостью и затрепетала.
   И заныла. Нестерпимо заныла. Шей показалось - ее сейчас  разорвет  от
чувств,  от  новых  ощущений,  терзавших   тело.   Новых   и   чудесных,
возбуждающих и томительных.
   Она крепче прижалась к  нему,  неосознанно  стремясь  слиться  с  ним
воедино. Провела руками по его спине и, коснувшись  шеи,  игриво  вплела
пальцы в густые кудри.
   В ответ он оторвался от ее груди и, развязав ленточку, погрузил  руки
в ее волосы. Волосы упали ей на плечи и грудь.
   - Господи, до чего ты красива, - прошептал он. Это было сказано почти
с  обожанием,  и  она  ощутила  себя  красивой.  Впервые   в   жизни   -
по-настоящему красивой. Не думая о ране, Рейф подхватил ее  на  руки,  и
она замкнула объятия у него на шее.  Он  пронес  ее  несколько  шагов  и
опустил на ложе из сосновых иголок,  ставших  мягкими  после  того,  как
пролежали на земле несколько  месяцев.  Он  опустился  рядом  с  ней  на
колени, напряженно всматриваясь ей в лицо, и она знала, что он  ждет  ее
"нет".
   Она не могла так сказать. Не  хотела.  Он  был  ей  нужен  как  никто
другой. Она хотела увидеть, как  глаза  его  оттают,  губы  улыбнутся  и
суровые складки на лице разгладятся. Она хотела услышать его  смех.  Она
хотела любить его. Но об этом сказать не смела.
   Только глазами дала понять, что он нужен ей так же, как она ему.
   Взгляд его не подобрел, губы не улыбнулись и  лицо  не  разгладилось,
когда его руки сняли с нее платье и  сорочку  и  стянули  панталоны.  Он
проделал все это  с  той  же  напряженной  сосредоточенностью,  с  какой
тренировал коня,  лечил  медвежонка  или  колол  дрова.  Она  с  печалью
подумала, что он совершенно разучился радоваться. Как  будто  угадав  ее
мысли, он на секунду замер в нерешительности, прежде чем совлечь  с  нее
последнюю одежду.
   Какой-то миг его пальцы оставались на ее бедрах,  затем  он  взял  ее
правую руку и, перевернув, внимательно разглядел ладонь. Она  больше  не
носила повязку, и волдыри быстро заживали.  Хотя  ладонь  еще  болела  -
когда он провел  по  ней  большим  пальцем,  едва  касаясь,  стало  даже
приятно.
   - Мне очень жаль, что так случилось, - сказал он.
   Шей разглядывала их руки  -  белую  и  тонкую  рядом  с  загорелой  и
большой. Перчатки на правой руке не было, и клеймо  ярко  выделялось  на
коже, но Рейф не пытался спрятать его. Словно для того, чтобы не  забыть
о нем или подвергнуть испытанию Шей.
   Шей ненавидела это клеймо за то, что оно с ним сделало. Она  опустила
руку на его  запястье  и  пробежала  пальцами  по  выжженной  букве.  Ей
захотелось принять на себя часть той боли, которую он испытал,  когда  к
его руке приставили раскаленное железо.
   Она поднесла руку Тайлера к своему лицу и прижалась  к  шраму  щекой,
удивляясь, что он позволил ей это. Она взглянула ему в глаза  -  в  них,
как всегда, сквозил холод, настороженность, выжидание. Она приблизила  к
руке губы и поцеловала шрам, словно это была печать, достойная уважения,
а не уродливый знак.
   Рейф крепко обхватил ее пальцы, а затем снова прижался к ее губам,  и
было в этом поцелуе, поглотившем ее, и отчаяние, и любовь, и злость.
   Шей не поняла, правильно ли она поступила, не пытается ли он наказать
ее, или забыть, или... или, вопреки  самому  себе,  он  все-таки  к  ней
неравнодушен.
   Она хотела заставить его позабыть все невзгоды, всю боль и страдания.
Она хотела похоронить прошлое, пусть даже совсем ненадолго.
   Обо всем этом она пыталась ему сказать своим поцелуем. Казалось,  она
всю жизнь ждала этой минуты, стоило ему прикоснуться к ней или встретить
ее взгляд подозрительными, недобрыми глазами.
   Поцелуй стал более страстным, он почувствовал ее готовность  отдаться
ему, когда она потянулась к нему всем телом.  Его  язык  больше  не  был
нежным, а жадно агрессивным, словно Рейф не был уверен, наказать  ли  ее
или...
   Или полюбить. Она поняла это по тому, как мягко скользили его  пальцы
по ее телу. Он обнял ее за талию и вместе с ней  перевернулся  так,  что
Она оказалась сверху. Шей ощутила его дрожь, и по всему  ее  обнаженному
телу разлилось приятное тепло. Она все крепче  и  теснее  прижималась  к
нему, а затем оторвалась от его губ и начала расстегивать  ему  рубашку.
Ей хотелось ощутить прикосновение его кожи. Ей  хотелось  устранить  все
препятствия.
   Освободив Рейфа от рубашки, она начала ласкать его грудь, гладя вверх
и вниз, точно так же, как он это делал с ее телом. Почувствовала, как он
затрепетал и напрягся. Шей склонилась и, не ведая стыда, провела  языком
по его груди снизу вверх.
   - Господи, Шей, - прошептал он.
   -  Тебе  кто-нибудь  говорил,  что  ты  вкусный?  -   спросила   она,
улыбнувшись про себя, когда увидела, как он изумлен.
   Она принялась целовать его шею, легко касаясь ее губами,  наслаждаясь
солоноватым вкусом. Такая раскованность была ей  совершенно  чужда.  Шей
даже не понимала, откуда она знает, что нужно делать. Просто знает  -  и
все. Она обрела уверенность в том, что  соблазнительна,  особенно  когда
увидела, как он безуспешно пытается  погасить  желание,  горящее  в  его
глазах, спрятать неприкрытое удовольствие.
   Он застонал, и его руки потянулись к застежке на брюках.  Она  слегка
приподнялась, с тем чтобы расстегнуть их самой и спустить ниже. И  тогда
между ними уже не стало преград и он крепко прижался к ее  разгоряченным
бедрам.
   Рейф снова перекатился так, что оказался наверху, его тело зависло  в
нескольких дюймах от нее.
   На секунду Шей сковал страх, как будто в ней пробудилось то, что  она
не могла обуздать. Затем  он  нагнул  голову,  слегка  касаясь  ее  лица
губами, очень сдержанно. Его тело тоже опустилось, и она  почувствовала,
как он начал медленно овладевать ею.
   Страх растаял, уступив место желанию, мучительной потребности узнать,
что последует за этим. Боль наступила настолько  внезапно,  что  она  не
сумела сдержать вопль.
   - Господи! - вырвалось у него, и он замер в нерешительности.
   Но несмотря на боль, желание не покинуло ее, а все росло и крепло.
   - Не останавливайся, - прошептала она. Но он не послушался, терзаемый
сомнением.
   - Прошу тебя, - взмолилась она.
   Что  бы  там  ни  было,  она  жаждала  продолжения.  Он  снова  начал
двигаться, даже медленнее, чем  прежде,  и  его  губы  осыпали  ее  лицо
быстрыми ласками. А потом  боль  пошла  на  убыль,  вытесненная  потоком
восхитительнейших ощущений.
   - О Рейф, - прошептала она, потрясенная тем, что с ней происходит.
   Ее тело вдруг начало двигаться, подчиняясь ритму его движений.  Потом
она  перестала  думать  и   могла   только   чувствовать.   Чувствовать,
чувствовать и чувствовать. И стремиться отдать. Ей хотелось  отдать  ему
радость, и счастье, и умение забывать. Ей хотелось превратить все плохое
в нечто удивительное.
   Внезапно внутри  нее  произошел  бурный  взрыв.  Тело  сотряслось  от
удовольствия,  которое  не  кончалось,  а  все  нарастало,  пока  ей  не
показалось, еще секунда - и она больше не выдержит. Шей  закрыла  глаза,
пораженная свершившимся чудом, и ощутила, как его тело расслабилось и он
опустился на нее, удовлетворенно вздохнув.
   Через несколько секунд он пошевелился, переложив ее на бок так, чтобы
больше не давить своим  весом.  Его  рука  коснулась  ее  щеки  с  такой
нежностью, что ей  показалось,  она  может  в  эту  секунду  умереть  от
счастья.
   - Я... - он замолчал, слова давались ему явно с  огромным  трудом,  в
них сквозило сожаление. - Я не знал... что ты была девственна.
   Она  не  нуждалась  в  подобном  извинении.  Часть  радости  исчезла.
Конечно, он не думал, что она девственница, раз она так отвечала на  его
ласки, или,  возможно,  из-за  того,  что  она  дочь  Рэндалла.  Но  его
признание отозвалось болью. Шей чувствовала, как краснеет  от  унижения.
Но тут Рейф вновь коснулся ее щеки.
   - Не надо, - сказал он. - Просто я никогда... я никогда раньше не был
с девственницей, - неловко договорил он. - Проклятье! -  добавил  он.  -
Этого не должно было случиться.
   - Есть много такого,  чего  не  должно  было  случиться,  -  медленно
произнесла она, - но мне кажется, к нам это не относится.
   Он отодвинулся, нарушив единение их тел, но взял ее за руку и  крепко
сжал пальцы. Глаза его были  закрыты,  словно  он  хотел  вычеркнуть  из
памяти все случившееся.
   Минуты ей показались часами, а потом, так и не открыв глаз, он хрипло
произнес:
   - Это ничего не меняет.
   Все прошлое унижение Шей не шло ни в какое сравнение с теперешним.
   - Ты думаешь?..
   Она не смогла закончить предложение. Не смогла найти  слов.  Ей  была
невыносима мысль, что он решил, будто она продается ради  спасения  отца
или самой себя.
   - Наверное, тебе просто стало любопытно, каково это быть с  мужчиной,
который  десять  лет  пробыл  в  клетке?  Господи,   я   даже   не   мог
предположить...
   Голос полный горечи осекся, и она поняла, что он винит  себя  за  все
случившееся, и эта вина заставляет его обрушиваться на нее.
   - О Рейф, - прошептала она, - неужели ты не  понимаешь,  что  я  сама
хотела?.. И если после всего я стала... шлюхой...  значит,  так  тому  и
быть.
   Он погрузился в такое долгое молчание, что  она  даже  засомневалась,
слышал ли он ее слова.
   - Почему? - спросил он. - Почему?
   Она поняла, что он имел в виду: почему она захотела его - осужденного
преступника. Ее рука легла ему на грудь.
   - Не знаю, - солгала она.
   - Я не  верю  в  дары.  Последним  подарком,  полученным  мною,  были
кандалы. Сержант, который сопровождал меня в тюрьму, сказал, что это мне
подарок от армии.
   Он замолчал, и она поняла, что он вновь  переживает  ту  минуту.  Шей
было очень больно за него.
   - А что твои родные? - спросила она.
   До сих пор он ни разу не упомянул о своей семье.
   - Убиты команчами, когда я был ребенком, -  ответил  он  бесстрастным
голосом, который, как она теперь знала, скрывал кипение чувств.
   - А ты? - продолжала расспрашивать она.
   - Меня взяли в плен, освободили через несколько месяцев. -  Он  пожал
плечами:
   - Если это можно назвать освобождением.
   - Сколько тебе тогда было лет? - спросила она, ужаснувшись.
   Опять пожатие плечами.
   - Шесть. Семь.
   В его взгляде появился знакомый холодок, и  она  догадалась,  что  он
опять спрятался в скорлупу.
   Рейф дал понять, что больше не собирается говорить о себе. Он все еще
крепко сжимал ее руку, но ей показалось, что он даже не  сознает  этого.
Ей хотелось коснуться его  по-другому,  но  она  опасалась,  что  он  не
правильно истолкует это  и  совсем  отодвинется.  Поэтому  она  ждала  в
напряженной тишине, нависшей между ними.
   Он первым нарушил молчание:
   - Расскажи мне о Бостоне.
   - Рассказывать особенно нечего.  Я  уже  говорила  тебе,  что  делала
шляпки, - неохотно ответила она. Все же  ей  было  приятно,  что  он  не
прибегнул к обычному молчанию, которое всегда следовало за любой минутой
теплоты, возникшей между ними. - У моей матери  было  маленькое  шляпное
ателье. Я придумывала фасоны.
   Наступила долгая пауза. Он мало интересовался ее прошлым. Видимо, ему
было достаточно, что она дочь его  врага.  Он  не  хотел  знать  больше,
поэтому ее удивило, когда он спросил:
   - Где сейчас твоя мать?
   - Умерла четыре месяца назад.
   - И ты наконец решила найти... своего отца?
   - Я узнала о его существовании только после ее смерти, когда нашла...
те письма. Мне она говорила, что он умер.
   - Поэтому ты решила приехать на Запад и выяснить все сама,  -  сказал
он с кривой усмешкой, но в голосе его послышалось восхищение.
   - Моя мать гордилась своей честностью. Не  могу  понять,  почему  она
ничего  мне  не  рассказала.  Он  регулярно  высылал  деньги,   поэтому,
очевидно, она была ему не безразлична. Я должна была разузнать о нем.  Я
должна  была  выяснить,  почему  она  его  бросила.  Почему  никогда  не
рассказывала о нем. Да и вообще, еще не известно, приходится ли  он  мне
отцом.
   Он отнял свою руку от ее руки, потянулся к брюкам и надел их. А когда
он снова заговорил, его голос звучал очень холодно.
   - Прости меня, - сказал он, при этом щека его подергивалась. - Ты  не
имела никакого отношения... ко всему этому.  Мне  жаль,  что  приходится
запирать тебя на ночь.
   Она покачала головой и посмотрела ему в глаза:
   - Пустяки. Всего лишь несколько ночей. Разве можно  сравнить  с...  -
Она замокла, не желая упоминать о годах, которые он провел в застенках.
   Лицо его окаменело.
   - Рейф.
   Он нисколько не смягчился. Смотрел не мигая  вдаль.  Но  она  хотела,
чтобы он делил с ней не только удовольствие, но и боль.
   - Как ты мог вынести это?
   Он сжал челюсти, и Шей пожалела о вопросе.
   - Мне помогла ненависть к твоему отцу.
   Казалось,  Земля  перестала  вертеться.  Все  живые  существа   будто
замерли, скованные льдом холодной угрозы,  прозвучавшей  в  его  словах.
Даже птицы замолкли.
   Шей пребывала в нерешительности. Она погружалась в опасные  воды,  но
должна была задать свой вопрос.
   - А не могло быть, что он... мой отец...  просто  совершил  ошибку...
ему показалось, что он видел тебя?
   - В  тот  день  он  отослал  меня  проверить  нескольких  поселенцев,
которые, по странному совпадению, переехали. Он знал, куда я уехал. А на
суде отрицал, что отправил меня с поручением, и заявил, что  видел  меня
совсем в другом месте с человеком, которого я никогда  не  встречал.  Он
сказал, правда с большой неохотой, что, несомненно, видел меня и  что  в
человеке, с  которым  я  встречался,  он  узнал  одного  из  налетчиков,
участвовавших в последнем ограблении. И уж конечно я не  прятал  никаких
денег  у  себя  на  квартире;  -  Рейф  сглотнул,  вспомнив   ярость   и
беспомощность, которые охватили его, когда он выслушал  лжесвидетельство
Рэндалла. - Он точно  знал,  что  делал,  и  на  суде,  и  тогда,  когда
руководил наказанием. - Рейф замолчал и несколько раз глубоко  вздохнул.
- Во время последнего налета убили  пятерых  солдат.  Джек  Рэндалл  был
одним  из  тех,  кому  удалось  уцелеть.  Он  отвечал  за  охрану,  а  я
разрабатывал маршрут. Мы с твоим отцом были двое из нескольких  человек,
которым маршрут был известен. - Рейф помолчал. - А как, ты  думаешь,  он
купил ранчо? Разумеется, не на армейское жалованье.
   Шей так мало знала о Джеке Рэндалле, что не могла защитить  его.  Все
же она не верила, что он умышленно обрек кого-то на жизнь в аду.
   Должно быть, он увидел сомнение на ее лице,  потому  что  отодвинулся
подальше, воздвигнув между ними барьер, как делал уже много  раз.  Будто
бы тех нескольких минут вообще не существовало.
   Он встал, натянул рубашку, потом  передал  ей  одежду.  Повернулся  и
исчез в лесу, оставив Шей одну. Ее тело все еще горело  и  трепетало  от
пережитого чудного мгновения, а ум терзали мучительные мысли и вопросы.

Глава восемнадцатая

   Тюрьма, должно быть, довела его до полного сумасшествия.  Он  стукнул
кулаком о ствол сосны. Он сам не верил в то, что сейчас сделал.
   Это ж надо - девственница! К тому же дочь Рэндалла!
   Он стукнул другим кулаком по дереву, почувствовав,  как  удар  прошел
вверх по раненой руке. Он  обрадовался  боли.  Черт,  его  следовало  бы
пристрелить.
   Но того, что произошло несколько минут назад, уже не изменишь.  Самое
противное, он даже не уверен, хочется ля ему изменить что-либо.
   О Господи, сколько теперь возникло  сложностей!  Рейф  вновь  пережил
каждую секунду невероятного удовольствия, нежных  ласк.  Он  никогда  не
знал таких прикосновений, и, несмотря на все злобные слова, понимал: то,
что сейчас случилось, не имеет никакого отношения к Джеку Рэндаллу.
   Нельзя подделать блеск, который был в ее глазах, или пылкость в ответ
на его любовные ласки. Любовные ласки. Прежде он никогда так не думал  о
соитии.  Оно  всегда  было  для  него  только   удовлетворением   плоти,
разрядкой, не больше. Он никогда не занимался любовью с Аллисон  и  даже
не пытался, полагая, что офицеру и джентльмену это не пристало. А он  из
кожи вон лез, чтобы называться и тем и другим.
   Бесполезно  уверять  себя,  что  он  в  состоянии  держаться  от  Шей
подальше. Ему и раньше не удавалось, а уж теперь и подавно. Она была как
дождь для опаленной земли.
   Рейф подавил вздох. Он был почти уверен, что  ему  предложили  выбор:
месть или любовь. Но потом вернулся к реальности. Ему всю жизнь  суждено
оставаться изгоем.  Он-то  сможет  жить  как  отшельник,  всегда  носить
перчатки, избегать военных постов и всех, кто его когда-то  знал.  Он-то
сможет, но обрекать на такую жизнь жену и ребенка нельзя.
   Ребенок. Он вновь закрыл глаза. Что если?..
   Его пронзила внезапная радость, а затем охватило невыносимое  чувство
одиночества. Он содрогнулся при мысли, что в один прекрасный  день  Шей,
возможно, придется  поступить  так,  как  когда-то  поступила  ее  мать:
солгать, чтобы защитить своего ребенка от отца, который, по  ее  мнению,
может навлечь позор на дитя.
   Шей должна это понять. Ей придется уехать. Внезапно его  осенило.  Он
предложит ей вернуться обратно в Бостон. Теперь, когда деньги Рэндалла у
него,  ему  это  по  карману.  Бен  проводит  ее   до   Денвера,   минуя
Кейси-Спрингс. А взамен она даст слово никогда  не  говорить  о  Бене  и
Клинте. Наверняка она согласится.
   Он припомнил слова Клинта о том, что на карту поставлена жизнь  обоих
братьев. Но в глубине души Рейф знал, что Шей сдержит слово.
   Он  повернулся  и  побрел  назад,  словно  к  ногам  были   привязаны
тяжеленные  гири.  Невыносимо,  когда  она  рядом;  невыносимо,  что  ей
придется уехать.

***

   Джек Рэндалл страдал от грязи, усталости и  отчаяния.  Он  так  и  не
нашел никаких следов: ни дочери, ни Рейфа Тайлера, ни разбойников.
   Он провел в поисках три  дня,  уничтожив  те  немногие  припасы,  что
захватил с собой, но с таким же успехом он мог бы искать иголку в  стоге
сена. Теперь ничего другого не оставалось, как  отправиться  к  Рассу  и
рассказать, если не всю, то по крайней мере часть правды.
   У него сводило живот, стоило ему подумать, что дочь в руках человека,
который ненавидит его. Ненавидит справедливо.
   Он заслужил любую кару о