атно заклеила ранку.
   Скотти заглянул в коробочку, засопел и выставил вторую руку.
   - Здесь тоже больно?  Бедняжка!  -  Она  чмокнула  маленькую  грязную
ладошку и наклеила второй пластырь на тыльную сторону.
   Он снова заглянул в коробочку, улыбнулся и выставил правую ногу.
   - Боже мой! Ты весь изранен! - воскликнула Фэйт и  наклеила  пластырь
ему на коленку.
   Скотти опять полез смотреть в коробочку, но на этот раз уже ничего  в
ней не увидел. Удовлетворившись, он  убежал  обратно  к  двери,  а  Фэйт
вернулась к кастрюле с картошкой.
   Летом дни были длинные и к половине девятого за окном  лишь  начинали
опускаться сумерки. Но в тот  вечер  Скотти  уже  в  восемь  часов  стал
клевать носом. Фэйт выкупала его в ванночке и  уложила  в  постель.  Она
провела рукой по его волосикам, и сердце  ее  на  мгновение  сжалось  от
боли. Скотти был такой милый малыш... Он и не подозревал о том, что  его
слабое здоровье не позволит ему дожить даже до совершеннолетия.
   В половине десятого она услышала,  как  на  своем  старом  грузовике,
который весь дребезжал, как консервная  банка,  и  оглушительно  стрелял
выхлопами, приехал Эмос. Она отперла дверь, чтобы впустить его.  На  нее
сразу же пахнуло  перегаром  от  виски  и  еще  какой-то  отвратительной
зелено-желтой вонью.
   Он споткнулся на крыльце, но сумел удержать равновесие.
   - Где твоя мать? - пробурчал Эмос недоброжелательным тоном, каким  он
всегда разговаривал с ней, когда бывал  пьян.  А  пьян  он  бывал  почти
постоянно.
   - Она ушла пару часов назад.
   Пошатываясь, он зашагал к столу. Пол  был  неровный,  и  Эмос  просто
каким-то чудом держался на ногах.
   - Сука! - буркнул он. - Ее никогда  не  бывает  дома!  Виляет  сейчас
задницей перед своим богатеньким дружком! А кто мне будет готовить ужин?
- Он говорил, все повышая голос,  и,  наконец,  взревел,  изо  всех  сил
саданув кулаком по столу:
   - Что я жрать-то сегодня буду, интересно?
   - Ужин готов, папа, - тихо проговорила Фэйт, надеясь на  то,  что  он
своим ревом не разбудил Скотти. - Я сейчас дам тебе тарелку.
   - Да не хочу я есть! - рявкнул он.
   Фэйт знала, что он это скажет. Когда он приходил домой пьяным, то ему
нужна была не тарелка, а новая бутылка.
   - Интересно, в этой конуре есть что-нибудь выпить?
   Он с трудом поднялся из-за стола, шатаясь, подошел к  буфету  и  стал
раскрывать все подряд дверцы, захлопывая с треском  каждую  после  того,
как убеждался, что там нет того, что ему было нужно.
   Фэйт быстро проговорила:
   - У ребят в комнате есть бутылка. Я принесу.
   Она не хотела, чтобы Эмос распалялся. А то начнет шуметь  и  ругаться
во весь голос и разбудит Скотти. Уж не говоря о том,  что  его  могло  в
любую минуту вырвать.  Фэйт  юркнула  в  маленькую  темную  комнатку  и,
двигаясь на  ощупь,  подошла  к  койке  Ника.  Пошарив  под  ней  рукой,
наткнулась на холодное  стекло.  Она  быстро  отнесла  бутылку,  которая
оказалась на три четверти пуста,  на  кухню,  стремясь  хоть  как-нибудь
успокоить отца.
   - Вот.
   - Молодец, - буркнул он. Хмурое лицо его на  мгновение  разгладилось.
Он поднес бутылку ко рту. - Ты молодец, Фэйт, не то что эти шлюхи,  твоя
мамаша и сестра.
   - Не говори так  о  них,  -  проговорила  Фэйт,  будучи  не  в  силах
выслушивать все это. Знать - это одно, а слышать, как кто-то  произносит
это вслух, - другое. И потом, если кто и имел право ругать  их,  так  уж
никак не отец. Тем более в таком состоянии.
   - Я буду говорить то, что мне понравится! - рявкнул Эмос. - Ты  лучше
не хами мне! А то ведь я и ремень могу снять...
   - Я и не думала хамить тебе, папа, - по возможности спокойно ответила
Фэйт, но благоразумно отошла от  него  подальше.  Она  знала,  что  отец
ударил бы ее, только если бы мог дотянуться. А на расстоянии он мог лишь
швырнуть в нее чем-нибудь, но у Фэйт была хорошая реакция, и он редко  в
нее попадал.
   - Ничего не скажешь, хороших она мне детей нарожала! - зло усмехаясь,
пробурчал он. - Только с Рассом и Ником я еще могу  как-то  найти  общий
язык. А эти... Джоди - проститутка, как и  ее  мамаша.  Ты  -  хамка.  А
последний вообще дебил! Ничего не скажешь!
   Отвернувшись в сторону, чтобы он не  мог  видеть,  как  по  ее  щекам
катятся слезы, Фэйт опустилась на старый продавленный диванчик  и  стала
складывать белье, которое она выстирала днем. Показывать Эмосу,  что  он
сделал ей больно, было бесполезно. Хуже того! Он  был  зверем,  которому
стоило только почувствовать запах крови, как он тут же стремился  добить
жертву. И чем больше выпивал, тем злее  становился.  Самое  лучшее  было
просто не обращать на него внимания. Как и у всех пьяниц,  его  внимание
легко отвлекалось. К тому же он, так или иначе,  уже  скоро  должен  был
отключиться.
   Фэйт и сама не понимала, почему у нее так горько на душе.  Она  давно
уже перестала что-либо испытывать по отношению к Эмосу. Она уже даже  не
боялась его. Любить же этого человека было решительно не  за  что.  Если
вообще его можно было еще назвать человеком. Все человеческое  он  давно
уже пропил. Может, когда-то он и подавал какие-нибудь надежды.  Но  Фэйт
было совершенно очевидно, что все эти надежды исчезли еще до  того,  как
она появилась на свет. И вообще ей  казалось,  что  он  никогда  не  был
другим. Такие люди,  как  Эмос,  отличаются  тем,  что  всегда  в  своих
собственных проблемах обвиняют других.  Вместо  того,  чтобы  попытаться
как-то исправиться.
   Иногда, в те редкие дни, когда Эмос бывал трезв, Фэйт  могла  понять,
почему ее мать вообще связалась с этим  человеком.  Эмос  был  несколько
выше среднего роста, и у него было жилистое тело, совершенно не склонное
к полноте. Волосы его до сих пор не покрылись сединой, хотя  и  поредели
на макушке. Временами, когда он бывал трезв, его даже можно было назвать
привлекательным мужчиной. Сейчас же, когда он был  пьян,  небрит,  когда
волосы на голове свалялись и торчали в разные стороны, а глаза  налились
кровью и блестели от алкоголя, лицо распухло... Сейчас в  нем,  конечно,
не было ничего привлекательного. Одежда его была в чем-то испачкана,  от
него воняло. И, судя по этому кислому запаху,  его  сегодня  уже  где-то
вы­рвало, а пятна  на  брюках  говорили  о  том,  что  он  даже  мочился
неаккуратно.
   Отец молча прикончил бутылку и в завершение громко рыгнул.
   - Пойду, отолью, - объявил он, с трудом поднимаясь ноги и направляясь
к дверям.
   Фэйт  продолжала  неторопливо  складывать  белье.  Она  не  могла  не
слышать, как он мочится, стоя на крыльце. Утром первым делом надо  будет
протереть крыльцо мокрой тряпкой.
   Шатаясь, Эмос вернулся в дом. Он не застегнул штаны, по крайней  мере
убрал свои причиндалы.
   - Пора на боковую, - сказал он и побрел в спальню.
   Фэйт видела, как он оступился на пороге и едва не упал, лишь в  самую
последнюю секунду успев ухватиться за  дверную  притолоку.  Он  не  стал
раздеваться и рухнул на постель прямо так. Фэйт знала, что,  когда  Рини
вернется домой и обнаружит его в таком виде, увидит,  что  он  лежит  на
постели весь грязный, она поднимет дикий крик и разбудит весь дом.
   Уже через пару минут по комнатам стал разноситься его громкий храп.
   Дождавшись этого, Фэйт сразу же поднялась и ушла в маленькую комнатку
с односкатной крышей, которая была пристроена сбоку  к  их  лачуге.  Это
была их с Джоди комната. Только у Эмоса и Рини  была  довольно  сносная,
настоящая кровать. Дети спали на раскладушках. Фэйт включила  в  комнате
свет - под потолком  болталась  на  проводе  голая  лампочка,  и  быстро
разделась. Затем она достала из-под матраса книжку. Теперь, когда Скотти
заснул и пьяный Эмос отрубился, настало ее время. Часа  два  она  сможет
спокойно почитать, прежде чем кто-нибудь еще заявится домой. Эмос всегда
приходил раньше других. Но, с другой стороны, он и пить начинал раньше.
   С годами Фэйт научилась решительно урывать от  жизни  все  те  редкие
мгновения, в которые она могла отдохнуть и хоть как-то развлечься. Таких
мгновений было на самом деле очень немного,  и  Фэйт  не  пропускала  ни
одного. Она любила книги и читала все, что попадалось  ей  под  руку.  В
том, как сплетались в  художественном  произведении  отдельные  слова  в
связные предложения, виделось ей нечто волшебное. Погружаясь  в  чтение,
она забывала о конуре, в  которой  жила,  и  переносилась  в  совершенно
другой мир, исполненный вдохновения, любви и красоты. Когда она  читала,
то словно превращалась в другого человека и переставала  быть  никчемным
заморышем из дрянной семейки Девлинов.
   Она давно уже перестала брать в  руки  книгу  в  присутствии  отца  и
братьев, потому что они в лучшем случае ее жестоко высмеивали, а когда у
кого-нибудь из них выпадало особенно  дурное  настроение,  у  нее  могли
отнять книгу и швырнуть ее в огонь или в туалет. А потом еще  ржать  над
ее отчаянными попытками спасти ее, как будто  ничего  смешнее  на  свете
быть не может. Рини  просто  ворчала,  что  вместо  того  чтобы  сидеть,
уткнувшись носом в книгу, уж лучше бы Фэйт делала  что-то  по  дому.  Но
она, по крайней мере, не выхватывала книгу у дочери из рук. Джоди  порой
тоже смеялась над увлечением младшей сестры, но как-то  так,  мимоходом.
Она просто не понимала, как это можно  сидеть  и  читать  часами,  когда
вокруг столько удовольствий.
   Эти драгоценные редкие минуты, когда  она  могла  спокойно  почитать,
были словно лучом света в темном царстве ее жизни, если не  считать  тех
дней, когда ей удавалось увидеть Грея. Порой ей казалось,  что  если  не
взять в руки книгу  и  не  прочитать  хоть  несколько  страниц,  то  она
схватится за голову, закричит и уже не  сможет  остановиться.  С  другой
стороны, какую бы гадость ни выкинул отец,  что  бы  ни  сказали  за  ее
спиной люди о ее семье, что бы ни задумали Расс и Ники и как бы  ни  был
слаб бедняжка Скотти, стоило ей раскрыть книгу, как она тут же  забывала
обо всех неприятностях на свете.
   Сегодня у нее выпало  такое  счастливое  время,  и  она  с  жадностью
погрузилась в чтение "Ребекки". Сев на кровать, она вытащила из-под  нее
спрятанную там свечу, зажгла ее, поставила на деревянный ящик справа  от
своей раскладушки, а сама откинулась спиной на  голую  стену.  Света  от
свечи, как ни скуден он был, вполне хватало для того, чтобы  читать,  не
слишком сильно напрягая глаза. "Скоро, - пообещала она себе, -  я  куплю
настоящую настольную лампу, которая будет давать мягкий уютный  свет.  И
подушку, на которую можно будет откидываться".
   Скоро...
   Было уже за  полночь,  когда  она  устала  бороться  с  собой.  Глаза
неудержимо слипались. Ей не хотелось оставлять чтение, но ее клонило  ко
сну,  и  строчки  уже  начинали  плыть  перед  глазами.  Вздохнув,   она
поднялась, сунула книжку обратно под  матрас  и  выключила  свет.  Затем
легла - пружины раскладушки неприятно взвизгнули под тяжестью  ее  тела,
натянула на себя старое одеяло и задула свечу.
   Как назло, в потемках сон не шел. Она беспокойно ворочалась с боку на
бок на узкой раскладушке, поминутно впадая в дрему. На краткие мгновения
в  сознании  оживали  только  что  прочитанные  романтические  сцены  из
книги...
   Ближе к часу домой заявились Расс и Ники.  Спотыкаясь  и  бессовестно
шумя, они поднялись  на  крыльцо.  Вспоминая  выходку  какого-то  своего
приятеля, учиненную сегодня, они  ржали  во  все  горло.  Оба  еще  были
несовершеннолетние, но такое пустячное понятие, как  закон,  переставало
существовать для них, когда им хотелось  что-нибудь  заполучить  вопреки
ему. Им еще не отпускали спиртное в придорожных закусочных и  барах,  но
было много других способов достать себе выпивку, и братья Девлины  знали
их все. Иногда они  воровали  виски,  а  иногда  просто  просили  купить
"бухла"  какого-нибудь  взрослого  дядьку,  давая   ему   деньги,   тоже
украденные где-то. Ни тот ни другой не работал, потому что в  городе  не
было  человека,  который  отважился  бы  их  нанять.  Всем  было  хорошо
известно, что Девлины - отъявленные ворюги.
   - Во дает старик Росс! - орал Ники, хохоча. - Ба-бах!
   Этих непонятных слов вполне хватило пьяному  Рассу  для  того,  чтобы
тоже расхохотаться. Через  минуту  Фэйт,  которая  прислушивалась  к  их
несвязному пьяному бреду, поняла, что речь идет об  одном  их  приятеле,
которого звали Росс, и что этот Росс  испугался,  когда  что-то  куда-то
грохнулось с оглушительным шумом и треском. Братья ржали так, как  будто
ничего смешнее на свете и быть не могло, хотя Фэйт знала, что наутро они
даже не вспомнят об этом.
   Они разбудили-таки Скотти,  и  она  услышала,  как  малыш  недовольно
засопел. Но не заплакал, поэтому она и не стала вставать со своей койки.
Ей очень не хотелось идти к ним в комнату в одной ночной  рубашке  -  от
одной мысли об этом ей становилось страшно, но она пошла бы, если бы они
напугали Скотти и тот заплакал. Ники сказал только:
   - Заткнись и спи.
   И Скотти замолчал.
   Через несколько минут старшие братья тоже  заснули,  и  к  отцовскому
громкому храпу добавился их молодой храп.
   Примерно еще через полчаса  домой  пришла  Джоди.  Она  старалась  не
шуметь и, держа туфли в руках, на цыпочках  пробралась  в  дом.  От  нее
пахло пивом и потными  мужчинами,  и  эта  ужасно  отвратительная  смесь
окрасилась в сознании Фэйт в желто-красно-бурые  тона.  Джоди  не  стала
раздеваться, просто плюхнулась на свою койку и шумно вздохнула.
   - Ты не спишь, Фэйти?  -  спросила  она  через  минуту.  Язык  у  нее
заплетался.
   - Нет.
   - А я думала, спишь. Зря не пошла со мной. Мы классно провели  время.
- Последняя фраза была исполнена чувственности. - Ты даже не знаешь, что
ты пропустила, Фэйти.
   - Раз не знаю, значит, и жалеть нечего, верно? -  отозвалась  Фэйт  и
услышала, как сестра хихикнула.
   Фэйт вновь впала в полудрему, рассеянно  прислушиваясь  к  тому,  что
происходило на улице.  Она  надеялась  услышать,  когда  вернется  мать.
Дважды она стряхивала с себя сон и садилась на кровати, гадая, вернулась
ли Рини и если да, то как ей удалось  не  разбудить  ее?  Оба  раза  она
под­нималась и выглядывала из окна, думая увидеть ее спортивную  машину.
Но ее не было.
   В ту ночь Рини вообще не пришла домой.

Глава 3

   - Папа сегодня не ночевал!
   Моника стояла в столовой у окна, и у нее  было  несчастное  выражение
лица. Грей продолжал как ни в чем не бывало завтракать: ему трудно  было
испортить аппетит. Так вот отчего Моника  поднялась  сегодня  так  рано.
Обычно она спала как минимум до десяти  часов.  И  чем  она  занималась,
интересно, все это время? Отца в окно высматривала? А от него-то,  Грея,
чего она, собственно, ждет? Что он отправит  отца,  когда  тот  все-таки
вернется, в постель без ужина?
   Сколько Грей себя помнил, у отца всегда были  женщины.  Впрочем,  его
связь с Рини Девлин что-то и вправду уж очень затянулась.
   Его матери Ноэль было все равно, где ночует Ги, лишь бы только  не  с
ней. Она просто делала вид, что ничего не происходит. А раз матери  было
наплевать, то и Грею тоже. Все было бы иначе, если  бы  Ноэль  хоть  раз
выразила по этому поводу что-нибудь вроде недовольства, но куда  там!  И
дело было не в том, что она не любила Ги. Грей-то как раз  полагал,  что
мать его по-своему любит. Беда  была  в  том,  что  ей  был  органически
противен  секс,  она  терпеть  не  могла,  когда  до  нее  даже   просто
дотрагивались, хотя и случайно. Так что иметь любовницу - это  был,  как
ни крути, лучший вариант для  Ги.  С  Ноэль  он  держал  себя  неизменно
обходительно и нежно, и, несмотря на то,  что  он  не  особенно  скрывал
своих измен,  о  разводе  не  могло  быть  и  речи.  Отношения,  которые
существовали  между  родителями,  были  освящены  традициями,  но   Грей
наверняка знал, что сам он подобного не допустит, когда ему придет время
жениться. Родителей же их положение, по-видимому, вполне устраивало.
   Моника, однако, была не в состоянии понять это.  Она  возомнила  себя
выразительницей ущемленных интересов Ноэль и вообще относилась к  матери
так, как Грей никогда бы не смог относиться, ибо знал, что Ноэль  отнюдь
не оскорбляют и не унижают любовные шашни мужа. Вместе с  тем  Моника  и
отца обожала, и счастью ее не было предела, когда  тот  обращал  на  нее
внимание. В ее сознании давно сложился  образ  идеальной,  благополучной
семьи, где все тесно привязаны друг к другу,  каждый  помогает  другому,
где родители верны друг другу до гроба. Всю свою жизнь Моника стремилась
к тому, чтобы ее семья соответствовала этому образу.
   - Мама знает? - спокойно спросил  Грей.  Ему  захотелось  добавить  к
этому: "Неужели ты всерьез полагаешь,  что  ей  есть  какое-то  дело  до
этого, даже  если  она  все  знает?"  Но  он  сдержался.  Временами  ему
становилось жалко Монику, он любил ее и никогда нарочно не  причинял  ей
боли.
   Моника покачала головой.
   - Она еще не вставала.
   - Так о чем же тогда беспокоиться? К тому времени, как  она  встанет,
отец уже вернется, и мама решит, что он просто уходил куда-то утром.
   - Он провел эту ночь с ней! - прошипела Моника, резко оборачиваясь  к
брату. Ее темные глаза блестели от стоявших в них слез. - С этой Девлин!
   - Ты этого не можешь знать. А если он просто засиделся за покером?
   Грей знал, что Ги любит покер, но на самом деле  чувствовал,  что  на
сей раз карты ни при чем. Он  хорошо  знал  своего  отца  и  поэтому  не
сомневался в том, что покеру тот предпочел бы  провести  ночь  вместе  с
Рини Девлин или с какой-нибудь другой женщиной, на которую положил глаз.
Если Рини полагала, что он будет сохранять ей верность,  то  она  просто
дура.
   - Ты так думаешь? - спросила Моника. Она была готова поверить  сейчас
в самое невероятное объяснение, лишь бы не думать о самом вероятном.
   Грей пожал плечами.
   - Вполне возможно.
   А про себя подумал: "Так же возможно, как и  то,  что  сейчас  в  дом
может ударить метеорит. Возможно, но маловероятно".
   Он допил кофе и, отодвинув стул, поднялся.
   - Когда он вернется, передай ему,  что  я  уехал  в  Батон-Руж.  Хочу
глянуть на тот дом, о котором мы с ним говорили. Вернусь самое позднее к
трем.
   Поскольку вид у сестры  был  несчастный,  он  обнял  ее  за  плечи  и
притянул к себе. Монику каким-то образом угораздило  появиться  на  этот
свет совершенно лишенной качеств, которыми были  наделены  другие  члены
семьи: решительности и уверенности  в  себе.  Даже  Ноэль,  несмотря  на
равнодушие и холодность, отлично отдавала себе  отчет  в  том,  что  она
хочет и  как  этого  добиться.  Отец,  мать  и  Грей  являлись  сильными
личностями. Моника на их фоне выглядела беспомощной.
   Она на несколько секунд ткнулась лбом ему в плечо. Вот точно  так  же
она поступала в детстве, когда поблизости не было отца,  чтобы  развеять
ее страхи и неприятности. И хотя Грей  был  всего  на  два  года  старше
Моники, он всегда защищал ее, так как с  давних  пор  знал,  что  ей  не
хватает внутреннего стержня.
   - Ну, что мне делать, если он все-таки провел ночь с этой шлюхой?!  -
спросила она несчастным голосом.
   Грей  не  хотел  показывать  поднимавшегося  в  нем  раздражения,  но
нетерпеливые нотки в его голосе все же угадывались:
   - Ничего не надо делать. Это  не  твое  дело.  -  Его  слова  уязвили
Монику. Она отшатнулась от брата и посмотрела на него с упреком.
   - Как ты можешь так говорить?! Я же волнуюсь за него!
   - Я знаю, что ты волнуешься, -  через  силу  смягчившись,  проговорил
Грей. - Но с твоей стороны это пустая трата времени и чувств,  отец  все
равно не скажет тебе за это спасибо.
   - Ты всегда становишься на его сторону, потому что ты такой  же,  как
он! - Слезы побежали у нее по щекам, и она отвернулась.  -  Наверняка  у
твоего "дома" в Батон-Руж имеются длинные ноги и большие сиськи! Что  ж,
езжай, развлекайся!
   - Так и сделаю, - иронично  заметил  он.  Сначала  ему  дейс