ь, ее длинные, красивой формы ноги слегка дрожали. Волосы ее спутались, и в обрамлявших лицо кудряшках застряли сосновые иголки. Он в жизни не видел ничего более пленительного.
     - Одевайся, - бросил он сдавленным голосом.
     - Не оденусь, пока ты не скажешь мне, что... произошло, - сказала она. - Если тебя так уж заботит мой дядя, то вряд ли ему понравится, если ты меня здесь оставишь. - Гнев в ее голосе смешался с мольбой.
     - Я отвезу тебя назад.
     - В таком виде?
     - Я одену тебя.
     - А я снова разденусь.
     Несмотря на отчаяние, он невольно улыбнулся. Да, она выполнит свою угрозу. Он, конечно, может оторвать кусок своей рубашки и связать ее, но можно себе вообразить, какой дикой кошкой она будет по дороге домой. Наверное, это в ней ему тоже нравится. Она ни на дюйм не отступит. Как и в первый раз, когда они встретились, как тогда, когда она защищала своего брата от Янси. Как и сейчас. Она просто не может делать ничего наполовину.
     От этой мысли кровь снова быстрее побежала по его жилам. Она будет заниматься любовью с такой же страстностью, с какой защищала брата. И тут его словно холодной водой окатили. Он хуже Янси. Янси был, по крайней мере, честен в своих намерениях.
     - Я сказал тебе, - наконец произнес он. - Я тебе не подхожу. Я ровным счетом ничего не могу тебе предложить. Никакого будущего. Только этот вечер.
     - Я не прошу тебя ничего предлагать.
     - Об этом попросит твой дядя, - сокрушенно произнес он. - Он не такой человек, чтобы воспринять это с такой... легкостью.
     - Мой дядя не имеет к этому никакого отношения.
     - Наоборот, самое прямое отношение. Он тебя любит, Ники.
     - Он хочет, чтобы ты остался. Он не будет возражать.
     - А ты? Ты хочешь остаться здесь навсегда?
     Она с минуту помолчала, и он знал, что у нее тоже промелькнула мысль об отступлении.
     - Если ты здесь останешься, - сказала она, - то и я на это согласна.
     Он снова пришел в замешательство. Он помнил, как в тот день на холме она смотрела на вершины гор. Какая тоска была в ее взгляде.
     - Это место рано или поздно обнаружат ищейки, - продолжал он.
     - Дядя Нат так не думает. Если они сюда явятся, мы сможем убежать, - возразила она. И, помедлив, добавила:
     - Только несколько человек знают, как найти дорогу отсюда.
     У Кейна замерло сердце.
     - Где это?
     - Я как-нибудь тебе покажу, - сказала она. - И нас никто не сможет найти. Мы могли бы отправиться на север. Может, даже в Канаду. Дядя Нат говорил про Канаду и... Калифорнию.
     - Я легок на подъем, - коротко сказал он.
     - Я тоже.
     - А как же Робин?
     Она, замолчав, склонила голову.
     - Я не могу оставить Робина.
     - Не можешь, - согласился он. А я не могу оставить Дэйви.
     - Он может поехать с нами, - надежда придала уверенности ее голосу.
     - И стать бандитом? И всю жизнь скрываться от полиции? - В своем собственном голосе он услышал усталость. Он увидел, как она опустила голову.
     - Значит, ты не примешь предложения дяди?
     Он не мог сказать ей правду. Если он отклонит предложение, то Томпсон будет допытываться, почему. Он должен продолжать водить Томпсона за нос, а единственный способ это сделать - продолжать обманывать Ники. Его просто перекосило от этой мысли.
     - У меня есть обязательства перед одним человеком, - сказал он.
     - Перед... женщиной?
     - Да, - ответил он и увидел, как исказилось ее лицо. Он не должен так поступать с ней. Не имеет права. - Женой человека, с которым я вместе разбойничал. Я пообещал ему позаботиться о ней.
     - Он умер?
     Кейн не сразу ответил.
     - Он в тюрьме, - хмуро произнес он. Боже, зачем он это сказал?
     - Прости, - сказала она. - Он, наверное... тебе очень дорог.
     - Он мне как брат, - ответил Кейн. - Меня взяли в его семью, когда умер мой отец.
     - Когда это было? - тихо спросила она.
     Он пожал плечами, не желая даже думать о том времени.
     - Это, должно быть, ужасно, - сказала она. - Я помню, как умер мой отец.
     Он воззрился на нее сверху вниз.
     - Это был лучший день в моей жизни.
     Ее глаза вопросительно расширились.
     Кейн снова пожал плечами:
     - Он ненавидел меня со дня моего рождения, потому что от родов умерла моя мать. Он хотел назвать меня Каином, но не умел ни читать, ни писать, а священник, отпевавший мою мать, написал имя неверно. Позже он сказал кому-то, что нашел это имя неподходящим для мальчика. - Он пожал плечами. - "Дьявол" немногим лучше Каина, верно? Так что, может, мой отец был тогда прав.
     Она прижалась к его груди. Он почувствовал ее теплое, соблазнительное тело сквозь ткань своей рубашки. Ее легкий аромат смешался с его собственным.
     - Он был не прав, - прошептала она, протягивая ему губы. Глаза ее были полны сочувствия. Сострадания. Любви. Еще минуту назад он способен был ее отвергнуть, но сейчас...
     Он впился в нее губами, желая доказать, что она ошибается. Он и на самом деле дьявол. Ее дьявол. Проклятие, он никому, кроме себя, не принадлежит.
     Поцелуй вышел грубым, отчаянным, наказующим. Но она не шелохнулась. Она, казалось, вобрала в себя этот гнев, приняла его. Он с трудом оторвался от нее.
     - Беги, - хрипло прошептал он. - Беги отсюда, от меня со всех ног.
     Она покачала головой:
     - Не могу.
     - Тогда мы оба будем прокляты, - сказал он и рывком притянул ее к себе, не в силах больше сдерживаться. Пламя вырвалось наружу.
     Ники мгновенно почувствовала, что он сдается. Она знала, что он чувствует. Она испытывала ту же безнадежность, словно неодолимо и неизбежно сползала в пропасть боли и разрушения. Несмотря на смело брошенные ею слова о том, что ей дела нет до будущего, ее внутренний голос робко возражал; как она может сразу сбросить страх, горе и одиночество, которые испытывала на протяжении всей жизни? Всего один раз, говорила она себе. Хоть раз в жизни она испытает эти чувства, узнает, что значит быть женщиной. Всего один раз.
     А когда его пальцы коснулись ее затылка, а губы прижались к пульсирующей жилке на шее, уже не было сил остановиться. Если ее ждет проклятие, пускай так и будет.
     Его ласковые руки вновь опустили девушку на землю, пальцы освободили ее от рубашки и с завораживающей властностью прошлись по всему телу. Она задрожала от ожидания. Когда его руки оказались у нее между ног, нежность обернулась настойчивостью.
     Ее тело выгнулось, ощутив незнакомое прикосновение, не испытанные доселе ощущения, вызванные его пальцами. Она почувствовала влагу, а потом волны волшебного желания. Ее рука потянулась к его груди, завороженно дотрагиваясь до волос. Ее пальцы, как магнитом, потянуло вниз, к выпуклости на его брюках. Когда она расстегивала пуговицы, тело ее извивалось от все более интимных прикосновений.
     - Николь, - хрипло простонал он, когда ее рука с удивлением коснулась его возбужденной плоти.
     Какой большой. Какой гладкий. Какой загадочный. Чувствуя, как его рука творит с ней нечто невероятное, она ласкала его, пытаясь отгадать, совпадают ли их ощущения, чувствует ли он этот поток удовольствия, обещавший невероятное наслаждение. Она услышала невольно вырвавшиеся у нее всхлипывания.
     Он, пошевелившись, убрал руку и навис над ней всем телом. Напряжение его было столь сильным, что казалось, воздух вибрирует, и, когда он коснулся ее своей возбужденной плотью, она жалобно зарыдала от еще не совсем понятной ей потребности.
     А затем последовала боль, острая, пронзительная, но и она не смогла подавить всепоглощающей потребности. Боль утихла, так же как и страх перед его телом, соединившимся теперь с ее собственным. Ее тело стало отвечать ему, их голоса слились в одну песню, как будто они были созданы друг для друга.
     Омываемая все новыми и новыми волнами ощущений, она поразилась, как точно инстинкт подсказывал ее телу все движения, восхищалась простой и чистой красотой их слияния. Он проникал в нее все глубже и глубже, и ее тело стало двигаться в одном ритме с ним. Он достал до самых ее глубин, стал ее частью, ей казалось, что души их соприкасаются.
     А потом она вообще потеряла способность думать. Она устремилась ввысь, как ястреб к солнцу. Внутри ее взорвался вулкан, с рокотом извергая все новые и новые потоки лавы. Она замерла, с трепетом преклоняясь перед его телом и перед своим собственным.
     Кейн, перевернувшись на спину, перекатил ее на себя, обнимая, словно хотел защитить.
     - Я тебе сделал больно? - спросил он мучительным шепотом. Она ответила поцелуем, вручая ему свое сердце.
     Он долго молчал, просто прижимая ее к себе, сердце к сердцу. Потом, отпустив ее, он медленно поднялся. Она все еще была прикрыта его рубашкой, а он, после того как они вместе стянули с него брюки, - полностью обнажен. Она медленно встала на ноги, чувствуя на себе его внимательный взгляд.
     - Какая ты прелесть, - сказал он. - Я навсегда тебя запомню такой.
     Взяв его руку, она легонько прикусила ее. Он, судя по всему, с ней прощается. Такого не может быть. Она не позволит ему проститься. Не даст ему произнести этих слов.
     - Николь...
     - Нет, - перебила она. - Я не хочу сейчас разговаривать. Я хочу только чувствовать.
     Он замолчал, но она снова почувствовала в нем напряжение. Непонятно, почему оно так велико. Она знала, что, что бы он там ни говорил, ее дяди он не боится. Она знала, что ему кажется, будто у него нет будущего, но ей все равно.
     Это ложь. Ей далеко не все равно. От одной мысли, что она может его потерять, ее бросало в дрожь. Мы оба будем прокляты, произнес он несколько минут назад. Почему? Как бы ей хотелось понять некоторые его секреты. Как бы ей хотелось, чтобы он поделился с ней терзавшими его сомнениями, а она с ним - своими.
     Ей захотелось отогнать вдруг охватившее ее предчувствие недоброго, развеять свои сомнения. Она знала, что любит его. Она знала, что не безразлична ему. Но любит ли он ее? Достаточно ли сильно, чтобы остаться в Логовище? В любом другом месте ему грозит смертельная опасность. А если он останется, что произойдет с их будущими детьми? С Робином?
     Ники прильнула к нему и опустила голову ему на грудь, чтобы он не заметил слез, которые катились по ее щекам. Ее пальцы блуждали по его груди, перебирая темные волосы, сужавшиеся в полоску на животе. Чувствуя, как он задрожал от ее прикосновения, она вскинула голову и посмотрела на него, надеясь, что утерла слезы о его кожу.
     - Я люблю тебя, - просто сказала она.
     Его лицо исказилось страданием. Она не видела его глаз, скрытых тенью, но почувствовала, как забился пульс на его шее. Она дотронулась пальцами до его глаз и ощутила влагу.
     И ей стало ясно. Ясно, что он ее тоже любит, хотя и не хочет в этом признаться. Она шевельнулась и прикоснулась губами к его губам, пытаясь высказать ему все, что было у нее на душе. Но скорбь не ушла из его глаз, а напряжение не покинуло тела.
     И эта скорбь проникла в нее, пробуждая в ней страхи и предчувствия. Молчание вдруг стало невыносимым. Зловещим.
     Но Кейн не произнес ни слова. Еще минуту он держал ее в объятиях, потом отпустил. Он помог ей одеться и посадил в коляску. По дороге в Логовище он к ней не прикоснулся, но, когда она положила руку ему на бедро, он не попытался стряхнуть ее.
     У конюшни их поджидал Энди, благоразумно нацепив на лицо непроницаемое выражение.
     - Слышал, что вы, может, останетесь, - произнес он, беря поводья. Кейн тем временем помогал Ники выйти из коляски. Она затаила дыхание.
     - Возможно, - протянул Кейн, и сердце Ники наполнилось горько-сладкой смесью надежды и волнения. Он впервые дал понять, что обдумывает предложение дяди Ната. А что тогда будет с Робином?
     Ее неотступно преследовало беспокойство, даже тогда, когда Кейн, взяв ее за руку, подвел к крыльцу дома. Он наклонился и поцеловал ее, едва прикоснувшись к ней губами.
     Потом он выпрямился. В вечерних сумерках она не могла прочесть выражения его глаз. И что у него на сердце, она тоже разгадать не могла. На нее вдруг повеяло холодом. Ей нужны были заверения. Как воздух нужны. Но она заметила, как губы его сжались в суровую линию. Лучше бы она этого не видела.
     - Кейн?
     Он коснулся рукой ее щеки.
     - Спасибо, - просто сказала она, затем повернулась и исчезла за дверью.

12.

     Теперь Бен Мастерс с нетерпением ждал, когда снова отправится в "Пылающую Звезду". Точнее говоря, он не мог дождаться встречи с Мери Мэй Гамильтон. Он уверял себя, что она - хороший источник информации. Она, должно быть, знает обо всем, что происходит в салуне, а он был почти уверен, что именно в салуне Кейн О'Брайен разыскал дорогу, ведущую в Логовище.
     Он постарался не задавать лишних вопросов, особенно по поводу Логовища. Вопросы возбуждают подозрение. Он решил, что если будет просто держать ухо востро, то добьется того же результата. Но не добился. О Логовище никто не говорил. Интерес же, проявленный к нему Мери Мэй, давал ему повод для вопросов. Сначала они были общими. Но через некоторое время они становились все более... более личными.
     Бен никогда не был бабником. Его отец был адвокатом в Чикаго и хотел, чтобы сын пошел по его стопам. С одобрения отца Бен изучил юриспруденцию и присоединился к семейной практике. У него никогда не было времени ухаживать за женщинами, и, только когда ему было уже под тридцать, он впервые влюбился. Клэр Шаффер была красавицей, и Бен безнадежно влюбился в нее. Их помолвка состоялась за несколько дней до начала войны. По настоянию Клэр, но против воли отца он пошел в армию. Но главное, он сделал это из принципа. Он ненавидел рабство и презирал тех, кто держал рабов и отстаивал рабство.
     За три последующих года в нем выросло уважение к мужеству противников. В тот день, когда его спас Кейн О'Брайен, он понял, что понятия о белом и черном, добре и зле, с которыми он жил всю жизнь, не соответствовали реальной жизни.
     Раны его оказались тяжелыми. Он вернулся в Чикаго, чтобы восстановить силы; он тогда ходил на костылях, и доктора не знали, заживет ли его нога. Он пил запоем, чтобы забыть про боль, про смерть, про кровь; его мучили ночные кошмары, и он пребывал в ужасном настроении, одной из причин которого была его невеста. Клэр прямо заявила ему, что ей не нужен калека. Она к тому времени успела сойтись с банкиром, благоразумно оставшимся на время войны в Чикаго. Через два месяца от сердечного приступа умер его отец, а его нога зажила настолько, что он смог вернуться на службу.
     После войны у него не было причины возвращаться в Чикаго. Снова заниматься адвокатской практикой он тоже не хотел. И к тому же за ним остался долг, который он должен был вернуть. Он отправился на поиски Кейна О'Брай-ена и как-то само собой стал помогать полиции ловить злостных преступников. Он вел бродячий образ жизни, свободный и неприхотливый, позволявший ему продолжать свои поиски.
     После Клэр он не хотел больше связывать себя никакими узами. Мери Мэй Гамильтон, с которой он оказался в постели после первой недели знакомства, была просто развлечением. Он ни на минуту не забывал, зачем он приехал в Гуден, штат Техас.
     Шли дни, и обеспокоенность Бена все возрастала - как по поводу безопасности О'Брайена, так и по поводу его надежности. Может, он уже в Канаде и преспокойно живет на денежки американского правительства. И все же шестое чувство подсказывало Бену, что он в О'Брайене не ошибся.
     Все утро Мастерс провел в гостиничном номере, глядя вниз из окна, высматривая человека со шрамом или человека в яркой ситцевой рубашке. Как-то раз он услышал, что прозвище Ситцевый упоминалось вместе с Логовищем, и несколько дней спустя как бы между прочим упомянул в разговоре с Мери Мэй, что один друг попросил его разыскать человека по прозвищу Ситцевый.
     Мери Мэй с любопытством воззрилась на него.
     - Я знаю человека, которого все так зовут, - сказала она. - Он ходит в яркой ситцевой рубашке. Поэтому его так и называют.
     - Он где-то здесь?
     - В последнее время я его не видела, - настороженно произнесла она.
     От Бена не ускользнула мелькнувшая в ее зеленых глазах тревога. У него вдруг появилось нехорошее предчувствие, и он переменил тему.
     Теперь, глядя вниз, он снова обдумывал этот разговор. Неужели Мери Мэй как-то связана с Логовищем? Эта мысль ему не понравилась, но выяснить придется.
     У него заныла нога. Так обычно бывало при перемене погоды или когда он слишком долго на ней стоял. Он сел и потер ее, снова вспомнив тот день, когда О'Брайен задержался, чтобы наложить жгут. Где ты теперь, О'Брайен?
     И что, черт возьми, общего с Логовищем у Мери Мэй?
     Оба эти вопроса неотступно преследовали его.
     Боже, да он так в этой комнате с ума сойдет. Он натянул сапоги, застегнул пояс с пистолетом и направился в "Пылающую Звезду".
     Мери Мэй видела, как Бен Смит вошел в салун. Он хромал сильнее, чем обычно. Она почувствовала, как быстрее побежала по жилам кровь. У нее даже закружилась голова - такого она раньше не испытывала даже со своим мужем. Она до смерти боялась влюбиться в человека по фамилии Смит.
     Ничего хуже быть не могло. Чем больше времени она проводила с этим высоким молчаливым мужчиной, тем отчетливее понимала, что он далеко не самый обычный бродяга. Он чего-то ждет. И это ее до смерти пугало. Она не забыла, что он тайком разговаривал с тем человеком со шрамом, не забыла, как в нем проснулся интерес, когда кто-то упомянул Логовище. А теперь еще и Ситцевый.
     Она медленно осознавала, что он все-таки может оказаться стражем закона. Тогда она имеет шанс заработать кучу денег, если шепнет словечко Ситцевому, достаточно, чтобы обеспечить будущее Сары Энн.
     А Бен Смит закончит жизнь в канаве за салуном.
     Она наблюдала, как он шел на свое обычное место у стены. Он остался стоять, поджидая ее. Лицо его озарилось улыбкой, глаза потеплели при ее приближении, и она удивилась, как они могли когда-то показаться ей холодными.
     Бармен уже спешил к ним с "обычным" стаканом бурбона для Бена и ее сильно разбавленным напитком. Она опустилась на стул напротив Бена.
     - Поздно ты сегодня, - сказала она.
     - А разве я обещал прийти раньше?
     Она улыбнулась:
     - Просто я по тебе соскучилась.
     Ее улыбка исчезла, когда она увидела, что он напряжен больше, чем обычно.
     - Сколько ты еще здесь останешься? - спросила она. Это был первый заданный ею серьезный вопрос.
     - Точно не знаю, - сказал он. - Пока мне снова не захочется сорваться с места.
     - И часто тебе не сидится на месте?
     Он пожал плечами:
     - Частенько.
     - А сегодня вечером?
     Он колебался.
     - Поужинаем? В моей комнате?
     Его серо-голубые глаза на мгновение остановились на ней.
     - Мысль интересная.
     - После того как закроется "Пылающая Звезда".
     Он кивнул.
     Мери Мэй протянула к нему руку.
     - Хочешь совет?
     Он вопросительно посмотрел на нее.
     - Не задавай лишних вопросов, - произнесла она так тихо, что никто их больше не услышал.
     Он молча ждал.
     - Особенно про Логовище.
     Она почувствовала, как сжалась его ладонь.
     - Что тебе известно о Логовище?
     - Зачем тебе это нужно знать?
     - У меня там друг.
     - Ситцевый? - На этот раз в ее голосе слышалось недоверие.
     - Нет, - сказал он. - Не Ситцевый.
     - Там твой друг или ты за кем-то охотишься?
     - Почему ты спрашиваешь?
     Они говорили шепотом, но разговаривали, как противники.
     - Потому что опасно задавать такие вопросы. Я боюсь за тебя.
     Он вдруг расплылся в улыбке.
     - Я в состоянии о себе позаботиться. - Он залпом опрокинул все, что оставалось в стакане. - Вторую порцию я отложу до вечера.
     Он поднялся и направился к выходу. Она проводила его взглядом. Он явно не желал дальнейших расспросов. Да она и не собиралась расспрашивать. Она предупредила его - это все, что она могла сделать. И еще - держать язык за зубами, когда снова появится Ситцевый.

***

     Ники внимательно изучала свое отражение в