попыталась оттолкнуть его, чтобы перейти в контратаку, но он охватил  ее
ягодицы и глубоко погрузился в ее тело, снова пригвоздив ее к ложу и жестоко
подчинив себе. Вскоре Зенобия уже бессознательно извивалась под  Аврелианом,
и он вел ее к пику  наслаждения  -  один,  второй,  третий  раз,  пока  она,
наконец, не выругалась:
   -  Будь  ты  проклят,  римлянин,  отпусти  меня!  И   он   отпустил   ее,
предварительно дойдя до кульминации и  издав  при  этом  звук,  который  был
чем-то средним между смехом и стоном.
   После этого они лежали несколько минут, прильнув друг к другу,  затем  он
скатился с нее, и вскоре после она услышала его храп. Только  тогда  Зенобия
свернулась клубочком и тихо заплакала, уткнувшись в  подушки.  Наконец,  она
погрузилась в глубокий исцеляющий сон. Проснувшись, обнаружила, что лежит на
животе,  прижатая  сверху  его  мощной  рукой.  Она   обдумывала,   как   бы
поосторожнее освободиться, так как боялась, что если он тоже  проснется,  то
может пожелать ее снова, а она не готова выдержать еще одну такую битву.
   - Ты проснулась!
   Голос Аврелиана решил эту проблему.
   - Да, проснулась, римлянин.
   Она намеренно говорила ровно и бесстрастно.
   - Как ты себя чувствуешь? - спросил он.
   - А почему тебя это беспокоит? - сказала она в ответ, перевернулась, села
и натянула покрывало на озябшее тело. - Ты ведь одержал  победу,  не  правда
ли? Ты выиграл битву между нами, римлянин. Чего же ты еще хочешь?
   - Тебя!
   Это слово прозвучало резко и ясно.
   - Ты уже обладал мной.
   Ее голос слегка дрожал, и она молчаливо проклинала себя за слабость.
   - Я обладал твоим телом, Зенобия, но не тобой.
   - Ты никогда не будешь обладать мной римлянин! Ни один мужчина никогда не
обладал мной и никогда не будет! - солгала она.
   - Даже Марк Александр Бритайн? - спросил он.
   - Будь ты проклят, Аврелиан! Будь ты проклят тысячу раз! - произнесла она
напряженным голосом, и ей пришлось сдерживать слезы, которые  грозили  вновь
хлынуть у нее из глаз. - Чего ты хочешь от меня? Может быть, правда заставит
тебя замолчать раз и навсегда. Ну что ж, хорошо. Я  любила  Марка  так,  как
никогда не любила ни одного мужчину. Когда он женился на твоей племяннице, я
страдала  не  только  из-за  того,  что  потеряла  его,  но  и   из-за   его
предательства, ведь я полагала, что хорошо знаю его. Да, я отдавала ему себя
целиком, и я больше не совершу подобной ошибки. Каждый раз, когда ты  будешь
желать меня,  тебе  придется  принуждать  меня,  и,  может  быть,  ты  снова
заставишь меня заявить о своем поражении. Но ты никогда  не  будешь  владеть
мной по-настоящему. И ты никогда не сможешь использовать Марка как оружие  в
твоей войне против меня. Ты не сможешь причинить мне боль.
   Она почувствовала, что эта речь истощила ее силы, но в то же время, каким
бы невероятным это ни казалось, она вновь ощущала себя сильной.
   Во время ее монолога  он  лежал  на  животе.  Теперь  он  перевернулся  и
взглянул на нее снизу вверх.
   - Как же ты удивительно наивна, богиня!
   Его голубые глаза смотрели на  нее  с  причудливой  смесью  сочувствия  и
решимости. Потом это выражение внезапно исчезло, и  его  взгляд  вновь  стал
непроницаемым. Он  спокойно  поднялся  с  постели  и,  повернувшись  к  ней,
произнес:
   - Вставай, богиня! Ночью я отправил твоему сыну послание, и сегодня утром
представлю тебя Пальмире в качестве моей пленницы. У них  будет  один  день,
чтобы решить свою судьбу.
   - Они не сдадутся! - настаивала она.
   - Тогда я обрушу город им на головы! - последовал ответ.  Они  пристально
смотрели друг на друга. Каждый из них был непоколебим в своих  намерениях  и
уверен в своей правоте. Наконец, Зенобия с хмурым видом произнесла:
   - Мне нечего надеть, римлянин. Несомненно, ты не  собираешься  выставлять
меня нагой перед стенами моего собственного города?
   Злобная усмешка искривила его губы.
   - Восхитительная мысль, богиня! Но нет! Я редко делю с  другими  то,  что
принадлежит мне. Вчера поздно ночью, прежде чем я присоединился  к  тебе,  в
лагерь явилась ворчливая старуха, которая заявила, что она - твоя  служанка.
Твой сын прислал ее с одеждой и другими вещами, которые  могут  понадобиться
женщине.  Бедному  Гаю  Цицерону  нелегко  пришлось.  Только  когда  с   ней
заговорила одна из бедавийских женщин, ее удалось  успокоить.  Я  сейчас  же
пошлю за ними.
   Аврелиан быстро оделся и вышел из палатки, не сказав ей больше ни  слова.
Вскоре после он вернулся вместе с двумя женщинами.
   - Хвала богам! Ты невредима! - воскликнула Баб, и слезы заструились по ее
обветренному старому лицу, когда она бросилась на шею Зенобии.
   Завернувшись в покрывало, Зенобия утешала свою няню.
   - Тише, старушка! Как всегда, ты слишком беспокоишься обо мне. Разве я не
любима богами?
   Аврелиан, однако, заметил выражение озабоченности на лице  царицы.  Итак,
подумал он, ее сердце не совсем холодное.
   - Зенобия!
   Зенобия с любопытством взглянула  на  вторую  женщину,  которая  откинула
назад капюшон накидки.
   - Тамар! Ох, Тамар, неужели это действительно ты?
   - Да, это я, дитя мое! - Тамар разглядывала одеяние Зенобии. - Как у тебя
дела?
   Зенобия спокойно кивнула.
   - Все так, как я ожидала, - ответила она.
   - Кто эти женщины? - спросил император. Зенобия взглянула на него.
   - Это моя старая няня, которая всегда заботилась обо мне. Ее зовут Баб. А
это, - с этими словами она подтолкнула вперед Тамар, - это Тамар бат Хаммид,
жена моего отца.
   - Значит, ты в хороших руках, и я могу спокойно оставить тебя, -  ответил
он. Потом он повернулся к двум старым женщинам.
   - Оденьте царицу в ее лучшие одежды! Он поднес руку Зенобии к своим губам
и, повернув ее, поцеловал внутреннюю сторону ее запястья.
   - Встретимся позже, богиня! - сказал он и быстро вышел из палатки.
   С минуту все три женщины  стояли  в  молчании,  а  потом  Тамар  спокойно
сказала:
   - Баб, покажи Зенобии то, что ты принесла. Выберем что-нибудь подходящее.
   Баб  зашаркала  к  выходу  из  палатки,  нагнулась  и  втащила  небольшой
сундучок. Открыв его, она  достала  оттуда  прозрачное  темное  одеяние.  Со
слабым подобием улыбки протянула его Зенобии и сказала:
   - Я выбрала для  тебя  вот  это,  дитя  мое.  Губы  Зенобии  дрогнули  от
восторга.
   - Неужели ты становишься бунтовщицей в свои преклонные годы. Баб?
   Старуха захихикала.
   - Я подумала, что это подойдет при данных обстоятельствах!
   - Ты, что, с ума сошла? - спросила Тамар. - Ведь черный цвет -  это  цвет
траура.
   - А разве мне не следует быть в трауре? - возразила Зенобия. - Я в трауре
по моей добродетели, которую у меня вырвали прошлой ночью.  Я  в  трауре  по
Пальмире, моему любимому городу. Я чувствую, что эта  битва  с  Римом  будет
смертельной.
   - А разве мы не сможем победить? - прошептала Тамар.
   - Если бы я была в городе, а не здесь - тогда да. Царь Пальмиры, мой сын,
еще не воин. Я  опасаюсь,  что  Аврелиан  перехитрит  Вабу,  ведь  он  умный
человек.
   - Тогда почему же ты передала полную  ответственность  за  Пальмиру  Вабе
перед тем, как отправиться в Персию? - полюбопытствовала Тамар.
   - Я хотела, чтобы среди членов совета не было разногласий по поводу того,
кто станет царем. Я могу только молиться, чтобы Ваба стал  таким  же  царем,
каким был его отец, чтобы он оставался твердым, даже  несмотря  на  то,  что
Аврелиан захватил меня в плен. Я буду молиться богам, если они еще не совсем
покинули меня, чтобы он был сильным.
   Снаружи донесся сигнал труб, и Баб сказала:
   - Мы должны одеть тебя,  дитя  мое.  Скоро  за  тобой  придут.  Несколько
мгновений спустя  пришел  Гай  Цицерон  в  сопровождении  эскорта  из  шести
человек, которых он оставил снаружи поджидать пленницу.
   Зенобия приветствовала его довольно любезно. Он был не в состоянии скрыть
восхищение, которое испытал при виде нее.
   - Вы готовы, ваше величество? - вежливо осведомился он.
   - Готова, Гай Цицерон, - спокойно ответила она. Тамар и Баб стояли  возле
входа в палатку и наблюдали, как римский центурион со своими  людьми  уводил
Зенобию. Они повели ее на окраину лагеря, обращенную в сторону главных ворот
Пальмиры. Там она увидела возвышавшийся помост, на котором стояла  маленькая
палатка. Они провели  ее  наверх  по  небольшому  лестничному  маршу  позади
палатки и ввели внутрь. В палатке ее ожидал Аврелиан. При  виде  Зенобии  он
приподнял свою светлую бровь и усмехнулся.
   - Уж не хотела ли ты вызвать мое  недовольство,  надев  траурные  одежды,
богиня? Я полагаю, что  твое  платье  -  превосходный  выбор,  так  как  это
подразумевает поражение. Поражение Пальмиры.
   Ее сердце упало. Он оказался прав, она совершенно упустила такую  простую
мысль, как и старая Баб. Она и в самом деле  хотела  рассердить  его,  надев
простой черный каласирис без всяких драгоценностей, за исключением  царского
венка из золотых виноградных листьев.
   - Ты ничего не позволишь мне, римлянин? - тихо произнесла ока.
   - Это опасно. Мы дали тебе город, а ты взяла целую империю. Известно, что
ты кусаешь руку, которая кормит тебя, Зенобия.
   Ее рука мелькнула в воздухе, застав его  врасплох,  и  хлестнула  его  по
лицу. Мгновенно его черты исказились от гнева, и схватив ее за  руку,  он  с
силой завел ее ей за спину.
   - Если ты ни должна была бы предстать перед  твоим  народом  и  сыном,  я
ударил бы тебя, - произнес он сквозь стиснутые зубы.  -  Никогда  больше  не
поднимай на меня руку, богиня!
   -  Ты  делаешь  мне  больно,  римлянин,  -  прошипела  она  в  ответ,  не
осмеливаясь сопротивляться из страха, что он сломает ей руку.
   Гнев постепенно сошел с его лица, и он освободил ее от железной хватки.
   - Предупреждаю  только  об  одном,  богиня,  -  холодно  произнес  он.  -
Оставайся здесь и не двигайся. Тебе сообщат, когда понадобишься мне.
   Он вышел из палатки;  она  осталась  одна  и  стала  прислушиваться.  Она
слышала шум множества ног, приглушенные звуки голосов. Потом вдруг наступила
тишина, последовавшая за звуками фанфар, в ответ на которые прозвучал сигнал
пальмирских труб с вершины городской стены. Сердце Зенобии забилось быстрее.
Она ясно услышала голос Аврелиана.
   - Народ Пальмиры. Я - Аврелиан! Слушайте меня внимательно! Сейчас в  моей
власти находится ваша мятежная царица Зенобия. Сдайтесь мне, и я  пощажу  не
только ее, но также всех вас и ваш город. Я не стану налагать на вас  штраф,
потому что это не ваша  вина,  а  вина  вашей  чрезмерно  гордой  царицы.  К
завтрашнему дню, к этому самому часу вы должны принять решение.
   Зенобия почувствовала, как ее гнев  усиливается.  Какова  наглость  этого
римлянина! И в самом деле, "чрезмерно  гордая"!  Потом  она  услышала  голос
Кассия Лонгина.
   - Вы говорите,  что  пощадите  царицу,  император  римлян?  Но  ведь  вы,
несомненно, не позволите ей править в своем городе? Что вы скажете на это?
   - Кто этот человек?
   Зенобия услышала, как Аврелиан задал этот вопрос Гаю Цицерону.
   - Его зовут Кассий Лонгин. Он - главный советник царицы.
   - А не царя?
   - Не знаю. Он приехал в Пальмиру из Афин много лет назад,  чтобы  служить
Зенобии. Возможно, он дает советы также и  юному  царю.  Я  вижу,  что  этот
мальчик стоит рядом с ним. Вы можете ответить ему, не уронив свою  гордость,
цезарь!
   - Вашей  царице,  Кассий  Лонгин,  никогда  больше  не  позволят  править
Пальмирой, - сказал Аврелиан. - Теперь она - пленница империи. Она поедет  в
Рим и пройдет в моей триумфальной процессии. А что будет потом, не знаю.  Ее
судьбу решит сенат. Но если граждане Пальмиры снова  станут  верноподданными
Рима, сенат, возможно, проявит милосердие.
   - А кто же будет править Пальмирой,  римлянин?  -  был  следующий  вопрос
Лонгина. - Позволят  ли  нашему  царю  сохранить  свое  положение,  если  мы
сдадимся тебе?
   - Может быть, - ответил Аврелиан. - Царь  Вабаллат  никогда  не  проявлял
нелояльности по отношению к Риму, а только его мать.
   "Лжец! - в ярости думала Зенобия. - Я  точно  знаю,  что  ты  собираешься
делать. Ох, отец Юпитер, услышь мои молитвы! Не позволяй,  чтобы  вкрадчивые
речи этой римской Минервы <Минерва - римская  богиня  искусств  и  талантов,
покровительница ремесел.>, такой мудрой, поколебали  мой  народ,  благослови
моего сына мудростью, чтобы он увидел правду!"
   - Вы заявляете, что наша царица у вас, Аврелиан, - снова  раздался  голос
Лонгина. - Но откуда нам знать, что вы  говорите  правду?  Покажите  Зенобию
Пальмирскую, чтобы мы могли знать наверняка!
   Внезапно шатер палатки над головой Зенобии был сдернут, а ее стены упали,
открыв Зенобию взорам всех, кто стоял на стенах Пальмиры.
   - Вот ваша царица! - драматическим голосом возвестил Аврелиан.
   Зенобия знала, что у нее будет только один шанс,  и  во  всю  мощь  своих
легких крикнула так, чтобы все услышали ее:
   - Не сдавайся, сын мой! Я счастлива умереть ради Пальмиры!
   По сигналу Аврелиана один из легионеров прыгнул вперед,  чтобы  заставить
ее замолчать. Одной рукой он обхватил ее талию, а другой крепко  зажал  рот.
Зенобия даже не пыталась  бороться.  Она  сказала  то,  что  хотела,  и  это
произвело  необходимый  эффект.  Народ,  собравшийся  на   стенах   великого
города-оазиса, начал нараспев повторять ее имя, вначале тихо,  а  потом  все
громче и громче, пока этот крик не перешел в рев открытого неповиновения.
   - Зенобия! Зенобия! Зенобия! Зенобия! Зенобия! Зенобия!
   - Отведите ее в мою палатку, - в ярости приказал римский император.
   Зенобия  оттолкнула  руку,  которая  оскорбительно  зажимала  ей  рот,  и
насмешливо захохотала, обращаясь к Аврелиану.
   - Теперь мы квиты, римлянин. Прошлой ночью ты выиграл битву грубой силой,
но эту утреннюю битву выиграла я благодаря превосходству в тактике.
   Потом она стряхнула державшую ее руку легионера.
   - Убери свою руку, свинья! Я в состоянии вернуться к  себе  и  без  твоей
помощи!
   И в доказательство она  быстро  пошла  прочь.  Гай  Цицерон  взглянул  на
императора.
   - Я думаю о том, сдадутся они или нет, - тихо сказал он. - Вы же  видите,
она держит народ в ладони своей руки. Император в раздражении  повернулся  к
нему.
   - Решение не за ними, а, скорее, за юным царем. Он сдастся именно по  той
причине, что царица не велела ему сдаваться. Мои  шпионы  сообщили,  что  он
обижен на царицу и очень хочет  стать  самостоятельным.  Он  откроет  ворота
завтра. Подожди, и ты увидишь, прав я или нет. Гай.
   - Люди беспокойны, цезарь. Каковы будут ваши приказы на сегодня?
   - Думаю, лучше всего провести учения под этим великолепным  солнцем.  Это
избавит их от недостойных мыслей. Потом они вернутся и проведут остаток дня,
готовя амуницию для  завтрашнего  триумфального  вступления  в  Пальмиру.  И
только после этого смогут отдохнуть. Поощряй их нанести визит  проституткам.
Я не хочу никаких сцен насилия завтра, когда мы войдем  в  Пальмиру.  Город,
полный обиженных мятежников, - это не в наших  интересах.  Я  хочу  сместить
правительство и заменить его нашими людьми. Но, за исключением этого, дела в
Пальмире пойдут, как обычно.
   Гай Цицерон отдал императору честь.
   - Все будет так, как приказывает цезарь! -  сказал  он  и,  повернувшись,
поспешно вышел, чтобы отдать приказ.
   Аврелиан сел на край помоста и стал  болтать  ногами.  Ему  было  приятно
ощущать на своем теле жаркие лучи солнца. Он усмехнулся про себя,  вспомнив,
как старики в его иллирийском селении сидели и болтали на  зимнем  солнышке.
Неужели он становится похожим на них? За  всю  свою  жизнь  он  не  знал  ни
полководцев, ни императоров, которые отличались бы долголетием.
   Он снова усмехнулся. Что за странные мысли навещают его  сегодня!  Это  и
правда признак почтенного возраста.  Вот  он  сидит  здесь  накануне  своего
величайшего триумфа, словно старая черепаха на вершине скалы  посреди  моря,
философствуя в лучах солнца. Он взглянул вверх, на стену  Пальмиры,  но  эта
белая мраморная преграда ничего не говорила  ему  о  тех  красотах,  которые
скрываются за  ней.  Говорили,  что  Пальмира  -  это  восточный  Рим,  даже
прекраснее. Ну что же, завтра он увидит и оценит сам.
   Волчья  улыбка  исказила  его  черты.  Зенобия  будет  очень  сердита  на
мальчишку.  Теперь  юному  царю  Пальмиры  предстоит  принять  свое   первое
серьезное решение, и это решение будет стоить ему трона. Да,  Зенобия  очень
рассердится, и он не мог винить ее. Он, сам будучи правителем,  понимал  ее.
Она и ее покойный муж много трудились, чтобы восстановить Восточную империю,
и вот теперь он отберет ее.
   Аврелиан спрыгнул с помоста и направился  в  центр  лагеря.  По  пути  он
заметил, что центурионы уже усердно муштруют солдат.
   Но он не вернулся в свою палатку. Вместо этого Аврелиан поспешил в  штаб,
где его ожидали  дела  империи.  Дурантис,  его  секретарь,  уже  напряженно
работал, вскрывая депеши и раскладывая их  в  стопки  в  соответствии  с  их
важностью.
   - Доброе утро, Дурантис. Есть что-нибудь срочное?
   - Нет, цезарь. Ничего серьезного.
   - Что-нибудь личное?
   - Письмо от императрицы Ульпии. Она пишет, что у нее все в порядке, но  у
вашей племянницы Кариссы последние месяцы беременности проходят тяжело.
   -  Есть  ли  какие-либо  упоминания  о  муже   моей   племянницы,   Марке
Александре?
   - Нет, цезарь.
   - Ну что ж, давайте  перейдем  к  работе  с  корреспонденцией!  -  сказал
император. - У меня есть планы на послеполуденные часы.
   Он уселся на стул и начал быстро диктовать сопящему писцу,  сидевшему  за
столиком сбоку, в то время как Дурантис нашептывал ему на  ухо  замечания  и
напоминания.
   В спальной палатке Аврелиана Зенобия деловито беседовала с Баб и Тамар.
   -  Какое  у  него  было  настроение,  когда  ты  оставила  его.  Баб?   -
расспрашивала она свою старую няню.
   - Он очень расстроился, когда вы  попали  в  плен,  ваше  величество,  не
знает, что же ему делать дальше.  Госпожа  Флавия  не  покидала  его  ни  на
минуту.
   - Очень мило со стороны Флавии, - заметила Зенобия. - На самом  деле  она
сильнее, чем это может показаться, судя по ее милой внешности. Он не  должен
сдаваться!
   - Но ведь он - не ты, моя дорогая, - сказала Тамар с таким видом,  словно
все уже было решено. - Но он и не Оденат. Если он не сдастся, ты поплатишься
за это жизнью. Пальмирцы последуют за тобой куда угодно, Зенобия. Они  будут
морить себя голодом до смерти и убьют своих детей, чтобы угодить тебе. Но ты
не имеешь права просить их об этом, моя дорогая. Ты не можешь  отплатить  им
за их верность смертью и разрушением. Ты проиграла эту  войну.  Не  вовлекай
Пальмиру и все ее население в войну, которая идет внутри тебя!
   Старая Баб резко втянула в себя воздух. Тамар  права,  такую  правду  еще
никто и никогда не говорил Зенобии. Но прекрасная  царица  сердито  вскинула
темноволосую голову и ответила:
   - Единственная война, которую я веду, - это война с Римом.  С  того  дня,
когда они убили мою мать, Рим стал моим врагом. Если Ваба откроет им ворота,
он мне больше не сын. Я буду сражаться с римлянами  до  самой  смерти!  .  -
Неужели ты лишилась способности здраво рассуждать, Зенобия? С тех  пор,  как
ты узнала о женитьбе Марка, твоя ненависть толкает тебя  к  самоуничтожению.
Нет, не смотри на меня сердито! Все, кроме тебя, видят это. Я здесь вместе с
Баб, потому что меня попросил об этом  твой  отец.  Он  не  проживет  долго,
Зенобия, и больше всего он боится, что ты разрушишь все то,  ради  чего  так
упорно трудился Оденат, и своим упрямством лишишь Вабу его права наследства.
Ты - любимое дитя своего отца,  моя  дорогая,  а  единственное,  что  Забаай
всегда желал своей дочери, - счастья.
   - Счастья? - Зенобия грубо рассмеялась. - На свете  нет  счастья,  Тамар!
Есть только выживание, а выживает самый мудрый, богатый и сильный! Тот,  кто
выжил, может наслаждаться бытием, но и только!
   - Не хитри