в горы. На скалах, пробиваясь сквозь камни, росли чахлые дубки и тополя, и девушка всегда испытывала к ним благодарность за то, что они мужественно продолжают борьбу за существование. Наверное, где-то здесь О'Брайен нашел ястребенка, потому что над стеной каньона парили ястребы. Интересно, которая из них мать, потерявшая своего птенца, и сожалеет ли она о потере. Эта мысль огорчила ее, разбудив все еще дремавшее внутри сладкое томление.
     Она не могла припомнить такого чудесного рассвета, и все-таки даже в это утро все казалось не правильным и неестественным.
     Молли сразу поднялась на вершину. Соскочив на землю, Ники присела на трухлявое бревно, а кобыла принялась щипать травку. Из-за гор поднимался золотистый нимб рассвета. Еще минута, и солнце, коснувшись вершин, прогонит их сон.
     Она перевела дыхание. Сколько прекрасного скрывается, должно быть, за этими горами. Ники никогда до сих пор не задумывалась о том, как она одинока. Или, может быть, просто не желала себе в этом признаться.
     Появилось солнце, его лучи раскололись об острые края утесов на медные и серебряные пятна. Оглядевшись, девушка заметила, что вдоль стены каньона пробирается всадник. Хотя он был далеко от нее, она его сразу же узнала. В первую очередь по лошади серой масти - серых в Логовище было немного. И по манере всадника держаться в седле. Она издалека наблюдала за ним. Он, казалось, что-то искал. Выход? Но зачем? Он же заплатил целое состояние, чтобы попасть сюда.
     Расставленные на ключевых позициях часовые, вероятно, не видели человека, который двигался вдоль скалы, словно изучая горные породы. Ослепительное сияние утра померкло. Она еще несколько минут наблюдала за ним, а потом он повернулся, и металлическая окантовка его седла сверкнула на солнце. Затем он замер - не потому ли, подумала она, что заметил ее? Очевидно, да, потому что он повернул коня в ее сторону и неторопливым шагом направился к ней.
     Ники раздумывала, не вскочить ли ей на лошадь и не поскакать ли что есть духу обратно в поселок, чтобы не нарушать гармонию утреннего покоя. Она со всей ясностью осознала, что безоружна - она не взяла с собой ни ружья, ни даже маленького пистолета, но ноги у нее словно приросли к земле. Она только смотрела, как все отчетливее вырисовываются на фоне гор очертания его фигуры.
     Ники провела рукой по волосам, пытаясь их пригладить, одновременно осознавая тщетность своей попытки и презирая себя за желание выглядеть лучше. Это же преступник, который к тому же вчера ночью был у женщины легкого поведения. Хотела бы она, чтобы сердце ее не колотилось так сильно.
     Когда он приблизился, она не двинулась с места. Остановив своего серого, он легко соскочил с седла.
     Сняв шляпу, он слегка поклонился, точно так же, как при их первой встрече. Сердце у нее замерло, а затем пустилось вскачь.
     - Мисс Томпсон, - произнес он. - Мое почтение. Я думал, что сегодня утром мне никто, кроме птиц, не встретится.
     Ники с усилием заставила себя заговорить. В голосе ее невольно прозвучало обвинение:
     - Меня удивляет, что вы так рано встали после столь короткого сна.
     - Короткого? - удивился он.
     Ники закусила губу. Ей не хотелось, чтобы он думал, будто она за ним шпионит. Ведь она совершенно случайно выглянула в тот момент в окно.
     - По вечерам все ходят в салун и к Розите.
     - Правда? - спросил он, изобразив голосом легкое удивление.
     Ей захотелось дать ему пощечину. Но вместо этого она продолжала нападать:
     - Что это вы здесь делаете?
     - Я всегда рано встаю. Я осматривался. Хотел попробовать найти гнездо ястреба.
     - Зачем?
     Он поглядел ей прямо в глаза:
     - Чтобы чем-нибудь заняться, мисс Томпсон. А то мне здесь быстро наскучит.
     - Почему?
     Он вопросительно приподнял бровь.
     - Ведь всегда же есть Розита.
     - Вы уже во второй раз о ней говорите.
     - Я видела, как вы вчера туда заходили, - едко произнесла она. Она знала, что это неразумно. Говоря о Розите, она давала ему понять, что это задевает ее за живое. Но слова вырывались, как брызги из кипящего чайника.
     - Наверное, не один я хожу к Розите, - резонно возразил он.
     - Разумеется, нет, - чопорно произнесла она. - Просто мне интересно, почему вы так рано встали. Мой дядя не любит, когда гости пытаются что-то разнюхать.
     Он усмехнулся:
     - Да я ничего не разнюхиваю. Даже если бы я и пытался, у меня бы ничего не получилось.
     - Вы смеетесь надо мной, мистер О'Брайен?
     - Нет, мисс Томпсон, не смеюсь. Я просто пытаюсь оправдаться, а я это редко делаю. - В его голосе слышались жесткие нотки. - Крайне редко.
     Она кусала губы. Его манера вести разговор приводила ее в замешательство. То он был само очарование, а то через мгновение в его голосе слышалась угроза. И все же она чувствовала, что эта угроза к ней не относится. Ники поспешила переменить тему:
     - Я приезжаю сюда каждое утро.
     Он поглядел на восток, где солнце уже ярко освещало вершины гор:
     - Я могу понять, почему. Но это не опасно?
     Она подумала о Янси, а затем о Кейне О'Брайене. Он гораздо более опасен. Потому что правила этой игры были ей неизвестны. Она не умела флиртовать, и поэтому с языка у нее срывались всякие глупости. Ники трепетала при мысли о том, что он может р ней подумать.
     - Я могу за себя постоять, - возразила она.
     - Я это заметил. Но сегодня вы вроде бы не взяли с собой пистолета.
     - Взяла, - солгала она.
     Его глаза блуждали по ее фигуре. Ее словно обожгло изнутри. Не в силах выдержать его взгляда, она, спотыкаясь, отступила, и лицо ее залила краска.
     Он протянул руку, чтобы ее успокоить, и блуждавшая на его лице легкая улыбка сменилась озабоченным выражением:
     - Я не хотел...
     Ники побежала бы прочь, если бы не боялась снова споткнуться. Его рука дотронулась до ее плеча, пальцы в перчатке поднялись к ее щеке, слегка коснувшись ее.
     - Я не причиню вам зла, - тихо сказал он.
     Он отвел руку, и она почувствовала себя так, словно у нее отняли что-то очень важное. Она опустила глаза и увидела, что он снимает перчатку. Его обнаженные пальцы вновь коснулись ее щеки, и у нее дух захватило от внезапного острого чувства близости.
     Раньше до нее никогда не дотрагивались мужские руки. Она не знала, что они могут пробуждать подобные ощущения, что от одного лишь легкого прикосновения кровь может быстрее побежать по жилам, а тело - вспыхнуть, как в лихорадке. Она подняла голову, чтобы взглянуть на него. Его постоянная сардоническая полуулыбка неожиданно сделалась мягче.
     Ники подняла руку и осторожно коснулась неровного шрама.
     - Как это случилось? - шепотом спросила она.
     - Меня ранили штыком во время войны, - ответил он, отворачиваясь.
     Она поежилась, думая, как ему, должно быть, было больно.
     Рука внезапно упала.
     - Я и сам долго не мог к нему привыкнуть, - сказал он, и она вдруг поняла, что он решил, будто шрам вызвал у нее отвращение.
     - Я думаю, что он вас украшает.
     Он усмехнулся:
     - Такого мне никто еще не говорил.
     - Вы получили его в честном бою. Вы должны им гордиться, - выпалила Ники. В его глазах мелькнуло удивление, и она почувствовала себя девчонкой, а не взрослой девушкой. Он опять поднял бровь. Теперь он выглядел как настоящий дьявол. И все же страха она не испытывала.
     - Я с тех пор не сделал ничего, чем мог бы гордиться, мисс Томпсон.
     - Почему? - Глупо было задавать этот вопрос, тем более головорезу с такой скандальной репутацией, как у Дьявола. Но ей хотелось знать.
     - Гордиться нужно совсем не тем, что обычно считают предметом гордости, - сказал он, криво улыбнувшись. - Поверьте мне.
     - Почему вы пошли на войну?
     Перед глазами его внезапно упал занавес.
     - Наверное, мне самому этого никогда не понять, мисс Томпсон.
     - Ники, - поправила она. - Все зовут меня Ники. - Она знала, что не стоит поощрять такое сближение, но ей вдруг показалось, что они могут стать друзьями.
     - Ники?
     - Сокращенное от Николь. - Ники, затаив дыхание, ожидала его реакции. Николь - это имя для леди, а не для женщины, которая носит мужскую одежду и без колебания может всадить пулю в человека.
     Но он не рассмеялся.
     - А как мисс Николь Томпсон оказалась в Логовище? Почему она не замужем или не окружена толпой поклонников?
     Ники прикусила язычок. Она и так уже слишком много сказала. Жизнь ее дяди, так же как жизнь Робина и ее собственная, зависела от образа непогрешимого и непреклонного Ната Томпсона. Она не могла сказать ему, как сильно ей хотелось уехать отсюда и как часто она об этом думала.
     Она пожала плечами:
     - Дядя взял нас после того, как мой отец погиб. Мать умерла годом раньше при рождении Робина. Дядя Нат очень добр к нам.
     По его лицу пробежала какая-то тень. Она появилась и исчезла так быстро, что Ники не успела уловить выражения его лица. Но мускулы на его шее напряглись, и сам он весь как будто окаменел.
     - Вы не думаете, что вам здесь не место, что лучше было бы отправиться домой? - Эти слова прозвучали резко, как выстрел. Они больно ранили ее. Ники отвела взгляд, чтобы он не видел, не понял, как на нее подействовал его резкий тон. Она испытывала смущение, боль... и яростное желание нанести ответный удар.
     - Мой дом здесь, мистер О'Брайен. Мой дом и моя семья. Это вы явились сюда.
     - Я полагаю, что деньги делают мое появление здесь весьма желанным.
     В его глазах внезапно появился холод, от которого мурашки побежали по спине Ники. Как ей могла даже на минуту прийти в голову мысль, что он не такой, как все? Он же просто хамелеон, мужчина, который умеет использовать свое обаяние лучше, чем другие.
     - Не делают. Вы платите за безопасность, вот и все. За возможность продлить свою жизнь. Может, вы забыли, какие здесь правила?
     - Держаться от вас подальше? Это опять вмешательство судьбы. У меня и в мыслях не было, что я могу встретить вас.
     - Или еще кого-нибудь, - едко заметила она. - Интересно, что подумает мой дядя, когда узнает, что вы рыскали у стен каньона?
     - Не думал я, что сменил одну тюрьму на другую, - ответил он, сжав зубы. При этом шрам сделался отчетливее, от всего его облика повеяло опасностью. По его телу пробежала едва уловимая дрожь, будто он безуспешно пытался овладеть собой. - Но я сожалею, что нарушил ваше спокойствие.
     Однако в его тоне не было и тени сожаления. Он рассердился, и она не понимала, почему. У нее ведь было больше причин сердиться. Он и в самом деле нарушил ее покой. Заставил ее проявить к нему интерес, а теперь позволяет себе так с ней разговаривать.
     И что еще хуже, он заставил ее испытать такие ощущения, каких она не знала раньше. Она не хотела их испытывать - только не по отношению к нему, к преступнику. Любовь к преступнику убила ее мать, не позволила ей вызвать доктора, который, возможно, спас бы ее. И ее дядя, несмотря на все удобства, тоже находится здесь как в ссылке. И они с братом тоже.
     Она болезненно стремилась обрести почву под ногами, ждала, когда же кончится этот страх. Страх за дядю, за брата. Ей было страшно уехать из Логовища, единственного хорошо известного ей места на свете, и страшно оставаться здесь и никогда не узнать другой жизни. Раньше она всегда могла прогнать прочь свои страхи, но теперь они все чаще брали над ней верх.
     Ники выпрямилась, вызывающе подняла подбородок и пошла к своей лошади.
     - Я вам помогу, - сказал Кейн О'Брайен.
     Она не хотела, чтобы его руки снова касались ее. Ей не выдержать этого растворяющего ее ощущения, этой сладкой тянущей боли в животе.
     - Нет, - отрезала она и подвела Молли к бревну, на котором сидела, когда заметила его. Встав на бревно, Ники перекинула ногу через спину Молли. Она знала, что выглядит не очень изящно, но в ту минуту было важно другое - как можно быстрее скрыться. Не оглядываясь, она ударила Молли ногами в бока и почувствовала, как Кобыла протестующе дернулась и понесла. Ей как раз и требовалась дикая, безудержная скачка. Склонившись к шее Молли, Ники помчалась по склону холма.
     Первым побуждением Кейна было кинуться за ней вслед, но он тут же заметил, что она прекрасно справляется со своей лошадью. Тогда на смену испугу пришло восхищение. Он никогда раньше не видел, чтобы женщина была такой хорошей наездницей. Она сидела на Молли словно влитая. Он провожал ее глазами, пока она не исчезла из виду, оставив его в полном смятении.
     Не следовало ему к ней прикасаться. Но у нее был такой соблазнительный вид - в глазах горело любопытство, большой рот сложился в легкую удивленную улыбку, солнце покрыло волосы золотистой паутинкой. Это необычнейшее сочетание дерзости и невинности странным образом взволновало его. Когда он коснулся ее, то почувствовал, как она задрожала, и инстинктивно понял, что ни один мужчина никогда раньше до нее не дотрагивался. Она была словно розовый бутон - готовая раскрыться и в то же время хрупкая, ранимая, легко могла погибнуть от безжалостной грубости какого-нибудь негодяя.
     Он тяжело вздохнул, полностью ощущая себя именно таким негодяем. Ее честность и открытость больно ранили его, заставили отдернуть руку от нежной, как лепесток, щеки.
     Мой дядя взял нас, когда отпей, погиб, сказала она. Значит, они с братом оказались здесь не по своей воле. Но почему же она не уедет? Разве ей хорошо здесь живется?
     Не думай о ней. Думай о Дэйви, предостерег его холодный голос разума.
     Еще раз окинув взглядом стены каньона, Кейн сурово сжал челюсти. Пока что даже намека нет на лазейку. Как же он определит местонахождение Логовища, если не сможет выбраться наружу без повязки на глазах.
     Ники. Ники - вот ответ. Она должна знать, где они находятся. Не могла же она провести всю свою жизнь здесь. От мысли использовать ее Кейну становилось тошно. Но у него не было выбора - ведь речь шла о спасении человека, который был ему дороже родного брата.
     Ему не следовало возвращаться домой с войны. Он никогда не мог понять, почему он выжил, когда другие, лучшие, погибли. Пули пролетали мимо него, поражая тех, кто стоял рядом. Штык тоже не попал в цель - в его глотку, а всего лишь распорол ему щеку, и даже в лагере для военнопленных у янки он справился с болезнями, свалившими с ног других. Он уже начал думать, что родился в сорочке, но, когда возвратился в Техас, разбогатевшие во время войны северяне добрались до ранчо Дэйви. Черт, и даже тогда он ничего не имел против жизни в изгнании.
     Он сожалел только о том, что все глубже и глубже втягивал Дэйви в свои преступления.
     Он взобрался в седло. Интересно, расскажет ли Ники Томпсон своему дяде о том, что он здесь что-то вынюхивал. Кейн не удивился бы, узнай он, что Томпсону уже об этом известно. Кейн догадывался, что очень немногое из происходящего в этой долине могло ускользнуть от всевидящего ока Томпсона.
     Нат Томпсон исподлобья глядел на Митча Эверса. После недавнего инцидента с Янси он попросил Митча приглядеть за Ники.
     - Она встречалась с О'Брайеном? - спросил Томпсон, чуть заметно повысив голос.
     Эверс кивнул.
     - Я думаю, эта встреча произошла случайно.
     - Какого черта он там делал верхом на лошади в такое время?
     - Энди говорит, что Дьявол вообще много ездит верхом.
     - Почему же, черт побери, он тогда не остался в бегах, а явился сюда?
     Эверс пожал плечами:
     - Мы его очень хорошо проверили.
     - Ладно. Он несколько месяцев провел в тюрьме. Может, ему просто не сидится на месте. Но, по-моему, надо за ним понаблюдать.
     - Куда бы он ни пошел, за ним будет следовать тень.
     Боль пронзила Ната. Он уже привык к этим неожиданным приступам, но все же не ожидал, что боль будет столь яростной. Он постарался, чтобы ни один мускул не дрогнул на его лице. Он не хотел, чтоб даже Митч знал, как больно бывало ему во время приступов. Через минуту все прошло. Не до конца, но он хотя бы смог выпрямиться.
     - Мне еще кое-что пришло в голову, - сказал он. - Я приглашу его на ужин.
     Он чуть было не улыбнулся в удивленное лицо Эверса. И улыбнулся бы, если бы его снова не начала грызть боль.
     - Вы никогда...
     - Знаю, - перебил Нат. - Но Дьявол - дело особое.
     - Ники...
     Лицо Ната снова омрачило беспокойство.
     - Она раньше ни к кому не проявляла интереса. Черт, мне бы следовало отослать ее отсюда, но еще не все готово. Еще несколько месяцев, всего несколько месяцев.

6.

     Кейн закончил бриться и бросил хмурый взгляд на свое отражение в зеркале, пытаясь разглядеть за привычной маской скрывавшегося там человека. Он не знал, зачем он вообще возится с бритвой, разве что из желания выделиться среди других гостей. Но зачем ему нужно выделяться, он тоже не знал. Он был ничем не лучше самого худшего из них. Уж, во всяком случае, с точки зрения закона.
     Но он, по крайней мере, никогда не убивал ради забавы. И лица убитых неотступно преследовали его. Все его жертвы, кроме одной, носили военную форму, многие были почти что мальчиками, так же, как и он, сражавшимися за свою страну. Он не чувствовал ни враждебности по отношению к ним, ни гордости за совершенные им убийства.
     Он жил здесь уже почти десять дней и познакомился с остальными даже лучше, чем ему хотелось бы. Им явно доставляло удовольствие рассказывать о своем бандитском прошлом. Его тошнило от их хвастовства, но в Логовище было не так уж много развлечений, и оставалось только слушать их россказни. Особенно после того, как, желая избежать встреч с мисс Томпсон, он сократил число прогулок верхом. Точить лясы, ходить в салун и к Розите - таков был обычный перечень здешних развлечений. Он знал, что его считают странным, поскольку последнее заведение он посещал редко. Так что он целыми днями играл в карты, пьянствовал и выслушивал разные истории, надеясь, что его собственное молчание расценивается как уважение к рассказам других, а не нежелание поделиться своими тайнами.
     Но Дэйви никогда надолго не выходил у него из головы. И когда он смотрел в зеркало, ему иногда казалось, что его друг стоит рядом с ним. Дэйви не раз выручал его в детстве, добывая еду и лекарства, чтобы смазать синяки и ссадины от частых побоев. Дэйви даже научил его читать, поскольку отец Кейна не отправил его в школу, считая это пустой тратой времени и денег. Когда после смерти отца Карсоны взяли Кейна к себе, Дэйви помог ему нагнать остальных по всем предметам. Дэйви он был обязан всем, в том числе и самой жизнью.
     Он вспомнил, как выглядело лицо его друга, когда их обоих приговорили к смерти. Искаженное мукой лицо, обращенное к жене и сыну. Кейн никогда не забудет этого взгляда. И никогда не перестанет винить себя за то происшествие, которое вынудило их начать жизнь изгоев.
     Кейн тогда только что вернулся домой с войны после трех месяцев путешествия через всю страну без денег и без лошади. Прежде он мало задумывался о своем будущем, но после трех лет войны и года в плену у него появилась мечта иметь свое ранчо и такую же семью, как у Дэйви. Он остановился у друга, чтобы повидаться с ним, его женой и сыном Алексом, прежде чем отправиться с обозом на север. Там он надеялся заработать денег, чтобы купить небольшое ранчо.
     Алексу, которому было двенадцать лет, не терпелось послушать рассказы о войне, и Кейн рассказал ему несколько историй, убрав из них эпизоды, при воспоминании о которых у него самого кровь стыла в жилах. Кейна теперь не покидало ощущение, что, наслушавшись этих рассказов, Алекс и схватился за винтовку, когда правительственные чиновники явились, чтобы забрать у них землю.
     Раздался стук в дверь, оторвавший Кейна от мыслей о прошлом и возвративший его в настоящее. На пороге, неловко переминаясь с ноги на ногу, стоял Митч Эверс.
     - Нат хочет, чтобы вы пришли сегодня на ужин, - сказал Эверс. - В семь.
     Удивленный, Кейн подозрительно спросил:
     - Для чего?
     Эверс пожал плечами:
     - Я не имею привычки задавать ему подобные вопросы.
     Кейн размышлял так долго, что его молчание мож