а, ясное и тихое, с золотистой дымкой на горизонте. Уиллоу выглянула из окна, ища первые зарождающиеся облачка, но их не было. Серо-голубое небо оживлялось только бледно-желтым солнцем, которое вскоре станет густо-желтым, горячим и яростным.
     Но, странно, она чувствовала удовлетворение и точно знала, почему. Он обещал остаться.
     Уиллоу не знала, особенно после предыдущей ночи, почему с ним она чувствовала себя в такой безопасности. Она подозревала, что должна бы испытывать такой же страх перед ним, как и большинство других; она никогда не видела, чтобы один человек одолел столь многих... и только словами и жестами, хотя бы очень зловещими.
     И даже человек на танцах не так быстро выхватил револьвер, как он.
     Джесс был весь опасность, и жизненность, и сила, и изящество. И загадка.
     Он так хотел, чтобы она плохо думала о нем: Лобо - наемник, человек вне закона, белый индеец. Бесчувственный, безразличный убийца.
     Хотя часть ее понимала, что это было в какой-то степени верно, она видела другого Джесса, сиявшего сквозь дырявую броню, подобного золотому самородку, долго лежавшему в глубине. Она научилась находить их давным-давно, когда нянчилась с маленькими мальчиками в школе своего отца, многие из которых были напуганными, многие огрызающимися - но тоже из-за того, что были напуганы.
     Она знала, что ее детство не было обычным, и поэтому она смотрела на вещи отлично от других людей. Ее мать, безумно хотевшая мальчика, чтобы она могла назвать его Джорджем по имени отца Уиллоу, умерла, когда родилась Уиллоу. Уиллоу росла без материнской заботы и быстро взрослела. Она также стала товарищем по играм жившим при школе мальчикам, потом их старшей сестрой и, наконец, приемной матерью. Она играла с ними, спорила с ними, учила их, и научилась очень хорошо понимать людей.
     Она узнала, что доверие "плохому" мальчику зачастую окупалось. Она узнала, что за драчливостью часто скрывалось одиночество. Она узнала, что почти всякому хотелось любви, даже тем, кто ее отталкивал. Может, именно таким любовь была больше всего необходима. И в те годы она научилась преодолевать почти любое препятствие.
     Время. Терпение. Любовь. Они принесли плоды с Чэдом, годами не доверявшим никому, и с Эстеллой, не знавшей ничего, кроме оскорблений, даже с Брэди.
     У Джесса было больше времени, чтобы нарастить защитные слои, но они тоже поочередно стали растрескиваться. Она думала, что из-под них должно показаться нечто чудесное.
     Или было слишком поздно? Предупреждающий голос нарушил ее оптимизм. Она все еще так мало знала о нем. Она все еще не знала, почему он занимался таким делом или что он чувствовал, когда...
     Но об этом ей не хотелось думать, во всяком случае сейчас.
     Она выругала себя за пустые мечтания. Еще неделя, и школа на месяц закроется из-за уборки урожая. Тогда у нее будет время быть с Джессом, больше узнать о нем.
     Уиллоу бросила последний взгляд в окно, и ее внимание привлекло движение у загона. Она наблюдала, как предмет ее размышлений взлетел на неоседланную лошадь и исчез из вида. Она набросила купальный халат и почти побежала к двери, открыв ее только чтобы успеть увидеть, как человек и лошадь слились в быстром движении. Джесс наклонился к шее лошади, обхватив ногами ее бока. Они были слиты так гармонично, так прекрасно смотрелись. Оба производили впечатление неукрощенной дикости, несли ореол совершенной свободы, как бы составляя одно целое с ветром.
     У нее защемило сердце. Никогда ей не поймать ветра, никогда не удержать его в руках.
     Он мог оставаться на месте несколько дней, но потом свобода опять призовет его.

***

     Свежий утренний воздух струился по лицу Лобо, осушая его после быстрого умывания. Первые лучи солнца вызывали чувство удовольствия и очищения. Он наслаждался ощущением лошади, ощущением понимания между ними. Эти два создания уважали один другого, знали один другого и откликались один другому. Все остальное он пытался выкинуть из своих мыслей.
     Когда предыдущей ночью люди Ньютона уехали, Лобо занял наблюдательный пункт на холме, с которого просматривалось ранчо, пока Брэди не сменил его в ранние утренние часы. То же самое они собирались делать этой ночью.
     Это решение еще больше привязывало Лобо к ранчо, и неприятное ощущение внутри дало ему понять, что он слишком глубоко увязает в этом деле. Но он не знал, как вырваться, не оставив всех на ранчо беззащитными перед яростью непредсказуемого Алекса Ньютона.
     Но сейчас он выбросил это из головы, впитывая душой и телом земные радости нового дня, запах, и звуки, и ощущение природы, понятных, составляющих удовлетворение вещей.
     Он гнал каракового, пока не почувствовал, что тот начинает уставать, и потом замедлил его ход, радуясь знакомому ощущению езды без седла, разделяющего его и лошадь. Теперь он почти всегда ездил в седле, потому что на нем можно было везти все необходимое. Не то было, когда он жил с апачами...
     Тогда случались немногие хорошие дни, и те немногие были похожи на этот, когда ему удавалось урвать несколько часов свободы, удавалось избавиться от подозрительных взглядов. Они никогда не доверяли ему, потому что он не женился на индианке и не участвовал в их обрядах. Но он доказал себя настоящим воином, когда в двенадцать лет оказался перед выбором - убить или умереть в огне.
     Старуха, которой он принадлежал, умерла. Он был и рад, и испытывал сожаление. Рад, потому что он ее ненавидел. Сожаление, потому что знал, что ее смерть означала для него. Он был теперь достаточно взрослым, чтобы доставить неприятности, работа, которую он мог выполнять, больше не стоила труда стеречь его. И эта семья апачей уже очень давно не захватывала пленников, так что мальчик Пес сделал единственное, что мог сделать, вызвал сына вождя на поединок. Ставкой была жизнь. Апачи веселились от души. Сано, сыну вождя, было тринадцать, и он был на голову выше мальчишки-раба. У него также уже было несколько лет воинского обучения, апачи обучали мальчиков тонкостям войны чуть ли не с младенческого возраста.
     Но Сано принял вызов. Он сказал, что это будет неплохим развлечением. У него было слабое место - самоуверенность, а мальчик Пес научился обнаруживать слабые места. Он также научился пользоваться ножом, когда сдирал бесчисленное количество шкур. И на его стороне была решимость отчаяния.
     Бой был долгим. К руке каждого привязали конец веревки, и обоим дали ножи. Мальчик Пес был быстр, он привык увертываться от пинков и затрещин, и, несмотря на вечный голод, жилистое тело было сильным от тяжелой работы. Его недостатком был малый рост. Он знал, что не может позволить Сано провести удар или навалиться на него. Поэтому он подскакивал то ближе, то дальше, насколько позволяла связывавшая их веревка, ухитряясь ткнуть или порезать противника. Сано, разъярившись, потерял осторожность и открылся, делая выпад. И нож мальчика Пса проник ему в сердце.
     Наступило молчание, внезапное затишье сменило звучавшие несколько секунд назад язвительные крики. Вождь стоял, глядя вниз на своего единственного сына. Его рука потянулась к ножу, и мальчик Пес решил, что сейчас умрет. Но потом рука упала и вождь отвернулся.
     Он стал собственностью вождя, и его статус изменился. Больше он не делал женскую работу. Он помогал с лошадьми, и его даже учили пользоваться луком и стрелами, хотя никогда близко не подпускали к немногим винтовкам, которые у них были. Но за ним всегда следили, его охраняли, ему не доверяли, пока двумя годами позже белые солдаты не напали на лагерь и он не убил нескольких из них. Он сделал это только чтобы спасти свою собственную жизнь, а не потому, что они были врагами апачей, но с этих пор он поднялся еще на одну ступеньку. Апачам не хватало воинов, и теперь его обучали на воина. Хотя за ним еще наблюдали и не полностью доверяли, его больше не охраняли день и ночь. Он убил белых и, совершив это, стал апачем.
     Были случаи, когда он мог бежать, но ему некуда было идти. У него не было семьи. С солдатами или белыми поселенцами у него было не больше общего, чем с апачами. Возможно даже, что отчасти он стал считать себя апачем. Вместе с другими он участвовал в набегах, брал в плен мексиканцев и продавал их, и хотя никогда не насиловал женщин, он проверил свою взрослость на пленнице, которой, казалось, было все равно. Она спокойно лежала под ним, и хотя он почувствовал физическое облегчение, он также познал отвращение к себе и ужасную пустоту. Больше он никогда не пользовался пленницами.
     То, что он не насиловал пленниц или не взял в жены индианку, еще больше отдалило его от других. Если бы он не был таким хитрым и опасным в бою, его убили бы - это Лобо понимал. И вправду, другие апачи вызывали его на смертельные поединки. Он дрался за своего каракового, которого он жеребенком увел с ранчо, и за женщину, которая предпочла Лобо другому, хотя он сам не был в ней заинтересован. Потом случилось это последнее нападение солдат.
     Лобо показали другую жизнь, такую, в которой к нему опять относились с недоверием и презрением, и часто с откровенной ненавистью. Но он научился не обращать внимания ни на что и ни на кого кроме, может быть, своего каракового.
     И ему это удавалось. С тех пор как его брата оставили умирать у тропы апачей, ему было совершенно наплевать на всех. Он никогда ни о ком не заботился. А теперь вдруг ему стало не все равно. По какому-то нелепому стечению обстоятельств он обнаружил, что несет ответственность не просто за одного другого человека, но за кучку детей и неполноценных взрослых, не говоря о женщине с самыми синими глазами, какие он когда-либо видел.
     Он остановился у реки и дал караковому напиться. Сейчас она уже уехала с ранчо, поехала учить детей. Эта мысль вернула старое стремление, желание учиться, но он никогда не стал бы просить ее. Это было бы самым большим унижением из всех.
     Черт побери. Он желал ее больше, чем когда-либо чего-либо. Но с таким же успехом она могла быть солнцем, такая далекая и недосягаемая.

***

     В городке Ньютон новости распространялись быстро.
     - Вы знаете...
     - Я слышал...
     - Наемник? У мисс Уиллоу?
     - Теперь она слишком далеко зашла...
     - Не могу поверить...
     - Но мне это сказали совершенно точно.
     - Вроде неприлично, раз она учительница и все такое.
     - А это просто еще слух.
     - Человек Ньютона мне сам сказал.
     - Она свихнулась? Я слыхал, он жил с апачами.
     - Я слыхал, он больше индеец, чем белый.
     - Рассказывают, разогнал кучу людей Ньютона.
     - А как думаете, почему? У мисс Тэйлор нет столько денег, чтобы платить ему.
     - Да, почему?
     - Гм... гм.
     На этот вечер было назначено городское собрание.

***

     Уиллоу не стала задерживаться после школы. На протяжении всего дня ее окатывали волны предвкушения, и чем ближе к концу занятий, тем сильнее они становились.
     Когда последний ученик, не считая близнецов, ушел, она торопливо заперла дверь и направилась к тележке, бросив быстрый беспокойный взгляд в сторону кабинета Салливэна.
     Он сказал, что приедет прошлой ночью, и не приехал, а это значило, что у него было неотложное дело. Но она знала, что он не собирался отступать. И ей не особенно хотелось спорить насчет Джесса на глазах у всего города Ньютона.
     Не то чтобы - это она быстро поняла - они еще не знали о ее новом работнике. Она заметила бросаемые тайком взгляды - на перемене и когда родители приходили забрать детей. Теперь это любопытство было на лицах нескольких праздношатающихся. Она заподозрила, что будет созвано еще одно городское собрание.
     Но сейчас ей было все равно. Она их уже пережила немало до этого, и ничто не имело значения, кроме безопасности ее семьи... и кроме Джесса.
     Прежде чем она успела забраться в тележку, к ней быстро подошел Салливэн. Лицо его было мрачным.
     - У вас все в порядке?
     - Конечно, - ответила она.
     - Вчера у миссис Корбетт родился ребенок.
     - Я что-то вроде этого и подумала. - Уиллоу улыбнулась. - Мальчик или девочка?
     Он подозрительно посмотрел на нее.
     - Девочка.
     - Они хорошо себя чувствуют?
     - Да. Но я хотел поговорить с вами насчет...
     - Знаю, - сказала Уиллоу, - и я не изменю своего решения.
     - Вам известно, что весь город говорит об этом?
     - С каких пор вас заботит, о чем говорит весь город? - сказала она более резко, чем ожидала.
     - Когда я согласен с этим, - упрямо ответил он.
     - Салливэн, - осторожно подбирая слова, начала Уиллоу, - вчера целый день Джесс помогал Брэди, а вечером приехали люди Ньютона, очевидно чтобы сжечь сарай. Он им не позволил.
     - Джесс? - сказал Салливэн подчеркнуто. - Джесс? Его зовут Лобо.
     - Его настоящее имя Джесс.
     - Джесс? - опять с недоверием повторил он.
     - До того, как он попал в плен к апачам.
     Салливэн удивленно поднял бровь.
     - Он еще что-нибудь говорил? Как его фамилия?
     Она покачала головой.
     - Джесс? Ну, будь я проклят.
     Уиллоу не могла сдержать улыбки удовлетворения. Наконец ей удалось поколебать его уверенность.
     - Он говорил еще что-нибудь? Например, сколько человек он убил? - ядовито спросил Салливэн.
     - Он спросил, хочу ли я это знать.
     - А вы не хотите?
     - Нет. Мне все равно, чем он занимался раньше.
     Салливэн уставился на нее.
     - Все равно?
     - Если бы вас лишили вашей семьи и воспитали у апачей, возможно, вы тоже делали бы что-то из того, что он был вынужден делать, чтобы выжить, - сказала Уиллоу.
     - Это не значит, что он поступал правильно, и не оправдывает того, что он делает сейчас.
     Уиллоу посмотрела ему в глаза.
     - Обычно вы не осуждаете людей.
     - Я беспокоюсь за вас. Я беспокоюсь за детишек.
     - И двоих не было бы в живых, если бы он их не спас.
     Он вздохнул.
     - Я не могу даже догадываться о его побуждениях, Уиллоу, но такие, как он, не меняются. И они не живут долго.
     Уиллоу замерла, снова ощутив страх, не отпускавший ее с тех пор, как Джесс открыл ей, кто он такой. Она знала, что последнее замечание Салливэна было верным, но предпочла оправдаться, перейдя в нападение.
     - А вы, Салливэн, вы действительно живете?
     Его серые глаза потемнели.
     - Что вы имеете в виду?
     - Я имею в виду Марису.
     У него дернулась щека.
     - При чем тут Мариса?
     - Совершенно ясно, какие чувства вы двое испытываете друг к другу, но вы не собираетесь ничего предпринимать.
     - Я не собираюсь посадить ей на шею инвалида.
     - Никогда не видела никого менее похожего на инвалида.
     Он внезапно успокоился.
     - Вы меня видели, когда у меня бывали приступы малярии.
     - И думаете, Мариса так мелка и эгоистична, чтобы не любить вас в такие моменты?
     Его глаза потемнели еще больше.
     - Мариса гораздо сильнее, чем кажется.
     - Значит, она просто эгоистка?
     - Как вы только можете... - Он вдруг замолчал, поняв ее уловку. - Я не собираюсь обременять ее, - сказал он.
     - И вы называете меня упрямой, - с отвращением произнесла Уиллоу.
     - Как всегда вы меняете предмет разговора, - резко ответил он. - Мы говорили о вас.
     - Это вы говорили обо мне, - уточнила она. - А я хочу поговорить о Марисе.
     Вдруг он ухмыльнулся.
     - Может, я вас выслушаю, если вы выслушаете меня.
     Уиллоу взглянула на него с подозрением. Ей это показалось очень невыгодной сделкой. Салливэн получит всю выгоду. Но может быть, он серьезно подумает насчет Марисы.
     - Я подумаю об этом, если и вы подумаете, - сказала она. - А теперь мне пора домой.
     Салливэн нахмурился.
     - Вы будете осторожны?
     - Я буду очень осторожна. А вы пойдете на собрание сегодня?
     - Вам известно насчет собрания?
     - Я догадываюсь.
     - Уж что верно, то верно, Уиллоу, с тех пор как вы приехали, собраний стало больше.
     Она улыбнулась.
     - Вы будете защищать меня, как обычно?
     Он покачал головой.
     - На этот раз...
     - Спасибо, Салливэн, - сказала она, забираясь на сиденье тележки, очевидно, не обращая внимания на его сомнения.
     Он раздраженно глядел на нее.
     - Я не знаю...
     Но его слова повисли в пустом пыльном воздухе, и он дьявольски надеялся оказаться не правым, ожидая, что ее ждет ужасное разочарование.

***

     Мариса терпеливо выжидала подходящего момента почти весь понедельник. Казалось, ее ни на минуту не оставляли без присмотра. Ее единственной надеждой улизнуть был Кэди, и ей никак не удавалось застать его одного. Она выходила из себя, беспокоилась и нервно расхаживала по комнате.
     Все менялось к худшему. Эти люди другой породы начинали хозяйничать в Ньютоне. Профессионал на танцах в субботу вечером. Лобо. Келлер. Люди с жестким взглядом и холодными голосами. И в том, что они приехали сюда, виноват был ее отец.
     Она просто должна была узнать, почему.
     Снова она подумала о Лобо. Засада. Какое бы ей дело до этого? Он был один из них. Но почему-то ей было дело. Наверное, из-за Уиллоу. В конце концов, он, по-видимому, перешел на сторону Уиллоу. Хотя она не могла понять почему. Казалось, это его нисколько не интересовало, когда она говорила с ним сразу после его приезда в Ньютон. Он ее так же испугал, как и Кантон на танцах.
     Но засада - одна мысль, что ее отец будет замешан в этом, причиняла боль. Каким бы он ни был - строгим, часто безжалостным, - но он был всегда человек чести.
     А если она скажет Лобо или Уиллоу о готовящейся засаде, то не решит ли человек по имени Лобо в отместку убить ее отца? Сможет ли она пережить такое?
     Салливэн. Он должен знать, что делать.
     Она несколько раз пыталась пройти к загону, но каждый раз натыкалась на Келлера или одного из новых работников, которых она побаивалась. Ей не нравилось, как они оценивающе ее разглядывали. Даже Лобо не косился на нее с таким знающим, ждущим видом.
     Только ближе к вечеру ей удалось пробраться к загону. Уиллоу наверняка уже уехала из школы на ранчо, но Салливэн должен быть на месте, если только его не вызвали к больному. Прошу тебя, Господи, молила она, пусть он будет на месте.
     С самым невинным выражением на лице она прошла к сараю. Кэди был там, занимаясь очисткой стойл.
     - Мисс Мариса, - сказал он, уважительно дотрагиваясь до полей шляпы.
     - Добрый вечер, Кэди. Чудесный день. Для поездки лучше не придумаешь.
     - Ну, мисс Мариса, вы знаете приказ вашего отца.
     - Конечно, - сказала она, - но я надеялась, что вы сможете поехать со мной. Ну немножечко, - упрашивала она.
     Он никогда не мог устоять перед ней, и теперь не устоял. Когда Кэди оседлал ее лошадь и помог ей сесть верхом, она почувствовала чуть заметное угрызение совести.
     - В какую сторону, мисс Мариса?
     - В сторону города, - сказала она.
     Секунду он задумчиво смотрел на нее, потом только пожал плечами, когда она улыбнулась ему своей самой просящей улыбкой.
     День был ясным. Небо было ярко-синим и от земли под лучами солнца поднималось марево. Она знала, что должна бы желать дождя, он был им всем нужен, особенно тем, у кого не было доступа к реке. Все ручьи пересохли, и немногие фермы в округе несли потери. Все же раз она ничего не могла поделать насчет дождя, она вполне может насладиться этими мгновениями свободы. Она не знала, удастся ли ей снова вырваться после сегодняшней авантюры.
     Почти на полпути к городу Кэди стал возражать, но она блеснула улыбкой.
     - Мне надо повидать доктора Баркли.
     Он сразу принял озабоченное выражение.
     - Что-то неладно?
     Она успокаивающе улыбнулась.
     - Просто голова болит. Я думала, у него найдется порошок.
     - Но ваш отец...
     Не отвечая, Мариса пришпорила лошадь, пустив ее так быстро, что разговор стал почти невозможным. Она не снижала скорости, пока они не подъехали к кабинету Салливэна. Не дожидаясь помощи Кэди, она соскочила на землю.
     - Вернусь через десять минут, - сказала она и подбежала к дому, открыла дверь без стука и снова закрыла, прежде чем Кэди у