вас, - сказал он. Он уже забыл, когда он в последний раз произносил эти слова. Голос его прозвучал хрипло.
     Она вдруг смешалась, и взгляд ее сделался неуверенным. Сердце его еще больше сжалось. Затаив дыхание, он ждал ее ответа. Ее согласия. Он стремился стереть обиду, которую она всеми силами старалась не показать на своем лице, хотел, чтобы она снова гордо вскинула опущенную голову. Кейн хорошо знал, что такое оскорбленное самолюбие, как оно пожирает человека изнутри. Кому-кому, а уж ему-то это известно.
     Что будет с ее самолюбием, когда она узнает, что ты только использовал ее, чтобы погубить ее дядю?
     Проклятие, сейчас нельзя об этом думать. На него пристально смотрят три пары глаз.
     Кейн встал и, подойдя к Ники, протянул ей руку. Чуть помедлив, она приняла ее, но смущение ее не исчезло. Он почувствовал, как напряжены ее тонкие пальцы. Ее рука в его ладони казалась такой маленькой, хрупкой, неспособной нажать на курок. Он напомнил себе, что она на самом деле сильнее, чем кажется, что эта нежная рука держала оружие, из которого был убит человек. Ему не верилось, что это нежное, очаровательное существо - та самая женщина, которая на его глазах убила человека.
     - Пойдемте, - произнес он, чувствуя, как обольстительно звучит его голос, зная, что его самого соблазняют.
     Они сделали несколько шагов и оказались у двери. Она взялась за ручку. На ее лице еще осталось сомнение, в глазах застыл вопрос.
     - Да, я хочу, - услышал Кейн свой тихий голос, такой тихий, что вряд ли кто-нибудь еще его расслышал. Он не это хотел сказать. Он хотел сказать, что хочет ее сопровождать. Но и эти его слова были правдой. Ее рука шевельнулась, их пальцы сплелись. Доверительный жест. Он почувствовал еще большую горечь. Еще большее желание. Еще большее влечение.
     Еще большее отвращение к самому себе.
     По дороге на конюшню Энди они не произнесли ни слова. В этом не было необходимости. В воздухе витали непроизнесенные слова, непогашенные искры и необъяснимые чувства.
     Коляска была уже готова. Более того, Энди показал ему лежавшее сзади ружье. Интересно, подумал Кейн, что думает кузнец об этой перемене правил. Но лицо Энди было непроницаемо, и к тому же Кейн не знал, в самом ли деле это его так интересует. Ему казалось, что в этих плотно сжатых губах таится неодобрение. Интересно, знает ли кузнец о предложении Томпсона?
     Кейн помог Ники подняться в коляску и задержал ее руку в своей. От их рук шел жар.
     Услышав кашель Энди, Кейн нехотя выпустил руку девушки и сел на место кучера. Он старался не думать о том, что она находится в нескольких дюймах от него. Но это было чертовски трудно - от нее пахло цветами. Между ними что-то происходило. Он попытался сосредоточиться на мыслях о коляске. Раньше он этого экипажа не видел - вероятно, он хранился в глубине сарая. В Логовище мало развлечений - вот и этой нелепой черной с красным коляской, вытащенной неизвестно откуда, наверное, очень редко пользовались. Кейн взмахнул поводьями, и лошади тронулись с места.
     Он направился к реке, подальше от домов. Ему не хотелось, чтобы гости о них сплетничали, хотя он знал, что новости, вероятно, обойдут Логовище за несколько минут. Все поймут, что он ухаживает за неприступной племянницей Ната Томпсона с разрешения самого Томпсона.
     Кейн снова дернул поводья, и кони побежали быстрее по направлению к ручью и деревьям, туда, где в Логовище можно было найти хоть немного уединения.
     Логовище? Да ведь оно как две капли воды похоже на лагерь для военнопленных у янки.
     - Кейн?
     Она произнесла его имя очень тихо, и ему пришло в голову, что она в первый раз назвала его по имени. И впервые его собственное имя не вызвало у него ненависти. Слетевшее с ее губ, произнесенное ее голосом, оно прозвучало даже нежно. Не как имя убийцы.
     Он повернулся к ней. При свете полной луны хорошо было видно ее лицо. И ему показалось, что оно само светится призывным светом.
     - Простите, что дядя... вынудил вас...
     - Он ни к чему меня не вынуждал, - возразил Кейн. - Я колебался, потому что я для вас неподходящий кавалер. У меня нет будущего, Ники. Вы заслуживаете лучшего.
     Воцарилось молчание. Он не знал, приняла она это объяснение или нет. Но они в молчании ехали по колее, служившей, по-видимому, для доставки припасов. Он несколько раз подстегнул лошадей, делая вид, что весь поглощен своим занятием. На самом деле он думал только о том, что она рядом. Боже, как ему хотелось заключить ее в объятия.
     Она легонько дернула его за рукав, и он поглядел на нее. Она указала на небольшую рощицу на берегу ручья, и он повернул туда, хотя коляска подпрыгивала и скрипела. Доехав до рощицы, он остановил лошадей. Она, не дожидаясь помощи, выпрыгнула из коляски, и ему ничего не оставалось, как следовать за ней. И обругать себя лжецом. Он же мог остаться в коляске, в безопасности. В безопасности от нее, от того, что, как он знал, должно было произойти.
     Они спустились к ручью.
     Он посмотрел на серебристый диск луны, на звезды, словно пыль, рассыпанные по небу. И перевел взгляд на Ники. Она стояла в тени деревьев, такая милая и одинокая. Он не двигался, вспоминая, как впервые увидел ее и какой она была после того, как выстрелила в Янси. Она готова была себя защитить, вся в шипах и колючках. Все это лишь мишура, видимость, как и большая часть его собственного образа. Они оба запутались, она - не по своей вине, он - из-за собственных ошибок. Но он увидел в ней отражение своего одиночества, одиночества, в котором он так долго не хотел себе признаться и которое теперь вопило во весь голос.
     Наклонившись, он прислонился щекой к ее волосам. От них веяло ароматом чистоты и сладости. На мгновение одиночество отпустило его.
     Они оба молчали. Он отметил про себя, что в этом отношении она не похожа на большинство женщин. Она довольна молчанием, ей достаточно просто быть с ним. Он глубоко вздохнул, чувствуя себя на седьмом небе.
     Он ощущал ее дыхание, слышал биение сердца. Ее тело, словно растаяв, прильнуло к нему и приняло его форму. Ее пальцы, проскользнув между его пальцами, нежно, но крепко обхватили их. И когда она подняла к нему голову, на лице ее было вопросительное и удивленное выражение.
     - Я не знала, - тихо произнесла она, - что могу чувствовать себя так... Так, как сейчас.
     Она не могла найти подходящих слов, и ему тоже ничего не приходило в голову. Они просто принадлежали друг другу. Хотя трудно сказать, ведь он раньше никому и ничему не принадлежал. Но он знал, что между ними происходит что-то необычное, эта буря эмоций, эти удивительные ощущения уюта, предвкушения и...
     Его мысли спутались. Она поднялась на цыпочки и приблизила к нему лицо. Их губы встретились, и вся его осторожность, весь здравый смысл полетели в тартарары. Сейчас для него существовала только эта восхитительная женщина, доверчиво прильнувшая к нему, дарящая неземное наслаждение своим поцелуем.

11.

     Поцелуй превзошел все ожидания Ники. Он не мог сравниться ни с чем, что она себе представляла, и она жадно вкушала каждое движение и прикосновение. Ей хотелось, чтобы он длился вечно.
     Руки Кейна прикасались к ней с бесконечной заботой, со сдержанной нежностью, от которой у нее трепетало сердце. Она знала, что он и в самом деле хочет ее, что вывез ее на прогулку не по настоянию дядюшки. Он испытывал к ней то же самое, совершенно особенное влечение, что и она к нему.
     Об этом говорил поцелуй, которым она все не могла насытиться.
     Это ощущение длилось несколько минут, а потом другое желание начало раздирать ее изнутри. Она знала, что он испытывает то же самое, потому что поцелуй сделался более глубоким, и он коснулся ее языка своим. Теперь она уже знала, что делать, и ответила ему таким же лихорадочным движением. Она придвинулась ближе к нему, так близко, что чувствовала, как бьются в унисон их сердца. Рука его обхватила ее шею, палец погладил нежную, чувствительную кожу - эффект оказался потрясающим. Она почувствовала, как что-то изменилось в нем, услышала нарастающее желание в его учащенном дыхании. Она стремилась слиться с ним воедино, подчиниться страстному и неодолимому влечению.
     Я хочу. В голове у нее продолжали звучать эти слова, сила, с которой он их произнес. Они эхом отдавались в ее мозгу, в ее сердце. Ничто не могло их заглушить. Я хочу. Нечаянно сорвавшиеся у него слова вывернули наизнанку всю ее душу. И теперь она знала, почему. Она познала истинное значение слова хочу.
     Почувствовав его голод, она удивилась своему. Как она может так жаждать того, чего никогда не испытывала? Она обвила руками его шею, запустила пальцы в густые темные волосы. Тогда он оторвал от нее губы и просто держал так, словно она была самой большой на земле драгоценностью.
     Как удивительно чувствовать себя кому-то нужной. Желанной. Любимой.
     В это мгновение она готова была за него умереть. Вот теперь она хорошо поняла свою мать. Она оторвала правую руку от шеи Кейна и обвела очертания его лица, задержавшись на шраме. По его телу пробежала дрожь, которую она, слившись с ним в одно целое, почувствовала всем своим существом. Палец опустился к его рту, к слегка приподнятой губе. Он напрягся всем телом, но желание не покинуло его. Она чувствовала, как оно растет.
     С ее губ готовы были сорваться признания, слова любви. Но она боялась их произнести. Она чувствовала, что он колеблется, и не понимала почему. Ведь он же ходил к Розите. Как и все мужчины. Почему же он не решается сделать с ней то, что делают мужчины с женщинами? Ее дядя, безусловно, дал ему разрешение, если не на это, то на то, чтобы быть с ней. И к тому же он не боится ее дяди. Это она хорошо понимала.
     Но что-то его все же останавливало. Неужели он сомневается в ее согласии?
     - Я тоже хочу, - вдруг вырвалось у нее, и только тогда он опустил на нее глаза. Луна светила ярко, но не настолько ярко, чтобы она могла прочесть его мысли. Луна еще никогда не была столь ослепительна - даже ярче солнца. Но серые глаза Кейна оставались темными и непроницаемыми. С его губ сорвался хриплый стон. Глубокий и сдавленный, как у раненого животного.
     Он наклонился к ее шее и прижался к ней губами. Теперь она поняла, почему он стонал. Она сама всхлипнула, снедаемая желанием.
     - Николь, - прошептал он, и ее имя звучало на его устах сладкой песней. Николь - не Ники. Имя настоящей женщины. Женщины, которой она себя целиком ощущала.
     Оторвав губы от ее шеи, он поднял голову, ища руками застежку на платье, и глаза их встретились. Теперь в его взгляде был вопрос. Вопрос и бушующее пламя. Иначе нельзя было описать блестевший в них огонь. Она проглотила подступивший к горлу комок. Они оба пылали, и, даже будучи столь неопытной, она знала, что теперь этот пожар уже не остановить.
     Она не хотела его останавливать. Их взгляды скрестились. Он заставлял ее отступить, и какая-то часть ее существа хотела это сделать. Та часть, что боялась. Страх разгорячил ее не меньше, чем страсть. Она боялась не столько его самого, сколько своего к нему влечения. Но легче перестать дышать, чем остановиться. Он, как червь в яблоко, вгрызался в ее существо.
     Это ей, по крайней мере, в тот момент было ясно. Она не знала, существует ли такая любовь, о которой она читала в книжках. Ей хотелось в это верить. Единение двух душ, даже таким примитивным образом, казалось ей потрясающим. Но единственная любовь между мужчиной и женщиной, с которой она сталкивалась в жизни, обернулась трагедией. Ее мать вечно ждала. Вечно была в слезах. Наконец, эта ужасная мучительная смерть в холодной пещере при рождении ребенка. А потом страдания ее отца. Ради чего?
     Теперь она знала, ради чего. Она поняла это, когда Кейн обнял ее. Когда поцеловал. Когда расстегивал ее платье и гладил пальцами кожу. Когда он взял ее на руки и понес в укромное место под деревьями, когда, опустившись рядом с ней на колени, нежно ласкал, осторожно касаясь руками недавних ожогов. Когда он раздевал ее, неуверенный в каждом своем движении, постоянно ожидая протеста, который не мог сорваться с ее губ. Она поняла это, когда ее собственные руки расстегнули ему рубашку и она коснулась темных волос на его груди, провела пальцами по тугим мускулам.
     И его тело склонилось над ней, но он был так нерешителен, что ей пришлось его соблазнить.
     Кейн всегда мечтал иметь что-то собственное. Теперь судьба дала ему в руки этот бесценный дар, который у него не было сил отвергнуть. Он знал, что Ники - девственница. Иначе она бы не отвечала на его поцелуи с таким изумленным интересом. Вот поэтому и нужно оттолкнуть ее и опрометью кинуться прочь, но у него нет на это сил. Видит бог, он не может сделать такое.
     Его влекло к ней так же, как и ее к нему. Влекло к ее невинному удивлению, как никогда в жизни не влекло ни к одной опытной женщине. Ему нужна именно она, нужна, как ничто другое. До сих пор его жизнь мало чем отличалась от плохой шутки. Спотыкаясь, он ковылял от одной ошибки к другой. И даже сейчас он боялся, что совершит еще одну, самую страшную ошибку в своей жизни. И все же он не мог остановиться.
     Пальцы Николь скользнули вверх по его груди. Несмотря ни на его прошлое, ни на опыт общения с женщинами, он оказался не готов к этому сладкому взрыву, всеподавляющему голоду, распирающему желанию, напрягшему его тело. Он нашел ее губы, плотно прижался к ним, раздвигая их языком. Они с готовностью и охотой поддались. Малейшее ее прикосновение воспламеняло его, как факел, малейшее движение зажигало в нем новые языки огня.
     Он коснулся ее груди, затем, спустившись по ее телу, прикоснулся к ней ртом, лаская, пробуя, покусывая, пока соски не затвердели и она не застонала, - ее тело, предвкушавшее еще большее удовольствие, извивалось от малейшего прикосновения. Его руки двинулись ниже, сдвигая с нее спущенное платье. На ней был лифчик и панталоны - и ничего больше. Он подумал, как много она недополучила за все эти годы, - все те предметы дамского туалета, которым другие женщины придают такое значение. Ему захотелось все это ей подарить. Сначала надеть на нее, а потом медленно снять. Содрогнувшись, он глубоко вздохнул. Еще не поздно остановиться.
     Но когда ее руки обхватили его за шею и притянули к себе, он уже не владел собой. На нем все еще были брюки. Его руки, опустившись, быстро расстегнули пуговицы, и его восставшая плоть уперлась в ее тело. Она замерла на мгновение, и ее дыхание у его груди прекратилось.
     Остановись. Он услышал свой внутренний голос, но не смог ему повиноваться, особенно когда ее нежное, сладкое дыхание возобновилось, и ее тело, отвечая ему, напряглось, задрожало и выгнулось ему навстречу. Он покрыл поцелуями ее глаза, нос, щеки, изгиб шеи. Он почувствовал, как участился ее пульс, когда ее руки, державшие его за шею, разжались. Все ее тело дрожало в ответ на его ласки. Он еще не знал такого вида страсти - яростной нежности, сокрушавшей все барьеры, которые он сам в себе воздвигнул. Он еще никогда так не любил женщину и никогда не получал в награду такого невероятно сладостного, неприкрытого желания, более сильного, чем голод. Он впервые почувствовал потребность отдать больше, чем берет.
     Но он ничего не отдавал. Он только навсегда забирал у нее самое ценное. Он давал ей обещания, которые не мог сдержать.
     С горестным стоном Кейн оттолкнулся от нее и лег рядом, закрыв глаза и пытаясь успокоить дыхание.
     Он почувствовал у себя на груди руку Ники. Ищущую. Спрашивающую. Она придвинулась поближе к нему, свернувшись у него под боком, и положила голову ему на плечо.
     - Что случилось? - наконец прошептала она смущенным и жалостливым голосом, от которого у него сжалось сердце.
     С минуту он лежал молча, в надежде, что легкий ветерок охладит жар его тела, успокоит лихорадку в голове. Он ничего в своей жизни так не хотел, а хотел он многого. Очень часто в своей жизни он не получал того, чего хотел, но на этот раз боль вгрызалась в него, как никогда раньше.
     Дни его теперь были сочтены. Но у нее все еще впереди. Он не мог позволить себе так страшно предать ее. О чем он, черт возьми, раньше думал?
     Ни о чем. Он только чувствовал. Он и сейчас ощущал близость ее тела. Нетерпеливого. Жаждущего. Как и его собственное. Его плоть возопила о своих потребностях. Как легко перевернуться и взять ее. Он никогда в своей жизни не задумывался про ад, но вряд ли ему там будет хуже, чем сейчас. Разве что потом до конца своих дней - сколько бы их ни осталось - он будет жить, сознавая, что погубил девушку.
     - Кейн? - произнесла Ники тихим, чуть дрогнувшим голосом.
     Он тяжело сглотнул.
     - Ты ведь девственница? - спросил он, наперед зная ответ. Этого наивного удивления, пробуждения ее тела ни с чем не спутаешь.
     - А какая разница? - сказала она, и он понял, что она готова солгать. Она столь неопытна, что не знает, что он заметит разницу, хотя он ее уже заметил.
     - Твой дядя предлагал нам прогулку в коляске, - резко произнес Кейн. - Вряд ли он хотел, чтобы я... погубил тебя.
     - Я думаю, этим ты меня не погубишь, - несмело прошептала она.
     - В жены обычно берут девственниц, - жестоко возразил он, - подпорченный товар никому не нужен.
     Наступило молчание. Он почувствовал, как она вздрогнула от его слов. И вся сжалась. Он ясно давал ей понять, что не собирается на ней жениться.
     - Неважно, - произнесла она после минутного мучительного молчания, которое, казалось, длилось вечно. Она попыталась изобразить равнодушие, но голос ее прозвучал глухо:
     - Племянница Ната Томпсона все равно никому не нужна.
     Да любой, у кого есть хоть капля мозгов, может о тебе только мечтать! Но она и в самом деле верила в то, что говорила. Поэтому ее мужество глубоко тронуло его.
     Он повернулся на бок, чтобы видеть ее лицо.
     - Ты нужна мне, Ники. Я хочу тебя. Я ничего в своей проклятой жизни так не хотел. Но ты заслуживаешь лучшей доли.
     - Нет, - это краткое и пылкое возражение, как стрела, вонзилось в его сердце.
     - Я не рискну навлечь на себя гнев твоего дяди, - решил он попробовать другой ход. - Я слышал, что из этого может выйти.
     - Ты его не боишься, - сказала она. - Поэтому ты ему и понравился.
     - Я не хочу ему разонравиться, - Кейн пытался говорить бесстрастно, даже равнодушно.
     - Тогда зачем ты меня сюда привез?
     - Потому что он мне это предложил, но, наверное, у него не было на уме ничего подобного, - сказал он, ненавидя себя за жестокость, которую ему пришлось придать своему голосу. - Он просто хотел, чтобы мы подышали свежим воздухом.
     Отвернувшись от нее, он взялся за спущенные к лодыжкам брюки. Натягивая их, он не смотрел на нее, чтобы она не видела его возбуждения, которое ему с трудом удалось скрыть одеждой.
     Он не мог посмотреть ей в лицо. Он не хотел на нее смотреть. Ему невыносимо было видеть ни ее лицо, ни ее гибкое тело, при взгляде на которое его опять охватила бы дрожь. Он никогда в жизни не молился, даже перед тем, как его должны были повесить. Но теперь он молил бога дать ему сил не коснуться ее. Нельзя, чтобы она видела, каких трудов ему это стоит.
     Но в первую очередь нельзя, чтобы она знала, что он в нее влюбился.
     Кейн отошел в сторону и стал ждать в тени деревьев. Он хотел услышать звук, говорящий о том, что она одевается. Он ждал, мучимый презрением к самому себе за то, что он чуть было не сделал. За то, что и сейчас хотел сделать. Как и его тезке, Каину, ему, вероятно, выпало на долю погубить самых близких людей: мать, Дэйви, теперь вот Ники.
     Сколько дней ему осталось, чтобы спасти Дэйви? Сколько дней до того, как Логовище сотрут с лица земли?
     О боже! Он ударил кулаком по стволу дерева. Боль отдалась в незаживших ожогах на спине, но он был рад этой боли.
     - Кейн? - снова позвала она. В ее голосе прозвучал вызов.
     Он резко обернулся, ожидая увидеть ее уже одетой. Но на ней была только его рубашка. Она прикрывала бедра девушки и соблазнительно оставляла грудь наполовину открытой. Когда она поднималас