- Что бы вы хотели?
     - Чтобы я всегда мог заботиться о вас.
     - Значит, это не так ужасно?
     - Конечно, нет!
     - Тогда вы, наверное, считаете, что я хуже вас. - Наступило молчание, потом он запротестовал:
     - Да как же вы можете так думать? Вы самая смелая, самая преданная...
     - Но вы думаете, что я недостаточно люблю вас, или недостаточно сильна для того, чтобы заботиться о вас в тех случаях, когда у вас будут приступы малярии.
     - Мариса...
     - Верно ведь?
     - Конечно, нет.
     - Но вы меня не любите.
     - Люблю, - возразил он.
     - Хорошо, - сказала она. - Значит, договорились.
     Уиллоу попятилась из комнаты, сдерживая смешок. И они точно договорились. Салливэн с Марисой через месяц решили пожениться.
     У всех все устроилось, кроме Уиллоу. Она сжала руки в кулаки, когда они подъехали к дому. Перед ним была привязана незнакомая лошадь, и Уиллоу подумала, чья бы это могла быть - и вдруг вспомнила.
     Брэди, ехавший рядом, спешился и подошел к коляске. Он предложил Уиллоу руку и помог ей сойти. Вышла Эстелла и нежно улыбнулась Брэди.
     - Как поживают пациенты? - мягко спросил Салливэн.
     - Салли Сью просто золото. А другой невыносим, - сказала она. - Злой, как раненый медведь.
     Лицо Брэди стало жестким, когда он присмотрелся к незнакомой лошади. Он узнал ее.
     - Кантон?
     Эстелла кивнула.
     - Черт его подери. Я велел ему убираться из города.
     - Он сказал, что заехал по дороге, - ответила Эстелла.
     - Да, черт возьми, он может все испортить.
     - Не думаю, - успокоила его Эстелла. - Он сказал, что за ним послали.
     Брэди посмотрел на Уиллоу, которая кивнула с видом полной непричастности к происходящему.
     Брэди скорчил гримасу.
     - Зачем?
     - Не знаю, но он чуть ли не рвался его увидеть.
     Брэди с мрачным видом быстро зашел в дом. Дверь в комнату близнецов была открыта. Изнутри они могли слышать ленивый голос Кантона:
     - Вот уж не думал, что вы мне будете давать работу. Я все сделаю, точно как вы сказали. - Он немного помолчал, потом холодно рассмеялся. - И для моей репутации неплохо убить человека, который убил Лобо.
     Изнутри послышалось ворчание.
     - Все же мне будет не хватать Лобо. Всегда думал, что со временем встречусь с ним. Теперь так и не узнаю, кто же был быстрее.
     Послышалось еще ворчание, больше похожее на ругательство.
     Кантон появился из комнаты и остановился, увидев Брэди. Жестом покорности он поднял руки.
     - Я еду, шериф. - Он вежливо улыбнулся.
     - Кантон?..
     - Насчет меня не беспокойтесь, шериф, - сказал Кантон. - Мне очень кстати, что Лобо мертв и похоронен. Меньше конкуренции за высшую ставку, как вы понимаете. - Он кивнул женщинам и вышел.
     Уиллоу первой стряхнула оцепенение. Она подошла к двери спальни и заглянула внутрь. Джесс сидел на кровати и, нахмурившись, разглядывал свою забинтованную ладонь.
     - Весь город был на похоронах Лобо, - сказала Уиллоу. Он уставился на нее ледяным взглядом. Ему не нравилась эта идея. Он отчаянно возражал против нее. Это было все равно, что убить себя, отказаться от жизненно важной части того, кем и чем он был. Но, в конце концов, он согласился, только когда Салливэн ясно показал, что у него не было выбора.
     - Вы никогда не сможете пользоваться этой рукой, как раньше, - сказал он. - Со временем и если будете стараться, то сможете ею что-то делать, но у вас никогда больше не будет той ловкости и быстроты, что прежде.
     Он злобно уставился на доктора, как будто это могло отменить сказанное. Все, что он умел - это обращаться с оружием, его единственный талант.
     - С этой рукой вы там не протянете и недели, - настаивал Салливэн. - У вас жажда смерти? Идите и попробуйте.
     Лобо знал, что доктор был прав. Невидящими глазами он смотрел на забинтованную ладонь, ощущая пустоту внутри. Временами за последние несколько дней он надеялся...
     Он не знал, каким образом можно соединить его репутацию с безопасностью Уиллоу. Но он думал, что может попытаться. Тогда у него еще была целая рука. Он мог ее защитить. Теперь он никого не мог защитить. Он не мог ее защитить, даже не имея репутации, даже будучи обычным ранчером.
     Его сильным местом всегда была способность защитить себя и позаботиться о себе. Теперь он этого не имел. Он был меньше, чем полчеловека. Поэтому он теперь уставился на нее, пытаясь прогнать нежное выражение из ее глаз. Еще один день, и у него хватит сил уехать. Он понятия не имел, куда поедет или чем будет заниматься.
     Но у Лобо имелось нечто, что он мог оставить Уиллоу Тэйлор. С тех самых пор, как появилась идея о его "смерти", он пытался найти способ помочь Уиллоу осуществить ее мечту о надежном доме, и Чэду мечту о занятии скотоводством. У него были деньги, но теперь, когда он "умер", вопрос заключался в том, как их заполучить.
     И тогда он вспомнил о Кантоне. Он доверял профессионализму Кантона. Друзья Уиллоу могли пытаться уговорить его изменить его план, попробовать вмешаться, но Кантон не станет это делать. И Кантон достаточно охотно согласился на то, что требовалось Лобо.
     Поступившись своей гордостью, он попросил Кантона написать ему завещание, по которому он оставлял Уиллоу большую часть своих сбережений. Остаток оставался у Кантона, который потом должен был за определенную плату перевести его в банк в Сан-Франциско на имя Джесса Мартина. Лобо подписал завещание той подписью, которой он пользовался в банке в Денвере, и датировал завещание шестью днями раньше.
     Во всяком случае, он оставит Уиллоу хоть что-то. Он не беспокоился, что Кантон может присвоить остальные деньги. У Кантона был свой кодекс чести, включавший в себя верность тому, кто его нанял. А Лобо, хоть и на короткое время, нанял Кантона. Теперь, когда с этим было все устроено, Лобо мог уехать. Раз его не будет здесь, Уиллоу не сможет отказаться от денег, особенно если они дадут возможность ей и Чэду начать обзаводиться скотом для ранчо.
     У него еще все дьявольски болело, и он чувствовал себя не сильнее новорожденного волчонка, но был готов ехать. И чем быстрее, тем лучше, прежде чем у него снова появятся дурацкие мысли. Нежные мысли. Мысли, причиняющие боль.
     Так что рассказ Уиллоу о его похоронах не доставил ему удовольствия, и он слушал, мрачно насупившись, не ободрило его и то, что весь город объединился в заговоре молчания, чтобы спасти ему жизнь. Лобо больше не существовал, а того, что оставалось, было чертовски мало.
     В мрачном молчании он вытерпел назначенный Салливэном уход за ранами и смену повязок. Он заметил беспокойство и страх в глазах Уиллоу, прежде чем она вышла из комнаты, и его сердце сжалось от любви к ней. Но он ей не годился. Лобо или Джесс, он всегда приносил беду, всегда будет ее приносить. Она заслуживала гораздо большего.
     Он пытался пошевелить пальцами руки и получил только дикую боль в награду за старание. Будь он проклят, если он ее не приветствовал: она напомнила ему о том, чего ему следовало ожидать. Она укрепила его решимость.
     Завтра, поклялся он себе. Завтра он уедет.
     Сколько раз за последние несколько недель он говорил себе то же самое? Сколько раз он пренебрегал своими собственными предупреждениями? Но завтра он этого не сделает. Он должен уехать. Ради Уиллоу, он должен уехать. Хотя и знал, что это способно разбить сердце, существование которого он ценой таких страданий обнаружил совсем недавно.

***

     От внимания Гэра Морроу не ускользнули бросаемые на него враждебные взгляды, когда он подъехал на своей тележке к дому Ньютона. Он приехал один, без своих людей. Он не хотел лишних неприятностей.
     Дождь продолжался, и вода стекала с полей его шляпы. Большая клеенка прикрывала что-то в задке тележки. Он натянул поводья у крыльца, так похожего на крыльцо его собственного дома, сожалея о прошлом и настоящем. Он с Джейком и Алексом когда-то разделяли между собой что-то очень ценное. Может быть, ему следовало давным-давно сказать Джейку, что произошло, но его гордость не позволяла. Его лучший друг считал, что он его предал, выстрелил в него, не дав возможности объясниться, отвернулся от него после стольких лет, проведенных вместе. Предательство сделало его глухим к голосу разума, так же как и Алекса.
     Из-за всего этого пострадали другие. Ребенок. Молодая девушка. Человек, пытавшийся их защитить. Теперь Гэр не находил оправдания своим действиям. Он был так же виновен, как и Алекс. Его молчание было столь же ответственно за происшедшее, сколь ярость Алекса.
     Он постучал, и управляющий Ньютона открыл дверь.
     - Мистер Ньютон ждет вас, - сказал он. Управляющий быстро оглядел его с ног до головы, не увидел оружия и провел Морроу в кабинет Алекса.
     Алекс сидел за столом в инвалидном кресле. Его лицо выражало что угодно, кроме приветливости, но Гэр сделал вид, что не замечает. Он повернулся к управляющему.
     - В тележке лежит седло. Пожалуйста, принесите его сюда.
     После ухода управляющего двое мужчин молча смотрели друг на друга. На похоронах они впервые за много лет встретились, хотя жили только в нескольких милях один от другого. Время не пощадило ни одного: ожесточение и одиночество покрыли оба лица морщинами.
     Когда управляющий вернулся с седлом, они все еще молчали, наблюдая друг за другом.
     - Это ваше, - сказал Морроу. - Мэри хотела сделать вам подарок.
     Алекс разинул рот в удивлении.
     - Из-за этого она приезжала тогда ко мне, - с тяжелым вздохом продолжал Морроу. - Это был подарок на ваш день рождения. Один из моих людей умел работать с серебром. Я помог ей достать то, что ей хотелось. Она несколько месяцев только об этом и думала.
     Алекс вцепился в подлокотники, пытаясь подняться, но рухнул обратно.
     - Подарок?
     Морроу тяжело вздохнул.
     - Вы не дали мне возможности объяснить. Просто выстрелили, а потом выстрелил я.
     Алекс закрыл глаза, пытаясь вспомнить тот день и переполнявшую его ярость.
     - Подарок? - повторил он.
     - Между Мэри и мной никогда ничего не было, хотя я однажды надеялся, что могло быть... прежде чем вы с ней поженились. Я любил ее, но вы были моим другом, и она вас очень любила. Раз уж она выбрала не меня, я был даже рад, что это оказались вы.
     - Но почему... все эти годы...
     - В тот день вы предали нас обоих, - медленно выговорил Гэр. - За себя я, пожалуй, мог бы вас простить, но за Мэри... Черт, она любила вас, а вы ее обесчестили, вы все вываляли в грязи. - Он помолчал. - Наверное, я хотел заставить вас страдать, позволяя верить...
     Он замолк.
     - Как же так, Гэр, - выкрикнул Алекс, - в тот день я был как помешанный. И раз вы этого не отрицали...
     - Я не думал, что это необходимо мне... или Мэри. Я ошибался. - Он сглотнул слюну. - Знай она... она бы так дьявольски разозлилась на нас обоих.
     Алекс уткнул голову в ладони.
     - Она любила вас, Алекс. Я не знаю другой женщины, которая бы так любила. Она пыталась все для вас сделать. - Он помолчал. - Ни один из нас не был ее достоин, ни вы ее любви, ни я ее дружбы.
     Гэр Морроу смотрел на сидевшего перед ним человека, своего друга, своего соперника, своего врага, с чувством бесконечной грусти за них обоих. Он повернулся и вышел.

Глава 27

     После похорон Джесс Мартин стал таким же, как прежде. Даже Уиллоу относилась к нему с опаской. Казалось, только простенькие слова Салли Сью могли проникать сквозь броню, в которую он заковал себя.
     Через два дня после похорон он стал ходить. Это было гораздо раньше, чем рекомендовал Салливэн, но он был подобен беспокойному волку, чье имя носил, и если и испытывал боль, по прикрытым непроницаемой завесой глазам этого не было видно.
     Вначале он оставался в доме из-за дождя, но потом перестал обращать на него внимание. Уиллоу видела, как он бесцельно бродил снаружи, пробуя сжимать и разжимать пальцы перебинтованной ладони. Его ребра также были забинтованы, и Салливэн сказал ей, что несколько недель ему нельзя будет ездить верхом, чтобы не нанести себе непоправимый вред.
     Она знала, что он не собирался оставаться так долго. Каждый раз, как она заходила в комнату, он передергивался, и на ее вопросы или попытки заговорить отвечал в лучшем случае односложно, в худшем - молчанием.
     Она спросила, не хочет ли он использовать это время, чтобы научиться читать, и он только злобно посмотрел на нее. Она ужасно боялась, что он винит ее в потере руки. И конечно, именно она была виновата. Если бы она так упрямо не цеплялась за землю, ничего этого не случилось бы. ело;ового члена их семьи. ?' ' Так что Уиллоу жила со своим собственным чувством вины, таким глубоким, что она не решалась настаивать вторгаться в его личные переживания, хотя ей так хотелось его погладить, любить, убедить его, что с поврежденной рукой или нет, он был лучше всех мужчин, которых она когда-либо знала.
     Джесс не скрывал, что собирается уехать сразу, как только будет физически на это способен. Он уже просил, чтобы она отвезла его в гостиницу в городе, но она отказалась и позаботилась о том, чтобы он не мог ни оседлать лошадь, ни запрячь упряжку, и с ребрами в таком состоянии, как у него, он точно уж не мог пройти несколько миль до города.
     Однако он настоял, чтобы перебраться в сарай. Брэди обосновался в городе, когда снова занял должность шерифа, хотя он часто заезжал на ранчо посмотреть, как дела у Джесса, и сделать то, что требовалось по хозяйству.
     Она ни больше ни меньше, как держала Джесса заложником, и он расхаживал туда-сюда подобно заключенному, стараясь восстановить свои силы, напрягаясь гораздо больше, чем следовало. Уиллоу знала, что он так старается для того, чтобы от нее уехать.
     Салли Сью иногда удавалось его уговорить, и он оставался после ужина слушать сказку. Несмотря на поврежденные ребра, он позволял настойчивой Салли Сью свернуться у него на коленях, и его здоровая рука легко лежала на ее здоровой пухленькой ручке.
     На пятый вечер после похорон Уиллоу покончила со странствиями Одиссея. Он вернулся домой после двадцати лет лишений и схваток. Наученный осторожности годами невзгод, он не стал до въезда в свое царство объявлять о своем возвращении, и сразу обнаружил измену. Его знать враждовала между собой и разворовывала его богатства.
     - Как мистер Ньютон, - сказал Джереми.
     - Может быть, - согласилась она, - что касается вражды.
     - Но почему же Пенелопа не узнала Одиссея? - спросил Чэд, который хотя и делал вид, что его не интересуют детские сказки, был так же увлечен изложением, как и остальные.
     - Он был переодет. Никто не догадался, кто он такой, - сказала Уиллоу заговорщицким тоном. - Только его старая собака узнала его.
     Уиллоу глянула на Джесса, который, хотя и пытался, не мог скрыть интерес.
     - И что дальше?
     - Все знатные люди хотели жениться на Пенелопе, но она сказала, что выйдет только за того, кто сможет натянуть громадный лук Одиссея и выстрелить из него. Все пытались это сделать, но ни у кого не вышло. И наконец пробует старик нищий. Все смеются и издеваются над ним...
     Не сводя с нее широко открытых глаз, они представляли себе эту сцену - большой зал, прекрасную Пенелопу, хвастливых професс... благороднорожденных.
     - И он натягивает могучее оружие и не спеша пускает стрелу.
     - Одиссей! - догадался Джимми.
     Уиллоу кивнула, решив не досказывать остальное, как Одиссей перебил всю знать. Который раз она молча просила Гомера простить ее.
     - И они жили долго и счастливо, - удовлетворенно продекламировала Салли Сью. Так всегда кончались сказки Уиллоу.
     Джесс бросил на нее подозрительный взгляд, как будто знал, что она о чем-то умалчивает. Но с его теперешним настроением он не участвовал в обсуждении. Он осторожно спустил на пол Салли Сью, торопливо пожелал спокойной ночи и вышел.
     Уиллоу так хотелось пойти за ним, но Салли Сью упросила ее вместе сказать молитву на ночь, и когда Уиллоу покончила с этим и прошла к сараю, дверь у Джесса была закрыта. Завтра, подумала она про себя. Завтра.

***

     Следующий день был серым, унылым, пропитанным дождем. Уиллоу знала, что должна была радоваться. Это был тот дождь, который все вымаливали, который наполнит реку. Но она не могла чувствовать себя довольной.
     Этим утром она уловила решительность в глазах Джесса, когда он пришел к завтраку. Очевидно, он все еще испытывал сильнейшую боль, но ничто из того, что могла сказать она или кто другой, неспособно было его остановить. Он неловко управлялся с едой левой рукой, и только раз его губы скривились в подобие улыбки, когда Салли Сью прижалась к нему, хвастая перевязанной рукой. Но даже эта легкая, грустная и почти незаметная улыбка быстро пропала.
     Все в нем как будто кричало, что он что-то задумал, и часом позже она совсем не удивилась, когда он, стараясь остаться незамеченным, пробрался к сараю. Она пошла за ним и беспомощно смотрела, как он пробовал оседлать лошадь, и у него ничего не вышло. Ему удалось накинуть потник, но теперь он сдался. С искаженным злостью лицом он держал левой рукой седло, которое так и не смог оторвать от земли.
     - Салливэн сказал, что вам нельзя так рано ездить верхом.
     - Он старая баба, - еле сдерживаясь, ответил Лобо. - Я ездил и с худшими повреждениями.
     - Но теперь вы можете не ехать.
     - Неужели? - Он снова пробовал поднять седло, в то время как Уиллоу считала про себя до десяти.
     - Вы самый упрямый, тупоголовый, невозможный...
     Седло опять упало, и он выругался.
     - Вы, конечно, не поможете...
     - Нет, - почти закричала она на него.
     Лобо посмотрел на свою ладонь с таким отвращением, раздражением и беспомощностью, что ей хотелось заплакать.
     Вся злость у нее пропала, и она прикусила губу.
     - Простите меня.
     Он резко повернулся, глядя ей в лицо. Она опустила глаза.
     - Простить? За что?
     - Это я во всем виновата... ваша рука, ваши раны и теперь... вы хотите уехать до того, как...
     Она ненавидела наворачивающиеся на глаза слезы. Она отвернулась, чтобы он не заметил ее слабость. Он не выносил слабости. Ни в себе. Ни в ком-то другом.
     Уиллоу почувствовала, как его левая рука тронула ее щеку, совсем как несколькими неделями раньше.
     - Не надо, - сказал он. - Не надо из-за меня плакать. - Он вспомнил другой раз, когда она плакала. Он почувствовал ее слезы на своей щеке. Это был первый раз, когда он увидел ее плачущей, первый раз, когда кто-то плакал от жалости к нему. Тогда это вызвало у него чувство смирения и боли. И то же самое сейчас, даже еще сильнее.
     - Я не хочу терять вас, - сказала она.
     - Я просто мираж, и больше ничего, - мягко сказал он, неловко подбирая слова, которые могли убедить ее. Он так боялся, чтобы Уиллоу не видела его таким, каким он был на самом деле, и что однажды она будет горько разочарована. Он не смог бы видеть, как ее любовь переходит в отвращение. - Картинка в небе, то, чего нет на самом деле. Я не Одиссей. Неважно, как я себя называю, я остаюсь Лобо. - Он помолчал. - Я никогда не умел любить. И сейчас не умею, - без выражения добавил он.
     - Вы это умеете лучше любого, кого я когда-либо встречала, - сказала она. - Потому что никогда ничего не просите взамен.
     - Бросьте, - грубо сказал он. - Я знаю, кто я такой и кем я всегда буду.
     Уиллоу встала на цыпочки и коснулась ладонью его лица. Он не мог бриться, и теперь выглядел как разбойник, каким, он так старался убедить ее, он и был. Она провела пальцами по светлой щетине и краю сжатой челюсти.
     - Я люблю вас, - сказала она. - Вы... вы не мираж и не легенда. Вы не можете быть ими - не с вашим упорством и отвратительным характером и... и...
     Вопреки себе, Лобо был не в силах шевельнуться, поглощенный силой ее взгляда, желанием прикоснуться к ней последний раз.
     Он наклонился, лаская губами нежную кожу.
     - И что еще?
     При этом заданном чувственным тоном вопросе Уиллоу ощутила, как в ней вновь зародилась надежда.
     - Упрямство, - сказала она. - Как у мула.