спросила она.
     Будь он проклят, если знал зачем, сознался он сам себе. Должно быть, сумасшествие заразно как холера, и не менее опасно.
     - Я обещал мальчишке, - коротко ответил он. - Я не хотел, чтобы он опять сам занялся этим. Но какого черта, я думал у вас хватит соображения перестать упрямиться после всего, что случилось.
     - Вот поэтому вы нам и нужны, - сказала она, улыбаясь самой милой и доверчивой улыбкой, какую он когда-либо видел.
     У него все кишки перевернулись.
     - Почему вам так надо остаться? - наконец спросил он.
     - Я расскажу, пока буду заниматься вашими руками, - ответила она.
     Он уставился на нее жестким ледяным взглядом. Потом кивнул, но так неохотно, как будто, подумала она, для него принять помощь было гораздо труднее, чем спуститься в полный змей колодец или вытащить сопротивлявшегося быка из горящего сарая.
     - Сядьте, а я схожу за мазью, - приказала она, кивая на табуретку рядом с большим кухонным столом.
     Он сам был удивлен, что послушался. Когда она исчезла, он оглядел кухню. На плите стоял большой котел, от которого шел странный аромат. Он сморщил нос, пытаясь понять, чем пахнет, но так и не понял. Кухня была уютной, с занавесками в цветочек на окнах и пестрым плетеным ковриком на полу. На стене было множество рисунков, очевидно, детских. На вбитых в стену колышках висели начищенные сковородки. Кухня была загромождена книгами и одеждой, не такая аккуратная, как его комната в Денвере, но пол был вымыт до блеска, и пахло чистотой и свежестью. Здесь было тепло и уютно, и... у него возникло странное пьянящее ощущение возвращения домой.
     Мгновение он позволил себе пофантазировать, как бы это выглядело - жить в таком месте, но он сразу отбросил эти мысли - такие же сумасшедшие, как эта женщина. Даже гостиничная комната через несколько дней становилась для него тюрьмой, он никогда не мог оставаться долго в одном месте. Ему требовались только трава под ногами и небо над головой. Простор и свобода ему были необходимы, как дыхание.
     - Покажите руки. - Ее голос внезапно вернул его к реальности, и он еще раз удивился себе, когда протянул ей руки, ладонями кверху.
     - Они никогда не заживут, если с ними так обращаться, - пожурила она его, растирая пальцами прохладную, успокаивающую мазь по больным местам.
     Он почувствовал непонятную слабость, ощущение тепла, уже очень хорошо знакомое, когда она была рядом. Достаточно плохим было жжение внутри, но еще хуже разраставшееся желание в его душе. Он и не знал, что прикосновение могло быть таким легким, таким нежным. Он и не знал, что от женского взгляда у него могло все сжаться внутри. Ему неизвестна была появившаяся слабость в руках и ногах, из-за которой он не мог встать и уйти, хотя знал, что именно так ему надо сделать.
     Она выглядела полностью поглощенной своим делом, сосредоточив все внимание на его руках. На ней было скромное синее платье, оживленное небольшими полосками кружева. Оно было почти цвета ее глаз. Прядь темно-каштановых волос выбилась из-под заколки, спадая на загорелое лицо. Она была нежность и тепло, и красота, и этим пугала его до смерти.
     - Вы собирались сказать, почему должны остаться, - произнес он грубее, чем собирался.
     Она посмотрела на него глазами, полными беспокойства и решимости, и даже мольбы о понимании.
     - Если я уеду, - медленно выговорила она, - в этом городке разразится война.
     Он озадаченно посмотрел на нее. Или она не понимает, что происходит.
     - Она уже идет, леди, - сказал он. Она покачала головой.
     - Но если я уеду, будет гораздо хуже.
     - И чтобы доказать это, вы готовы рисковать своей жизнью и жизнью этих детишек?
     - Алекс не сделает мне плохо. Он только угрожает.
     - Я слышал другое.
     - Нет, не сделает, - настаивала она. - И Джейк считал, что я смогу сохранить мир.
     - Значит, он был просто болван.
     - И еще, - добавила она с упрямым видом, - это наш дом.
     - Это только дерево и гвозди. Да к тому же все сгнило и проржавело, - резко сказал он. Она покачала головой:
     - Это единственный настоящий дом, который у меня когда-либо был, который принадлежит мне.
     Он издал вздох раздражения. Очевидно, рассудительность не была ее сильным местом.
     - Вы не можете одна управляться здесь.
     - Потому-то вы мне и нужны, - сказала она, сверкнув так притягивавшей его улыбкой.
     - Я не могу взяться за это.
     Ее руки замерли. Одна лежала на его руке, и он ощутил пронзившие его раскаленные докрасна электрические искры, от которых голова закружилась и дрожь прошла по коже.
     - Вы не сможете мне достаточно платить, - наконец с трудом выговорил он.
     Она посмотрела на него оценивающим взглядом.
     - И сколько же мне нужно иметь, чтобы оплатить ваши услуги?
     Мгновение он колебался, не сообщить ли ей, кого она пытается нанять, и какова его обычная цена. Уж это могло бы вколотить в нее немного благоразумия. Но он не мог заставить себя это сказать. До сих пор работа не вызывала у него беспокойного чувства.
     - Я не собираюсь долго оставаться в городе, - коротко сказал он, поднимаясь. Он заметил, что она оглядела его с ног до головы, на мгновение задержав взгляд на бедре, где покоилась кобура. По всему его телу как будто расплылся огонь, и ему захотелось почувствовать ее тело вплотную к своему. Только усилием воли он удержался, чтобы не схватить ее и не ощутить это чувство.
     - Вы пока видели ранчо с плохой стороны, - спокойно произнесла она. - На самом деле это прелестное место. Просто нам нужен... нужно немного помочь.
     - Вам надо больше, чем немного, - ответил он. - Вам потребуется целая армия.
     - Я думаю, что вы бы отлично управились.
     - Леди, вы когда-нибудь отступаете от своего?
     - Уиллоу, - сказала она. Он потер затылок.
     - Вы обо мне ничего не знаете.
     - Вполне достаточно, - быстро ответила она. - Я знаю, что вы любите детей, что вы умеете делать все, что надо на ранчо, и что вы очень добры.
     - Добрый? - В его тоне чувствовалась вся нелепость этого слова. - Черт возьми, леди, я думал...
     - Уиллоу, - поправила она. - Меня зовут Уиллоу.
     - Я не все, черт побери!
     - Нет, - спокойно согласилась она, пряча улыбку. Его обычно холодные глаза теперь наполнились огнем. Она находила этот огонь очень привлекательным. И опасным.
     - Приводить незнакомого человека в свой дом - да вы просто сумасшедшая.
     - Вы не незнакомый.
     - А кто же, дьявол вас побери?
     - Если бы вы хотели нам зла, то не возражали бы так упорно, - мирно произнесла она.
     Он с яростью глядел на нее, сраженный такой неотразимой логикой.
     - Хотя бы останьтесь на ужин, - мягко настаивала она. - Правда, я должна предупредить, что сегодня готовила Эстелла.
     Он нахмурился. События развивались чересчур быстро. До сих пор он никогда не считал себя недоумком, но теперь быстро переоценивал свою способность думать и действовать.
     - Эстелла?
     - Она вообще-то плохо готовит, но мы никогда ей это не говорим, - сказала Уиллоу.
     - Почему?
     Прямота вопроса заставила Уиллоу непроизвольно улыбнуться. Очевидно, он не привык выбирать слова или щадить чужие чувства.
     - Эстелла много пережила, - медленно произнесла она, стараясь, чтобы он понял. - Ее надо ободрить.
     - А мальчишка?
     Опять, подумала Уиллоу, этот интерес к Чэду, хотя он и пытается его скрыть.
     - И его, - ответила она.
     - А вы? - Он не знал, почему он это спросил. Он определенно не собирался. Он хотел иметь с ней как можно меньше дела. Он хотел знать как можно меньше.
     Мгновение она смотрела на него без всякого выражения, и он с напряженным ртом грубо продолжал:
     - Посмотрите, чем вы тут занимаетесь - пробуете одна управляться с ранчо. Вам здесь не место.
     Уиллоу ответила его собственным вопросом:
     - Почему?
     "Потому что вы слишком нежная и невинная"
     - Здесь жить не просто, мисс Тэйлор.
     Теперь она почувствовала раздражение. Но мисс Тэйлор все же было лучше, чем "леди".
     - Джесс, - сказала она, и Лобо не сразу понял, что эта относится к нему. На ее губах это имя звучало как-то мягко, а мягко к нему никогда не обращались.
     Он сглотнул. Черт, это имя звучит неплохо.
     - Вы подумаете насчет работы?
     - Нет.
     В ее широко открытых глазах выражалась не просьба, но ожидание.
     - Я здесь долго не останусь, - повторил он, не понимая, почему оправдывается. Раньше он никогда в жизни не оправдывался.
     - Но хотя бы поужинайте с нами. Чэд будет так обрадован.
     Ну и ну, ужин с компанией психов! Но вдруг эта мысль показалась ему ужасно привлекательной. Часть его стремилась остаться, но другая, разумная часть предупреждала - держись подальше! Он уже чувствовал себя почти в ловушке. Еще немного - и ему останется только совсем сдаться. И она это знала. Он понял это по блеску ее глаз. Внезапно он заподозрил, что она не совсем уж так невинна, как он полагал вначале. Она ловко умела втираться в доверие. А он чертовски твердо решил не попадаться на удочку. Ни ей. Ни мальчишке. Он не мог себе этого позволить.
     Он покачал головой, натянул перчатки и встал.
     - У меня дела, - коротко сказал он, протиснувшись мимо нее, когда и она встала из-за стола. Прежде чем она могла еще что-то возразить, его длинные ноги вынесли его из двери, с крыльца и вознесли в седло. Не оглядываясь, он пришпорил каракового в галоп, как будто за ним гнались все демоны ада.

***

     Лобо убил свою первую жертву, сына вождя апачей, когда ему было двенадцать лет, а в шестнадцать он убил своего первого белого. Солдат был одним из немногих белых, которых он видел вблизи со времени своего пленения шестью годами раньше. Были и несколько других, немногие пережившие "посвящение в апачи" рабы и ренегаты - торговцы, привозившие в лагерь виски и оружие. Но большинство из них были апачами не меньше, чем белыми.
     Лобо убил белого солдата по той простой причине, что тот пытался убить его. Лобо не чувствовал сожаления, только определенное удовлетворение от того, что это не он лежит мертвым.
     С другими также было просто. У него никогда не возникало привязанности ни к кому, кроме своего брата. Человеческое существо, особенно когда оно в него стреляло, заслуживало не больше сочувствия, чем домашняя скотина - может и меньше, потому что животные были невинны.
     Апачи были жестокими учителями и не терпели слабости. Этот урок он хорошо усвоил. Но у них был свой кодекс чести и справедливости, и поэтому он еще оставался в живых.
     Лобо замедлил бег каракового. Если бы только она знала.
     Если бы только она знала хоть немного из содеянного им.
     Да она бы бежала без оглядки, как будто за ней гонится дьявол.
     Он стянул одну из перчаток, липкую и неудобную от мази. Черт. Он вытер руку о штаны и потом о затылок. Женщина и детишки понятия не имели, куда вляпались. Ньютон сказал, что нанимает еще людей. Марш Кантон был в городе. Вся округа вот-вот взорвется. Он видел такое раньше и чуял приближение этого теперь. Пора было уезжать. Он потерпел неудачу и знал, что не было способа заставить ее и ее слабосильную семейку покинуть ранчо. Он знал также, что утратил способность испугать их, хотя был достаточно откровенен с собой, чтобы понять, что, как и любая порядочная женщина, Уиллоу Тэйлор ужаснулась бы, узнав, кто же он на самом деле. Она бы и пальцем не дотронулась до него, даже чтобы забинтовать рану.
     Но он не мог забыть ее мольбу и ее слова. Или слова маленькой толстушки: "Ты мне нлавишься".
     Но потом он вспомнил множество книг в комнате. Вот уж точно, ему там не место. Книги. Учительница. Вещи, которых он в жизни не знал.
     Лобо вспомнил унижение от неспособности читать, даже прочесть телеграммы с вызовом сделать работу, которую он мог сделать лучше всех. Их должен был читать ему кто-то из тех немногих, кому он доверял в Денвере. Он мог написать свое имя, но мало что еще. Он мог узнать достоинство денежной купюры, но не умел складывать. В том, чтобы его не обманывали, он полагался на свою репутацию, и придумал хитрые уловки, чтобы другие не поняли, что он не умеет читать и писать.
     Лобо хотел учиться, не просто хотел, но жаждал независимости и власти, которые, считал он, приносило учение. Но он всегда боялся, что над ним будут смеяться, боялся увидеть, как на лицах окружающих страх сменит насмешка.
     И он не привык просить помощи.
     А теперь он чувствовал слабость в коленках от женщины, которая стала бы презирать необразованность.
     Он использовал все проклятия апачей и все ругательства белых, которые мог вспомнить. Но это не помогло.

Глава 9

     Брэди, нахмурившись, смотрел на быка. Ему понадобилось три дня, чтобы отыскать эту скотину.
     Ну, надо сознаться, не совсем три. Два дня ему понадобилось, чтобы прийти в себя после пожара. Даже тогда он не избавился от отвращения к себе.
     В первый день он вынужден был остановиться, проехав совсем немного. Его желудок ничего не принимал, а голова гудела, как молот, бьющий по наковальне. Он добрался до города, присмотрел поношенное седло, за которое заплатил пять долларов, и был вынужден сносить презрительные взгляды, встречавшие его довольно часто. Он также купил еды, но когда пробовал есть, все выходило обратно.
     Ему очень хотелось взять револьвер и вышибить себе мозги. Но сначала надо было вернуть быка. А потом он должен был разузнать про ковбоя, который его спас. Он должен был как-то расплатиться с ним. Видит Бог, у него было за что расплачиваться.
     Последние несколько дней что-то знакомое насчет этого ковбоя мелькало у него в памяти, но ему было слишком плохо, чтобы сосредоточиться на этом. Постепенно его душа и тело очистились от отравы, которую он принимал в ночь пожара, и неясные воспоминания стали еще настойчивее.
     Хотя облик ковбоя оставался нечетким, у Брэди возникло странное впечатление узнавания. И это не было хорошим впечатлением. Не то, что он сумел бы что-то поделать, если бы незнакомец замышлял плохое.
     Рука Брэди опустилась к револьверу в кобуре. Он вытащил оружие и поднял его. Рука тряслась даже хуже, чем несколькими днями раньше. Он вспомнил, каким прежде было ощущение оружия - как части руки. Он был быстрым и ловким. Он доказал, как был хорош, когда преследовал братьев Ласситер. Он их прикончил, одного за другим. За последним, Дейлом Ласситером, он гонялся шесть месяцев. И с удовлетворением проклявшего смотрел, как тот умирает.
     Брэди глянул на Юпитера. Когда тело Брэди очистилось, животное оказалось несложно найти. Он не забыл умения читать следы - и в свое время Брэди был одним из лучших. Давным-давно он в армии выслеживал индейцев и знал все возможные трюки, будь то индейцы или преступники.
     Но с Юпитером ничего такого не требовалось. Бык оставил след шириной в милю, а увидев Брэди, издал длинную, одиноко звучавшую жалобную ноту, как будто спрашивая, почему тот не пришел раньше. Он послушно стоял, пока Брэди завязывал ему веревку вокруг шеи. Брэди прикинул, что до ранчо Тэйлор было миль двадцать, а уже спустились сумерки. Небо было облачным, что означало темную ночь, и он не собирался тащить быка по труднопроходимым местам, рискуя поломать ноги ему и своей лошади.
     Но и оставаться на землях Ньютона, где он сейчас был, ему не нравилось.
     Брэди расседлал лошадь, решив, что устроит простейшую стоянку: без огня и дыма. Он привязал Юпитера к толстому тополю и достал из седельного мешка немного вяленого мяса - это было все, что удерживалось у него в желудке.
     Решив проблему Юпитера, он задумался о проблеме Уиллоу. Конечно, он помог бы поставить новый сарай, но один он не мог этого сделать, а в этих местах почти все боялись вызвать неудовольствие Алекса. По правде говоря, он бы тоже боялся, если бы ему хоть чуточку хотелось жить. Но ему не хотелось - с тех пор, как умерли Нэнси и его мальчик, маленький Брэди.
     Он закрыл глаза, как всегда, когда вспоминал их. Они заглянули к нему в контору занести ему ленч и переходили улицу, когда из банка выбежали братья Ласситер с крадеными деньгами, паля из револьверов во все, что двигалось. Он в конторе услышал стрельбу через несколько секунд после ухода жены и сына, и, выскочив наружу, успел заметить внешность одного из грабителей. Он сразу узнал покрытое шрамами лицо с объявления.
     Нэнси лежала посреди улицы на теле мальчика, очевидно пытаясь закрыть его собой. Оба были мертвы, и Брэди понадобилось несколько недель, чтобы смириться с потерей - но понять этого он не мог. Его прелестная жена умерла, потому что принесла ему его ленч.
     Через неделю, когда поисковой группе не удалось найти преступников, он оставил должность шерифа. Его юрисдикция простиралась только до границы округа. А он слышал, что Ласситеры направились за его пределы.
     Теперь он боялся, чтобы что-то подобное не случилось с людьми, к которым он был привязан. И его ужасала мысль, что он может быть так же беспомощен предотвратить еще одну трагедию.
     К этим заботам теперь прибавился незнакомец Уиллоу, человек, который появился неизвестно откуда и которого определенно никто не знал. Брэди это не нравилось. Совсем не нравилось.
     Но что он мог поделать?
     Для начала оставаться трезвым, прошептал внутренний голос. Но мог ли он вернуться? Мог ли увидеть обожженную землю на месте бывшего там сарая? Мог ли вынести разочарование Чэда? Или, хуже того, тихое смирение со случившимся в глазах Уиллоу?
     Почти всю ночь он не мог заснуть, борясь с желанием выпить, весь в поту. Он прислушивался к малейшему шороху, и все звуки казались ему слишком громкими. Уже под утро его глаза сомкнулись.

***

     Уиллоу отказывалась признать поражение даже после внезапного отъезда Джесса. В этот день он сумел одержать над ней верх, но впереди всегда был следующий день.
     Тушеное мясо разложили по тарелкам, и прежде чем попробовать, каждый с опаской смотрел на него. К большому удивлению Уиллоу, еда оказалась неожиданно хорошей и находила свой путь ко ртам едоков быстрее обычного.
     Эстелла смущенно улыбалась этой активности, говорившей лучше всяких слов.
     Уиллоу подумала, что когда она улыбается, то становится почти хорошенькой, даже несмотря на стеклянный глаз, каким Салливэн заменил тот который был выбит. Теперь при приближении незнакомых Эстелла больше не убегала, как вспугнутый кролик, хотя оставалась боязливой и стеснительной.
     Эстелла жила в доме Уиллоу уже почти два года. Это была тощая женщина, которую почти до полусмерти избил клиент салуна, где она работала. Она отправилась с ним наверх и почти неузнаваемая еле сползла обратно часом позже. Клиент исчез.
     Когда она окончательно оправилась от своих ран, она оказалась без места, где жить, и без работы. Она приходила в ужас от любого мужчины, кроме Салливэна и Брэди, и даже с ними она не чувствовала себя свободно. Хотя у нее были прелестные светлые волосы и тонкие черты лица, она очень старалась выглядеть непривлекательной, зачесывала волосы назад и носила простые мешковатые платья.
     Уиллоу узнала, что Эстеллу бросила мать, когда ей было тринадцать, и с тех самых пор от отчаянной нужды она работала в салуне. Она производила трогавшее Уиллоу впечатление потерянности и незащищенности. Уиллоу предложила взять ее к себе, пока она совсем придет в себя. Эстелла так и осталась у нее.
     Она любила маленьких, особенно Салли Сью, но у нее не было уверенности в себе, и Уиллоу всегда беспокоилась, оставляя Салли Сью с ней. Эстелла легко впадала в панику, но последнее время она, казалось, стала увереннее. Двумя ее огромными достижениями было то, что она помогла Чэду, когда Салли Сью упала в колодец, и что не спряталась, когда Джесс зашел в дом.
     А теперь она расцвела от удовольствия, что приготовленная ею пища поедалась с аппетитом. Опять Уиллоу задумалась, что бы случилось с Эстеллой, если бы ей пришлось оставить ранчо, единственное надежное и безопасное место, которое она когда-либо знала.
     - Вкусно, - облизываясь, сказала Салли Сью.
     Чэд соскреб ост