ных в семью Патрика? Или, пока жив его отец, никому в Бринэйре так и не знать ни минуты покоя?..
     Оказавшись в спальне, она тотчас же бросилась к корзинке со своими любимцами, подняла крышку... Тристан и Изольда посмотрели на нее со сдержанным негодованием и даже не пошевелились.
     - Вы сердитесь, что я забыла о вас? - спросила их Марсали.
     Взяв зверюшек на руки, отнесла на кровать, села, скрестив ноги, и устроила их у себя на коленях, но ласки продолжали обижаться, мириться не хотели и поглядывали на хозяйку с явным осуждением.
     Наконец Изольда уютно свернулась клубочком, а Тристан обвился вокруг подруги, но оба по-прежнему упрямо молчали, а не лопотали радостно, как обычно при встрече. Марсали осторожно гладила их по спинкам, бормоча извинения.
     Ее пальцы рассеянно скользили по мягкому, густому меху, а думала и беспокоилась она только о Патрике.
     Прошло всего несколько минут, и в дверь тихо постучали. Марсали столкнула зверьков на кровать, ринулась открывать... К ее изумлению, на пороге стояла сухопарая Колли, кухарка, с полным подносом кушаний.
     - Человек молодого лорда - Хирам, - ну, он сказал, что вы, может быть, захотите перекусить, - робко произнесла Колли.
     Марсали взглянула на поднос. Еды на нем хватило бы основательно поужинать вдвоем: сладкое печенье, большой пирог с мясом, какая-то рыба...
     - В печенье я положила яйца, - продолжала кухарка, точно оправдываясь, - и немного той соли, что купила леди Элизабет.
     - Выглядит очень аппетитно, Колли, - сдержанно ответила Марсали. - Большое спасибо.
     - Хирам говорит, вы спасли лорда Патрика?
     Марсали покачала головой. Что там наплел на кухне Хирам? Но тут один из зверьков спрыгнул с кровати прямо под ноги Колли. Она подскочила, взвизгнула, выпустила из рук поднос, и он, взмыв ввысь, с размаху полетел на пол. Оловянные тарелки попадали с оглушительным грохотом, еда рассыпалась повсюду. Испуганные ласки забились под кровать, потом выглянули и, завидев пищу, начали осторожно принюхиваться. Изольда сунулась мордочкой в мясной пирог, моментально измазавшись начинкой, и, донельзя довольная, принялась облизываться.
     Колли, с ужасом смотря на них, пятилась к двери.
     - Что эти твари здесь делают?
     Чтобы не рассмеяться, Марсали закусила губу, нагнулась и подняла с пола Тристана и Изольду, журя их за озорство.
     - Это ручные ласки, Колли. Обычно они ведут себя куда приличнее. Я вижу, леди Элизабет не раз приносила им воды и пищи со вчерашнего утра, но они слишком привыкли, что это делаю я. Когда мне случается оставить их надолго, они вредничают и злятся и сейчас, я думаю, просто мстят мне за отлучку.
     Изольда нетерпеливо застрекотала, порываясь вернуться к мясному пирогу. Тристан облизывал ей мордочку. Колли, успокоенная тем, что зверьки не дикие, завороженно глядела на них, постепенно расплываясь в улыбке.
     - Я думала, это большие крысы.
     - Нет, обычно они очень милы, - грустно ответила Марсали. - Вот только Патрика не любят.
     Кухарка насторожилась, и Марсали выругала себя за недомыслие. Не пристало ей, пленнице, так запросто называть молодого хозяина. Надо было сказать - лорд Патрик.
     - Простите, что так вышло с едой, - поспешно прибавила она, - очень любезно с вашей стороны было принести мне ужин.
     Колли не сводила с нее внимательного взгляда, и Марсали начала уже опасаться, что назавтра станет героиней кухонных сплетен.
     - Давайте я соберу с пола еду, - предложила она.
     - Нет, - ответила кухарка, - я пришлю парнишку, он все приберет, а вам, если желаете, принесу что-нибудь еще поесть. - И снова взглянула на ласок. - Можно мне их потрогать?
     Марсали протянула ей Тристана, как более спокойного, и Колли осторожно приняла его в свои большие, разбитые черной работой ладони, затем наклонилась, взяла с пола кусочек рыбы и предложила зверьку. Тот, не мешкая, принялся есть у нее из рук, а Изольда завертелась волчком от зависти. Марсали дала рыбы и ей.
     - У меня сынишка, - неуверенно заговорила Колли. - Он у моей сестры живет. Очень зверей любит. Можно, я приведу его поглядеть на них?
     Марсали кивнула.
     - У Изольды скоро будут маленькие. Может, ему захочется взять одного?
     Колли так и просияла. Затем, словно почувствовав, что вышла за пределы дозволенного, спохватилась, отдала Тристана хозяйке и поспешила прочь.
     - Я пришлю парнишку, - повторила она, обернувшись на пороге. - Мы все любим лорда Патрика. А вы принесли в этот старый дом свет. - И ушла.
     Потрясенная, Марсали стояла и смотрела на закрывшуюся за кухаркой дверь. Потом, задумчиво нахмурившись, спустила зверьков на пол и наблюдала, как они расправляются с рыбой и остатками мясного пирога.
     "Мы все любим лорда Патрика" - эти слова все звучали у нее в ушах, как и те, что Патрик сказал отцу: "Она спасла мне жизнь".
     Она села рядом с сытыми и довольными зверьками и принялась гладить их со словами:
     - Крошки мои, боюсь, я полюбила очень непростого человека.
     Он даже ранение свое использовал, чтобы расположить к ней отца.
     Но, хотя она не могла не восхищаться умом Патрика и не сомневалась в честности его намерений, ее грызло беспокойство: что будет, когда их обман раскроется? И еще одна мысль не давала покоя: они с Патриком начали строить свою общую жизнь на обмане, пусть и вынужденном, а такая шаткая основа неминуемо должна рухнуть рано или поздно.
     Она мечтала о счастливом доме, полном детей, хотела, чтобы их детям не пришлось расти среди ненависти. И лжи. Как же им с Патриком удастся построить такой дом и воспитать детей, если сейчас родному отцу он чаще лжет, чем говорит правду? А сама она наслаждается любовью мужа, тогда как ее отец свято верит, что в Бринэй-ре ее удерживают насильно?
     Марсали оставалось лишь надеяться, что цена, которую они с Патриком платят, чтобы вместе жить и растить детей в мире, не столь высока, чтобы погубить их обоих.

21.

     Патрик приготовился к худшему. Нельзя было выказывать ни малейших признаков слабости: сила - единственное, что понимает и уважает отец.
     Но он не затем вернулся домой, чтобы мериться силами. Вовсе не этого он хотел. Он жаждал найти здесь мир и спокойствие - да еще собственную семью, жену, детей. Только за делами и заботами почти забыл, как безразличен всегда был отец к его чувствам и желаниям, как безжалостен. Да, он забыл об отце и думал только о доме - о горах и ярко-синем небе над ними, о пенистом море, бьющем в скалы. О Марсали.
     Но сейчас, при виде отца - постаревшего, озлобленного, одинокого, - Патрик почувствовал легкий укол жалости. Как-никак тот потерял трех жен, добрые отношения с детьми разрушил сам, а с единственным человеком, которого когда-либо считал другом, враждовал. Что же осталось у него в жизни?
     Только честь - больше ничего. И вот эта честь теперь всецело зависела от старшего сына, ибо сам он слишком стар, изъеден подагрой, сломлен духом, чтобы действовать. Для человека гордого худшую пытку придумать трудно.
     Да, Патрик жалел отца, хотя ясно понимал, что большую часть несчастий и бед тот навлек на себя сам. Но, несмотря на жалость к старику, не мог позволить его уязвленной гордости сломать жизнь всем своим близким. Впрочем, когда-то отец сам учил его: долг перед кланом превыше всего. И сегодня та самая честь, дороже которой, по словам отца, нет ничего на свете, требовала от Патрика сделать все от него зависящее, чтобы помешать отцу разрушить то, что он ревностно защищал всю жизнь.
     Даже если для этого придется лгать.
     Даже если понадобится стоять на ногах и сражаться, зная, что довольно щелчка, чтобы сбить тебя с ног.
     - Я хочу, чтобы Ганнов выпустили из погребов, - твердо сказал Патрик. - Я обещал им, что с ними обойдутся по чести, если они не нарушат данного мне слова.
     - Я таких обещаний никому не давал, и ты не имел на то права, - отрезал отец. - Бринэйр принадлежит мне, и я еще не умер.
     В его голосе Патрик услышал звериное отчаяние.
     - Некоторые из этих людей воевали на твоей стороне, - заметил он. - Они были нашими союзниками, и негоже теперь обращаться с ними как с отребьем. В эти погреба вот уже столько лет никто не заглядывал, они кишат крысами, и сырость там такая, что сведет в могилу любого здоровяка.
     - Эти выродки чуть не убили тебя! - взревел отец. - И ты думаешь, я намерен спустить им с рук такое?
     В голосе Грегора звучали странные нотки: на миг Патрику показалось, будто старик действительно переживает за него. Но тот резко отвернулся, и Патрик решил, что ошибся.
     - Они искали товарища, - сказал он, - которого, как думали, убил я. Я не могу винить их в том, что случилось.
     - Значит, ты слюнтяй, - буркнул отец, уставившись на него, но настоящего жара горечи и презрения Патрик не ощутил, как будто старик машинально повторял давно затверженные слова.
     В ответ Патрик устремил на него бестрепетный взгляд и смотрел до тех пор, пока отец не опустил глаз, а тогда тихо, но четко произнес:
     - Я хочу, чтобы их выпустили. И не хочу, чтобы Алекса и Элизабет наказывали за то, что они сделали по моей просьбе.
     Грегор снова остро взглянул в лицо сыну.
     - Так это ты велел им вывести девчонку Ганн за стены замка?
     - Она, как и другие Ганны, дала слово, и я предоставил ей некоторую свободу. Алексу и Элизабет было сказано, чтобы взяли ее покататься, если это развлечет ее.
     - Развлечет ее? - взорвался отец. - Развлечет ее?
     - Да, - невозмутимо ответил Патрик. - После двенадцати лет отлучки я вернулся в свинарник. Марсали за то недолгое время, что провела здесь, сумела добиться чистоты в доме и приемлемой стряпни. Она учит Элизабет вести хозяйство - что следовало начать уже очень давно. И, нравится это тебе или нет, ей удалось снова превратить это место в настоящий дом, и я намерен всячески ей в том способствовать.
     Руки отца - узловатые, с распухшими суставами стариковские руки - сжались в кулаки, лицо побагровело, но он ничего не сказал.
     - Так что же Ганны? - не отступал Патрик.
     Грегор долго смотрел на него, не отвечая. Потом с бессильной злобой - несомненно, оттого, что пришлось пойти на попятный, - выдавил:
     - Делай как знаешь. И если снова прольется кровь Сазерлендов, грех будет на тебе.
     Патрик настороженно прищурился, но никакого подвоха в словах отца так и не почуял. Как видно, у того просто не было сил спорить, и этот вывод особой радости Патрику не доставил.
     - А Алекс и Элизабет? - не отступал он. У отца на скулах заходили желваки.
     - Что ты с ними сделал? До сих пор они слушались меня.
     - Ничего особенного - просто проявил к ним уважение и любовь... Которых они всю жизнь не могут дождаться от тебя. Ты запугал их до полусмерти.
     - Так и полагается.
     - Нет, - тихо возразил Патрик, - полагается совсем не так. Ребенку нужна... ребенок имеет право на любовь. Я сам от тебя любви почти не видел, но для них, надеюсь, еще не все потеряно. Дай бог, еще не поздно.
     Ему надо было уйти, пока не сказано больше, чем следует. Больше, чем было бы разумно.
     И пока он не рухнул наземь.
     С этой мыслью Патрик взошел на первую ступень лестницы, ведущей к тяжелой парадной двери замка Бринэйр. Падать без чувств к ногам отца никак не годится, это не упрочит завоеванной им сегодня власти. Хоть бы кровать была поближе...
     Каждый шаг давался ему с огромным трудом. Вторая ступенька, третья, только бы не упасть! Выспаться всласть. Плотно поесть. Тогда он вновь будет готов к баталиям с неразумным стариком, но теперь голова кружилась до тошноты, и он не знает даже, сможет ли произнести еще хоть слово, куда там спорить.
     Вот наконец последняя ступенька. Патрик облегченно вздохнул. Подпирая дверной косяк плечом, Хирам ждал, не спуская глаз с друга. Патрик шагнул навстречу, решив открыть дверь самостоятельно, навалиться всей тяжестью - и готово, но Хирам, сердито взглянув на него и выругавшись вполголоса, поспешил поддержать его под правый локоть.
     Этого оказалось достаточно. С помощью Хирама Патрик переступил порог, еле волоча ноги, прошел через зал и поднялся наверх. Он хотел к Марсали, но дойти до ее комнаты уже не было сил. Хирам помог ему лечь и стащил с него сапоги.
     - Выпусти Ганнов, - попросил его Патрик.
     - А твой отец?
     - Дал согласие, но приказа сам не отдаст, - вздохнул Патрик, закрывая глаза. - Спать они могут в большом зале, вместе с остальными.
     Ему на лоб легла большая, мозолистая ладонь.
     - Сперва схожу за твоей девушкой, - услышал он. - Ты весь горишь.
     - Спорил слишком много, - сонно ответил Патрик. Черт возьми, как же хорошо лежать. - Ганнов освободишь, если только они не откажутся от своего обещания.
     - К дьяволу Ганнов, - не унимался Хирам. - Я пошел за Марсали.
     - Хирам, ничего со мною не случится, - твердо произнес Патрик, поворачиваясь на правый бок в блаженном предвкушении сна. - Мне бы только отдохнуть. Прошу тебя, выпусти Ганнов, пока отец не раздумал. А потом ты должен встретиться с Руфусом на той прогалине у границы. Мне необходимо знать, когда Синклер готовит следующий набег. Нельзя, чтобы в разбое опять обвинили нас.
     Хирам явно колебался.
     - Ступай же, - распорядился Патрик еле слышно.
     - Слушаю, милорд, - откликнулся тот.
     Патрик улыбнулся, не открывая глаз. Так Хирам величал его, только когда бывал по-настоящему сердит.
     - Мне бы дюжину таких, как ты, - сказал он. - А у меня только ты да Руфус.
     - У тебя есть еще брат, - возразил Хирам. От неожиданности Патрик открыл глаза.
     - Патрик, он уже готов. Посмотрел бы ты на него, когда мы вели пленников в Бринэйр. Он так гордился, что помогает тебе, - и верно, справился на славу.
     Патрик задумался. Алекс еще совсем мальчишка. Случись с ним беда, как пережить это?
     - Пора тебе начинать доверять кому-то.
     - Я и доверяю, - возразил Патрик.
     - Руфусу, мне... а еще кому? Разве что жене и ее брату. - Хирам выразительно поднял бровь. - Алекс - твой брат, и он вполне дозрел.
     - Молод очень.
     - Старше, чем был ты, когда отправился воевать. Да и необязательно быть готовым к войне, чтобы просто встретиться с нужным человеком. Пошли его к Руфусу. Он парень смелый, только ты ему поверь.
     Патрик все смотрел на Хирама. Да, все правильно - и про Алекса, и про него самого. За последние двенадцать лет он напрочь разучился доверять кому-либо, и это уже едва не разлучило его с Марсали. Только отчаянное желание удержать любимую женщину вынудило его - и это было мучительно трудно - научиться верить, и, по правде говоря, за его более чем скромные усилия ему уже воздалось сторицей. Теперь, быть может, пора попробовать начать верить и другим людям, и с кого начать, как не с родного брата?
     - Отлично. - Морщась от боли, Патрик приподнялся на локте. - Пришли его ко мне.
     - Слушаюсь, - обрадовался Хирам. - И девушку твою пришлю, чтобы рану осмотрела. Патрик задумчиво смотрел ему вслед.
     - Хирам?
     Тот остановился уже на пороге.
     - Что?
     - Я благодарен судьбе за тот день, когда ты свалился мне на голову.
     - Для меня это тоже был не самый плохой день, - хохотнул Хирам, исчезая за дверью.
     Патрик поправил подушки и, подтянувшись, сел. Ничего, сон подождет.
     Но, пока в. дверь не постучали, он все же задремал, а когда открыл глаза, в комнату с озабоченным, даже тревожным выражением лица уже входил Алекс.
     Превозмогая сон и накатывающую волнами дурноту, Патрик улыбнулся брату и поманил его к себе; тот подошел и остановился в нескольких шагах от кровати. Патрик взглянул ему прямо в глаза.
     - Похоже, ты спас мне жизнь. Если бы вчера Марсали не добралась до Хирама, сегодня ты уже был бы наследником Бринэйра.
     Он заметил, как на лице младшего брата вместо робости появляется гордость, как подергиваются уголки губ и улыбка, сначала неуверенная, расплывается до ушей.
     - Да отца удар бы хватил, если б ему пришлось сделать меня наследником, - хмыкнул Алекс. - И не хочу я быть наследником. Принимать на себя отцовский гнев - нет уж, спасибо, у тебя это получается лучше. У меня твоей смелости нет.
     Зато есть своя собственная, подумал Патрик, и ничуть не меньше, чем у любого другого. Хотя, скажи он это вслух, Алекс все равно не поверил бы. Пока.
     - Хотел попросить тебя сделать для меня еще кое-что, - сказал он.
     - Все, что угодно, - с горящими глазами откликнулся Алекс.
     - Хирам о тебе очень высокого мнения. Он считает, ты уже вполне взрослый, чтобы помогать нам.
     На гладком юном лбу прорезались первые морщины.
     - А еще он считает, что ты умеешь хранить тайны. И я с ним согласен.
     Алекс нахмурился еще сильней, но все же кивнул.
     - Сядь, - велел Патрик, указывая здоровой рукой на табурет у окна.
     Алекс кинулся за табуретом, а Патрик попытался собрать остатки сил. Их уже не хватало, чтобы скрыть боль и смертельную усталость, и он знал, что все это отражается на его лице с каждым вздохом. Брат, вернувшись с табуретом, подтвердил его опасения.
     - Патрик, я лучше пойду. Тебе нужен покой. Разве мы не можем поговорить потом?
     Патрик вяло мотнул головою, не отрывая ее от подушки.
     - Нет, время дорого. Поговорим сейчас. Брат скептически глянул на него, но спорить не стал, присел на краешек.
     - Ну, я слушаю.
     Господи, как же приятно было осознать, что он действительно любит и верит Алексу, который был совсем еще несмышленышем, когда Патрик покинул родительский дом. Спасибо тебе, господи.
     - Помнишь набег на арендаторов Ганна? - начал Патрик. - Так вот, это дело рук Синклера и его людей. А в скором времени они замышляют еще один.
     Алекс подался вперед.
     - Руфус работает на Синклера, - продолжал Патрик, - и доносит обо всем нам. Он... даст нам знать... когда будет набег. Я... должен узнать сразу же. - И запнулся, так закружилась голова.
     - Патрик, давай я схожу за кем-нибудь. Тебе нужно...
     - Нет. Это просто головокружение от потери крови, сейчас пройдет. - Он сделал глубокий вдох и заговорил снова:
     - Мне нужно, чтобы кто-нибудь встретился с Руфусом, и я решил просить об этом тебя.
     Алекс поспешно кивнул. Слишком поспешно.
     - Это может оказаться опасным, - предупредил Патрик. - Я не хочу, чтобы ты полагался на случай.
     - Я буду осторожен, как был бы ты сам, - пообещал тот.
     Патрик слабо усмехнулся:
     - Братишка, приглядись ко мне получше и поймешь, что с меня брать пример не стоит.
     Алекс бегло взглянул на шрам на лице брата, на забинтованное плечо...
     - Тогда скажу так: я буду осторожен, как обычно. Потому что, пока ты подставлял себя под вражеские мечи, - он выразительно изогнул бровь, - я совершенствовался в умении избегать отцовского гнева. И, вполне возможно, это мне теперь пригодится.
     Патрик откинулся на подушки, пораженный рассудительностью младшего брата. В памяти на миг встало его серьезное детское личико, задумчивый взгляд, робкая, осторожная повадка. Он никогда не делал того, что любой другой мальчишка, более беззаботный и шустрый, предпринял бы не задумываясь. Как все-таки странно: тот ребенок вырос, стал совсем взрослым, и те самые черты характера, которые Патрик считал недостатком, пошли ему только на пользу.
     Он все еще никак не мог свыкнуться с тем, что маленький мальчик, его брат, действительно вот-вот станет настоящим мужчиной.
     - Значит, так: я должен встретиться с Руфусом и выяснить планы Синклера, - подытожил Алекс, блестя глазами.
     - Да, - больше не сомневаясь, ответил Патрик. - Хирам объяснит тебе дорогу. Это у нашей северной границы, в часе пути от ущелья.
     Алекс кивнул.
     - Может, тебе придется прождать несколько дней, - предупредил Патрик.
     - Ничего, по мне никто не заскучает, - неожиданно сухо отозвался Алекс.
     - А я как же?
     Алекс уставился на брата, потом, точно спохватившись, опустил взгляд. На его щеке задергался мускул, шея медленно багровела.
     Как хотелось Патрику восполнить Алексу - и Элизабет, конечно