епко заснули, опираясь на посохи. Утром Гэвин их разбудит, отругает за небрежение к хозяйскому добру и предложит никому не говорить о случившемся - особенно старому графу. Скажет, что сам вернет коров. И пастухи, ошеломленные его добротой, только поблагодарят его.
     Сам Патрик выдумал другой способ оставлять стадо без охраны, когда оно было на его земле: просто отпускал пастухов, говоря им, что сейчас пришлет других сменить их. Те рады-радехоньки были вернуться в теплый зал, к огню и горячему ужину, и не задавали вопросов. Какая разница, кто заступит на их место? Лишь бы их самих не заметили и не выслали снова в холодную ночь.
     Граф Эберни пребывал в уверенности, что стадо его, благодаря недосмотру маркиза Бринэйра, растет, и не мог нахвалиться молодцом-сыном. Маркиз Бринэйр свято верил, что богатство его прибывает награбленным у заклятого врага; он предпочел бы пустить кровь ротозеям Ганнам, но все же, как видно, был немало доволен сноровкой сына и наследника в набегах на земли соседа.
     Недовольны были только коровы.
     Алекс все еще бурчал что-то о неизвестно где скрывающихся сторожах.
     - Может быть, это вообще засада, - решительно закончил он.
     Патрик переглянулся с Хирамом; тот пожал плечами. Они обсуждали накануне, стоит ли посвящать Алекса в план, и Хирам высказался против. Но Патрик инстинктивно чувствовал, что младшему брату можно доверять. Он уже ошибся однажды, не доверившись Марсали, и это едва не стоило ему ее любви. Быть может, пора отбросить лишние подозрения? Тем более на то есть еще один, сугубо практический довод: Алекс может поделиться с отцом своим недоумением по поводу стада, оставшегося без сторожей.
     - Нет, парень, - возразил он брату, - сторожей нет не поэтому.
     Теперь Алекс и вовсе не знал, что подумать. Они дождались настоящей темноты; только тонкий серпик луны слабо светил сквозь тучи. Патрик видел в темноте как кошка, и от него не укрылись растерянность и страх на лице брата; Алексу незнакомы были будоражащее возбуждение от грозящей опасности и веселый азарт перед дракой, которые он сам порой испытывал в годы юности. И молил бога, чтобы младший брат никогда не узнал страшной цены этой обманчивой отваги.
     Кивком он велел Алексу ехать следом и направил коня чуть в сторону от пяти остальных сородичей Сазерлендов, что были с ними; отъехав достаточно далеко, чтобы их никто не услышал, он остановился и подождал, пока Алекс поравняется с ним.
     - Сторожей нет, - негромко пояснил он, - потому что мы с Гэвином договорились, что их не будет.
     Брат смекнул все на удивление быстро; Патрик видел, как просветлело его лицо, расширились глаза, а рот медленно расплылся в улыбке. Умный паренек.
     - Этот набег устроили Гэвин Ганн и ты?
     - Да.
     - И тот, на прошлой неделе, когда у нас угнали коров? Тоже вы подстроили?
     - Да.
     - И каждый из вас без сожаления отдает стадо другому, потому что...
     - Потому что мы оба знаем, что скоро оно вернется к хозяину.
     Алекс прищурился, окинул взглядом стадо.
     - Ты хочешь сказать, мы все время крадем одних и тех же коров?
     - Угоняем, братишка, - с негодованием поправил его Патрик. - Так у нас в горах принято издревле. Да, это те же самые коровы.
     Алекс тихо хохотнул.
     - Отец думает, мы уже забрали у Ганнов всю скотину.
     - А Эберни уверен, по-моему, что забрал всех коров у Сазерленда, - усмехнулся Патрик.
     - Бедные животные. - Алекс еще с минуту улыбался, но потом стал серьезным. - Но зачем вы это делаете?
     - Тянем время, - вздохнул Патрик. - Я не сомневаюсь: тот набег на земли Ганнов - дело рук Синклеров, но доказательств у меня нет. Думаю, скоро набег повторится: терпение Эдварда на исходе. Я очень надеюсь, что нам удастся захватить пару Синклеров в пледах Сазерлендов...
     - И тем самым положить конец счетам Эберни с нашим отцом, - заключил Алекс. - Но ведь остается еще леди Маргарет...
     - Ты прав, - признал Патрик. - И почему-то мне кажется, что к ее исчезновению также приложил руку Эдвард Синклер. Если мы поймаем его на одной низости, то, быть может, докопаемся и до другой?
     - А те, что с нами, ничего не знают про коров? - помолчав, спросил Алекс.
     - Нет; надеюсь, они только рады, что пастухи именно в эту ночь пренебрегли своими обязанностями и теперь не придется проливать кровь соседей.
     Брат на глазах стал выше ростом, выпрямился, поднял подбородок; Патрик вдруг заметил, что в его лице уже не было страха и тревоги, а только гордость, - и все из-за капли доверия.
     Но все-таки лишний раз напомнить не мешало...
     - Алекс, о плане знают только Хирам с Руфусом, двое людей Гэвина, Марсали и вот теперь ты. Уверен, остальные узнают не скоро, но все же нам следует соблюдать осторожность.
     Спина Алекса стала еще прямее. Несмотря на недовольство Хирама, Патрик уже не сомневался, что, открывшись брату, поступил правильно. Столько раз отец при нем насмехался над младшим сыном, унижал его достоинство лишь потому, что Алекс пошел не в него и рос не таким, как ему хотелось; давно пора вернуть ему хотя бы часть того, в чем его обделяли всю жизнь.
     - Спасибо, - искренне поблагодарил Алекс. - Я рад буду помочь и сделаю все, что в моих силах.
     - Я рассчитываю на тебя, - тихо ответил Патрик. - Твоя помощь мне очень понадобится. И Марсали тоже.
     - Тебе не придется просить дважды. Для леди я сделаю все, что угодно.
     Патрик улыбнулся. Неудивительно, что Марсали уже завоевала сердце юноши. Все-таки его невеста - необыкновенная женщина, и, видимо, ему придется научиться спокойно наблюдать, как она будет покорять и другие мужские сердца.
     Братья пожали друг другу руки.
     - Я рад, что ты вернулся, - сказал Алекс. - Без тебя в Бринэйре было тоскливо.
     - Мы постараемся все переменить. Ты и я, вместе. А теперь давай-ка поскорей приведем стадо в Бринэйр, пока мы не наткнулись на Ганнов.
     Алекс ухмыльнулся:
     - А когда их опять угонят?
     - Думаю, послезавтра ночью. К тому времени я надеюсь разузнать, что там у Синклера. Эти ночные походы хоть кому наскучат.
     - Особенно когда этот кто-то предпочел бы остаться наедине с некой известной нам дамой, - съязвил Алекс. Патрик критически выгнул бровь.
     - Погоди, братишка, любовь придет и к тебе.
     - Сомневаюсь, что способен понравиться женщине, - фыркнул Алекс. - Я не храбр, не учтив, да и красотой бог обидел. - Он досадливо поморщился. - Отец говорит, я слабак и трус.
     - Отец ошибается, - возразил Патрик. - Храбрость не в том, чтобы не раздумывая хвататься за оружие. Скорее наоборот. Жизнь, брат, не дорога только дуракам. Настоящая храбрость - не изменять себе самому и делать только то, что считаешь правильным, - правильным для тебя, а не для кого-то, кто ищет свою славу в гибели других.
     - Но ты...
     - Да, я был на войне, - с горечью ответил Патрик. - И поначалу рвался в бой и убивал других людей только потому, что еще кто-то велел мне убивать. Но скоро мне стало тошно от крови, а выбора у меня не было, и приходилось убивать вновь и вновь. Многие из тех лиц по сю пору снятся мне, - добавил он тихо, - и, должно быть, будут сниться всю жизнь. Тебе, Алекс, я такого не пожелаю.
     И, не рассчитывая на ответ, повернул к ожидающим поодаль друзьям и дал знак гнать стадо к пастбищам Са-зерлендов.
     Дорогой Патрик украдкой присматривался к Алексу и был немало удивлен ловкостью, с которой тот разворачивал огромное стадо на юг. Оказывается, Алекс успел стать отличным наездником.
     Когда с ним поравнялся Хирам, Патрик заметил:
     - Гляди-ка, мой братец, оказывается, не только книжки читать умеет.
     - Да, - согласился Хирам, - в седле он сидит неплохо, да и вообще славный малый. Но все-таки надо ли было рассказывать ему?..
     - Если не доверять Алексу, так не лучше ли мне забрать Марсали и убираться отсюда куда глаза глядят?
     - Маловат он еще.
     - Ему уже семнадцать, - резко возразил Патрик. - Я в шестнадцать ушел на войну. И, если что-то случится со мной, он унаследует Бринэйр. Пора ему повзрослеть.
     Хирам кивнул:
     - Пожалуй, за эту ночь он подрос на голову-другую.
     - Видишь, и ты заметил.
     - Да. Воином ему не быть, но он парень с головой - если только научится полагаться на нее. Патрик усмехнулся:
     - Вот ты и научи его, идет? Помнится мне, ты в свое время тоже не сразу понял, что мозги могут послужить тебе получше кулаков.
     - Хм, - отозвался Хирам. - Пожалуй, лучше я останусь тут с ними, а ты поезжай к своей зазнобе.
     - Теперь ты думаешь головой, - заметил Патрик, ударил пятками в бока коню и поскакал вперед.

***

     Марсали вошла в кухню замка Бринэйр в сопровождении Элизабет, хотя предпочла бы остаться у себя в комнате и помечтать о ночи с Патриком.
     После его любовного вторжения она совсем иначе ощущала собственное тело: оно стало теплым и живым, точно все чувства, как струны арфы, были теперь настроены на тон выше. Когда она думала о ночи, что они провели вместе, - а больше она ни о чем сейчас думать не могла, - в ней все трепетало и таяло. И как же остро было ее разочарование, когда Патрик сообщил, что следующей ночью не сможет прийти к ней, так как должен угонять коров. Хорошо еще, она точно знала, что Гэвин все подготовил, и ей не придется волноваться о безопасности мужа... Всю долгую ночь она, лежа без сна и тоскуя о Патрике, твердила себе об этом.
     Встав поутру, Марсали решила больше не тратить ни минуты впустую. И в первую очередь нужно было завоевать себе место в семье Патрика.
     Накануне вечером она отважно спустилась к ужину и села рядом с Элизабет. Члены клана вели себя с нею вполне достойно; маркиз милостиво не замечал ее. Он был в необычайно приподнятом расположении духа - потому, верно, что предвкушал увеличение своих стад за счет украденных у Ганнов коров. Хорошее настроение Грегора Сазерленда, как правило, основывалось на чьих-нибудь невзгодах.
     Марсали не обращала внимания на довольного хозяина. За ужином она размышляла, как быть с едой. Если удастся изменить к лучшему положение дел на кухне, доброе отношение всех чад и домочадцев ей обеспечено.
     Первым делом Марсали воспользовалась помощью Элизабет. Из замка выйти она не могла и потому дала Элизабет список необходимых приправ. Во главе списка значилась соль.
     В свои пятнадцать лет Элизабет страстно хотела учиться. Когда пропала Маргарет, ей было тринадцать; в этом возрасте девочки как раз начинают осваивать хозяйственные премудрости, но маркиз, как на грех, прогнал всех домашних слуг, обвинив их в пособничестве изменнице-жене.
     Новые слуги предпочитали ни во что не вникать и не особенно усердствовали, а Элизабет, из-за постоянных придирок отца, боялась взять хозяйство в свои руки, да никто и не учил ее, как это делается.
     Когда девушка вернулась с приправами, Марсали уговорила ее атаковать кухню вдвоем. Элизабет робко согласилась, но все озиралась по сторонам, точно была не полноправной хозяйкой замка, а самозванкой.
     Стоя на пороге кухни, Марсали глубоко вздохнула, собралась с духом и оглядела столпившихся пред нею слуг. Она заранее подготовилась к этой встрече, по опыту зная: важней всего сразу подружиться с кухаркой. Однако та глядела угрюмо и неприветливо.
     - Я хотела поблагодарить вас за чудесный ужин, - начала она, обращаясь к женщине, которую сочла старшей, и надеясь, что господь простит ей эту ложь.
     Кухарка, тощая, как жердь, - как видно, она питалась тем, что готовила, - подозрительно уставилась на нее. Наверное, ее никто еще никогда не благодарил.
     - Я подумала, - бодро продолжала Марсали, - что мы могли бы обменяться какими-нибудь рецептами. Я увезу ваши с собою в Эберни, а мои, быть может, пригодятся вам здесь, в Бринэйре.
     Женщина взглянула на нее чуть более дружелюбно, подняла подбородок, обвела взором остальных слуг - все ли слышали? Ее рецепты отправятся в Эберни!
     - Воля ваша, миледи, - ответила она осторожно, будто ждала подвоха, - но милорд не жалуется на то, как я его кормлю.
     - Конечно, нет, - поспешно согласилась Марсали, - но ведь иметь про запас что-нибудь новенькое никогда не вредно, правда? А вы, я уверена, знаете много такого, о чем не знаю я.
     Кухарке явно польстило предложение дать урок госпоже. Ее тусклые глаза заблестели, лицо просветлело. Видимо, она успокоилась, когда поняла, что ее положению на кухне ничто не угрожает.
     - Я Колли Макалистер, - отрекомендовалась она и представила Марсали остальных слуг. Марсали улыбнулась каждому. - А этот лоботряс - Энгус Сазерленд, - кивнула Колли на притулившегося в углу мальчишку, - свет не видывал такого бестолкового поваренка.
     Тот покраснел и сдернул шапку.
     Он был чумазый, жилистый и слишком худой и одет в какие-то лохмотья. Марсали сразу захотелось посадить его в корыто с горячей водой, отмыть как следует, а потом месяц откармливать сдобными булочками. Но спешить не следовало: ей вовсе не нужно было, чтобы Колли пожаловалась маркизу на ее самоуправство.
     Элизабет робко топталась позади нее. Марсали потянула ее за руку, поставила рядом с собою.
     - Леди Элизабет тоже хотела бы поучиться у вас.
     Колли Макалистер приосанилась.
     - Добро пожаловать, леди Элизабет, - церемонно произнесла она, хотя, по словам Элизабет, прежде девушка находила на кухне откровенно враждебный прием.
     Марсали заметила заговорщический блеск в ее глазах и подтолкнула в бок, напоминая об осторожности.
     - Итак, сколько времени вы тушите фазана? - спросила она. - У него такой необычный вкус.

***

     И в эту ночь Марсали также лежала в постели без сна, тревожась о Патрике. А что она могла поделать? Его не было весь день, и к ужину он не вернулся. Не было и Алекса, а Алекс, она знала, уехал вместе с Патриком. Где же они? Разумеется, злосчастные коровы уже перешли в руки Патрика, и, конечно, он вот-вот вернется.
     Марсали ушла к себе сразу после ужина и была благодарна Элизабет за то, что у той нашлись другие дела, и вечернюю возню с Тристаном и Изольдой пришлось отложить до завтра. Раздевшись и расчесав волосы, она долго стояла у окна, глядя на горы. Ночь выдалась холодная и промозглая. Лил дождь, и время от времени свинцово-сизое низкое небо прорезали молнии.
     В конце концов Марсали наскучило ее бдение. Она задула свечу, легла в постель, но заснуть так и не могла. Время как будто остановилось, каждая минута тянулась как час, а час - как год, и вдруг раздался тихий стук в дверь.
     Марсали встрепенулась, вскочила с кровати... В спальню со свечой в руке вошел Патрик.
     - Боялся, что ты спишь, - тихо сказал он. Марсали кинулась ему на шею, и он обнял ее одной рукой.
     - Сплю?! - возмутилась она, целуя его в щеку. - Как я могу заснуть, когда мой муж угоняет скот под проливным дождем?
     Губы встретились, и быстрый поцелуй заглушил смешок Патрика. Глаза у него были совсем усталые, но, как заметила Марсали, он успел вымыться: от него пахло мылом и сыромятной кожей. Оказалось, он принес вина и теперь, налив его в две кружки, рассказывал ей о ночном рейде и о том, как обрадовало его поведение Алекса. Марсали сидела на кровати, скрестив ноги, и слушала, счастливо улыбаясь.
     Патрик присел рядом, дал ей кружку вина, и ласки тут же проснулись и сердито залопотали. Он искоса наблюдал, как они, потягиваясь, выбираются из своего теплого гнездышка среди одеял, но этим дело и кончилось. Зверьки не собирались нападать на чужака. Дело идет на лад, подумала Марсали, с опаской наблюдая, как Патрик протягивает им кусочек принесенного с собою печенья, но они лишь пренебрежительно фыркнули и отвернулись.
     - Их не подкупишь, - заметила она, водворяя своих питомцев в корзинку.
     - Вижу, - кивнул он, не сводя с нее глаз. Когда она закрыла корзину крышкой и вернулась в постель, он приветственно поднял кружку. - По крайней мере, они больше не пробуют на вкус меня.
     - Может, и так знают, что ты вкуснее, чем печенье?
     Патрик изобразил оскорбленное достоинство, но озорной блеск в глазах испортил весь эффект. Шевельнув бровью, он сказал:
     - Колли говорит, что сегодня учила тебя готовить.
     - Да, - признала Марсали, с напускным смирением склонив голову. - Я подумала: моему господину нужна такая жена, которая умеет ублажать его желудок... и угождать во всем остальном.
     Патрик понимающе хмыкнул:
     - Да, желудок мужчины - дело серьезное.
     - Да, господин мой.
     - И требует подобающего уважения.
     - Да, знаю, господин мой.
     Он снова взглянул на печенье в своей руке.
     - Мне случайно не показалось, что печенье не совсем такое, как всегда? Оно как будто хрустит меньше, чем в последний раз.
     - Вкус несколько меняют яйца, господин мой.
     Патрик, как видно, не понял, и Марсали поспешила объяснить:
     - Понимаешь, я сказала ей, что слышала, будто яйца разрыхляют слишком крутое тесто, - хотя, конечно, понятия не имею, где я это слышала. Я хотела проверить этот слух вместе с Колли, спросила ее, знает ли она о таком, а она ответила, что, разумеется, знает, потому что так всегда делает. Не могла же я спорить с такой опытной стряпухой, правда? Ну вот я и положила яйца, когда помогала ей ставить тесто. Она почему-то рассердилась. Видно, в этот раз не собиралась класть в тесто яйца. Но, - тут Марсали беспомощно пожала плечами, - все равно, было уже поздно. Тесто я испортила, каюсь.
     Патрик расхохотался на всю комнату, запрокинув голову, и Марсали подумала, что никогда не слышала такого приятного смеха.
     - Пожалуй, моя жена почти такая же плутовка, как...
     - Как ты, господин мой? - договорила она.
     Он снова рассмеялся, притянул Марсали к себе, и она, хохоча, рухнула ему на колени. Отсмеявшись, взяла его руку и принялась играть с пальцами. Она любила эту руку, любила все мозоли и шрамы на ней; потом, заметив, что держит левую, присмотрелась внимательнее, разглядывая линии на ладони, а по одной провела пальцем. Линия жизни - так называли ее цыганки, каждый год появлявшиеся в Эберни. Как-то Марсали попросила цыганку научить ее гадать по руке, и та показала линии и объяснила, что они значат. У Патрика линии были длинные и четкие.
     Марсали удовлетворенно вздохнула.
     - И что это было? - спросил он осипшим от смеха и возбуждения голосом.
     - Твоя линия жизни. Ты будешь жить очень долго.
     - Приятно слышать, - серьезно сказал он.
     - Но это правда, - возразила Марсали.
     - Может быть.
     - Вот увидишь. - Ее рука двинулась вверх, к вороту рубахи, развязала шнурок. - Ты проживешь долго, у тебя будет много детей и еще больше внуков.
     - Как скажешь, - пробормотал он и напружинился всем телом, потому что Марсали начала пальцем чертить узоры на его поросшей мягкими черными волосками груди.
     Дотрагиваясь до него, она откинулась назад в его объятиях и смотрела ему в лицо, и видела, как уходит с него усталость, уступая место куда более мощному чувству. Глаза Патрика разгорались все ярче, кадык напряженно двигался.
     - Ты, наверное, устал, - сказала она, не оставляя своих трудов.
     - Был, - шепнул он, - но теперь... - И неожиданно резко привлек ее к себе.
     Его поцелуй был горячим и жадным. Язык нетерпеливо раздвигал губы Марсали, она приоткрыла их, и языки стали нежно ласкать друг друга, соблазнять и искушать - хотя соблазны уже были не нужны.
     Она льнула к нему, вновь поражаясь тому, что их тела словно созданы друг для друга.
     Ладони Патрика нежно легли ей на грудь, и она вздохнула в ожидании сладкой боли, что приходила вслед за лаской. Превращения, незаметные взгляду, но ощутимые, происходившие в ней, когда он любил ее, были ей уже не новы, но все так же чудесны.
     Его губы оторвались от ее рта и двинулись вниз по шее, оставляя за собою влажную дорожку из поцелуев. Марсали вздрогнула, выгнула спину, стремясь навстречу ему.
     - Я так скучал по тебе, - прошептал он.
     Прекрасные слова. Волшебные слова.
     Патрик потянул ее за собой на кровать, положил руку ей на живот, и жар ладони обжег ее сквозь тонкую