и он сейчас ее оставит?
     В отчаянии Габриэль крепко обняла его, притянула к себе. Что-то бормоча, шотландец приник к ней, и опять его сильное тело задвигалось в размеренном, упоительном ритме. Ее охватил знойный жар, прилив наслаждения затопил ее всю. Волны страсти сотрясали их тела, постепенно стихая. Крепко сжимая друг друга в объятиях, любовники жадно ловили последние отзвуки блаженства... и наконец замерли, совершенно обессиленные.
***
     Блаженствуя в жарких волнах наслаждения, Дрю изо всех сил старался подавить гнев, но так и не смог справиться с собой. Она снова его обманула. Спору нет, ее ложь обернулась для него величайшим наслаждением... но радости быстро улетучиваются, а горечь обмана живуча и может отравить всю жизнь.
     Он вздохнул, лег на спину и стал смотреть на вечереющее небо. Солнце спускалось к горизонту, и небесная голубизна была тронута розово-золотистыми бликами.
     Руки их были все еще сплетены, и он чувствовал, как дрожат ее пальцы. Габриэль одарила его величайшим счастьем, самым чудесным даром, который женщина может дать мужчине, и Дрю был до глубины души потрясен случившимся. У нее, наверное, и прежде было немало поклонников, ведь она хороша и желанна. Однако выбрала его. Надо бы сказать ей что-то нежное и ласковое...
     Вот только Дрю не выносил лжи.
     - Почему? - спросил он. - Зачем ты мне солгала?
     Габриэль вздрогнула и отстранилась.
     После минутного молчания она тихо ответила:
     - Разве нужно об этом спрашивать?
     Дрю повернул голову и заглянул ей в глаза. Господи, какие они синие! Как неотрывно смотрят на него! И нежность, почти любовь, шевельнулась в нем.
     Но он не хотел любви, не доверял ей. Он понятия не имел, что такое любить и быть любимым.
     - Я же просил тебя никогда мне не врать. - Голос его прозвучал слишком резко.
     - Я ни о чем не жалею, - тихо ответила Габриэль. - И никогда не стану жалеть о том, что сейчас случилось. И ты, пожалуйста, не жалей.
     Дрю и не жалел. В глубине души он совсем об этом не жалел. Вот это его и уязвляет.
     Уязвляет? Черт побери, просто ужасает!
     Он провел ладонью по лицу Габриэль, очертил пальцем приоткрытые губы.
     - В чем еще ты мне солгала? - спросил он тихо.
     Габриэль молчала, и Дрю понял, что лжи было немало. Сердце его сжалось. Вряд ли он сможет вынести очередную ложь.
     - В чем еще? - настойчиво повторил он.
     Она сжала его ладонь своими дрожащими пальчиками.
     - Есть кое-что... о чем я тебе рассказать пока не могу.
     - За тобой никто не гонится, - предположил Дрю, прямо глядя ей в глаза.
     Габриэль кивнула:
     - Да, это верно.
     - Но почему ты не можешь рассказать мне все как есть?
     - Потому что я сама не знаю всего. Знаю только, что человек, которого я очень любила, был убит. И убийца стрелял в меня.
     - Человек, которого ты любила? - В сердце Дрю шевельнулась ревность, чувство прежде незнакомое и очень неприятное.
     - Кто это?
     - Родственник.
     - А точнее, - процедил Дрю, - твой отец-банкир, решивший тебя продать в уплату за свои долги. Или друг, который пострадал, когда хотел тебе помочь.
     Дрю вдруг понял причину своей злости: Габриэль: ему стала чересчур близка, потому-то каждая ложь ее - точно нож в сердце.
     Он резко отодвинулся, застегнул рубашку, надел штаны. И швырнул Габриэль ее одежду, не обращая внимания на боль в ее глазах.
     - Дрю?
     - Одевайся, - холодно ответил он, отвернулся и пошел к коням. И даже зажмурился, терзаясь острым сожалением. Нет, он должен освободиться, забыть эту женщину! Но как это сделать, если она задела его сердце, чего прежде не удавалось никому? И как можно любить женщину, которой не веришь?
     Мысленно он помимо воли услышал голос отца:
     "Твоя мать была шлюхой. Ты не мой сын. Ты это хотел узнать?"
     Нет, он не хотел этого знать - просто понимал, что знать надо. Только лучше бы это знание пришло потом, ко взрослому мужчине, а не к одинокому несчастному мальчугану, который никак не мог уразуметь, почему его так ненавидят. Узнав причину, он уже потерял способность верить. И пришел к убеждению, что вообще не достоин чьей-то любви.
     На вот он побывал на небесах - и только затем, чтобы оказаться низвергнутым в преисподнюю.
     Он обернулся. Габриэль одевалась. Короткие волосы, растрепавшиеся в страстных объятиях, припухшие от поцелуев губы... В глазах ее стыла мольба, но держалась она прямо и гордо.
     - Я никогда об этом не пожалею, - повторила она с вызовом.
     Дрю до боли хотелось обнять ее, нашептывать сотню ласковых слов, снова слиться с ней в упоительном ритме страсти. Более того, он знал, что Габриэль с радостью откликнулась бы на его зов.
     Но он ей не доверял.
     - А я уже жалею, - с горечью ответил Дрю. - Едем.
     Вскочив на лошадь, он поскакал прочь и даже не оглянулся. Пусть себе едет одна и глотает пыль из-под копыт его лошади.
***
     Габриэль понимала, что совершила ошибку. Она понимала это с самого начала, но не представляла всех ее ужасных последствий. До тех пор, пока не увидела во взгляде Дрю опустошенность, боль и отчаяние. Этот взгляд отвергал ее бесповоротно.
     Ей хотелось рассказать ему все. Всю правду. Но разве она смеет? Она же знает, с какой любовью и заботой Дрю относится к Кингсли. Как же она могла сказать, что его друг - убийца? Разве можно заставить его выбирать между нею и другом? А что, если бы он выбрал Кингсли?
     Тогда бы она просто умерла.
     Но как же ей больно вот сейчас, сию минуту! Хуже, наверное, и быть не может. И, в конечном счете, что лучше? Чтобы Дрю предпочел ей Кингсли - или чтобы уехал прочь, даже не оглянувшись?
     Габриэль все еще помнила жар его тела, силу его рук, нежность поцелуев. И смутно сознавала, что горячие слезы текут по ее щекам.
     Что же она наделала?

12.

     На следующее утро Габриэль, подпрыгивая на сиденье хозяйственного фургона, изо всех сил высматривала, не появились ли где индейцы. Ей казалось, что перед ней лежит совершенно безжизненная равнина. Прерия - это бескрайняя, выжженная солнцем земля, кое-где поросшая редким кустарником и отмеченная редкой россыпью камней, этот унылый ландшафт вполне соответствовал ее мрачному настроению.
     Она провела беспокойную ночь. Может быть, рассказать обо всем Дрю? Может быть, доверить ему, его чутью и врожденной порядочности свою жизнь? Да, Габриэль хотелось открыться ему... Но что, если Дрю ей не поверит? Что, если ей придется оставить перегон и она никогда не узнает всей правды о Кингсли? И, что еще хуже, если она расскажет обо всем Дрю, не поставит ли она тем самым и его в опасное положение?
     Фургон подпрыгнул на камне, который Габриэль не заметила, - и девушка едва удержалась на сиденье. Нет, надо быть повнимательнее, подумала она и, крепче сжав поводья, тяжело вздохнула.
     Готовя завтрак, она из разговора двух погонщиков узнала о Кингсли кое-что новое. Оказывается, он создал свое ранчо "Круг-К" двадцать пять лет назад, располагая достаточной суммой.
     Двадцать пять лет назад. Именно тогда отец переехал из Техаса на Восток, тоже с некой суммой, а также - тайной, которая со временем стала причиной его смерти. Невозможно, чтобы это было случайное совпадение, но какую пользу Габриэль могла извлечь из этой новости? Это не доказательство, а только подтверждение ее собственных подозрений, не более того.
     День тянулся еле-еле, и немало часов Габриэль провела, глядя вслед первому фургону, в котором ехал раненый Кингсли. И о Джеде она думала, потому что стала ощущать к нему своеобразное уважение, даже нежность.
     Опять он сегодня утром плохо себя чувствовал - ревматизм, говорит, разыгрался. Повар передал ей большую часть своих обязанностей, в том числе и выпечку хлеба, и уже одно это говорило о том, как он плох. Хлеб и пироги были предметом его особой гордости. Он близко не подпускал Гэйба к выпечке, но она, конечно, наблюдала за тем, как он все делает, и многому научилась. Хлеб у нее получался не таким пышным, как у старого повара, но был вполне съедобен. Ей можно было этим гордиться, хотя бы испытывать удовлетворение, однако Габриэль чувствовала себя очень несчастной. О чем бы она ни начинала думать, мысли ее все равно возвращались к Дрю и к его взгляду - отвергающему, холодному, безжалостному.
     И весь долгий жаркий день этот взгляд преследовал ее неотступно.
***
     Каждый толчок фургона причинял Керби нестерпимую боль, но его куда сильнее беспокоило самочувствие Джеда. Лежа на жесткой, словно камень, койке и стараясь не свалиться с нее при каждом толчке, он думал о старике. Вряд ли Джеда мучает только ревматизм. Старик неподвижно, как будто одеревенев, сидит на козлах и правит упряжкой мулов почти машинально и молча, без обычной, весьма живописной брани. То, что он не ворчит, верный признак неблагополучия.
     Проклятье, все на этом перегоне идет кувырком! Сначала паническое бегство стада, смерть Хуана, увечье Туза. Потом засада. Задержки по дороге. В это утро, подумал Керби, даже Камерон молчалив и угрюм. Это дьявол не дремлет и во всем вредит.
     Повернувшись на бок в тщетной надежде устроиться поудобнее, Керби глубоко вздохнул. Пора бы Дэмиену возвратиться из разведки. Он вчера уехал до наступления сумерек и должен уже вернуться. Возможно, не самое умное - посылать на разведку племянника, но у него почти не было выбора. Кто-то же должен был это делать, а кроме Дэмиена, никто не знал здешних краев.
     Опять глубоко вздохнув, Керби окликнул повара:
     - Джед, старина!
     - Ну?
     - Ты в порядке?
     - Стар становлюсь, вот и весь сказ.
     - А этот... парень?
     - Он справляется. Лучше, чем я ожидал.
     Керби помолчал, обдумывая ответ. Большей похвалы от Джеда не дождешься, но мальчишка действительно справляется. Однако может быть, Джед так говорит потому, что ему самому с каждым днем становится все труднее исполнять свои обязанности?
     И Керби вспомнил, что в тридцати милях к северу есть фактория, а там имеется врач. Надо будет обязательно показать старика доктору.
     И, глядя в спину повара, Керби прибавил:
     - А немало перегонов мы с тобой вместе пережили, а, Джед?
     - Угу.
     - Тяжелее они стали или мы с тобой постарели?
     - Наверное, тебе уже надо передать дело племянникам.
     - Ты думаешь, они готовы к этому?
     Джед промолчал.
     - Я тоже сомневаюсь, - вздохнул Керби.
     - А как ты полагаешь насчет Камерона? - спросил он.
     - Насчет шотландца?
     - Да.
     - Понятия не имею, зачем он здесь ошивается. Никакой он не погонщик.
     - Нет, но он быстро учится коровьему делу.
     Джед покачал седой головой:
     - Он бродяга. Не может усидеть на месте. Чуть что - сразу уезжает.
     - Ты хочешь сказать, что не доверяешь ему?
     - Ничего такого я сказать не хочу, - пробурчал Джед. - Он спас Туза. Это факт. Просто говорю, что он бродяга.
     - Как ты сам.
     - Каким я когда-то был, - поправил Джед. Через минуту-две старик проворчал:
     - Не хотел говорить тебе раньше, но у меня судороги в ноге. Сильнее, чем обычно.
     Керби оцепенел. Он знал Джеда лет двадцать, а то и больше. И почти все это время старик исправно работал. Он, правда, иногда исчезал на год, а то и на два, но всегда возвращался.
     - Ноги у меня беспокойные такие, - объяснял он. Поэтому и в шотландце распознал, очевидно, родственную душу.
     - Покажу тебя врачу в фактории Хэйли, - сказал Керби.
     И когда Джед ничего на это не возразил, у Керби сжалось сердце. Он вытянулся на койке, закрыл глаза и отдался во власть беспокойных мыслей. О Джеде, и о том, почему до сих пор не вернулся Дэмиен, и как бы успеть вовремя в Абилену без дальнейших проволочек и несчастных случаев. Но больше всего тревожила Керби мысль о том, что на него охотятся, что кто-то выжидает случая, подстерегает, чтобы его убить.
     Есть три человека, которые на это способны. Их имена ему известны. Он вспомнил этих людей, а заодно - себя самого в те времена, когда знал их. И беспокойство мучило его весь этот долгий, знойный, исполненный боли день.
***
     Дрю направил лошадь к отбившейся корове и без особых затруднений вернул ее в стадо. Он не возражал бы и еще против подобной выходки своих подопечных. Все, что угодно, черт побери, только бы не думать о Габриэль!
     Из-за угрозы нападения индейцев фургоны теперь шли один за другим, не опережая стадо на несколько миль, поэтому он мог видеть заднюю стенку хозяйственного фургона, подпрыгивающего на старых выбоинах и рытвинах. Если же ехать с левой стороны - увидишь саму Габриэль. "Не смей о ней думать. Думай о чем-нибудь еще. О своем будущем ранчо. О Бене и Элизабет. О ком угодно, только не о Габриэль!"
     И Дрю стал думать об индейцах - правда, он не: так уж много о них знал. Он встречал их иногда в городах, обычно пеших, слышал рассказы о том, как они великолепно ездят верхом, а также об их жестокости и варварском обращении с пленниками. Словом, Дрю слышал о них достаточно, чтобы захотеть узнать побольше о диких жителях прерий. Шотландская кровь будила в нем сочувствие к народу, который отчаянно боролся за свою свободу и независимость. Так несколько веков назад боролся против англичан его собственный народ. И тоже был распят и утоплен в крови.
     Поглощенный мрачными раздумьями - которые все же не были так тяжелы, как мысли о женщине, правящей хозяйственным фургоном, - Дрю увидел, как к стаду подъехал Дэмиен.
     Он пришпорил коня и помчался навстречу, недоумевая, почему парень так надолго пропал. Дрю знал, что Керби чертовски беспокоится о племяннике.
     - Впереди встретил небольшой кавалерийский отряд, - объяснил Дэмиен, - и лейтенант сказал, что мятежники из племени киова бежали из резервации вместе с семьями. Они к северу от нас. Бежали также индейцы из племени юта. Эти два племени смертельно враждуют между собой. И обоим племенам нужно съестное.
     Дрю хмуро пробормотал:
     - Только этого нам не хватало - угодить в пекло индейской междоусобицы.
     Дэмиен задумался на минуту, а потом добавил:
     - Дядя Керби говорит, что ты хорошо стреляешь. Поезжай тогда с фургонами.
     И, не дожидаясь ответа, Дэмиен поскакал предупредить других погонщиков.
     Дрю дал коню шпоры и помчался к главному фургону. Доскакав, он придержал коня и поравнялся с Джедом. Тот привычно заворчал. Керби, очень бледный, с перевязанной головой, сидел рядом с поваром на козлах с ружьем в руках.
     Он кивком приветствовал Дрю:
     - Дэмиен рассказал тебе, что случилось?
     Дрю тоже кивнул.
     - Нам нельзя потерять фургоны - на индейской территории их ничем не заменить.
     - Да мы и не собираемся их терять, - ответил Дрю.
     - Если увидим индейцев, постараемся договориться с ними, отдадим пару голов скота. Не стреляй первым.
     - Понятно.
     Керби взглянул на него.
     - А ты когда-нибудь стрелял с лошади?
     Дрю покачал головой.
     - Только в тот вечер в бурю, но я тогда просто стрелял, не целясь.
     - Очень трудно попасть в цель на скаку. Подожди, пока цель не приблизится.
     - Насколько близко?
     - Да чтобы рукой можно было дотронуться, - улыбнулся Керби.
     Дрю бросил на него косой взгляд - наверное, Керби шутит?
     Тот изогнул бровь:
     - Ты все еще хочешь заняться коровьим делом?
     - Ну да, - ответил Дрю. - Это так интересно. Ни минуты не скучаешь.
     Керби кивнул:
     - Я рад, что ты с нами. А теперь скачи к хозяйственному фургону и расскажи обо всем мальчишке. Ты успел поучить его стрелять?
     - Один урок дал, - пробормотал Дрю.
     Черта с два - урок! Дрю хотел уже развернуть коня, но остановился, только сейчас обратив внимание на лицо Джеда. Если Керби был бледен, то Джед побагровел... и руки, державшие поводья, заметно дрожали.
     Шотландец снова взглянул на Керби. Глаза их встретились, и Дрю сразу понял, что не только его беспокоит состояние старого повара.
     - Моему коню требуется отдых, - сказал Дрю. - Сейчас поговорю со Шкетом, а потом, пожалуй, немного проедусь с вами.
     Это был, конечно, неуклюжий предлог. Смешно даже. Коня всегда можно было заменить на свежего, в любую минуту. Однако Керби кивнул в знак согласия, а Джед не возражал. Что-то не так, подумал Дрю, их беспокоят не только сбежавшие из резервации индейцы.
     Он повернул коня, подъехал к хозяйственному фургону, к Габриэль.
     Девушка настороженно посмотрела на него из-за полей шляпы с дырой, которую оставила ее же пуля. На лице ее было написано удивление.
     - Военные предупреждают, что к северу от нас собрались в отряд индейцы племен киова и юта. Гляди в оба, а я поеду в главном фургоне с Джедом и мистером Кингсли.
     В ответ она лишь коротко кивнула.
     - Джед неважно выглядит, - продолжал Дрю. Ему было интересно, заметила Габриэль это или нет.
     - Да, он сказал, что ревматизм разыгрался.
     Так, значит, она тоже кое-что заметила, хотя скорее всего верит, что дело только в ревматизме, Дрю все так же ехал рядом. Ему не хотелось покидать Габриэль, но предлога задерживаться тоже не было.
     - И не забудь, чему я тебя учил, - сказал он наконец.
     Девушка повернулась к нему, прямо взглянула ему в лицо, и он увидел в ее взгляде боль и смятение.
     - Я помню абсолютно все, чему ты меня научил.
     Дрю стиснул зубы. Вчера вечером, когда они вернулись в лагерь, он даже не попрощался с ней. Черт побери! Снова и снова он вспоминал, как его обманули, как синеглазая худышка заставила его раскрыться перед ней, пробудила в нем нежность - а затем опять ему соврала!
     - Я говорю о кольте, девушка.
     - Я помню.
     - Не отставай от головного фургона.
     Она кивнула.
     Дрю еще помедлил, а затем поехал вперед. Сняв ружье, он вручил его Керби, затем размотал с седла свое лассо, привязал его к поводьям, а другим концом - к задней луке седла. Потом взял поводья у Джеда, и тот, пробравшись в фургон, лег на свою скамью.
     Керби тихо сказал:
     - Он только что признался, что у него сильные судороги. Придется, наверное, оставить его в фактории Хэйли.
     - Хэйли? - переспросил Дрю.
     - Да, там мы обычно запасаемся провизией. До Хэйли два дня пути, может, и все три, если попадем в неприятную историю. А мы, сдается, все время попадаем в переделки.
     Он немного помолчал и затем спросил:
     - Ну, как там мальчишка?
     Дрю передернул плечами.
     - Да вроде бы индейцы не сильно беспокоят... - и он резко оборвал себя, потому что едва не сказал "ее".
     А может, и надо было сказать? Может, Керби должен знать об этом? Черт возьми, ну конечно же, он должен знать! И все же Дрю был не в состоянии выдать тайну Габриэль.
     - Скажи, а на перегон брали когда-нибудь женщин? - спросил он, стараясь говорить небрежно. Керби бросил на него понимающий взгляд.
     - Одиночество донимает? Там у Хэйли есть несколько видавших виды голубок. Когда прибывают на стоянку погонщики, из-за девиц начинается настоящая драка.
     - Да я просто из любопытства спросил, - пояснил Дрю.
     - Знавал я парней, которые брали с собой жен, но во время перегона чертовски трудно уединиться, так что овчинка выделки не стоит. И зачем она, женщина, вообще нужна во время перегона? Какая от нее польза?
     Дулом ружья он показал вперед.
     - Скоро дойдем до водоема, люди смогут искупаться.
     Дрю прикусил губу и почувствовал себя еще более виноватым перед Керби. Как ему поступить? Предпочесть дружбу? Или узы, связавшие его вчера с женщиной, которая подарила ему свою девственность? Женщиной, которую он, несмотря на все ее обманы и ухищрения, уже полюбил? Помоги ему, господи!
     День все тянулся. Так же бесконечно простиралась вокруг бескрайняя прерия, и, насколько хватало глаз, нигде не мелькали всадники в боевой индейской раскраске. Керби отдыхал в фургоне вместе с Джедом, и Дрю правил упряжкой собственноручно, а у ног его лежали три заряженных ружья.
***
     Еще до вечера они остановились на берегу Уошита-Ривер.
     Дрю отпряг мулов. Джед вылез из фургона и открыл привязанный сзади ящик, где хранились сковородки и