а все сорок - старуха. Она вышла замуж в тринадцать лет и родила первого ребенка еще до того, как ей исполнилось четырнадцать. За девять лет замужества у нее было девять детей, трое из которых умерли.
     Мэг подошла к очагу и налила в чашу теплой воды, потом бросила туда три травинки и несколько щепоток мыла, которое она варила сама. Напевая про себя, Мэг сняла верхнюю тунику с длинными узкими рукавами и погрузила руки в воду.

     Сбрось одежды пыльных дорог
     И храни воду вдали от старых грехов,
     Покрой свое тело одеждой из трав,
     До болезни дотронься здоровой рукой,
     Останови, где должна, пляску смерти,
     Помоги, где можешь, цветку жизни.
     Бог хранит всех между небом и адом,
     Ради него терпишь ты эту муку.
     Аминь.

     Мэг дотронулась до своего золотого нательного крестика. Он принадлежал когда-то ее матери, и Анна хранила его в инкрустированной шкатулке, ожидая свадьбы дочери.
     "Если бы ты была здесь, мама! Твои руки так быстро облегчали боль страждущих.
     Но никто не смог облегчить твою боль".
     Стряхивая оставшиеся на пальцах душистые капли, Мэг натянула на себя ритуальную рубашку. Ее надевали только один раз, при рождении ребенка или у постели больного; после этого рубашка сжигалась под пение рун.
     - Где остальные дети? - тихо спросила Мэг.
     - Самые маленькие - у сестры Адели, а остальные в поле.
     - И никто не остался с Аделью?
     Повитуха пожала плечами:
     - Девочки еще слишком малы, а мальчики нужны для работы в поле. В доме не хватает рук, чтобы за всем следить. Как только полевые работы закончатся, кто-нибудь да выгребет эту грязь и принесет свежего камыша.
     - Это надо сделать сейчас.
     Повитуха поджала губы, но не стала спорить. Она вышла во двор за лопатой.
     Как только Мэг опустилась на колени перед кроватью Адели, та открыла глаза.
     - Миледи, - прошептала она, - я просила их не посылать за вами. Ваш господин будет вне себя от ярости.
     - Это не имеет значения. Как ты себя чувствуешь?
     Пока Адель говорила, Мэг наклонилась к ней поближе и начала осторожно ощупывать нежными руками большой живот.

***

     - Молодец! - сказал Саймон, прислонясь к каменной стене башни и тяжело дыша.
     - Ты тоже, - ответил ему Доминик. - К сожалению. Потому что моя голова гудит, как колокол.
     - А мои ребра визжат, как поросята.
     Доминик со смехом стащил с себя шлем и протянул его подбежавшему оруженосцу. Томас Сильный приказал Эдит открыть еще один бочонок эля. По сигналу Доминика рыцари опять начали тренироваться. Вскоре весь двор наполнили лязганье мечей и щитов и крики разгоряченных воинов.
     Доминик потянулся и движением мускулистых плеч поправил кольчугу. Он взглянул на верхний ярус башни. Все окна были открыты настежь, кроме окна Мэг; тяжелые деревянные ставни не пускали теплые солнечные лучи в ее комнату.
     Саймон проследил за взглядом брата.
     - До каких пор ты собираешься держать жену взаперти? До самой смерти?
     Доминик странно улыбнулся:
     - Я пока не решил. Мне нравится обращаться с ней, как с наложницей в гареме. Оказалось, что это очень приятно - кормить ее с руки. А самому есть из ее рук еще приятнее.
     Саймон испытующе посмотрел на него. Потом он повернулся и, взглянув брату прямо в лицо, взволнованно заговорил:
     - Мари права. Эта ведьма околдовала тебя. Ты совсем не занимаешься любовью со своей женой и не пытаешься делать это с другими женщинами.
     - Я слишком занят. Я приручаю своего соколенка.
     Мужское удовлетворение, явственно прозвучавшее в голосе Доминика, заставило Саймона всплеснуть руками.
     - Я и не надеялся, что ты поймешь. - Доминик взглянул на брата. - Но послушай, что я тебе скажу.
     - Да уж, будь добр! - ухмыльнулся Саймон.
     - Когда мы с женой запираемся ото всех и когда она сидит одна, мне нечего беспокоиться о том, что ее соблазнит этот шотландец с глазами газели и медоточивым языком, который хочет убить меня и овладеть моей женой и моим замком.
     Саймон был явно недоволен.
     - Ты можешь держать ее взаперти, сколько тебе хочется, - сказал он резко. - Но жители замка начинают беспокоиться. Они опасаются за жизнь своей хозяйки и говорят о Дункане из Максвелла.
     - А, дьявол! - взорвался Доминик. - Я не тронул ни одного рыжего волоска с ее головки. Я содержу ее, как охотник своего лучшего сокола.
     - Тогда сделай так, чтобы они увидели ее живой и здоровой. И побыстрее.
     Доминик, прищурившись, посмотрел на брата. Саймон ответил ему таким же взглядом. Он был уверен, что, если с его мнением и не соглашаются, то по крайней мере считаются.
     - Дункан шныряет где-то поблизости? - спросил Доминик после минутного раздумья.
     - Кто-то определенно шныряет, - ответил Саймон. - Собаки нашли в дальнем парке убитого оленя, от него остались только голова и копыта.
     - Это браконьеры.
     - Браконьеры, которые ездят верхом? - в голосе Саймона сквозила ирония. - И они...
     Доминик поднял руку в знак того, чтобы Саймон замолчал. К ним приближалась Эдит с двумя кружками эля. Саймон хотел взять одну из кружек, но она отступила на шаг.
     - Нет, сэр, это для господина. Он выпил очень мало за обедом с женой.
     Эдит, улыбаясь, протянула кружку Доминику.
     - Спасибо, - поблагодарил он вежливо, хотя ему очень не нравились ее водянистые жадные глаза.
     Доминик отпил, поморщился, потом быстро проглотил остальное. Саймон так же быстро покончил со своим элем.
     - Редко случается попробовать такую гадость, - проворчал Доминик, возвращая кружку Эдит. - Фу! Желчь и то вкуснее.
     - Должно быть, бочонок закис, - тоже поморщился Саймон и сплюнул. - Противнее, чем ведьмина зависть.
     - Принести другого? - спросила Эдит, явно желая побыстрее уйти.
     - Мне - нет, - ответил Доминик.
     Саймон тоже с отвращением замотал головой.
     Эдит взяла кружки и торопливо удалилась. Рыцари хотели пить. Их мучила жажда после боя в тяжелых доспехах.
     - Есть свидетельства, - продолжал Саймон, как будто их разговор и не прерывался, - что Дункан и его отряд обосновались в какой-то башне меньше чем в половине дня езды отсюда. Ходят слухи, что они начали строить укрепленную крепость.
     Доминик стоял и смотрел на облака, проплывающие над темными каменными стенами замка.
     - Доминик! - окликнул Саймон.
     - Пока здесь не появятся мои остальные воины, я не справлюсь с Дунканом, - резко произнес Доминик. - У меня людей хватит только для того, чтобы выдержать осаду. Если я выйду из замка из-за кучки оленьих копыт и каких-то слухов, я потеряю и землю, и жизнь.
     Саймон хотел возразить брату, но передумал. Когда дело касалось тактики, он всегда полагался на его опыт.
     - Это тяжело сознавать, - наконец сказал Саймон.
     - Да, - уныло согласился Доминик.
     Он пошел через двор.
     - Куда ты? - поинтересовался Саймон.
     - К моему соколенку. Она смоет с меня эту горечь своей волшебной водой.

***

     Лекарства, которые Мэг дала Адели, были очень сильными и потому весьма опасными, но выбора у нее не было. Если ребенок не родится через час или два, то и он, и мать умрут еще до наступления ночи.
     - Мне очень жаль, - проговорила Мэг безнадежно, - но я не могу дать тебе ничего, кроме успокаивающего. Любое обезболивающее замедлит роды.
     - Пусть... будет больно, - простонала Адель. - Силы... вот все... что я прошу... у тебя... Чтобы он родился!
     Сквозь хрипы и стоны Адели Мэг услышала отдаленный стук лошадиных копыт и крики людей. Схватки повторялись через две-три минуты. Потом путь в Божий мир открылся наконец младенцу, и Мэг уже не отвлекалась. Она не замечала ничего, кроме мук рожающей женщины.
     - Молодец! - хвалила Мэг роженицу. Она почти кричала от возбуждения. - Головка уже вышла! Еще чуть-чуть, отважная женщина! Еще чуть-чуть, и все будет хорошо!
     За спиной Мэг распахнулась дверь. Несмотря на протестующие крики повитухи, Доминик с обнаженным мечом ворвался в дом; острый край лезвия зловеще блестел.
     Его стальные глаза оглядели единственную комнату в доме с быстротой и зоркостью орла, выискивающего жертву, но он скорее услышал, чем увидел Мэг во мраке помещения: глухое позванивание золотых пут выдало ее. Она стояла на коленях перед постелью в своей странной рубашке.
     Доминик разъярился, увидев, что его опасения оправдались. Мэг оставила свой роскошный плен, чтобы прийти к Дункану из Максвелла, который не имел ни земель, ни благородной крови.
     "Именем Господа, ты раскаешься в..."
     Но первый крик ребенка прервал безмолвное проклятие Доминика. Он онемел. Радостное облегчение постепенно вытесняло из его груди гнев, и он даже почувствовал слабость.
     Доминик ощутил вдруг какую-то горечь во рту. Он сглотнул, потом еще, но во рту по-прежнему было сухо, и горький привкус эля не исчезал. Доминик вложил меч в ножны неуверенным движением, которое удивило бы Саймона.
     - Ты подарила Гарри еще одного прекрасного сына, - сказала Мэг Адели, когда закончила чистить рот и ноздри ребенка. - Приложи его к груди, хотя, я думаю, он не будет есть. Малыш устал так же, как и ты.
     - Спасибо, - с трудом вымолвила Адель. - А теперь иди... пока твой господин... не узнал...
     - Ее господин уже узнал, - громко произнес Доминик.
     Изумленный крик Мэг слился с голосом Саймона со двора:
     - Доминик! Все в порядке?
     - Я нашел ее! - ответил ему Доминик через плечо.
     Прежде чем он опять заговорил, Саймон ворвался в комнату с обнаженным мечом.
     - Успокойся, - остановил Доминик. - Мой сокол опустился не на руку Дункана.
     - Почему же она нарушила клятву? Почему она...
     Ответом на все вопросы Саймона был детский крик.
     - Боже мой! - воскликнул Саймон, ловким движением вкладывая меч в ножны. - Это новорожденный ребенок!
     Повитуха вошла в комнату вслед за Саймоном.
     - Нет! Остановитесь! - кричала она, пытаясь защитить Мэг и Адель. - Это чудо! Бедняжка мучилась целых два дня. Только когда я сказала ей, что ребенок умрет до ужина, она разрешила мне послать за госпожой.
     Глаза Доминика сузились в щелочку, и он испытующе посмотрел на Мэг.
     - Это правда? Она долго мучилась?
     Адель тихо застонала.
     - Да, - почти шепотом сказала Мэг, снова повернувшись к Адели. - А теперь уходи, муж, забирай своего брата. Труд бедной женщины еще не окончен - и это женский труд.
     Под враждебным взглядом повитухи Доминик и Саймон покинули дом. Дневной свет больно ударил по глазам Доминика.
     - А, дьявол! - проворчал он, пряча лицо. - Какой яркий свет!
     Саймон странно посмотрел на брата.
     - Ты слишком много выпил. Солнце светит не ярче, чем всегда.
     Доминик зажмурил глаза; головокружение и странная слабость продолжались. Как бы глядя на себя со стороны, он видел, что его силы тают с каждым ударом сердца. Он едва мог сделать один-единственный шаг.
     Доминик споткнулся и чуть не упал.
     - Доминик! - обеспокоенно окликнул его Саймон.
     Доминик опять зашатался и с трудом сохранил равновесие.
     - Страсти Господни, старик, - произнес Саймон потрясенно. - Ты что, совсем пьян?
     - Нет, - голос Доминика едва был слышен.
     Пытаясь разогнать раздражавшую его медлительность мыслей и языка, он яростно потряс головой. Но от этого головокружение только усилилось.
     - Саймон, я...
     В этот раз он не упал только благодаря поддержке брата.
     - Ты можешь идти? - спросил Саймон.
     - Да, - прохрипел в ответ Доминик.
     - Тогда иди! - приказал Саймон. - Давай же!
     Нечеловеческим усилием воли Доминик заставил себя дойти до лошадей, стоявших невдалеке. С помощью Саймона он взобрался на Крестоносца.
     В седле Доминик почувствовал себя так, будто он стоит на палубе корабля, попавшего в шторм. Саймон смотрел на него с возрастающей тревогой. Ослабшие ноги Доминика выскользнули из стремени; он почти лишился чувств. Было ясно, что он не проедет даже нескольких шагов.
     - Держись, Крестоносец! - скомандовал Саймон и взял коня за поводья.
     Он вскочил на лошадь позади брата. Крестоносец запрядал ушами от такой тяжести, но бунтовать не стал. Боевые кони были приучены нести двойную и даже тройную тяжесть - именно так воины вывозили раненых с поля боя в самый разгар битвы. Так Крестоносец спас однажды Саймона. Крестоносец и Доминик.
     - Держись! - сказал Саймон Доминику.
     - Подожди... - невнятно пробормотал Доминик. - Мэг...
     Саймон едва разобрал его слова.
     - Я встречусь с этой ведьмой позже, - ответил он.
     - Нет... верна...
     Не обращая больше внимания на лепет брата, Саймон направился к замку. Боевой конь летел вперед быстрым галопом. Саймон свистнул, и его собственная лошадь поскакала за Крестоносцем.
     - Мэг, - настойчиво простонал Доминик.
     - Нужно сжечь эту ведьму! - проворчал Саймон. - Теперь ты знаешь, зачем она все время ходила в эти проклятые места собирать травы.
     - Мэг?..
     - Да, брат, Мэг. Эта чертова ведьма отравила тебя.
     Саймон пришпорил Крестоносца. Когда они подъехали к замку, Доминик уже погрузился в забытье.

     Глава 17

     - Ты не можешь не пустить меня! - кричала Мэг Саймону. - Он мой муж!
     - Муж, которого ты ненавидишь. Ты сделала все возможное, чтобы убить его.
     - Это не правда!
     Мэг пыталась войти в комнату Доминика, но Саймон стал у нее на пути. На запястьях Мэг злобно пели золотые колокольчики. Саймон схватил ее за руки, больно сжав их коваными рукавицами. Ручка корзины врезалась в ладонь Мэг.
     - Не пытайся меня обмануть, ведьма! - прорычал Саймон со злостью. - Теперь я знаю, для чего ты собирала травы. Ты собирала их для страданий и горя, а не для жизни и радости.
     Глаза Мэг расширились от ужаса.
     - Что ты сказал?
     - Это яд, проклятая ведьма. Ты отравила моего брата!
     - Нет! Никогда! Ты слышишь? Нет!
     - Лги своему любовнику, Дункану из Максвелла. Я не верю тебе, ведьма.
     Мэг почти закричала от боли. Пальцы Саймона сжимали ее руки, как тиски. Она тяжело дышала. Мэг бежала всю дорогу от самого дома Гарри, охваченная внезапным ужасом. Она почувствовала, что случилось что-то страшное.
     - Я был в твоей комнате, - продолжал Саймон. - Я проверил нишу. Яда там нет. Ты взяла его и отравила моего брата.
     - Да, я взяла его, - сказала Мэг. - Мне сообщили, что Адель очень слаба. Я знала, что повитуха дала ей слишком много лекарств от боли и они убили в ней силу. Яд должен был убить слабость.
     Саймон молча смотрел в ясные, взволнованные глаза Мэг. Он хотел было тряхнуть ведьму так, чтобы она под его руками испустила дух. Ярость Саймона сдерживала мысль, что, останься Доминик жив, он никогда не простил бы брату смерти своей жены.
     - Ты хорошо умеешь лгать, - проговорил он наконец сквозь зубы.
     - Я не умею лгать. Спроси любого человека в Блэкторне. Пропусти меня! Я должна помочь Доминику.
     - Только через мой труп.
     Мэг хотела закричать на Саймона, но вовремя сообразила, что ее крик только выведет его из себя. Она несколько раз глубоко вдохнула, успокоившись, и после этого снова начала говорить. Внешнее спокойствие скрывало боль и тревогу, кипевшие у нее внутри.
     - Гарри сказал, что вы так быстро ехали, как будто за вами гнался сам дьявол.
     - Нет, моя милая. Дьявол не гнался за нами, он находился тогда в доме Гарри.
     Мэг сделала вид, что не слышала слов Саймона.
     - Доминик не мог говорить и ехать верхом, - продолжала она. - Ты и Томас Сильный принесли его сюда.
     Саймон молчал.
     - Пожалуйста, - прошептала Мэг, - я умоляю тебя. Я прибежала, почувствовав опасность. Люди сказали мне, что ты сильно ударил его по голове во время поединка.
     - Придержи-ка свой язык, чертова ведьма.
     "Чертова ведьма".
     Теперь Мэг поняла, что Саймон не пропустит ее, как бы она ни просила. Она задрожала от гнева.
     - Почему я должна молчать? - закричала Мэг. - Правда глаза колет? Ты что, хочешь быть наследником после смерти Доминика? Поэтому ты и не хочешь пропустить меня!
     Саймон этого не ожидал. Он был в замешательстве. Мэг быстро вырвалась из его железных рук и продолжала наносить удары:
     - А если так, мой храбрый рыцарь, то послушай, что я тебе скажу. Я не позволю тебе воспользоваться смертью Доминика! Я разнесу Блэкторн вот этими руками! Он не будет твоим!
     - Адова ведьма! - произнес Саймон в ужасе. - Я убью любого за такие слова!
     В ярости Саймон был похож на Доминика! В другое время Мэг уступила бы гневу мужчины, но не теперь. Доминик умирал. Все остальное не имело значения.
     "Адова ведьма".
     Руки Мэг взлетели. Рубашка упала на пол, обнажив красивую белую грудь, на которой сверкал золотой нательный крестик ее матери.
     - Ты думаешь, что ведьмы носят крест Господа нашего на груди? - спросила Мэг Саймона.
     Саймон долго молчал, прежде чем ответить.
     - Нет, - сказал он наконец.
     Он поднял рубашку и набросил ее на плечи Мэг.
     Мэг ждала, но Саймон не двигался.
     - Пропусти меня, Саймон Верный. Попытайся хоть раз помочь Доминику не силой, а умом. Кто может спасти его, кроме меня?
     Саймон молча смотрел в ее красивые зеленые глаза, взгляд которых был так правдив. Воины Блэк-торна называли Мэг ведьмой. Они же рассказывали, как одним прикосновением она вылечивала самые опасные раны.
     Они называли ее "хорошей" ведьмой.
     Крест на ее груди... И умирающий Доминик...
     Никогда еще Саймон так не боялся за брата.
     - Если мой брат умрет, - спокойно проговорил Саймон, - ты умрешь тоже, клянусь Господом!
     - Да будет так! - поклялась Мэг.
     Саймон был удивлен. Он не ожидал, что Мэг так спокойно примет его слова. Храбрости у нее не отнять!
     Саймон отступил от двери. Мэг вбежала и склонилась над Домиником, лежащим на постели. В комнате было жарко натоплено.
     - Он почти не дышит, - прошептала Мэг в отчаянии.
     Она дотронулась до мужа.
     - Боже мой! Он холоден, как лед!
     Наклонясь к Доминику, Мэг втягивала в себя воздух, который он выдыхал.
     Саймон стоял, слушая, как маленькие золотые колокольчики Мэг дрожали и шептали о горе, которое их постигло: их господин умирал.
     Мэг медленно выпрямилась и откинула со лба мешавшие пряди волос. Комнату наполнил золотой звон.
     - Леди! - окликнула из-за двери Эдит. - Я принесла воду и рубашку.
     - Возьми их, - попросила Мэг Саймона, - но не впускай ее сюда. Она любит посплетничать. Если Риверсы узнают, что Доминик умирает...
     Саймон подошел к двери. Он взял у Эдит вещи и закрыл дверь у нее перед носом.
     - Положи их у очага, - сказала Мэг. - А теперь отвернись.
     Мэг сняла старую рубашку и бросила ее в огонь, шепча заклинания. Она положила в чашу мыло и травы и умылась этой водой, напевая про себя. Надев новую рубашку, она повернулась к Саймону.
     - Я готова. Расскажи мне, как все произошло. Подумай хорошенько. Жизнь Доминика висит на волоске. Если я дам ему не то лекарство, он умрет. Если я дам ему нужное лекарство, то он скорее всего тоже умрет.
     Саймон повернулся к Мэг. Он был взволнован. Взволнован не из-за ее слов, а из-за ее слез, которые беззвучно текли по щекам.
     - Мы вышли из дома Гарри. Доминик сказал, что ему больно смотреть на свет. Я удивился.
     Мэг не сводила глаз с губ Саймона, как будто жизнь Доминика зависела от его слов.
     - Потом он зашатался и начал говорить, как пьяный.
     Мэг покачала головой. Доминик не мог быть пьян. Он избегал того, что могло бы ослабить его волю.
     - Он споткнулся. Он бы упал, если бы я не поддержал его. Его глаза были очень странными.
     - Опиши их.
     - Зрачки стали такими большими, что глаза казались черными, как у меня.
     - Он ел что-нибудь? Или пил что-то при тебе?
     - Он пообедал с тобой. Потом мы выпили немного эля.
     Саймон поморщился, вспомнив, как отвратителен был этот эль на вкус.
     - Он был очень горький.
     - Вы пили из одной кружки?
     - Нет.
     - Что было потом?
     - Доминик пошел к тебе. Но комната была п