Гарри, прихрамывая, подошел к громадной двойной двери, ведущей во внешний двор замка, когда мост надо рвом опущен. В массивных бревнах было прорезано отверстие меньшего размера, пропускавшее немного тусклого света в темную каморку. Отворяя перед госпожой дверь, Гарри наклонился вперед и тихо сказал:
     - Сэр Дункан искал вас.
     Мэг поспешно повернулась к привратнику.
     - Он болен?
     - Он? - усмехнулся Гарри. - Да он силен, как дуб. Он спрашивал, здоровы ли вы. Вас не было утром в церкви.
     - Милый Дункан. Он так добр ко мне.
     Гарри откашлялся. Немногие назвали бы Дункана Максвелла добрым. Однако госпожа была колдуньей. Она умела приручать самых диких зверей.
     - Я слышал, что не он один это заметил, - продолжал Гарри. - Норманнский лорд был очень раздражен, не увидев вас.
     - Скажи Дункану, что со мной все в порядке, - произнесла Мэг, выходя из двери.
     - Наверное, вы увидите его раньше меня.
     Мэг покачала головой. Ее расплетшаяся коса мерцала в отблесках огня. Она спешила и последнюю фразу проговорила, оглянувшись через плечо.
     - Мой отец просил, чтобы я не заходила к нему после церкви. Так как Дункан редко оставляет отцовские покои... - Она пожала плечами.
     - Что мне передать лорду Доминику, если он спросит? - поинтересовался Гарри, бросая на свою госпожу хитрый взгляд.
     - Если он спросит - хоть я и сомневаюсь в этом, - скажи ему правду. Ты не видел ни одной богато одетой леди, покидавшей двор сегодня утром.
     Привратник взглянул на простую одежду Мэг и рассмеялся. Потом улыбка исчезла с его лица, и он печально покачал головой:
     - Вы настоящая дочь своей матери, та тоже всегда хотела вырваться из этих каменных стен. Она была как сокол, рвущийся на свободу.
     - И она свободна теперь.
     - Я молюсь, чтобы это было так, госпожа. Господь успокоил ее бедную душу.
     Мэг отвела взгляд от мудрых выцветших синих глаз. В них слишком ясно читалась жалость, которую Гарри испытывал к ней. Она была из рода Глен-друидов - только смерть могла освободить ее, как освободила ее мать.
     Возле пруда рыбак с надеждой смотрел на водную гладь, силясь заметить хоть какое-нибудь движение. В камышах на берегу, неподвижная, как статуя, серая, как привидение, стояла цапля. На зубчатой башне крепости хрипло кричали вороны. Словно отвечая им, садовник бранил своего помощника за то, что тот наступил на молодое нежное растение.
     На секунду ей показалось, что ничто не изменилось, будто Мэг снова была ребенком; почудилось, что мать опять напевает что-то о потерянной любви, а Старая Гвин вышивает руны на тунике Мэг; что высокомерный норманнский рыцарь не вышагивает по крепости, требуя поместий и наследников, заглядывая в будущее, о котором никто ничего не знает.
     Мэг глубоко вздохнула; чистый воздух пробежал холодком по всему ее телу, в голову ударил пьянящий весенний запах. Ее одежды развевались от резких порывов ветра, и Мэг подумала, что весна еще не воцарилась окончательно, не стала полной хозяйкой земли.
     Крик сокола раздался над зеленеющим лугом. Неподалеку кружил ястреб-перепелятник, высматривая свой завтрак. Дня два назад сокол священника тоже парил в вышине. Но жертва, которую он себе выбрал, втрое превосходила его по размерам. И до того, как священник успел вмешаться, птица была жестоко изранена в схватке.
     Внезапно Мэг повернула назад, к сторожке привратника. Ее саженцы могли подождать, а сокол не мог.
     Как будто ожидая ее, Гарри немедленно открыл дверь. Она снова оказалась во дворе. Кот недоуменно взглянул на нее своими зелеными глазами, когда она спустила его на сырые булыжники.
     - Сейчас ты не можешь пойти со мной. Я собираюсь в птичьи клетки, - объяснила она.
     Кот моргнул и начал неторопливо умываться. Всем своим видом он показывал, что и не ожидал, будто его возьмут с собой.
     - Не обижайся, - засмеялась Мэг.
     Как только она появилась возле деревянных домиков, служивших пристанищем для множества охотничьих птиц Блэкторна, сокольничий вышел ей навстречу со вздохом облегчения.
     - Благодарю вас, госпожа, - сказал Вильям, снимая шапку. - Я боялся, что вы будете слишком заняты приготовлениями к свадьбе и не придете навестить больного сокола.
     - Ну что ты, - прервала его Мэг. - Жизнь стала бы такой пресной без этих храбрых маленьких созданий. Где моя перчатка?
     Вильям передал Мэг кожаную перчатку, которую сшил много лет назад для матери Мэг. Дочери она тоже пришлась впору. Кожа была покрыта рубцами - она долгие годы безмолвно сносила острые, как бритва, когти охотничьих птиц.
     Мэг подошла к клетке, где была раненая птица. Ей пришлось немного наклониться, чтобы войти, но внутри она могла стоять в полный рост. Несколько мгновений ее глаза привыкали к полутьме. На шесте в самом темном углу клетки Мэг разглядела нахохлившегося сокола.
     Мэг подошла ближе и протянула вперед руку в перчатке, но птица не пошевелилась. Мэг тихонько свистнула. Сокол переступил с ноги на ногу. И наконец, с трудом взмахивая крыльями, перелетел на руку девушки.
     Мэг подошла к дверце клетки и вынесла птицу на дневной свет. Она увидела, что обычно ясные глаза сокола заволокла болезненная пелена. Перья, прежде переливавшиеся множеством оттенков, от серо-голубого до темно-желтого, потускнели. Сокол неуверенно цеплялся когтями за перчатку.
     - Ах, малыш, - печально прошептала Мэг, - скоро ты взлетишь так высоко, что опустишься на руку ангела. Господь избавит тебя от страданий.
     Мэг осторожно вернула сокола на шест. В течение нескольких долгих минут она что-то насвистывала и бормотала ему. Медленно его затуманенные глаза закрылись. Мэг увидела, что ее шаги не беспокоят птицу, и повернулась, чтобы уйти.
     Когда Мэг вышла из клетки, перед сокольничим стоял Доминик Ле Сабр.
     Увидев суровые серые глаза и лицо с резкими чертами, она споткнулась. Если у других мужчин были длинные бороды или вовсе их не было, у него были коротко подстриженная борода и усы. И ни одна прядь не выбивалась из-под шлема, смягчая и оживляя строгое лицо.
     Высокий, сильный, спокойный, Доминик Ле Сабр полностью захватил внимание Мэг. Так же безошибочно, как она почувствовала дыхание смерти, глядя на сокола, она увидела жестокий самоконтроль этого человека, его неистовую власть над собой. Он не позволял себе никаких человеческих чувств, никаких слабостей, только рассудительность и ледяной расчет.
     Сначала Мэг показалось, что такова сама природа Доминика. Потом она поняла, что под ледяной сдержанностью воина лежит глубоко скрытое страдание. Это открытие было для нее неожиданным и пугающим, как песня лугового жаворонка в тишине ночи.
     "Мой Бог, что же перенес этот человек, что душа в нем почти умерла"?
     За этой мыслью пришла другая, еще более тревожная. Несмотря ни на что, в Доминике чувствовалась дикая мужская сила, которая взывала к чему-то, таящемуся в Мэг, о чем она раньше и не подозревала.
     Что-то внутри нее волновалось и натягивалось звенящей струной, отвечая ему.
     Это пугало и беспокоило Мэг, которая не боялась ничего, даже самых кровожадных диких зверей.
     - Госпожа, - начал Вильям, смущенный ее неподвижностью.
     Мэг жестом прервала его, дав понять, чтобы он не выдавал ее.
     - Добрый вам день, лорд, - сказала она Доминику.
     На глазах у изумленного Вильяма Мэг низко поклонилась, приветствуя Доминика, словно она была простой крестьянкой, а не леди из замка.
     - Маленький сокол священника скоро будет свободен, - тихим голосом сообщила она Вильяму.
     - Ах, - ответил тот, - добрый святой отец будет сильно горевать. Он любил брать его с собой на охоту. Эта птичка да еще хорошая обедня только и поднимали его настроение.
     - Одна из птиц больна? - поинтересовался Доминик.
     - Сокол отца Миллерсона, - объяснил Вильям.
     - Он заболел? - спросил Доминик резко.
     Вильям взглянул на Мэг.
     - Нет, - сказала она хрипло. - Это рана, полученная в бою с диким ястребом, а не чума, которая опустошает клетки и голубятни.
     Мэг снова поклонилась и повернулась, чтобы уйти, но Доминик повелительно остановил ее.
     Ему показалось странным поведение этой молодой женщины, которая появилась из клетки, как пламя из тьмы. Глаза ее были зелены, как изумруды. В этих чудесных глазах можно было прочесть все ее мысли: печаль, что она покидает умирающую птицу, удивление при виде Доминика и... страх? Да, страх.
     Он пугал ее.
     Когда Доминик пристальнее посмотрел не нее, зеленые глаза потемнели, подобно тому как море меняет ввечеру свой цвет. Теперь уже ничто не выдавало ее мыслей.
     "Какая странная девушка".
     Доминик нервно поглаживал усы, рассматривая ее.
     "Эти волосы. Золотые, и рыжие, и красноватые. Они придают ее коже оттенок свежих сливок. Интересно, кому я должен заплатить, чтобы заполучить ее в свою постель? Отцу, брату, дяде?
     Или мужу"...
     Доминик нахмурился. Мысль о том, что она, должно быть, замужем, смутила его. Он вообще не собирался давать этим вассалам, которые и так ненавидят норманнов, предлог отказаться от сделки, к которой принуждал их король Генрих.
     Шотландские таны и мелкопоместные саксонские дворяне могли насиловать хоть всех женщин в округе, не важно, замужних или нет; но если норманн тронет местную женщину против воли ее мужа, то жалоба дойдет до самого Лондона.
     "Замужем ли эта девка? Вот в чем вопрос".
     Однако вместо того, чтобы спросить ее об этом, Доминик заговорил о королевском соколе, подарке Генриха I своему новоиспеченному барону.
     - Как мой сокол? С ним все в порядке?
     - Да, лорд, - поспешно ответил Вильям.
     Но Доминик требовательно смотрел на девушку, ожидая ответа от нее.
     - Он очень силен, - сказала Мэг. И улыбнулась, так как поняла, что Доминик принял ее за простолюдинку. Она забавлялась этой игрой. Желание поближе узнать Темного Рыцаря заставило Мэг остаться, а не убежать, как она хотела вначале.
     - Жизнь бьет в нем ключом, - продолжила Мэг. - Он воздаст сторицей человеку, у которого хватит терпения приручить его.
     Желание, словно копьем, пронзило Доминика, и сила этого желания испугала его. Он ведь уже не мальчишка, чтобы возбуждаться от одной девичьей улыбки и пары игривых слов. Но тело, не слушая предостережений рассудка, кричало о своем.
     - Пойдем со мной, навестим его, - приказал Доминик.
     В его голосе прозвучало жесткое требование. Мэг едва сдержала мгновенно охвативший ее гнев - никто не смел разговаривать с ней таким тоном. Кроме того, в обществе Доминика она ощущала все возрастающую безотчетную тревогу.
     Доминик заметил замешательство и страх Мэг, но был только еще больше заинтригован. Большинство девушек ее положения были бы в восторге от любого знака внимания господина, а странная крестьянка готова была убежать.
     - Первая встреча с человеком всегда бывает решающей, - проговорил Доминик. - Я хочу приручить его, не причиняя ему боли, сделать так, чтобы он не улетал, когда это не нужно.
     - Или невозможно, - пробормотала Мэг сквозь зубы.
     Но Доминик понял ее слова по едва заметному движению губ, и она широко раскрыла глаза от удивления. Он читал мысли людей с той легкостью, с какой крестьянин узнает погоду по приметам или священник читает Библию. Улыбка, которой он наградил ее, была бы воспринята большинством людей как знак примирения. Но настороженная Мэг заметила за ней скрытый расчет.
     - Не бойтесь, - резко произнесла она, - сокол накрыт колпаком. Слепой сокол никуда не улетит. Он нуждается в вашем великодушии.
     - Ты поможешь мне, леди-сокольничий?
     - Я... Мэг.
     - Лорд Доминик Ле Сабр, - представился он.
     - Я так и думала.
     И снова Доминик слегка улыбнулся, наслаждаясь ее непринужденностью и отвагой.
     Мэг попыталась не улыбнуться в ответ - и не смогла. Было невозможно не смягчиться под напором его обаяния. Это развлечение затягивало ее, превращаясь в нечто большее.
     Доминик улыбнулся снова, увидев, что напряжение, сковывавшее Мэг, прошло. Теперь она уже не исчезнет без всякого предупреждения.
     - Тогда пойдем со мной, девица Мэг. Вильям будет охранять твою честь. Или у тебя есть муж, который заботится об этом?
     Сокольничий громко закашлялся. Мэг принялась стучать ему по спине, молясь про себя, чтобы Доминик не догадался, что скрывается за этим кашлем. Сокольничего душил смех, а Мэг хотела продолжить игру. Она подозревала, что с простой девкой ее будущий муж будет откровеннее, чем со своей нежеланной невестой.
     - Ну, Вильям, тебе уже лучше, или мне постучать еще? - и, заботливо склонившись к сокольничему, прошептала:
     - Довольно, Вильям! Если ты не перестанешь, я отправлюсь к клеткам без тебя!
     Сокольничий зажал рот рукой, издавая булькающие звуки.
     - Думаю, нам придется оставить этого парня здесь, - сказал Доминик спокойно. - Оставайся здесь, сокольничий. Твой кашель напугает даже клетку, не то что сокола, который еще не приручен.
     Мэг оглянулась на Доминика. Ее сердце заколотилось, когда она поймала его взгляд. Она поняла, что мужчина в нем берет верх над высокомерным лордом и хладнокровным воином. В глазах был уже не лед, а огонь.
     Он хотел остаться с ней один.
     - Которая клетка? - спросил Доминик.
     - Там, - указала она.
     - Покажи мне дорогу.
     Здравый смысл подсказывал Мэг отказаться. Любопытство заставило ее согласиться. Она могла бы многое узнать о человеке, наблюдая, как он будет приручать сокола.
     Помещение было в три раза больше, чем клетка сокола священника. Отверстие под потолком пропускало свежий воздух и свет. До сокола доходил только воздух, так как его голову покрывал колпак. Он предохранял птицу, чтобы она не обессилела, пытаясь сорваться с кожаного ремешка и вылететь на свободу.
     Маленькие колокольцы зазвонили, когда сокол беспокойно задвигался на шесте, чувствуя присутствие людей в своей клетке. Он расправил мощные крылья и стал вертеть головой из стороны в сторону, настороженно прислушиваясь. Колпак не мешал слышать то, что происходит вокруг.
     Мэг просвистела сложную мелодию, которую она использовала только для этой птицы. Узнав свой зов, птица успокоилась и сложила крылья. Слабый звон колокольцев затих.
     - Она чудесна, - тихо произнес Доминик.
     - Птица для принцев и великих баронов, - согласилась Мэг.
     - Она уже идет на руку?
     - Ко мне - да. Но вообще-то она еще боится людей.
     - Благоразумно, - сказал Доминик. - Сейчас она видит в людях только тех, кто захватил ее в плен, а не партнеров по охоте, какими мы будем потом.
     Услышав голос Доминика, сокол беспокойно зашевелился. Колокольчики на концах пут снова зазвенели. Птица открыла клюв и вновь расправила крылья, словно готовясь к атаке или к обороне.
     Доминик засвистел, в точности повторив за Мэг ее мелодию. Пораженная, она обернулась к нему. Даже сокольничий с трудом мог повторить ее свист. Сокол быстро поднял голову, реагируя на знакомые звуки. Ле Сабр продолжал свистеть. Потом сокол передвинулся к самому краю шеста, а Доминик поднял руку. Когда кожаная перчатка оказалась напротив когтей птицы, та легко шагнула на запястье норманна.
     - Возьми птицу, как ты делала это раньше, - тихо произнес он.
     Мэг нужно было встать очень близко к Доминику, чтобы выполнить это указание. Она колебалась, разрываемая страхом и любопытством, желанием узнать, что она испытает, стоя с ним совсем рядом, чувствуя его запах, слыша его дыхание.
     Колокольцы зазвенели, предупреждая о том, что сокол начинает беспокоиться.
     - Вперед, - пробормотал Доминик. - Птица нервничает, когда ты молчишь.
     Спокойно разговаривая с соколом, расхваливая его силу и красоту, Мэг поглаживала кончиками пальцев голову, грудь, крылья, прохладные лапы птицы, все время тихонько дуя в клюв.
     - Ты, должно быть, лучший сокол в королевстве, - говорила Мэг мягко. - Твои крылья могучи, как штормовой ветер, твои когти быстры, как молния, а смелость больше, чем гром. Ты никогда не откажешься от охоты. Ты будешь поражать добычу неумолимо и безболезненно.
     То, что птица ничего не видела из-под колпака, обострило остальные чувства сокола. С той поры, как он очутился в неволе, единственными отрадными ощущениями для него стали эти звуки, этот запах, легкие, едва ощутимые прикосновения дружественных пальцев. Почувствовав все это вновь, птица почти успокоилась.
     Мэг повернулась к Доминику, в ее глазах был немой вопрос. В ответ он начал поглаживать птицу так же, как она, - и голову, и грудку, и крылья, - и его руки были такими же осторожными и нежными. Движения его были спокойны и неторопливы, как будто ему не требовалось больше ничего - лишь успокоить прекрасного пленника.
     Мэг смотрела, зачарованная. Когда птица беспокойно зашевелилась, почувствовав обдававшее ее незнакомое дыхание, Доминик не выказал ни малейшего раздражения. Он отвел руку, потом снова начал гладить сокола, не переставая свистеть. Так еще и еще раз. Постепенно птица успокоилась, приняв и его тоже.
     И только потом Доминик заговорил с соколом, восхищаясь его чудесным клювом и гордой посадкой головы. Колокольцы снова зазвенели - незнакомый голос пробудил уснувшую тревогу.
     И снова Доминик остался совершенно спокойным. Он просто опять начал все сначала и повторял все действия Мэг до тех пор, пока птица полностью не приняла его прикосновения, голос и запах.
     Мэг облегченно вздохнула. Сияя от удовольствия, она смотрела, как Доминик приручал сокола. Он чудесно прикасался к птице, легко и в то же время решительно. Даже когда он поднес сокола ближе к свету, чтобы получше рассмотреть, тот принял этс безо всякого беспокойства.
     - Вы так хорошо обходитесь с ним, - тихо отметила Мэг.
     - Соколы любят вежливость.
     - А если бы они лучше реагировали на удары?
     - Я бы бил их, - ответил он сухо.
     Воцарилась тишина, пока Мэг оценивала пугающий ответ Доминика. Если бы глубоко внутри него она не ощущала затаенную боль, она решила бы, что перед ней совершенно бессердечный человек.
     - А теперь, Мэг, - прошептал Доминик, - покажи мне, как нежны могут быть твои руки.
     Она послушно подняла руку к крылу. Но Доминик не видел сокола, он смотрел только на изящные руки Мэг, ее полуоткрытые губы, ее грудь, вздымающуюся под открытой туникой. Его ноздри легко вздрагивали, когда он вдыхал аромат душистых трав, исходивший от ее тела.
     Желание могучей волной захлестнуло его. Доминик нахмурился. Воин, который теряет контроль над собой, делает ошибки. Роковые ошибки.
     С легкостью, добытой долгим опытом, он сдержал свое нетерпение. Он не мог угасить желания, которое пробуждала в нем эта девушка, но мог контролировать свои действия.
     - Должно быть, стоит стать пленником, чтобы тебя ласкали с такой нежностью, - сказал он немного погодя. - А своих любовников ты этими нежными пальчиками ласкаешь так же легко, девица Мэг?
     Удивленная, она повернулась к Доминику. Он стоял очень близко и изучал ее с пристальностью сокола. Его глаза блестели откровенным желанием.
     - Я... я не знаю ничего подобного, - ответила Мэг.
     - Неужели твой муж груб?
     - У меня нет мужа.
     - Чудесно, - сказал Доминик, нежно дуя на сокола. - Мне бы не хотелось разлучать тех, кого соединил сам Господь Бог, но я хочу, чтобы ты стала моей возлюбленной. Есть у тебя отец или дядя, которому я должен заплатить?
     Выпрямившись и вскинув голову, Мэг произнесла холодно:
     - Вы слишком высокого мнения о себе, лорд.
     Оскорбленная гордость, явно слышавшаяся в ее голосе, изумила Доминика. Чтобы так говорила простая крестьянка?
     - Откуда такой гнев? - спросил он.
     - По-моему, вы собираетесь жениться завтра утром!
     - Ах, это.
     Доминик повернулся, чтобы посадить сокола обратно на шест.
     - Женитьба нужна для того, чтобы получить земли и наследников, - проговорил он.
     Неожиданно Доминик обернулся и притянул Мэг к себе, желая проверить, как она будет реагировать на решительный натиск. Когда он склонил голову, словно пытаясь поцеловать