ызывала у Кати озноб, несмотря на водку, разгоняющую кровь.
     Катя направилась к морозильнику, открыла его и налила себе еще стакан. Она захлопнула морозильник решительным движением.
     "Еще один, - мысленно произнесла она. - Сегодня я заслужила это удовольствие".
     Она осушила стакан быстро и жадно, как будто оправдывала нарушение установленных ею самой правил о том, сколько водки и когда она может выпить безбоязненно.
     Но какая разница? Катя ощутила горечь. "Я одинока. Я гордо оставляю двери незапертыми, но никому не хватает смелости, чтобы попытаться проникнуть сюда".
     С ощущением беспричинного беспокойства Катя вернулась в спальню. Прозрачные портьеры, прикрывающие раздвижную стеклянную дверь, раздувал ночной ветер.
     Но этот ветер принес новый запах. Запах мужчины.
     Кто-то ждал ее в комнате.
     Едва Катя собралась вскрикнуть, как сильная рука обхватила ее тело пониже груди. Мозолистая ладонь зажала приоткрытый рот. Он прижимал ее гибкое тело к собственному одной рукой, легко удерживая ее, усмехаясь над ее жалким сопротивлением.
     Катя попыталась набрать в легкие побольше воздуха, чтобы закричать, но чужая ладонь по-прежнему закрывала ей рот и нос. Она душила Катю. Железная рука сковала ее грудную клетку, больно стискивала грудь, выжимала из нее жизнь.
     - Знаешь, я мог бы убить тебя, - негромко прошептал ночной гость.
     Катя похолодела. Ее терзали неуверенность, страх... и еще одно чувство, такое же примитивное, как боязнь смерти.
     - Ты знаешь об этом? - хрипло спросил мужчина. Она кивнула.
     - Может, я так и сделаю, - добавил он.
     Его губы касались уха Кати. Он небрежно напряг бицепс, вдавившийся в ее грудь. Силы хватило бы ему, чтобы раздавить ее. Катя содрогнулась.
     Неужели наконец настала та самая минута? Трепет страха и возбуждения пронзил ее. Мужчина медленно втянул воздух носом, словно только что почуял запах тела Кати после купания, ее страха и еще чего-то примитивного, почти животного. Он беззвучно рассмеялся.
     - А может, и не убью, - прошептал он. - В другой раз. Живи, пока будешь послушной.
     Стальная рука разжалась. Катя вздохнула.
     Его ладонь заскользила по прозрачному шелку ночной сорочки, замерев под изгибом ее груди. Он потерся подбородком о нежную кожу за ухом Кати.
     Густая щетина больно кололась - должно быть, он не брился целую неделю. Его дыхание распространяло застарелый перегар водки с оттенком экзотических специй - вероятно, карри или китайского чили.
     Катя приподнялась на цыпочки и вдохнула этот запах. Ее тело дрожало от напряжения, но она не издала ни звука.
     - Ты одна? - спросил мужчина.
     Она кивнула.
     Он не спеша убрал правую руку от ее губ, продолжая удерживать ее рядом с собой левой рукой. Он медлил, в любой миг ожидая ее крика о помощи.
     Но она не закричала.
     - Ты усвоила урок, - заметил он.
     Катя молчала, и он опустил руку, медленно поглаживая кожу в ложбинке между грудей, а затем - вокруг правого соска.
     Кожа на его пальцах была заскорузлой. Мозоли оставляли зацепки на тонком шелке. И оказывали еще более любопытное воздействие.
     Катя ощутила, как ее сосок невольно напрягся.
     Кончики грубых пальцев сомкнулись вокруг него е неожиданной силой. Катя охнула. Он провел ладонью по шелку и вновь сжал сосок.
     - Не трудись кричать, - приглушенно предупредил он. - Я убью всякого, кто войдет сюда. Но первой умрешь ты.
     В этом Катя не сомневалась.
     Рука вновь прошлась по ее груди. Катя услышала еле уловимый шорох металла о ткань. Перед ее лицом появился нож. Нож был острым, с прямым кончиком и глубоким кровостоком вдоль спинки лезвия.
     Лунный свет блеснул на металле, холодном, как застывшая ртуть.
     - Я сделаю все, что ты захочешь, - дрожа, прошептала Катя. - Не надо ранить меня.
     - Конечно, ты сделаешь все, что я захочу. Нож делает женщин на редкость послушными.
     Он ослабил руку на ее груди и провел ладонью по ее упругому животу.
     Катя мгновенно почувствовала, что она свободна, и напружинилась, чтобы рвануться в сторону.
     Но он, как всегда, опередил ее.
     Схватив Катю за обе руки, он завел их за спину и притянул ее к себе. Он удерживал ее, как изящную длиннокрылую птицу.
     Ужасная и вместе с тем возбуждающая беспомощность лишила Катю желания сопротивляться.
     - Ты сделаешь все, что я захочу, - вкрадчиво повторил он, - потому что и сама этого хочешь. Вопрос лишь в одном: когда и где я смогу спрятать нож?
     Катя вновь содрогнулась, не в силах оторвать глаз от блестящего металла.
     Он усмехнулся. Быстрым взмахом руки он провел лезвием по ложбинке между грудей Кати. Кончик ножа поддел правую тонкую бретельку ночной рубашки.
     Катя почувствовала, как шелк сползает с правой груди. Снова блеснул нож. Катя ахнула. Но лезвие коснулось только ткани, а не кожи - по крайней мере на этот раз.
     Ночная рубашка сползла до талии Кати, когда он рывком прижал ее к себе. Она дрожала. С ее губ сорвался сдавленный хриплый стон.
     - Тише, - произнес ночной гость, склоняясь к ее уху. - С тобой еще ничего не случилось.
     Катя робко кивнула.
     Они стояли, словно спаянные друг с другом, он держал в одной руке нож, а другой обнимал Катю за талию. Она чувствовала, как он смотрит на ее соски, и жалела, что не может оставаться холодной. Ее соски набухли и заострились. Он издал отрывистый, короткий смешок. Карающий захват руки смягчился. Головокружение завладело остатками Катиной силы. Ее голова безвольно склонилась набок, она обмякла, прижавшись спиной к нему.
     - Ты считаешь, этого достаточно? - прошептал он. Удерживая руки Кати у нее за спиной, он приложил холодное стальное лезвие к коже между ее грудей. Острый кончик кольнул кожу у основания шеи.
     Катя задохнулась и напряглась, пытаясь отстраниться от ножа.
     - Ты понимаешь, что от тебя требуется? - прошептал он.
     - Да.
     - Я тебе не верю. Иди за мной.
     Катя побрела к постели, бесшумно ступая по шелковистому ковру. Когда она медлила, он подталкивал ее ногой.
     Он тоже был босиком.
     Когда они достигли кровати, единственным звуком, который услышала Катя, стало прерывистое дыхание ее мучителя. Она старалась дышать так же, как он - быстро и часто.
     - Стой смирно, - велел он, отпуская ее руки.
     Ладонь коснулась ее шеи. Загрубевший указательный палец примял тонкие волоски. Катя содрогнулась и прерывисто вздохнула, когда он развязал бархатную ленту. Еще не высохшие волосы волной упали ей на плечи.
     Вжавшись лицом в ее шею, он укусил ее с осторожностью, в которой было больше предостережения, чем ласки.
     - Повернись, - приказал он.
     Катя робко повернулась к нему, не поднимая головы. Она боялась взглянуть ему в лицо, боялась, что на этот раз увидит только убийцу, а не любовника из ее чудесных снов.
     И ночных кошмаров.
     Он был высок. Слишком высок. И чрезмерно силен. Она казалась себе ивой рядом с мощным дубом.
     - Руки, - скомандовал он.
     - Не надо! - прошептала Катя. - Пожалуйста!
     - Руки!
     Катя опустила голову, чтобы скрыть едва заметную торжествующую улыбку. Даже этот мужчина боялся ее.
     Но в отличие от банкиров и гангстеров он овладевал ею.
     Катя медленно протянула руки.
     Нож исчез в ножнах. Быстрым движением он обвил черной бархатной лентой ее запястья. Прежде чем Катя успела вздохнуть, ее руки оказались крепко связаны.
     Триумф и беспомощность окатили Катю, возбуждая ее, как ничто другое.
     - Ложись на постель, - приказал он. - Ты знаешь как.
     Катя медленно легла, стараясь не смотреть на приблизившееся к ней мужское лицо. Шелк холодил ее разгоряченное тело.
     Скользнув по простыням, она опустилась спиной на подушку. Несмотря на то что ее руки были связаны, она положила ладони на светлые волосы холмика внизу живота.
     - Ты этого хочешь? - спросила Катя.
     В ее голосе прозвучала неуместная невинность.
     - Нет, - резко возразил он. - Может, освежить твою память кровью?
     Катя наблюдала, как его рука метнулась к ножу. Едва его пальцы сомкнулись на рукоятке, Катя подняла связанные руки и томно закинула их за голову.
     Только тогда она подняла глаза и взглянула своему мучителю в лицо. Облегчение, ужас и чувственность охватили ее.
     - Вот так, Илья? - спросила она шепотом.
     - Раздвинь ноги пошире.
     Когда Катя повиновалась, Касатонов сорвал свою замызганную грязью рубаху. Его грудь была бледной, гладкой и безволосой, как белый камень под луной. На руках и плечах перекатывались мускулы, кожу покрывали глубокие шрамы.
     Он отшвырнул рубашку. На минуту его рука легла на рукоятку ножа за поясом. Внезапно в лунном свете блеснула сталь.
     - Если ты мне не угодишь, я убью тебя, - предостерег Касатонов. - Впрочем, убить тебя я всегда смогу.
     Катя промолчала: он не лгал. В этом состояла тайна его власти над ней.
     Она никогда не знала, какая смерть - "маленькая" или настоящая - ждет ее в объятиях Ильи Касатонова.
     Он бросил нож у постели, расстегнул пояс и уронил одежду на пол. Пройдя к изголовью кровати, он застыл в лунном свете, озаряющем выпуклые шрамы, которые покрывали большую часть его чресел.
     Катя издала полувздох-полувсхлип. Перевернувшись на бок, она протянула связанные руки и принялась ласкать рубцы так, словно они были средоточием ее счастья.
     Крохотный клочок плоти ожил под ее пальцами - это было все, что осталось от гениталий Касатонова. Ласкающим движением она прижала ладони к прохладным шрамам.
     - Я так соскучилась по тебе! - прошептала она.
     Касатонов ничего не ответил. Он просто стоял, позволяя Кате гладить его рубцы и остатки мужского естества. Он не раз размышлял о том, что было бы, если бы афганские ублюдки оказались менее профессиональными хирургами.
     Или попросту неумелыми.
     Медленно подняв глаза, Касатонов наслаждался ласками опытных рук Кати.
     - А я уже боялась, что не дождусь тебя, - со вздохом призналась Катя.
     - Какая тебе разница? - хриплым от возбуждения голосом спросил он. - Ты же знаешь, что от меня ничего не получишь.
     - Я получу именно то, о чем мечтаю.
     Катя придвинулась ближе и подняла голову, чтобы прикоснуться губами к шрамам на жалком клочке плоти.
     - Нет, не так, - вдруг произнес он.
     Отвернувшись, Касатонов направился к морозильнику, где всегда ждала водка.
     На миг взгляд Кати метнулся к ножу, лежащему у постели.
     "Нет, остановила она себя. - У меня связаны руки, а он слишком силен и стремителен".
     Об этом она узнала в первый же раз, когда Касатонов овладел ею. Об этом напоминали тонкие линии шрамов под волосами на лобке.
     Это был первый оргазм за всю жизнь Кати: удовольствие, вызывающее более сильное привыкание, чем водка, и гораздо более опасное.
     Касатонов вернулся с запотевшей бутылкой. Взглянув на нетронутый нож, он слегка ухмыльнулся и глотнул из бутылки, которая была уже почти пуста, а затем провел ледяным гладким горлышком по Катиной груди.
     Взвизгнув, она вскочила.
     - Свинья! Она же ледяная!
     - Только свинье позволено ложиться в твою постель, чертовка.
     Небрежно удерживая связанные запястья Кати одной рукой, он потер горлышком бутылки ее соски.
     Катя поморщилась от прикосновения ледяного стекла, но не попыталась высвободиться Но когда Касатонов провел бутылкой по ее груди и вниз, к теплому животу, она в предвкушении сжала зубами нижнюю губу.
     - Эта бутылка восхитительна, - негромко пробормотал Касатонов. - Как ты.
     - Что это значит?
     - Она ледяная, гладкая и прозрачная. И, как любое стекло, она в конце концов разобьется. Но до тех пор бутылке можно найти разное применение.
     - Применение? - шепотом отозвалась Катя. Касатонов рассмеялся, поднес горлышко бутылки к губам и допил почти всю водку, кроме одного глотка. Затем, не сводя глаз с Кати, он возобновил исследование ее тела длинным холодным горлышком бутылки.
     Катя затаила дыхание. Холод скользнул по ее животу и остановился там, где начиналась редкая светлая поросль.
     - Да, самое разное применение, - приглушенно повторил Касатонов. - Например, так Тони Ли перевозит шелк.
     - Что? - изумленно воскликнула Катя. Ее любовник всегда был непредсказуемым. Касатонов наклонил бутылку. Ледяная водка образовала маленькую лужицу внизу живота Кати.
     - Его человек привез стеклодува из Бангкока, - продолжал Илья.
     - Из Бангкока... - непонимающе повторила Катя. Больше ей ничего не удалось сказать, пока она наблюдала, как водка стекает по волосам.
     - Этот стеклодув - наркоман, сидящий на героине, который взамен за дневную порцию изготавливает лабораторное оборудование.
     Катя задохнулась и выгнула спину, когда ледяная струйка скатилась между ее ног.
     - Они запечатали шелк в стеклянной капсуле, - добавил Касатонов, наблюдая за ней, - чтобы ткань не испортил тропический воздух.
     Зная, что внимание любовницы полностью сосредоточено между ног, Касатонов отпустил ее руки. Подобно водке, он провел по ее телу холодными губами и всосал с кожи согревающую жидкость. Но на этом он и остановился.
     Содрогнувшись, Катя впитывала прикосновение рта Касатонова. Ей хотелось большего, хотелось новых ласк ледяного стекла, водки и его зубов, пробуждающих ее к жизни.
     - Это была моя идея, - еле слышно выговорила она. - С бутылкой...
     Язык Касатонова блуждал в бледных зарослях волос Кати.
     - Зачем это понадобилось?
     - Шелк нужно сохранить для японца в идеальном состоянии.
     - Из-за него я чуть не дал дуба.
     С этими словами Касатонов вылил остатки водки на бледную поросль волос.
     - Может, потому ты такая влажная? - спросил он. - Тебе понравилось посылать меня на смерть?
     Не дожидаясь ответа, он закрыл губами ее рот, а потом принялся ласкать все тело языком и зубами, пока она не начала извиваться и умолять о блаженстве, которое было для нее недоступно. Язык Касатонова болезненно возбуждал ее, но не утолял жажду.
     Он знал об этом. Он наслаждался ее муками, так похожими на его собственные, с тех пор как моджахеды изувечили его в знак предупреждения и отправили в Россию.
     А потом в его жизни появилась холодная Катя, и он узнал, что при умелом обращении пылать способен даже лед. Но кроме того, он узнал, что он еще может испытать удовлетворение - правда, с трудом.
     Вот почему он не убил ее, когда она пыталась перерезать ему глотку.
     Катя издала хриплый стон, ощущая грубое и порывистое проникновение льда в свою плоть. Об этом она и мечтала, но этого было недостаточно, и они оба это понимали.
     Касатонов просунул голову между ее ног. Он торопливо покусывал складки ее возбужденной плоти, ощущая привкус водки.
     Чувствуя лед внутри, объятая пламенем снаружи, Катя едва не кричала от острой боли. И наслаждения. Она оттолкнула голову Касатонова связанными руками.
     - Довольно! - хрипло выдавила она.
     - Нет. Мне нравится.
     - Это слишком грубо!
     - Бедняжка, - издевательски процедил Касатонов. - Неужели и вправду слишком грубо? Или не слишком?
     Его зубы сжались, дразня чувствительную плоть, пока к привкусу водки не примешался привкус крови. Катя билась и извивалась под ним. Внезапно он почувствовал вкус совсем другой жидкости. Касатонов рассмеялся.
     - Я гожусь только для грубой работы, - сообщил он, поднимая лицо. - Потому ты и цепляешься за меня.
     Он вновь принялся играть с ней и мучить ее, пока Катя не обессилела и не начала задыхаться, умоляя его прекратить. Вскоре он так и сделал, но прежде привел ее в возбуждение еще раз.
     И не стал облегчать ее муки.
     Он невозмутимо подобрал нож и развязал бархатную ленту на запястьях Кати.
     - Как и я, ты тоже годишься только для грубой работы, - процедил он.
     Он подтянулся и тяжело лег на нее, а затем перевернулся на спину, притянув Катю к себе.
     - Для грубой работы... - задыхаясь, повторила Катя. - Это я и задумала для тебя.
     - Ты хочешь сказать - вот это?
     Касатонов рывком приподнял израненные чресла. Его естества хватало лишь на то, чтобы мучить их обоих.
     Катя задохнулась - от боли и наслаждения одновременно.
     - Да! - хрипло воскликнула она. - Но не только.
     Привычным движением Катя изменила позу, припав губами к его плоти и приблизив собственную израненную плоть к губам Касатонова.
     Пальцы Касатонова сжали рукоять ножа. Приближался миг его величайшей беспомощности, и он знал об этом.
     Но не мог его дождаться.
     - Что ты еще задумала? - спросил он.
     - Тебе, наверное, пришлось убить этих ублюдков в Лхасе, - произнесла она, дразня его губами.
     Но она знала, что главное не перестараться. Нож в руке Касатонова был слишком реальной угрозой.
     - Парня из "Риск лимитед"? - сдавленным голосом переспросил Касатонов.
     Чувство триумфа, охватившее Катю, было порождением страха и болезненного наслаждения одновременно. Ничто, кроме ее опытных, опасных губ, не могло вернуть к жизни изувеченное мужское естество ее любовника. А может, ей удавалось только отчасти пробудить его - в этом Катя сомневалась.
     Но одно она знала твердо: подобного вопроса хватит, чтобы Касатонов немедленно прикончил ее.
     - Да, американца, - подтвердила она. - И женщину.
     - Она для нас не опасна.
     Минуту Катя была слишком поглощена своей работой, чтобы ответить. Но когда поняла, что Касатонов готов взорваться, осторожно отстранилась.
     - Нельзя... - как это говорят американцы? - оставлять за собой концов, - объяснила она.
     Касатонов нахмурился, но тут же резко кивнул.
     - Ты права, - отозвался он. - Концы - в воду.
     Катя вознаградила его быстрым посасыванием, вызвавшим укол боли.
     Он вонзился в ее рот и продолжал вонзаться все быстрее и быстрее, пока не задергался, как марионетка на нитях.
     Катя сдержала вздох облегчения. Эту ночь она пережила.
     Но что будет завтра?
     Губы дрожащей от ужаса и предвкушения Кати скользили по покрытому шрамами телу Касатонова, признаваясь в любви единственным доступным ей способом.

Глава 10

Вашингтон. Ноябрь

     "Так решил я, Дэни, а не вы - вот и все. Вы никому и ничем не обязаны. Помните об этом, если вас найдут".
     Садясь в такси, Даниэла Уоррен раздумывала над тем, кому понадобилась ее встреча с Элмером Джонстоном по поводу хранения древних тканей, не тем ли таинственным людям, о которых упомянул Шон?
     Конечно, нет, уже в десятый раз за последние минуты уверяла себя Дэни.
     После нескольких недель в Вашингтоне Дэни стало казаться, что лето в высокогорных пустынях Средней Азии, участие в незаконной торговле древними реликвиями и столкновение со смертью были только сном.
     По правде сказать, временами этот сон беспокоил ее. Особенно когда Дэни вспоминала мужчину с темными волосами, ясными глазами и опасной улыбкой.
     Это всего лишь сон, настойчиво повторяла Дэни. Иногда она даже верила самой себе. Однако воздух округа Колумбия продолжал пробуждать в Дэни воспоминания. Ветер нашептывал ей о тибетских холодах и хижине, затерянной высоко в горах, в пустынной долине, где человек, способный двигаться с грацией воина, некогда медитировал, готовясь стать монахом.
     "Здесь округ Колумбия, а не Тибет, - напомнила себе Дэни. - Взгляни на эти вязы и дубы. В Тибете таких не найдешь".
     Как было указано в вежливой, но загадочной записке от мистера Джонстона, Дэни остановила такси перед новым крылом Национальной галереи искусств. Едва она вышла из машины, как возле ее ног закружились рыжие листья вязов. Вдалеке, перед зданием Капитолия, на фоне серого неба, величественно высились могучие дубы.
     Легкое беспокойство, нараставшее в Дэни со времени получения приглашения, исчезло. Ей нравилась длинная аллея, ведущая к порогу ее второго дома. В любое время года Дэни не переставала радоваться этому городу и жизни.
     Плотный мужчина в сером плаще оторвал взгляд от страницы "Пост", когда Дэни, расплатившись с водителем, свернула к музею. Дэни не знала, как выглядит человек, с которым е