щийся каменный пласт, словно пытался читать на стене мелкий шрифт, нанесенный неведомой рукой.
     Риба тоже присмотрелась, но увидела что скалистый слой проходил по стене неровной диагональной полосой.
     На обоих концах пласт казался темнее, очевидно, там он был более крепким.
     Наконец Чанс снова повернулся к Рибе. Она выжидала, но он ничего не говорил. Вместе они направились туда, где тоннель сворачивал влево, круто поднимался и кончался горой, усыпанной булыжниками.
     - Динамит, - наконец пояснил он, глядя на неровные осколки.
     - Откуда ты знаешь?
     - Сам не раз Использовал, - пожал плечами Чанс. - Но, конечно, не таким образом.
     - Каким?
     - Чтобы закрыть вход в шахту.
     - Что ты имеешь в виду?
     Нагнувшись, Чанс поднял обломок гранита. Даже после десятилетий тьмы, на нем отчетливо виднелось пятно, оставленное еще недавно живым лишайником.
     - Это свалилось с поверхности, - пояснил он, показывая на лишайник. - И взгляни на цвет самого гранита. Он побелел под солнцем, ветром и дождями.
     Чанс осмотрел нагромождение осколков, скрепленных темной землей. До солнца совсем недалеко, но в каком направлении идти? И как сдвинуть массивную гранитную плиту?
     - Так близко и так чертовски далеко, - пробормотал он и тихо, но злобно выругался, так что по спине Рибы прошел холодный озноб. После второго долгого осмотра он повернулся и направился вниз по тоннелю, туда, откуда они пришли, ведя за собой Рибу. Она шла медленно, понимая, что удаляется от солнечного света, сиявшего над толщей скал.
     - Готов побиться об заклад, он забросил шахту в 1908 году, когда китайская императрица умерла и розовые турмалины перестали покупать, - спокойно сказал Чанс, словно вовсе не впадал в ярость минуту назад. - Иисусе, как же он должно быть, ненавидел Чайна Куин!
     - Кто?
     - Человек, который зажег спичку, взорвал вход в шахту и ушел навсегда.
     Никто из них больше ничего не сказал до тех пор, пока Чанс не остановился перед той частью тоннеля, которая так заинтересовала его раньше. Сняв перчатки, он осторожно провел кончиками пальцев по стене, как раз над креплением. Риба безмолвно ждала, слишком ошеломленная, чтобы задавать вопросы. Сама мысль о том, что небо и солнце так близко, едва не сводила с ума, но Риба, осознав, что пустые волнения ни к чему не приведут, сосредоточилась на Чансе.
     - Я собираюсь кое-что попробовать, - сказал он наконец, отступив от стены. - Если это не сработает, поедим, отдохнем и потом решим, в каком месте пробивать вход в старом завале.
     Сняв рюкзак и ружье, он отложил их в сторону, прислонил к стене лопату и взял кирку. Потом посмотрел на Рибу и улыбнулся:
     - Еще один поцелуй на удачу?
     Риба молча бросилась в объятия Чанса, изголодавшись по его теплу, по чувству безопасности, всегда охватывающему ее в его руках. Она прижалась к нему, что-то неразборчиво бормоча, ощущая, как он окутывает ее своим телом, вливая силу и мужество, чувствуя на языке соленый вкус его пота, смутно сознавая, что и он, в свою очередь, упивается ее вкусом, ласкает ее с нежностью и голодом, пробудившими в ней желание никогда не покидать его объятия.
     - Если удача будет хотя бы вполовину такой ослепительной, как поцелуй, - прошептал Чанс, сжимая Рибу так крепко, что она не могла дышать, - считай, что мы уже выбрались отсюда.
     Он слегка разжал руки и осмотрелся.
     - Стой примерно в трех метрах выше по тоннелю, - велел Чанс, показывая назад, на гору обломков гранита. - Если крепление не выдержит, не хочу, чтобы ты набрала земли в ботинки, - добавил он, мрачно улыбаясь.
     Риба отошла на пять шагов, повернулась, и стала наблюдать. К ее удивлению, Чанс не подошел к стоявшим в ряд вертикальным подпоркам, а направился к брусьям, нагроможденным у твердой стены. Потом, встав спиной к опорам, он поднял кирку и вонзил ее в беспорядочную груду брусьев. Дерево, хотя и старое, оказалось на удивление крепким. Вопреки ожиданиям Рибы от бревна не отлетело ни единой щепки. Чанс с силой дернул за рукоятку кирки, пытаясь сдвинуть бревно. Толстый кусок дерева, чуть заметно вздрогнул, и с него полетели комья грязи. Чанс снова дернул. Под черной фланелевой сорочкой, натягивая ткань, напряглись мускулы. Еще рывок - и швы на спине разошлись. Зато бревно стронулось на несколько дюймов. Но Чанс упрямо продолжал тянуть снова и снова, вытаскивая тяжелую балку из многолетнего гнезда.
     Всего бревен было семь, и каждое такое же толстое и тяжелое, как первое. Как только одно покачнулось, угрожая сбить с ног Чанса, Риба метнулась вперед и попыталась остановить его. Бревно упрямо ползло вниз. Шесть футов длины, восемь дюймов ширины и, должно быть, немалый вес.
     В конце концов Рибе пришлось подпереть бревно камнем, чтобы удержать его на месте. Но Чанс ничего не замечал, занятый поединком с упрямым креплением; в случайной вспышке нашлемной лампы его глаза сверкнули кованым серебром. В длинной прорехе на спине было видно, как под блестевшей, как смазанный металл, кожей перекатываются мускулы.
     Риба стояла и смотрела, забыв о времени, о страхе, забыв обо всем, кроме Чанса, не в силах отвести от него глаз, завороженная первобытной силой и мощью. И когда Чанс сдвинул с места последнее бревно, стена тоннеля обрушилась. Чанс отпрыгнул в сторону, увлекая за собой Рибу. Они вместе молча наблюдали, как земля осыпается вокруг вертикальных опор, скрывая их едва ли не наполовину.
     - Чанс, - хрипло сказала Риба, чувствуя жар его вспотевшего тела, - вся твоя работа насмарку...
     Он легко коснулся ее щеки губами:
     - Ошибаешься, это сэкономило мне кучу труда.
     Чанс вернулся к почти уничтоженному креплению, осветив лампой провал на том месте, где земля осыпалась между установленными рядом вертикальными подпорками.
     - Выключи свет, - велел он.
     Риба без лишних вопросов щелкнула выключателем. Чанс сделал то же самое. Темнота, бездонная и непроглядная. Чанс снова включил свет, поднял кирку и врубился в стену с такой силой, словно это был первый удар за сегодняшний день, а не сотый. Капли пота скатывались по торсу, падали на землю. Это и тяжелое дыхание были единственными признаками того, как тяжело ему приходилось. Но ритм и сила ударов не менялись. Кирка, пробив грязь и камни, снова вонзалась в дерево. Что-то треснуло. Голубовато-белый луч проник в тоннель.
     - Что это? - удивилась Риба, подходя к нему.
     - Дневной свет, - спокойно пояснил Чанс, хотя голос его звенел веселым торжеством.
     - Но он такой голубой! - недоверчиво пробормотала Риба.
     - Он всегда кажется таким, после того как много времени проведешь в шахте с искусственным освещением.
     Чанс протянул руку между вертикальными подпорками, словно набирая солнечные зайчики в пригоршни.
     - Самый лучший цвет на земле, такой же прекрасный, как сама жизнь.
     Он тихо рассмеялся и начал снимать пояс с инструментами.
     - Как думаешь, сможешь протиснуться сквозь эти брусья, котенок?
     Риба повернулась к нему, едва смея поверить, что они действительно освободились от удушливых объятий Чайна Куин. Выражение глаз Чанса убедило ее. Именно такой серебристо-зеленый цвет они принимали в лучах солнца, когда Чанс смеялся.
     Она выбросила свой пояс на поверхность и проскользнула между двумя подпорками. Чанс выбрал брусья, расстояние между которыми было чуть побольше, и протиснулся в узкую дыру. Риба ждала немного поодаль, У самого выхода, подняв руки, и яркий свет окутывал ее золотистым покрывалом. Услыхав шаги Чанса, она обернулась к нему. Лицо светилось, улыбка была ослепительнее окружавшего ее сияния.
     - Это невероятно, - выдохнула она. - Словно оказываешься в центре огромного бело-голубого алмаза. Все такое совершенное, красочное, живое.
     Поспешно стащив шлем, она тряхнула волосами и, смеясь, протянула руки к нему, словно к солнцу.
     - Живое!
     Чанс подхватил Рибу на руки, высоко поднял, закружил, смеясь вместе с ней, жадно глядя в светло-коричневое сверкание ее глаз, на губы, розовые, как турмалины Палы. Смеющаяся, растрепанная, измазанная грязью и покрытая царапинами... самая прекрасная находка, которую он когда-либо вынес на свет из темного подземелья.
     Нагнувшись, Чанс припал к ней губами, словно жаждущий к источнику, впивая ее сладость и красоту, ощущая, как она тает и плавится в его объятиях, проникая сквозь плоть в самую душу.
     - Выходи за меня, - сказал он почти резко, хотя лицо его казалось одновременно молящим и требовательным. - Выходи за меня, chaton.
     Риба подняла голову: глаза затуманены, губы дрожат от страсти, излучаемой Чансом, как солнце излучает тепло и свет. Тигриный Бог, пылающий в ее объятиях.
     - Да? - выдохнула она. Нет. Она не могла отказать. Не ему. Она не могла отказать ему ни в чем, и меньше всего в этой просьбе. - Наверное, я не смогу жить без тебя.
     Чанс долго смотрел на нее горящими глазами. И только потом поцеловал - с благоговением, вызвавшим непрошеные слезы, переливчатыми капельками повисшие на ее ресницах.
     Она чувствовала себя утонченно-хрупкой, невероятно прекрасной, отданной во власть страсти и надежно защищенной. Ей очень хотелось признаться, как сильно она любит его, но Риба молчала. Потому что не было слов, кроме тех, которые она запрещала себе говорить.
     И разве слова действительно что-то значили? Они встретились со смертью лицом к лицу, и обычно текущее время превратилось в пыль, которую унес зловещий ветер, оставив лишь действительно надежные, исполненные значения вещи. Риба знала, что Чанс - мужественный, безжалостный, нежный, сдержанный, резкий, страстный, сильный, опасный - и рискнет жизнью, чтобы защитить ее.
     Он отыскал и высвободил женщину, скрытую в ней, открыл прячущийся под внешним спокойствием источник прекрасного буйства, безумия, которое лишь он мог вызывать к жизни. Чанс хотел ее, как никто и никогда в жизни. И она желала его с такой же силой. Риба любила его, и так ли уж нужны тут слова?
     - Пойдем со мной, моя женщина, - шепнул Чанс, улыбаясь с бесконечной нежностью, чуть касаясь губами ее губ. И, поставив Рибу на ноги, собрал инструменты и сложил их под темной аркой входа в Чайна Куин, оставив при себе только ружье.
     - Я собираюсь показать тебе, что делают старатели, когда выносят что-то особенно ценное и прекрасное на поверхность земли.
     - Куда бы ты ни пошел, я последую за тобой, - улыбнулась Риба, и голос ее был таким же теплым, как улыбка.
     Чанс снял перчатки, протянул руку и повел Рибу к солнцу и голубому небу.
     Начало дня выдалось жарким и ясным, пустынный ветер, пролетающий сквозь горные переходы на восток, нес с собой обещание летней жары. Чанс повел Рибу вокруг гребня горы к мелкой впадине, спускавшейся по склону неровного, усыпанного.камнями холма.
     Овраг был глубже, чем казался на первый взгляд, и не прошло и нескольких минут, как они скрылись в нем.
     Здесь чапараль был ростом с небольшие деревца, душистые ветки отбрасывали на землю изящные, сложные черно-белые узоры.
     - Это единственный ненадежный участок, - предупредил Чанс, вскакивая на отвесный гребень крошащегося гранита.
     Овраг расширился, превратившись в чуть наклонное природное углубление, а затем снова сузился и оборвался в глубокий каменистый каньон. Углубление было маленьким, чуть больше гостиной Рибы. Среди булыжников весело журчал ручеек, превращаясь в крохотную речку, пробиравшуюся по дну несколькими тонкими струйками, пробившими ложе в твердом камне. Между берегами речушки и отвесными стенами оврага росла трава, подрагивая на ветру и переливаясь под солнечными лучами.
     - Здесь прекрасно, - вздохнула Риба. - Как ты нашел это место?
     - По запаху.
     Риба недоверчиво уставилась на Чанса.
     - Здесь почти везде сухо, - пояснил Чанс, - а запах воды и травы - все равно что дорожные вехи на пути. Однако это подземные воды, они с трудом просачиваются на поверхность.
     Заметив ее удивление, Чанс рассмеялся.
     - Я много времени провел в пустынях, разве не помнишь?
     И поцеловав ее в кончик носа, осторожно подтолкнул на мягкую траву.
     - Отдыхай, пока я схожу принесу кое-какие вещи из машины:
     Его пальцы пробрались под волосы, начали осторожно массировать теплую кожу.
     - Сейчас вернусь, - наконец пробормотал Чанс, с трудом вынуждая себя покинуть ее, хотя бы и на несколько минут.
     Риба посмотрела вслед Чансу, исчезающему в затененном овраге, а потом, закрыв глаза, откинулась назад, подняв лицо к солнцу. Она ожидала Чанса без всякого нетерпения, впитывая кожей свет и тепло, чувствуя, как растворяются последние остатки тревоги и страха.
     Лишь через несколько мгновений Риба поняла, как устала и грязна. Мысль о купании манила ее все больше и больше. Но ближайшая ванна была во многих милях отсюда. Пришлось со вздохом отбросить соблазнительные картины льющейся прозрачной воды, смывающей грязь и пот с измученного тяжелым трудом тела. Риба вслушивалась в шорох веток, шепот ветра, звон ручья - в безмятежные и мирные звуки, говорившие о мире и покое.
     Еще до того как раздались шаги Чанса, Риба почувствовала его присутствие, и когда его пальцы начали расстегивать ее сорочку, приоткрыла глаза и лениво улыбнулась. Он стоял на коленях рядом с ней, обнаженный по пояс, и мощные мускулы плавно скользили под загорелой кожей.
     - Именно это делают старатели после тяжелого дня? - осведомилась она голосом, слегка хриплым от смеха и желания.
     - Это старая, освященная веками традиция, - заверил он, усмехаясь.
     - И как ты ее назвал бы?
     - Отмывка находки.
     Риба беззвучно засмеялась, глядя в его глаза, пока Чанс продолжал расстегивать красно-коричневую рубашку, купленную для нее им самим.
     - Это чистая правда. Первое, что делает старатель, поднявшись на поверхность, - отмывает найденное, - пояснил Чанс. - Кстати, - вкрадчиво продолжал он, - если это опал, большинство старателей просто слизывают грязь, чтобы увидеть, что под ней.
     Риба неожиданно задохнулась.
     - Если честно, - добавил он, чуть поднимая в улыбке уголки губ, - недаром говорится, что старателя всегда узнаешь по языку.
     - Ты все это придумываешь, - перебила она, разрываемая одновременно неудержимым смехом и кружившим голову желанием.
     Чанс, блестя глазами, улыбнулся ей, продолжая стягивать пропыленную фланелевую сорочку.
     - Каждое слово - чистая правда, - пробормотал он, расстегивая ее лифчик, - такая же истина, как то, что ты прекрасна.
     Нагнувшись, он коснулся влажным языком розового кончика ее груди.
     - Ты очень красива, - хрипло пробормотал он, - такая же розовая, как богатства Палы.
     Черные усы пощекотали нежную кожу, заставив Рибу вновь задохнуться. Его зубы осторожно сомкнулись на маленьком соске. Чанс втянул его во влажный жар рта, даская, пока Риба, вздрогнув, не выкрикнула его имя. Чанс неохотно поднял голову.
     - Я обещал себе подождать, - сказал он почти грубо, - и всегда держу слово. Всегда.
     Его ладонь нежно сжала грудь и скользнула вниз, чтобы расстегнуть ее джинсы.
     - К-какое обещание? - запинаясь, охнула Риба.
     - Что я смою с тебя и с себя все следы этой подлой твари Чайна Куин, прежде чем снова возьму тебя, - жестко сказал Чанс, блестя серебристо-зелеными, как весенняя листва, глазами. - Нам подарили вторую жизнь, котенок, и нужно принять крещение, прежде чем начнем эту новую жизнь.
     Раздев Рибу, он разделся сам и повел ее к озерцу. Вода, бурля, переливалась через камень крохотным водопадом, не выше роста Чанса и не шире руки Рибы. Она вздрогнула от первого ледяного прикосновения, но тут же отдалась вкусу и ощущению прохладной влаги, омывающей разгоряченную кожу. Жесткие и одновременно нежные руки Чанса касались ее тела, оставляя ее такой же чистой и сильной, как любовь к нему.
     - Моя очередь, - сказала она, улыбаясь Чансу и протягивая руку за принесенным из лагеря мылом. Он отдал ей душистый кусочек и ступил под крохотный каскад. Вода переливалась на темном теле миллиардами крохотных брызг. Сначала Риба вымыла его волосы, потом лицо, обводя пальцами контуры чувственных губ, мощную шею, плечи и руки, достаточно сильные, чтобы вырвать ее из мрачной смертельной ловушки и вынести к слепящему свету наверху.
     Риба осторожно повернула Чанса и, увидев на спине длинные кровавые царапины и синяки, затаила дыхание, боясь коснуться его. Она вспомнила то мгновение, когда он сбил ее с ног и закрыл своим телом от камнепада. Кончики пальцев легко, словно травинка, дотронулись до синяка.
     - Очень больно? - спросила она.
     - Только не когда ты меня ласкаешь.
     Риба дрожащими руками смыла грязь и засохшую кровь, но Чанс повернулся к ней с гибкой грацией, явно опровергавшей всякую мысль о боли.
     - Со мной все в порядке, - пробормотал он, приподнимая ее лицо, чтобы поцеловать. - Не нужно так бледнеть.
     - Но ты подвергал себя опасности... чтобы защитить меня.
     - Конечно, - кивнул Чанс, - ведь ты моя женщина. Я всегда буду защищать тебя.
     Слушая бархатисто-хриплый голос, Риба встала на колени перед Чансом, омывая сильные ноги от щиколотки до бедра, наслаждаясь теплом его плоти под покрывалом из мыльной пены и прозрачной воды, и когда ее руки поднялись выше, почувствовала пронизавшую его дрожь.
     Риба продолжала мыть Чанса так же осторожно, как он мыл ее, не чувствуя никакого смущения от этой близости, а только безмерное наслаждение и радость. Да, он ее мужчина, тот, кого она может коснуться, обнять, ласкать без всякой ложной скромности и сдержанности, чувствуя себя водой, солнечным светом и самой жизнью.
     Наклонившись, Чанс подхватил Рибу на руки, поцеловал с жадной настойчивостью, мгновенно возбудившей в ней желание раствориться в нем, растаять, словно мед на солнце. Он почувствовал мгновенную перемену в ней, готовность отдать свой жар и сладость. Бормоча странные певучие фразы, никогда не слышанные ею раньше, он прижал Рибу к телу так, что оба задрожали.
     Чанс молча понес ее прочь от камней и воды, к залитой солнцем лужайке, на которой чуть раньше расстелил соединенные спальные мешки, превратив их в переливчато-черное покрывало, и, осторожно положив на него Рибу, отступил, касаясь ее лишь обжигающим взглядом.
     - Если я возьму тебя сейчас, значит, не отпущу никогда, - почти грубо бросил он. - И неважно, что случится, неважно, что было сказано или не сказано, ты станешь моей навсегда, совсем и окончательно, и никакие обеты и клятвы не смогут связать нас крепче. Ты хочешь этого?
     - А ты будешь точно так же принадлежать мне? - спросила Риба, глядя на него с таким же напряжением, пытаясь отыскать то, что он не мог выразить словами, поскольку твердо верил, что ничего не знает о любви.
     - У меня нет выбора, - прошептал Чанс.
     - Так же, как и у меня, - кивнула Риба, протягивая ему руки. - И я не желаю ничего иного, кроме тебя, Чанс. Только тебя.
     - И ты получишь меня, - пообещал он, опускаясь рядом с ней. - Только меня.
     Он сжал ее в объятиях, притягивая к мускулистому телу, наслаждаясь мягкостью ее душистой плоти. Их губы встретились, словно впервые, в нежном, нетребовательном, легком, как солнечный луч, поцелуе. Кончик его языка скользнул по уголкам ее улыбающегося рта, поддразнивая и щекоча, пока Риба не рассмеялась, приоткрыв для него губы. Язык Чанса ласкал ее влажный рот, безмолвно соблазняя, призывая к любовной игре. Радость этого поцелуя словно молнией пронизала Рибу, и она, тихо застонав, покорилась его ласкам.
     - Да, - прошептал Чанс, нежно покусывая мочку ее уха, шею, плечи, грудь. - Иди ко мне.
     Риба вздрагивала под его прикосновениями, ощущая, как ее тело расцветает от упоительного желания. Груди набухли, словно безмолвно умоляя о поцелуях, и его язык медленно, тщательно обводил каждый затвердевший сосок. Припав губами к розовым маковкам, Чанс стал нежно посасывать их, пока Риба не начала с тихими стонами извиваться под ним. Его рот становился все более жестоким, почти причиняя боль. Жар внутри Рибы рос и рос, пока не стал нестерпимым, свиваясь в огненные зме