, - все годы одиночества и отцовского равнодушия, которые им выпали, но разве это в его силах?
     Нет, разумеется; он только и мог, когда Алекс снова поднял на него глаза, что улыбнуться и сказать:
     - Береги себя.
     - Ладно, - ответил младший. - Буду беречь себя, обещаю.
     Он встал, чтобы идти, и Патрик невольно обратил внимание на то, как решительно сжаты его губы, как выпрямилась спина. Да, Алекс в свои семнадцать уже стал мужчиной.
     Когда он ушел, Патрик все думал и думал о том, как незаметно повзрослел брат, и наконец заснул.

***

     Прислонившись к стене, Руфус вслушивался в разговор Синклера с Горди и Фостером, англичанином.
     - На сей раз мне нужно больше людей, - заявил Синклер. - Надо устроить такой набег, от которого Ганну не удастся отмахнуться.
     - У нас не хватает пледов Сазерлендов, - заметил Горди.
     - Будут тебе пледы через три дня. Женщины трудятся не покладая рук.
     Горди нахмурился; Руфус видел, что вопрос так и вертится на кончике его языка. "Ну же, спроси", - мысленно подзадоривал он, ведь сам этого сделать не мог: на что новичку-наемнику интересоваться чем-то, кроме убийств и грабежей?
     - Что-то я не видел ни прях, ни красильщиц, - в конце концов сказал Горди.
     Синклер переглянулся с Фостером. По мрачной физиономии Фостера было понятно: он против того, чтобы Горди знал больше, чем нужно. Синклер, однако, пожал плечами: а что, мол, тут такого?
     - Они в Крейтоне, - ответил он.
     - Крейтон? - переспросил Руфус с видом невинного любопытства. Ай да Горди, ай, молодец. - Я о таком никогда не слышал. Это далеко отсюда?
     - Не твое дело, - хмуро отрезал Синклер. Руфус изобразил недоумение.
     - А как насчет того, чтобы быть здесь, когда я нужен вам? Это мое дело?
     - А у тебя что, появились другие планы? - насторожился Синклер. - Я тебе плачу, чтобы ты оставался здесь, где ты можешь понадобиться в любую минуту.
     - Все так, но я люблю поохотиться, чтобы скоротать время, - возразил Руфус, - да и кухня ваша не прогадает от моих стараний.
     С этим, он знал, Синклер при всем желании поспорить не мог. Только на прошлой неделе он добыл двух оленей и каждого убил всего одной стрелой.
     - Будь здесь через три дня, считая с сегодняшнего, на рассвете, - распорядился Синклер.
     - Хорошо, - согласился Руфус, втайне досадуя, что больше ничего не удается вызнать. - А что я буду иметь с этого набега?
     - Все, что захватишь, твое.
     - А женщины?
     Синклер пожал плечами, давая "добро" на насилие и грабеж.
     Руфус стиснул зубы, сдерживая ярость. Бог свидетель, уж он-то повидал на своем веку достаточно скотства и, случалось, сам вел себя по-скотски, пока не встретился с Патриком, который заколол бы, как свинью, любого - пусть даже своего - за насилие над женщиной. Видимо, с течением лет он перенял взгляды Патрика.
     - Кому мы можем верить? - спрашивал меж тем Синклер у Горди.
     Горди задумался.
     - У меня есть человек десять. Да еще у тебя человек двадцать. И, конечно, Фостер.
     Руфус не мог не отметить, что его Горди не назвал; будучи главным помощником Эдварда, он почему-то невзлюбил Руфуса, едва тот появился у ворот Синклера. И то, что его позвали на эту встречу, Горди никакого удовольствия не доставило. Руфусу и самому ничуть не льстило, что Синклер явно к нему благоволил: подобная милость была ему поперек горла. Но, увы, для дела это необходимо.
     Синклер удовлетворенно кивнул.
     - Выступите через три дня с утра. Милях в пятнадцати к северо-западу от деревни Килкрейг есть хутор. Возьмете его и оставите в живых пару свидетелей.
     Руфус закивал, как и другие, и пошел к двери.
     Но Синклер знаком велел ему остаться. Горди насупился, по непроницаемому лицу Фостера ни о чем догадаться не удавалось, но оба вышли, не говоря ни слова.
     Необузданный нрав Синклера был им слишком хорошо известен.
     Эдвард налил в две кружки вина, протянул одну Руфусу и развалился в кресле, с любопытством разглядывая его.
     - Горди тебя не жалует.
     - Я заметил, - пожал плечами Руфус.
     - Он спрашивал, где тебя носило.
     - А вы как считаете?
     - Солдат должен быть послушным, - глубокомысленно изрек Синклер.
     - Вот и поищите себе такого, - ответил Руфус. - Я малый шустрый и беспокойный, а бездельничать и наедать брюхо не по мне.
     Это был камешек в огород Горди, который в свои годы успел обзавестись заметным брюшком.
     Руфус осушил кружку и снова направился к двери.
     Синклер встал, глядя на него с еще большим интересом.
     - Нет, погоди. Не уходи. Ты тут пришелся ко двору, а Горди... Что Горди? В тебе есть что-то такое, чего в нем нет. Ты как, думаешь остаться у нас? - прищурившись, вдруг спросил он.
     - Я же говорил: мне на месте не сидится. Сделаю для вас работенку, и хорошо сделаю, коли заплатите по чести, а потом - до свидания. - Руфус понимал, что ходит по лезвию ножа. У Синклера было много вопросов, и вопросы эти не давали ему покоя; Руфус мог прочесть это в его глазах.
     - Пойду с тобой на охоту, - заявил Синклер.
     - По мне, лучше охотиться в одиночку, - лениво протянул Руфус, искоса наблюдая, как багровеет лицо собеседника, и гадая, как далеко можно зайти, не вызывая на себя взрыва его знаменитого бешенства.
     - Я другого мнения, - процедил Синклер сквозь сжатые зубы.
     Руфус понял: выбора нет, придется сегодня взять Синклера с собой. Тогда он удовлетворит свое любопытство и завтра, быть может, оставит его в покое и не помешает встретиться с Хирамом.
     Поэтому он равнодушно пожал плечами:
     - Как вам будет угодно.
     - Мне угодно, - отрезал Синклер. - Пусть седлают коней.
     А может быть, навязчивость Синклера и к лучшему. Авось во время охоты удастся вызнать что-нибудь про Крейтон. Неважно, где это и что это такое, ясно одно: лучше места для женщин, ткущих пледы тех цветов, которые не имеют ни малейшего отношения к их собственному клану, не придумаешь. Возможно также, что в этом укромном месте успешно прячут кое-кого еще, и, может быть, против его воли.

***

     Марсали смывала пот и грязь с лица Патрика, а он крепко спал. Как же он должен был измучиться, думала она, если не проснулся, даже не шелохнулся ни разу, и как же сильна боль, если во сне он продолжает стискивать зубы.
     Она сняла повязку с его плеча: рану обметало, кожа вокруг покраснела. Перепугавшись, послала Хирама к той женщине, что дала целебных трав для Быстрого Гарри. Хоть бы Хирам поскорей вернулся...
     От вида обожженного мяса снова заныло под ложечкой. Ни разу в жизни Марсали не было так трудно, как в ту минуту, когда пришлось прижать раскаленный нож к открытой ране на плече у Патрика. Другим она зашивала раны, вправляла кости и, разумеется, жалела их, но та жалость не шла ни в какое сравнение со вчерашней душераздирающей мукой. Одно только придало ей тогда сил: если б она не решилась прижечь рану, Патрик истек бы кровью.
     Осторожно обмывая кожу вокруг раны, Марсали рассматривала тело спящего мужа. Сколько шрамов, боже милостивый. Сколько знаков перенесенной боли! Изрубленное в боях тело с сердцем миротворца...
     В дверь тихо постучали. Вскочив, Марсали кинулась открывать - и ахнула: на пороге рядом с Хирамом стояла Джинни. Хирам с невинным видом протянул ей мешочек.
     - Я встретил ее у ворот, - объяснил он.
     Почти ослепнув от слез, Марсали взяла у него травы и кинулась на шею терпеливо ожидавшей Джинни. Несколько минут она так и стояла, не говоря ни слова, вбирая знакомое тепло и уют родных рук.
     - Ну, ну, хорошая моя, - твердила Джинни, - а я-то как рада видеть тебя. Ты стала еще красивее, чем была.
     - Но что ты здесь делаешь? - спохватилась Марсали, отстраняясь, чтобы заглянуть ей в глаза. - Почему ты... то есть как...
     - Гэвин подумал, что я могу тебе пригодиться, - отвечала кормилица.
     Милый, милый Гэвин! Марсали выглянула в коридор и поспешно закрыла дверь.
     - А отец? Отец знает, что ты здесь? Джинни кивнула:
     - Он согласился, хотя сперва был очень недоволен. - Она с опаской взглянула на широкую физиономию Хирама и перешла на шепот:
     - Гэвин убедил его, что я буду доносить ему обо всем.
     Марсали смотрела на нее во все глаза. Надо же, Гэвин в изобретательности не уступает Патрику!
     Хирам глупо улыбался, и Марсали поняла, что и ему приятно видеть ее служанку. Правда, не всех в Бринэйре так обрадует ее появление...
     - А что сказал маркиз, увидев тебя? - спросила она.
     - Не думаю, чтобы он знал, - улыбнулась Джинни. - Он, кажется, занедужил, слег и строго наказал всем, чтобы его не беспокоили.
     Марсали закусила губу.
     - Джинни, Патрик ранен. Мне уже надо идти к нему, но я была бы так рада, если б ты помогла мне... Джинни пронзила Хирама осуждающим взглядом.
     - Ты не сказал.
     - Времени не было, милая, - развел руками Хирам. - Но вы все равно не волнуйтесь. Патрик попадал в переплеты почище этого, и ничего, живехонек. У него, как у кошки, не меньше девяти жизней.
     От его беспечности Марсали хотелось затопать ногами, завизжать в голос, вытворить что-нибудь - что угодно - и так выплеснуть свою злость на мужчин и их легкомысленное отношение к увечьям, войнам и насилию.
     - Боюсь, рана начнет гноиться, - произнесла она вслух, зная, что Джинни поймет с полуслова.
     - Так пойдем скорее, - ответила та, пропуская Марсали в комнату впереди себя. Хирам сунулся было за ними, но решительная Джинни без лишних церемоний вытолкала его за дверь.
     Марсали удивленно подняла брови; Джинни передернула плечами в ответ. Затем, взяв ее за руку, сказала:
     - Я места себе не находила от тревоги с тех пор, как ты пропала. У тебя все хорошо, родненькая моя? В самом деле?
     - Да-да, все хорошо, правда, - машинально отозвалась Марсали и после минутного колебания прибавила:
     - Джинни, мы обручились, Патрик и я. Гэвин был свидетелем.
     Изумленная Джинни воззрилась на нее, не говоря ни слова, и только тихо охнула.
     - Правда, правда, - улыбаясь, сказала Марсали.
     - А Гэвин?..
     - Ну да, - кивнула Марсали. - Они с Патриком вместе пытаются положить конец распре.
     Джинни еще не пришла в себя от первого известия, и второе добило ее окончательно. Несколько мгновений она лишь растерянно открывала и закрывала рот.
     - Но как же?.. Гэвин?.. Тогда, значит, он так и хотел - послал меня к вам лазутчицей. Или, по крайности, нарочным. - И она вытащила из рукава свернутый листок пергамента. - Это он тебе велел передать, лапушка. А у меня и из головы вон.
     Марсали медленно сломала печать, развернула листок и тут же поняла, что послание предназначалось скорее не ей, а Патрику и ничего хорошего не сулило - по крайней мере, ей самой. Она сложила письмо и спрятала в складках юбки. Ничего, подождет, пока Патрик не проснется.
     - Пойдем, - обратилась она к Джинни, - поможешь мне приготовить лекарство. - Тыльной стороной ладони прикоснулась ко лбу Патрика. - Какой горячий.
     - Кто делал прижигание? - спросила Джинни, озабоченно хмурясь при виде раны.
     - Я, - ответила Марсали.
     - Небось душа в пятки ушла?
     - Еще бы.
     Джинни с минуту смотрела ей прямо в глаза, потом одобрительно кивнула и принялась выкладывать на стол травы из принесенного Хирамом мешочка.
     Марсали, к своей радости, увидела, что знахарка опять прислала именно то, что она, безусловно, выбрала бы сама, и еще две-три травки, о которых она как-то не подумала. Встретиться бы с этой женщиной, поучиться у нее... Быть может, когда их кланы перестанут воевать, она познакомится поближе с соплеменниками Патрика.
     Вздохнув, Марсали принялась готовить целебный сбор.
     - До сих пор поверить не могу, что ты здесь. Мне кажется, я целую вечность живу тут одна, хотя на самом деле и двух месяцев не прошло.
     Джинни аккуратно сложила пустой мешок, улыбнулась.
     - Да, в Эберни без тебя стало тише. Признаться честно, я крепко думала, стоит или не стоит мне сюда являться. Но отказаться не могла. Я скучала по тебе. - Тут она усмехнулась:
     - И по зверюшкам тоже.
     - Они тебе обрадуются, - сказала Марсали, высыпая в сбор последний порошок. - А вот Патрика не любят. Почему, не понимаю.
     - Миленькая моя, они просто ревнуют, - вздохнула Джинни. - Чуют, что он для тебя теперь важнее всех. Марсали нахмурилась.
     - Я ведь и тебя люблю, но они с тобой-то ладят?
     - Потому что я уже была у тебя, когда появились они, - объяснила Джинни. - Им пришлось со мной смириться.
     Марсали намочила в миске с водой чистую тряпочку, выжала и высыпала на нее приготовленный порошок. Присев на краешек кровати, осторожно наложила припарку на раненое плечо Патрика. Он вздрогнул всем телом, но не проснулся.
     - Сколько у него шрамов, - прошептала Марсали.
     - Да, он ведь воин.
     - Но он добрый. - И она почувствовала, как сжимается сердце от одного только взгляда на него.
     - Ты его любишь, - тихо промолвила Джинни, и, хотя это был не вопрос, Марсали кивнула. - А он любит тебя?
     Марсали задумалась. Патрик ни разу не говорил ей заветных слов, но любимой называл, и в душе она верила, что так оно и есть.
     - Думаю, любит, - прошептала она в ответ, - но я не уверена, что сам понимает это.
     - Мужчины! - приглушенно фыркнула Джинни. - Вечно они последними понимают, что чувствуют. Если будешь ждать, чтобы он тебе сам об этом сказал, помрешь ожидаючи. Только по поступкам и узнаешь, что у него на сердце.
     Марсали улыбнулась, снова взглянула на красивое, хоть и покрытое шрамами лицо мужа.
     - Тогда, значит, любит, - сказала она. - И думать нечего.
     Когда для Патрика было сделано все, что только возможно, Марсали повела Джинни в свою комнату. Ей очень хотелось остаться у постели Патрика, но она боялась потревожить его сон разговорами.
     Не успела она открыть дверь, как ласки громко залопотали и завозились у себя в корзине. Марсали поспешила достать и приласкать их; с минуту они потерпели ее нежности, а затем вырвались из рук и помчались к Джинни, от волнения натыкаясь друг на друга.
     - Предатели, - проворчала Марсали, невольно любуясь гибкими зверьками. Потом, зная, что этого не избежать, попросила:
     - Расскажи мне об отце. Как он там?
     - Беспокоится о тебе и твоей сестре, - отвечала Джинни, - но страшно горд Гэвином.
     Долго ли осталось ему гордиться, подумала Марсали, если скоро он узнает, что сын все это время обманывал его?
     - А с Синклером он говорил?
     - Хм-м, - протянула Джинни, подходя к кровати с ласками на руках. - Синклер посылал человека справиться о тебе и Сесили и напомнить отцу, что обещанное надо выполнять.
     - Значит, Сесили в безопасности, - прошептала Марсали. Несмотря на уверения Патрика, она все же боялась, что сестру найдут.
     - Думаю, своей назойливостью Синклер уже вывел твоего отца из терпения, - продолжала Джинни. - О помолвке он больше не заговаривает, зато послал в парламент и самому королю прошение, чтобы тебя вернули в родительский дом, а Сазерлендов объявили вне закона.
     Марсали взяла на руки Тристана, погрузила пальцы в густой мягкий мех.
     - Он совсем один, - говорила Джинни. - И беспокоится о тебе.
     Марсали вздохнула:
     - Я скучаю по Эберни. И по всем вам. Но здешних слуг и особенно кухарку еще учить и учить. И Элизабет...
     - Дочь Сазерленда?
     - Да, надо пойти навестить ее. Думаю, отец все еще на нее гневается. - Она взяла Джинни за руки. - Пойдем со мной. Увидишь, она тебе понравится. А потом вместе приготовим бульон Патрику, когда он проснется.
     Джинни жалостливо смотрела на нее.
     - Девочка моя, уже не чаешь, как вырваться к своему Патрику, что тебе со мной, старухой...
     - Никакая ты не старуха, - возразила Марсали, прибавив с усмешкой:
     - Хирам, во всяком случае, так не думает.
     Джинни, казалось, была польщена.
     - Он бравый малый.
     - Да-да, - согласилась Марсали. - Верный, милый и...
     - Милый?
     - ...Красивый, - весело продолжала Марсали.
     - Ты спятила, ей-богу. Что с тобою сделал молодой Сазерленд?
     - Он сделал меня счастливой, - улыбнулась Марсали. - Такой счастливой, что мне и не снилось. И я хочу, чтобы весь свет был счастлив, как я. Особенно те, кого я люблю, - ты, например.
     Джинни закатила глаза, но Марсали точно знала, что эти слова пришлись ей по душе.
     - Пойду посижу с ним немного.
     - Ступай, ступай, - одобрительно закивала Джинни.
     - Переночуешь сегодня у меня. А завтра утром я найду тебе отдельную комнатку.
     Джинни замялась, и Марсали вопросительно посмотрела на нее.
     - Хирам уже поговорил обо мне с какой-то женщиной по имени Колли, - нехотя призналась кормилица. - Она, по-моему, на него глаз положила.
     - Колли? - наморщила нос Марсали.
     - Ну да, - ревниво пробурчала Джинни. Хирам - сердцеед? Эта мысль так развеселила Марсали, что она едва не прыснула.
     - Колли пошла к леди Элизабет, - продолжала кормилица, - и та сказала, что я могу поселиться в соседней с тобой комнате, чтобы ты могла позвать меня, когда захочешь. Так что ты обо мне не тревожься. Я пока тут малость приберусь, потом найду, где у них кухня, и сварю бульон. А ты ступай обратно к своему мужу, тебе там место.
     Марсали не стала мешкать, вскочила с кровати, наспех обняла Джинни и вприпрыжку побежала к лестнице.
     Ей хотелось быть рядом с Патриком, когда он проснется, хотя она и старалась убедить себя, что спешит вовсе не из беспокойства за его жизнь. Все будет хорошо. Ведь Хирам сказал, что у него, как у кошки, девять жизней... И все же Марсали очень хотелось лишний раз удостовериться, что последняя из них не подходит к концу.

22.

     Она сидела у его изголовья и смотрела, как он просыпается. Вот открыл глаза - красные, воспаленные. На щеках пробилась густая щетина. Осторожно потянулся, вздохнул...
     В окно лились потоки солнечного света. Патрик заморгал, сразу ослепнув, потом прозрел, нашел взглядом Марсали и, как она и надеялась, улыбнулся ей той медленной улыбкой, которую она так любила.
     Он хотел сесть, но ее рука мягко, но непреклонно удержала его на месте.
     - Лежи, - строго сказала Марсали.
     - Из-за какой-то царапины, - проворчал он, но тем не менее послушался, и это ее встревожило, правда, ненадолго: рассеянный спросонья взгляд необычайно шел Патрику. - Ты у меня такая красивая, - еще раз улыбнулся он так нежно, что у нее сжалось сердце.
     - Я волнуюсь, что бы ты там ни говорил, - ответила Марсали, сердясь на мужа за его беспечность. - Ночью тебя лихорадило.
     - Я просто устал. Мне ничего не нужно, кроме отдыха. И твоей ласки.
     - Сейчас принесу тебе поесть, - будто не слыша, продолжала она. - Вот, это тебе от Гэвина. - Она подала ему листок.
     - От Гэвина?
     - Он прислал в Бринэйр Джинни, чтобы я не скучала. Во всяком случае, предлог такой.
     Патрик приподнялся на локте и с некоторым усилием сел. Одеяло сползло, но он, казалось, не замечал этого. Его нагота мгновенно пробудила в Марсали уже знакомые ощущения: сладкую боль в лоне, учащенный стук сердца. Она чувствовала, как заструился по жилам горячий огонь.
     Патрика, похоже, происходящее ничуть не смущало. Он внимательно прочел записку Гэвина и, морщась, попытался встать на ноги.
     - Тебе еще рано садиться в седло, - всполошилась Марсали, уже знавшая, что написал ее брат. Гэвин просил Патрика о встрече. Сегодня же.
     - Я должен, - твердо сказал Патрик. - Он с Хирамом почти незнаком.
     - Давай я поеду, - предложила она.
     - И как же ты выберешься из Бринэйра? Мой отец строго-настрого приказал тебе не выходить за стены замка.
     - А Алекс?
     - Алекс уже уехал, - ответил Патрик, делая первый неуверенный шаг.
     - Нельзя тебе этого делать.
     - Я и так уже залежался в постели, - отрезал он. - Слишком много всего надо успеть.
     - Тебе нужно полежать еще несколько дней, - не унималась Марсали. - Хирам говорит, у тебя девять жизней, но сейчас, глядя на тебя, можно подумать, что восемь ты уже изра