нуне прибытия нового английского владельца.
А так как тот заранее прислал извещения о разрыве  арендного  договора  всем
арендаторам, то вместе с  замком  взлетели  на  воздух  и  все  постройки  и
коттеджи в поместье. От него осталась только земля  и  груды  камней,  самая
большая - от замка.
   - А люди, - заволновалась Скай, - что стало с людьми?
   - Они покинули  поместье,  некоторые  отправились  к  О'Малли,  другие  в
Баллихинесси, подальше от длинных рук королевы.
   - Баллихинесси слишком мал,  там  и  для  своих-то  крестьян  земли  едва
хватает, не говоря уж о буркских беженцах. И что стало дальше с дядей?
   - Он, разумеется, отправился к  О'Малли,  так  как  за  его  голову,  как
преступника,  повинного  в  уничтожении  имущества  короны,  было  объявлено
большое вознаграждение.
   - Братья защитят его, Адам, но все это тяжело  для  такого  старика.  Ему
ведь семьдесят один год!
   - Ты хочешь, чтобы я перевез его во Францию?
   - Он не поедет, Адам,  на  нем  лежит  долг  епископа  перед  коннотскими
прихожанами, особенно теперь.
   Он видел по ее глазам, как огорчили новости его жену, и ему  не  хотелось
волновать ее дальше, но делать было нечего.
   - И еще королева забрала себе Ланди, Скай.
   - Адам! - в ужасе воскликнула Скай. - Ох, как жаль! Все это  из-за  меня,
дорогой!
   - Скай, не буду тебе врать - я люблю Ланди,  даже  эту  полуразвалившуюся
башню, оставшуюся от замка. Мне будет не хватать моих апартаментов  наверху,
комнаты, где мы впервые встретились, впервые любили друг друга. Но если бы у
меня была еще тысяча таких имений, я и их бы отдал за  то,  чтобы  ты  стала
моей женой. Кроме того, королева получила только голый  остров  -  все  свое
состояние я перевел в парижские банки. Так что если не  удастся  переубедить
Елизавету, то я просто куплю здесь поместье и мы в нем поселимся.
   Линмут она не  тронула,  как  и  владения  Смолла,  которые  когда-нибудь
перейдут Виллоу. Так что затронуты оказались только дети Бурка,  а  учитывая
ситуацию в Ирландии, я думаю, все равно бы они лишились этой земли рано  или
поздно. Жаль, конечно, но сделать ничего нельзя.
   - А О'Малли, Адам? Иннисфана, мои братья, Анна, две дочери Джеффри?
   - Они все в безопасности. Надеюсь, ты не будешь на меня  в  обиде,  но  я
распорядился, чтобы Робби отделил твои шесть судов от флота О'Малли, так как
твои братья объединились со смертельным врагом королевы, твоей родственницей
Грэйс О'Малли. Я стремился застраховать твое имущество.
   Она кивнула:
   - Мои братья - просто безрассудные ослы, они в  конце  концов  пустят  по
ветру все имущество О'Малли и оставят наших людей в нищете. Но тут уж  ничем
не поможешь - они взрослые мужчины и ко мне прислушиваться  не  станут.  Для
них главное - ореол  славы  защитников  Ирландии  против  англичан,  они  не
понимают, какие бедствия навлекают на всех нас. - Она горестно  вздохнула  и
попросила:
   - Пошли за дочерьми Джеффри, Гвинет и Джоан, и пусть к ним  присоединится
моя мачеха Анна.
   - Не думаю, что Анна О'Малли расстанется с сыновьями, Скай.
   - Скорее всего, но все равно предложи ей. Это все,  что  я  могу  сделать
ради памяти отца.
   - Со  временем,  Скай,  королева  изменит  свое  решение.  Я  в  этом  не
сомневаюсь.
   - Нет, - сказала Скай, - не уверена, Адам. Ты помнишь ту историю с тайным
браком леди Катрин Грей с Эдвардом Сеймуром, графом Хартфордским?  Они  тоже
поженились по католическому  обряду,  как  и  мы,  но,  когда  потребовалось
доказательство этого, никаких следов не нашли.  Обоих  их  сыновей  признали
незаконнорожденными!
   - Но Катрин Грей могла претендовать на престол  Тюдоров,  Скай,  королева
просто защищалась.
   - Нет, Адам, Елизавета Тюдор хочет полностью контролировать свой двор,  и
она не способна к любви. Как-то она мне сказала - конечно, она откажется  от
своих слов, вздумай я повторить это публично, - что никогда не выйдет замуж,
потому что не будет тогда  ни  королевой,  ни  самостоятельной  женщиной,  а
станет просто собственностью мужчины. Она этого боится, хотя  тайно  мечтает
об этом. Поэтому она окружила себя такими же  блестящими  и  интеллигентными
женщинами, как сама, и если кто-нибудь  из  них  влюбляется,  то  она  мстит
безжалостно. Она признает, что они просто отдают должное своей  природе,  но
Елизавета  Тюдор  никогда  не  позволит  чувствам  возобладать  в  ней.  Она
останется девственницей и умрет, как королева-девственница.
   - А что же тогда станет с Англией? - поинтересовался он.
   - У Марии Стюарт есть сын, - ответила Скай, -  малыш  Джеймс,  вот  он-то
когда-нибудь и будет править Англией.
   Хотя Адам не стал возражать жене, все-таки  внутренне  он  надеялся,  что
однажды королева простит их и они смогут вернуться в Англию.  Ему  нравилась
Франция, но все же он был англичанином. И кроме того, он  не  стал  говорить
Скай, что надеется кое-что сделать, чтобы переубедить Елизавету.
   Близняшки Гвинет и Джоан прибыли из Ирландии в середине апреля,  так  как
задержались по дороге в Корнуолле на свадьбе своей старшей сестры Сузанны  с
лордом Тревеньяком. Пятнадцатилетняя Сузанна отправила  мачехе  составленное
по всем юридическим правилам письмо, в котором сообщала, что теперь,  будучи
замужней женщиной, она может  сама  позаботиться  о  своих  сестрах.  Однако
близняшкам удалось удрать из поместья своей сестры-протестантки,  когда  они
узнали, что их хотят выдать замуж за братьев ее мужа.
   - Видели бы вы их, - хихикала Джоан, - такие прыщавые молодчики с потными
руками, которые они всегда норовили запустить нам под юбки, когда  никто  не
видел. Но уж при взрослых - они такие набожные!
   Гвинет добавила, смеясь:
   - Разумеется, Сузанна была шокирована, когда мы  ей  сказали,  что  хотим
заключить помолвки с вашими сыновьями, мы ведь любим Эвана и  Мурроу.  Когда
мы сможем обвенчаться с ними?
   - Вам всего четырнадцать, - ответила Скай, - поговорим об этом, когда вам
исполнится шестнадцать. Этим летом вы останетесь с нами в Аршамбо, а осенью,
надеюсь, мне удастся достать вам места фрейлин при дворе молодой французской
королевы. Как вам нравится эта мысль: провести несколько месяцев при дворе?
   Ответ был написан на сияющих мордашках девочек.
   - Жаль, что Анна не приехала с вами, - заметила Скай.
   - Она не оставит своих мальчиков, -  сказала  Джоан,  -  хоть  бы  они  и
разрушили дом О'Малли, - Вот поэтому-то я и послала  за  вами,  -  объяснила
Скай. - Мне бы не хотелось, чтобы вас схватили при этом.
   Джоан и  Гвинет  быстро  вписались  в  семейный  распорядок  де  Савилей,
объединившись с их  сводной  сестрой  Виллоу  и  ее  подружками  в  играх  и
занятиях.
   29 апреля у Скай начались роды.
   - Что-то рановато, - заметила Габи. - Но видно, что ребенок уже большой и
готов родиться. Иногда природа ошибается.
   -  Вовсе  нет,  -  заметила  Эйбхлин  О'Малли,   приехавшая   со   своими
племянницами из Ирландии, чтобы помочь очередным родам своей сестры.
   Салон в апартаментах Скай и Адама превратили  в  родильную,  и  все  дамы
замка стремились  помочь  Скай,  что,  по  мнению  Эйбхлин,  вовсе  не  было
необходимым. Хотя у Скай это был восьмой ребенок, легких родов не ожидалось.
Схватки следовали одна за другой. В перерывах Скай нервно ходила по комнате,
чувствуя, как по спине под рубашкой течет пот.
   - Может, это ложные схватки? - говорила она Эйбхлин. - Все это не  похоже
на прежние роды.
   - Чем же, сестра? - спрашивала Эйбхлин, стараясь не  выдать  собственного
волнения.
   - Мне что-то плохо с самого начала, и ребенок  не  такой  подвижный,  как
обычно.
   Эйбхлин облегченно вздохнула:
   - Это ведь каждый раз по-разному, Скай. Меня  беспокоит,  что  он  что-то
медленно выходит. Обычно у тебя получалось быстрее.
   Утром Скай проснулась от тяжелых схваток. Прежде чем она успела  спустить
ноги с постели, у нее отошли воды, затопив всю кровать. Скай была  просто  в
ярости:
   - Ну вот, этот королевский ублюдок уже  причиняет  мне  убытки!  Господи,
если бы его не было!
   - Стыдись, сестра! - упрекнула ее Эйбхлин. - Ребенок не может отвечать за
отца! Радуйся тому, что муж так тебя любит, что готов вырастить ребенка  как
своего.
   Скай взглянула на сестру, ее голубые глаза расширились от боли.
   - Я вовсе к этому не стремилась,  Эйбхлин,  -  прошептала  она,  -  этого
нежеланного ребенка я просто ненавижу! Король Наварры использовал  меня  как
подстилку, и я этого  никогда  не  забуду,  хотя  мне  придется  разыгрывать
любящую мать! Это нечестно, Эйбхлин, так  несправедливо,  что  Адам,  лучший
человек на свете, не может зачать ребенка из-за какой-то детской  лихорадки!
А я хочу родить ребенка от него! А не от этого  ублюдка  -  будущего  короля
Франции!
   Эйбхлин, обычно всегда соглашавшаяся со своей младшей  сестрой,  на  этот
раз просто положила ей на плечо руку и печально сказала:
   - То, что случилось, не изменишь. Нужно смотреть правде в глаза: скоро ты
родишь ребенка Генриха Наваррского, а твой муж, который безумно любит  тебя,
хочет, чтобы этот ребенок стал его ребенком. У тебя нет выбора - ради  Адама
ты должна полюбить этого ребенка как своего. Это единственное, чего он  ждет
от тебя, Скай, а ведь он стольким пожертвовал ради тебя! Ради твоей любви он
потерял Ланди, ради любви он потерял родину. Из всех твоих мужей он дал тебе
больше всех, он отдал тебе все свое сердце. А  взамен  просит  только  этого
ребенка, который, кстати, должен положить конец распространяемым  герцогиней
де Беврон слухам. Ребенок вернет ему ощущение мужественности, и  ты  обязана
дать ему это, сестра.
   Скай разрыдалась и, всхлипывая, уронила голову на грудь монахини.
   - Да, я понимаю, это все правда,  Эйбхлин,  но  мое  сердце  отказывается
принять это. Я знаю, я слишком эгоистична, но я просто не могу, не могу!
   - Сможешь, - уверенно сказала Эйбхлин. - Я верю в твое сердце, Скай,  оно
у тебя доброе и щедрое. - И она ласково погладила сестру по голове.
   Скай  еще  несколько  минут  рыдала  на  груди  сестры,  не  в  состоянии
успокоиться. Ей хотелось быть такой  женщиной,  как  описывала  Эйбхлин,  ей
хотелось сделать Адама счастливым, но  каждый  раз,  когда  она  вспоминала,
каким было зачатие, - кровь  закипала  от  гнева.  Перед  ней  были  горящие
похотью желтые  глаза  Генриха  Наваррского,  шарящие  по  ее  беззащитному,
беспомощному телу, она ощущала прикосновения его губ и языка, а больше всего
ее мучило то, что он прекрасно понимал, что,  отвергая  его  рассудком,  она
принимала его телом. Она помнила, как нагло он сообщил ей это, смеясь над ее
попытками отвергнуть его. И вся любовь Адама не могла  смыть  этот  страшный
стыд, и она не могла превозмочь отвращение, которое  будет  преследовать  ее
теперь всю жизнь при виде этого ребенка.
   И вдруг из объятий сестры она перешла в медвежьи объятия мужа.
   - Ну, не плачь, моя девочка, не плачь! - упрашивал ее Адам, и его  обычно
уверенный голос сейчас звучал слегка искусственно.
   Слезы заливали ее лицо, но, глядя на своего любимого, она произнесла, как
ей показалось, обычным голосом:
   - Черт побери, Адам, при родах всегда больно, и  женщины  всегда  плачут!
Что же ты хочешь, чтобы при родах нашего ребенка я вела себя по-другому, чем
при родах других?
   Он просиял, и она поняла, что, попроси  она,  и  он  откажется  от  своей
мечты, и она даже подумала, не сделать ли  так.  Но  потом  выдавила  слабую
улыбку и погладила его по щеке.
   - Правда, все в порядке, милая? - озабоченно спросил он.
   - Да, да, дурачок, - устало пошутила она, -  неудивительно,  что  Господь
доверил роды женщинам - мужчины от малейшей трудности сразу раскисают.
   - Да, - кивнул согласно Адам, - я бы предпочел с  кем-нибудь  лишний  раз
сразиться, чем испытать то, что тебе сейчас предстоит,  девочка.  Но  я  все
время буду рядом, если понадоблюсь.
   - Это хорошо, - сказала Скай, - только обещай, что, если будет  очень  уж
трудно смотреть на все это, ты уйдешь, я не против.
   Эйбхлин облегченно вздохнула. Трудности  с  родами  частично  объяснялись
нежеланием Скай рожать  этого  ребенка.  А  теперь,  похоже,  Скай  достигла
душевного равновесия, и, значит, роды пойдут, хотя и медленнее, чем хотелось
бы. Она решила, что пора заняться Скай более внимательно. Они с Габи помогли
ей перебраться на стол, где был  уже  постелен  матрас  и  чистые  простыни.
Эйбхлин тщательно вымыла руки и начала обследовать пациентку. Матка Скай еще
не полностью раскрылась, когда рука монахини скользнула внутрь.  Чуть  дыша,
Эйбхлин пробиралась все дальше, пока не почувствовала то, что и  ожидала.  У
нее вырвалось какое-то проклятие по-ирландски.
   - Что такое? - тут же насторожилась Скай. Эйбхлин снова вымыла руки.
   - Ребенок не правильно повернулся, - сказала она, - там разрыв.
   - А он сам в порядке?
   - Наверное. Пока еще не ясно. Надо подождать. Они помогли Скай слезть  со
стола, и та, собрав все силы,  снова  начала  мерить  шагами  комнату.  Адам
сопровождал ее. Зная, что ждет их впереди, Габи  и  Эйбхлин  воспользовались
передышкой и присели отдохнуть.
   Боли наступали теперь чаще и интенсивнее, и наконец Эйбхлин решила  снова
осмотреть сестру. На этот раз матка была полностью раскрыта, но ребенок  еще
не развернулся так, как нужно. Наступила полночь, первое мая.
   - Мне нужно попробовать самой развернуть ребенка, - сказала Эйбхлин.
   - А ты сможешь? - спросила Скай.
   - Мне это часто удавалось, - ответила сестра, - так  что  не  беспокойся.
Все будет в порядке.
   Скай старалась отвлечься от мысли о том, что  сейчас  делает  Эйбхлин,  а
Адам сел у нее в изголовье и пробовал успокоить ее какой-то болтовней.  Нет,
она не хотела этого ребенка, но сейчас, когда он оказался в  опасности,  она
вдруг  почувствовала,  как  ее  охватывает  материнский  инстинкт,  и  стала
молиться о том, чтобы роды прошли удачно.
   - Ага! - торжествующе воскликнула Эйбхлин. - Ну, сестренка, давай тужься,
чтобы мы быстро вытащили дитя в мир!
   - Ребенок перевернулся? - обеспокоенно спросила Габи.
   - Да, графиня, теперь ребенок расположен должным образом.  Смотрите!  Вот
уже показалась головка!
   Страшная боль пронизала Скай, заставляя ее закричать. Природа взяла свое,
и теперь она тужилась, выталкивая ребенка  наружу.  Адам  непрерывно  отирал
испарину с ее лба прохладным полотенцем, и  она  видела,  как  побелели  его
губы.  Он  внезапно  снова  напомнил  ей  своего  кузена  Джеффри  Саутвуда,
помогавшего ей рожать на барже, шедшей в Лондон. Если  бы  только  Адам  мог
помочь ей так, как  Джеффри,  подумала  она.  Скай  знала,  что  Адам  очень
чувствителен и сохранит воспоминание об этих родах на всю жизнь.
   Тут ее снова пронзила боль, но она успела услышать крик Габи:
   - Ой, ребенок выходит!
   - Вышли головка и плечи, сестра, - сказала Эйбхлин, - давай еще  немного,
дорогая!
   Скай тоже ощутила близость победы, прочитав это на ее лице.
   Адам сказал:
   - Мне хочется посмотреть, как будет выходить ребенок, милая.
   - Да, да! - выдавила она сквозь сжатые зубы, и он подошел к Эйбхлин. Скай
с каким-то языческим восторгом наблюдала за ним - такой интерес и  удивление
были написаны на его лице. Он поймал  ее  взгляд,  и  любовь  и  восхищение,
светящиеся в его глазах, придали ей новые силы.  Когда  наступили  очередные
схватки, она натужилась изо всех сил  и  сразу  почувствовала,  как  ребенок
выскользнул из ее тела. Послышалось легкое икание, а за ним отчаянный плач -
ребенок родился и сделал первый вдох.
   - Это девочка, - улыбнулась Эйбхлин. - Такая красивая!
   - Дайте мне ее, - попросила Габи, протягивая руки, - Я  ее  вытру,  чтобы
представить маме и папе. - Она взяла ребенка, и Скай засмеялась от  радости,
заметив восторг на лице Адама при виде ребенка. Пожалуй, она  сможет  любить
это дитя независимо от того, как оно зачато. Главное, что  Адам  любил  его.
Тут ее пронзила очередная боль, и она принялась освобождаться от последа.
   Эйбхлин быстро помогла ей справиться с этим, а  потом  пришла  Миньона  и
унесла таз с последом. Монахиня вытерла все следы родов.
   - У тебя небольшой разрыв,  -  сказала  она,  -  ребенок  очень  крупный.
Большая девочка. Пожуй-ка эти листья, сестра, а я тебя заштопаю. - Она  дала
Скай что-то зеленое, и та послушно положила это в рот и, скорчив гримасу  от
горечи, принялась жевать.
   Она видела, как Габи под наблюдением Адама купала ребенка. И вдруг у  нее
вырвался крик удивления:
   - Боже! Этого не может быть, но это так!  -  Она  повернулась  к  сыну  и
распорядилась:
   - Адам, быстро приведи Изабо и Кларису! Быстро! Быстро!
   - Мама, уже за полночь, - возразил он, - и как я ни горд  этим  ребенком,
можно же подождать до утра!
   - Делай, что я сказала! - приказала Габи. -  Ну,  Адам,  прошу  тебя,  не
спорь, быстро!
   Покачав головой, Адам потащился будить сестер,  приехавших  в  замок  при
известии о близких родах Скай. Найдя их комнату, он стал колотить  в  дверь.
Дверь отворила заспанная камеристка, с  ненавистью  посмотревшая  на  Адама,
когда он приказал ей разбудить сестер.
   - Что такое, Адам? - Накидывая бархатный халат, к двери вышла Изабо.
   - Ребенок родился, и мама настаивает,  чтобы  вы  с  Кларисой  немедленно
пришли.
   - Со Скай все в порядке? - спросила подошедшая Клариса.
   - С ней и с ребенком все в порядке, похоже только, что мама сошла с ума.
   Сестры переглянулись и поспешили за братом в его апартаменты.
   - Мама, что такое? - вскричала Изабо, входя.
   - Мама, с тобой все хорошо? - вторила Клариса.
   - Да, да, со мной все в порядке, но вы мне нужны, так как случилось чудо,
а вы  докажете,  что  это  действительно  чудо!  -  Габи  подняла  младенца,
завернутого в одеяло.  -  Дорогая  Скай,  это  дитя  -  не  ребенок  Генриха
Наваррского. Это ребенок нашего рода, и  я  могу  это  доказать.  Сестра,  -
обратилась она к Эйбхлин, - подержите минутку вашу племянницу. - Она  отдала
ребенка монахине и,  наклонившись,  задрала  свои  юбки,  обнажая  бедро.  -
Видите? - спросила она. - Видите эту родинку в форме сердца, Скай?
   - Да, - озадаченно ответила Скай. Габи опустила юбки.
   - Это родовая отметка женщин рода Сен-Дени. Только  женщины  нашего  рода
могут иметь такую родинку. Изабо, Клариса, покажите Скай свои родинки.
   Сестры тоже расстегнули халаты и, задрав ночные  рубашки,  показали  свои
родинки на левом бедре, прямо над костью. Они были точь-в-точь как у матери.
   - И у наших дочерей тоже такие родинки, - сказала Изабо.
   - Моя девичья фамилия - Сен-Дени, - объяснила Габи, - и последние  десять
поколений всех наших женщин имеют такую родинку. Она есть и у Мюзетты,  и  у
ее дочки Эме. Я не стала звать Мюзетту, потому что она не  в  курсе  проблем
брата. И при этом, Скай, ваш ребенок - это моя настоящая внучка, дочь  моего
сына Адама. - Она повернулась к Эйбхлин. - Разверните ребенка, та  soeur.  -
Та, развернув младенца, передала его Габи. - Смотрите - вот родинка на левом
бедре! Это знак женщин Сен-Дени! Произошло чудо! Это дочь  Адама,  и  никого
другого!
   Скай в замешательстве посмотрела сначала на Эйбхлин, потом на дочь.
   - Эйбхлин, ты ведь врач. Такое может быть? Это  правда?  Такое  возможно?
Неужели это дочь Адама?!
   Эйбхлин пристально осмотрела  ребенка.  Да,  на  левом  бедре  у  сустава
определенно была черная родинка в  форме  сердца.  Никакой  ошибки  быть  не
могло. Она снова завернула младенца и передала его  матери.  Повернувшись  к
Адаму, она спросила:
   - Кто вам сказал, что у вас не может быть детей, Адам?
   - Старая знахарка, -  ответил  тот.  -  У  меня  была  лихорадка,  и  она
объявила, что болезнь выжгла во мне все семя.
   Эйбхлин кивнула:
   - Это не совсем точный диагноз, лорд.  Подозреваю,  что  ваше  семя  было
безжизненно только на протяжении некоторого времени. Но иногда природа  идет
вспять, и, вполне возможно, через много лет семя частично ожило. Я слышала