лифу его дед, старый эмир  Абдаллах,  воспитавший  его.
Абд-аль-Рахману она очень полюбилась. Она обучила его искусству любви и всем
ухищрениям страсти, но кроме того стала  близким  его  другом  и  доверенным
лицом. И долгое время, уже после того, как страсть  его  к  ней  угасла,  он
навещал Айшу в ее покоях и очень почитал до самой ее смерти. Когда  же  Айша
скончалась и вскрыли ее завещание, то обнаружилось, что благородная  женщина
просила употребить все  ее  немалое  состояние,  чтобы  выкупить  мусульман,
томящихся в христианском  плену...  Но  уцелели  и  освобождены  были  столь
немногие,  что  Абд-аль-Рахман  пребывал  в  полнейшей  растерянности:   как
распорядиться оставшимися деньгами покойной? И вот в память о ней  он  решил
сделать что-нибудь, что одобрила бы Айша, будь  она  жива.  И  именно  Захра
тогда предложила ему выстроить новый город...
   Город был выстроен - небольшой, обнесенный высокой стеной. Место для него
было выбрано на пологом склоне Сьерра-Морена, к  северо-западу  от  Кордовы,
откуда  открывался  прелестный  вид  на  реку  Гвадалквивир..  Строительство
началось около десяти лет тому назад, и все еще не  было  завершено...  Было
задумано, что город будет состоять как бы из трех  ступеней.  Первая,  самая
высокая, предназначалась для  дворца,  который  был  уже  вполне  готов.  На
строительстве в поте лица трудились десять тысяч строителей, да  к  тому  же
здесь  было  еще  около  полутора  тысяч  тягловых  скотов  -  мулы,   ослы,
верблюды... Каждый день укладывали около шести тысяч  новых  камней.  Кровли
покрывали золотым и серебряным листом...
   С каждой из гигантских ступеней открывался по-своему красивый  вид.  Ниже
резиденции владыки раскинулись прелестные сады и  вольеры  для  экзотических
животных  и  птиц.  Еще  ниже  должны  были  располагаться   государственные
учреждения,  жилища  придворных,  общественные  бани,  торжище,   мастерские
ремесленников, монетный двор, казарма для многочисленной стражи и мечеть.
   Хоть Захра и сопровождала владыку в  его  поездках  туда  в  первые  годы
строительства, он изумил ее несказанно в день всеобщего переселения в  новый
дворец из Кордовы.
   Когда они приблизились к городским воротам, он попросил се поднять глаза.
Она увидела собственный мраморный бюст прямо  над  огромными  воротами.  Она
безмолвно устремила глаза на  мужа,  а  он  объявил  ей,  что  город  отныне
именуется Мадинат-аль-Захра - "Город Захры".
   - Не лучше ли будет назвать его Мадинат-аль-Айша  -  в  память  о  давней
твоей подруге, на чьи деньги и ведется строительство? - сказала она,  прижав
руку к бешено бьющемуся сердцу. Она знала, что он откажется  -  ведь  именно
ее, Захру, он любил больше всех. Но она чувствовала себя обязанной  хотя  бы
предложить ему - это была дань памяти Айши... О, Аллах! Какая же  это  честь
для женщины! Кто еще удостоился подобного?..
   ...А вот теперь у Абд-аль-Рахмана новая страсть.  Рабыня  Страсти  Зейнаб
всецело захватила его. Захра вздохнула...  В  душе  у  нее  вновь  вспыхнула
ревность. Права ли Таруб? Эта женщина никогда не лжет, даже самой себе.  Она
добра, рассудительна и предельно честна.
   Но всякий раз, глядя на  Зейнаб,  Захра  чувствовала  неудержимую  черную
злобу. Похоже, справиться с этим  она  не  сможет.  Какое  право  имеет  эта
девчонка похищать у нее калифа, любимого мужа?.. А что, если  Зейнаб  родит?
Прежде  она  никогда  не  беспокоилась,  что  дитя  какой-нибудь   наложницы
поколеблет незыблемое положение ее сына. Ведь Абд-аль-Рахман раз и  навсегда
решил, что Хакам наследует его престол! А что,  если  он  вдруг  передумает?
Что,  если  любовь  к   Зейнаб   лишит   его   разума?   Захра   лихорадочно
рассмеялась...Зря она так отчаивается. Ничто не угрожает ни ей, ни сыну... И
все же, все же... Седина в бороду - бес в ребро. Вдруг...
   Ее пылающего гнева не усмирило известие о  том,  что  Зейнаб  со  слугами
перевезли в Аль-Рузафу.
   - От кого это ее так оберегают? - с горечью говорила  она  Таруб.  -  Это
смешно! Просто нелепо!
   Светло-карие  глаза  Таруб  светились  искренним  участием,   когда   она
успокаивала подругу:
   - Не терзай своего сердца, Захра. Калиф просто играет  роль  озабоченного
любовника - ему это приятно. К тому же просто хочет на  время  уединиться  с
новой игрушкой. Это вполне естественно. Разве ты не помнишь, как в юности он
перевозил нас с тобой в  летнюю  резиденцию?  Когда  Зейнаб  поправится,  он
привезет ее назад. Кстати, помни, что Аль-Рузафа  находится  северо-западнее
Кордовы, а Мадинат-аль-Захра, напротив, к юго-востоку  от  города.  Так  что
калиф будет больше времени проводить  в  седле,  нежели  в  жарких  объятиях
Рабыни Страсти. - Таруб хихикнула. -  Зейнаб  молода  и  наверняка  насмерть
перепугана случившимся. Какими бы баснями ни утешал ее калиф, она далеко  не
глупышка и прекрасно понимает, что шансы  отыскать  злоумышленника  ничтожно
малы. Так что он увез ее в Аль-Рузафу отчасти  для  того,  чтобы  утешить  и
успокоить бедную девочку...
   Но Зейнаб вовсе не была напугана. Она отчаянно злилась на то, что  кто-то
осмелился решиться на отравление. А ведь она была уверена,  что  у  нее  нет
врагов! Наверняка это какая-нибудь глупенькая девчонка, искренне  верящая  в
то, что если она уберет с пути Рабыню Страсти, то владыка снизойдет до  нее!
Непохоже было, что она когда-нибудь узнает  имя  отравительницы,  но  теперь
придется всегда быть настороже. В гневе сверкала она глазами, глядя, как  ее
одежду выносят из комнаты, чтобы спалить, - Хасдай-ибн-Шапрут был неумолим.
   - Это смешно! - бушевала она. - Не могут же все мои платья быть пропитаны
ядом! И считай, что все мои драгоценности пропали:  уксус  испортит  их!  Да
провались он, этот въедливый лекаришка, со своими советами!
   - Он спас тебе жизнь, госпожа, - резко бросила Ома. - И что в сравнении с
этим какие-то тряпки и побрякушки? Кстати, калиф  клятвенно  пообещал  одеть
тебя как принцессу крови! Весь шелк, присланный Доналом Раем, уйдет на новые
наряды для тебя.
   - А ты откуда об этом узнала? - придирчиво спросила Зейнаб.
   - Наджа рассказал. А он знает обо всем,  что  происходит  во  дворце.  Он
знает даже, что госпожа Захра бешено ревнует к тебе калифа. Наджа в дружбе с
одной из ее прислужниц.
   - Так ты думаешь, что это она покушалась на мою жизнь? - спросила Зейнаб.
   - Возможно всякое, - отвечала Ома, качая головой. - Но все же  я  так  не
думаю. Ведь несмотря на то, что  шансы  попасться  невелики,  злоумышленница
наверняка знает, что это может стоить ей жизни. Сомнительно,  чтобы  госпожа
Захра подвергала такой опасности свое положение и саму  жизнь  просто  из-за
глупой ревности и  зависти  к  твоей  юности.  Нет,  скорее  всего,  на  это
отважилась какая-нибудь мелкая сошка и круглая дура...
   Они  отправились  в  Аль-Рузафу  через  Кордову  и  ехали  по  той  самой
знаменитой ковровой  дорожке,  соединявшей  Мадинат-аль-Захра  со  столицей.
Зейнаб поразило величие Кордовы, и она принялась умолять калифа позволить ей
поглядеть город.
   - Что ж,  можешь  отправляться  с  Наджей  и  вооруженным  стражником,  -
разрешил Абд-аль-Рахман. - Если я собственной персоной появлюсь  на  улицах,
сбежится весь город. Я всегда соблюдаю дистанцию, иначе народ не будет  меня
почитать.
   - Тогда расскажи мне об истории города, - взмолилась она столь  страстно,
что калиф расхохотался.
   - Любая другая на твоем месте попросила бы  меня  указать  ей  кратчайший
путь к базару, где она могла бы  накупить  себе  всяких  побрякушек!  А  ты,
удивительная женщина, желаешь узнать историю Кордовы! Хорошо, моя радость, я
расскажу.  Город  основало  племя,  именуемое  карфагенянами,  позднее   его
завоевали румийцы. Затем наступило царствование визиготов, ну  а  через  две
сотни лет на смену им пришли мы, мавры.  Население  здесь  составляет  около
миллиона человек. В Кордове шестьсот мечетей, восемьдесят  школ,  где  можно
получить прекрасное образование, и еще  публичная  библиотека,  где  собрано
около шестисот тысяч томов. Хасдай мечтает,  что  когда-нибудь  здесь  будет
основан медицинский университет, и со  временем  так  оно  и  будет,  ибо  я
всецело согласен с моим лекарем. Ведь  все  наши  врачи  до  сих  пор  ездят
учиться в Багдад...
   - Что это за цифра  такая  -  шестьсот  тысяч?  Это  больше  миллиона?  -
растерянно спросила Зейнаб, и он снова рассмеялся.
   Зейнаб ехала по  городу  в  компании  Омы  и  Наджи  в  крытых  носилках,
окруженных вооруженной стражей, закутавшись в черный яшмак до самых глаз.  У
нее просто  разбегались  глаза  -  настолько  здесь  все  было  удивительно,
потрясающе... Когда "И-Тимад" причалила  к  гавани  Кордовы,  ее  тотчас  же
препроводили на борт более легкого суденышка, на котором по реке она доплыла
до Мадинат-аль-Захра. Тогда у нее не было возможности осмотреть город, да  и
не до того ей было...
   Похоже, торговля здесь процветала - ведь  Кордова  славилась  мастерством
серебряников, шорников, да к тому же здешние  женщины  владели  удивительным
искусством вышивки по шелку. По улицам  Кордовы  расхаживали  люди  со  всех
концов света. Чужеземные лица и удивительные одежды поразили Зейнаб. Она уже
знала, что калиф тратит ежегодно около  трети  государственного  дохода,  то
есть порядка шести  миллионов  динаров,  на  строительство  и  реконструкцию
каналов и ирригационных систем. Об этом ей с гордостью рассказывал Наджа.
   - Кордова, -  похвалялся  он,  -  самый  дивный  город  в  мире  и  самый
процветающий!
   - Ну и как тебе понравился город? - спросил калиф, когда они,  до  смерти
уставшие, воротились во дворец Альказар.
   - Кордова прекрасна, - честно сказала Зейнаб. - Но все же я не хотела  бы
жить в столь огромном  городе.  Мадинат-аль-Захра  в  сравнении  с  Кордовой
кажется маленькой и уютной. И никогда прежде мне не приходилось видеть сразу
столько иностранцев!
   На следующий день они продолжили путешествие в Аль-Рузафу. Дворец, бывший
когда-то летней  резиденцией  правителя,  был  практически  в  запустении  -
косвенно виной тому был новый город Мадинат-аль-Захра. И тем не менее  место
было весьма романтическое: на берегу реки, где раскинулись роскошные сады...
Дворец был построен первым правителем из рода Абд-аль-Рахманов - и это  была
точнейшая копия первой Аль-Рузафы, дворца, возведенного калифом  Хишамом  на
берегах Евфрата в окрестностях Багдада. Воды реки питали пышные сады. Зейнаб
была просто очарована.
   Она обосновалась в маленьком мраморном строении дивной  красоты  в  самой
середине сада на берегу искусственного озерка. В самом же  центре  озера  на
островке стоял сказочно прелестный летний павильон. Калиф  пообещал  Зейнаб,
что они непременно посетят его...
   Новое жилище полюбилось Зейнаб. В нем была просторная и  светлая  комната
для дневного отдыха - там можно было играть в шахматы или  петь,  подыгрывая
себе на ребеке. Была здесь  и  спальня,  и  маленькая  баня,  и  две  уютных
комнатки для Наджи и Омы, и кухонька, где  Наджа  ловко  стряпал  изысканные
кушанья. Зейнаб просто в ладоши хлопала от удовольствия.
   - И здесь никого кроме нас не будет! - радовалась она.
   - Тебе так не по душе гарем? - спросил калиф, поглаживая ее золотые косы.
- Тебе настолько неприятно общество прочих женщин?
   - Если бы ты знал, в какой обстановке я воспитывалась, ты прекрасно понял
бы меня, - отвечала Зейнаб. - В Бен Мак-Дун кроме пары служанок,  матери  да
нас с сестрою женщин не было. Мать моя занималась только сестрой, а  я  была
предоставлена себе самой большую часть времени. Ома - первая моя  подруга  в
жизни.  И,  наверное,  поэтому  мне  не  нравятся  женщины:  они  все  время
сплетничают, а порой могут быть и жестокими. Мой  характер  таков,  что  мне
доставляет  куда  больше   удовольствия   познавать   мир,   нежели   часами
прихорашиваться. А женщины в гареме пребывают в праздности и лености.  Я  же
почти ничего не видела, пока не  прибыла  в  Аль-Андалус.  А  здесь  столько
всего! И сколькому можно научиться! Из меня сделали Рабыню Страсти,  умеющую
лишь дарить и испытывать наслаждение - но ведь это  неестественно,  особенно
теперь, когда глаза мои открылись на мир! Надеюсь, я не  слишком  расстроила
тебя, добрый мой господин, поверь, я вовсе этого не хотела! Ты так ласков со
мною!
   ...Она воистину чудо, думал Абд-аль-Рахман, лежа рядом с нею  на  широком
ложе. Сперва она лишь распалила его страсть, как ни одна женщина прежде,  да
и теперь нет ему от нее ни в чем  отказа.  Но  сколько  еще  скрыто  в  этой
девочке-женщине, волею судьбы ставшей его собственностью!  Каждый  день  она
чем-нибудь изумляла его. Как жаль, что она вошла в его жизнь на  ее  закате!
Найди он такое чудо в юности, какой великой расе положили бы они начало!..
   - Ты никогда не расстроишь меня,  Зейнаб,  -  чистосердечно  ответил  он.
Помолчав, вдруг сказал:
   - Я слышал об одной игре,  которой  якобы  обучают  Рабынь  Страсти.  Она
называется  "Роза  в  Оковах".   Учил   ли   тебя   этому   твой   наставник
Карим-аль-Малика? - Голубые глаза владыки пристально изучали Зейнаб.
   Девушка кивнула. Да, это была потрясающая игра,  одна  из  самых  сладких
любовных пыток. Но она была не вполне уверена,  что  калифу  это  под  силу,
невзирая на его отнюдь не слабое здоровье.
   -  Хорошо,  давай  поиграем,  мой  господин,  прошу  лишь  позволить  мне
верховодить в игре. Понимаешь, это может  быть  опасно...  Ты  уже  пробовал
раньше?
   - Только в юности, - признался он. - Я согласен на твои условия.
   - Тогда приготовлю все... - она поднялась с  ложа.  -  Очень  скоро,  мой
господин, я буду в полной твоей власти.
   Он наблюдал за нею исподтишка из-под полуопущенных век.  Она  воротилась,
неся золотую корзиночку, в которой лежали "любовные шарики", четыре шелковых
шнура, неширокая белая шелковая лента,  огромное  пышное  перо  и  еще  одно
длинное, заостренное перо белой цапли. Поставив корзиночку подле  ложа,  она
легла, раскинув в стороны руки и ноги, произнеся с обворожительной улыбкой:
   - Молю о пощаде, мой господин. Связанная, я буду совершенно беззащитна, и
ты сможешь сделать со мною все,  что  тебе  заблагорассудится.  Я  не  смогу
воспротивиться...
   Глаза калифа чуть расширились. Она ни разу не отказала ему ни в чем  -  и
тем не менее он никогда не ощущал полной власти над ее телом и душой. Что-то
неуловимое всегда тревожило его, подобно тому, как песчинка щекочет устрицу,
попав между  створок...  Она  была  его  рабыней,  к  он  жаждал  осязаемого
доказательства  тому,  что  может  и  вправе  распорядиться  ее  жизнью.   К
собственному изумлению, он полюбил эту деву -  ну  что  ж,  если  она  и  не
отвечает ему взаимностью, ей придется признать его своим властелином!
   Он извлек из корзиночки шелковые шнуры и крепко, хотя и  нежно,  привязал
ее запястья к изголовью, а щиколотки - к изножью постели: он  просто  сделал
четыре петли, которые и накинул на резные столбики, которыми  было  украшено
ложе. Такие же петли он затянул вокруг тонких запястий и щиколоток.
   - Сопротивляйся! - отрывисто приказал  он.  -  Я  должен  убедиться,  что
веревки крепко держат тебя, не причиняя при атом боли, моя красавица!
   - Кто обучил тебя этой игре?  -  спросила  калифа  Зейнаб.  Она  натянула
веревки - нет, высвободиться самостоятельно ей не под силу:
   - Я накрепко привязана, мой господин! - она слабо улыбнулась.
   - Много лет назад, когда я был совсем еще юным принцем, - поведал  калиф,
- у одного из друзей отца была замечательная Рабыня Страсти.  Однажды  мы  с
ним поехали поохотиться, потом я у него заночевал,  и  гостеприимный  хозяин
предоставил мне на одну ночь свое сокровище.
   Он посмотрел на груди Зейпаб, устремленные вверх, на все  ее  напряженное
тело, и ощутил небывалое волнение.
   Она наблюдала за сменой выражений на его лице. Какие же все-таки дети эти
мужчины... Но разве не предупреждал  ее  Карим,  что  многим  по  вкусу  эти
чувственные забавы? Ей еще повезло: некоторым нравится причинять  женщине  в
порыве страсти боль...
   - Я завяжу тебе ротик, но лишь на время, красавица моя, - предупредил  ее
калиф. - Вскоре я найду твоим  губкам  гораздо  лучшее  применение...  -  Он
осторожно завязал рот Зейнаб белой шелковой повязкой. - Ты  можешь  свободно
дышать? - заботливо спросил он, склонившись над нею.
   Зейнаб закивала.  Крайне  важно  было  сохранять  полнейшее  спокойствие,
всецело отдаваясь на милость партнера, - так гласило главное правило игры.
   Калиф достал из корзиночки бархатный  мешочек,  дернул  тесемочку,  и  на
ладонь его выкатились серебряные шарики. Затем он медленно ввел их  один  за
другим в ее сладкие недра. Потом какое-то время просто любовался  прекрасной
своей пленницей. Да, она  совершенно  беззащитна  сейчас!  Это  еще  сильнее
возбудило  калифа.  Скоро,  о,  очень  скоро  это  дивное  тело  забьется  в
пароксизме страсти!
   Зейнаб же крайне интересовало, что предпримет он дальше. Она лежала  тихо
как мышка - ведь малейшее движение заставило бы серебряные  шарики  пронзить
все ее тело сладкой мукой. Как жестоко с его стороны так мучить ее!
   Калиф принялся медленно  ласкать  ее  одной  рукой.  Касания  были  очень
легкими и нежными - ладонь просто лениво скользила по ее  шелковистой  коже.
Он проводил пальцем вокруг сосков - губы калифа тронула  улыбка,  когда  они
напряглись и затвердели, подобно розовым бутонам, прихваченным морозцем.  От
его прикосновений на животе Зейнаб  появилась  гусиная  кожа...  Потом  рука
коснулась венерина холма, затем скользнула в  ложбинку  между  ним  и  левым
бедром, потом погладила округлый зад девушки, прежде  чем  пропутешествовать
вниз по стройной ножке...
   Стон девушки заглушила шелковая повязка: шарики все-таки ударились друг о
друга в ее недрах, вызвав приступ болезненного наслаждения.
   Глаза  владыки,  полные  торжества,  устремились  на  девушку.  Взор  был
красноречив: видишь, милая, ты моя, и я могу сделать с тобою что угодно!  Он
обхватил ладонями ее маленькую ступню и нежно погладил ее:
   - У тебя прелестные ножки...
   Губы его прильнули к крошечной  ступне,  горячий  язык  принялся  ласкать
тонкую щиколотку, затем округлое колено, дивное бедро... Язык скользнул было
в пах..,  но  вот  калиф  уже  наслаждается  нежным  животиком.  Потом  язык
заскользил по нежной ложбинке между грудей - время от времени калиф тихонько
дул на разгоряченную кожу...
   Тело Зейнаб вытянулось в струночку, шарики внутри нее все ударялись  друг
о друга, терзая девушку ощущениями необычайной силы.  Она  снова  прерывисто
застонала...
   Калиф взял со столика пышное перо и принялся водить им по юному телу.
   - Приятно тебе, моя красавица? -  шепнул  он.  Роскошное  перо  скользило
вокруг ее грудей ласковыми, дразнящими движениями, затем по животу, потом по
ногам... Поводив пером по гладкому венерину холму,  калиф  внезапно  отложил
игрушку и довольно сильно нажал всей ладонью на пышный холмик - глаза Зейнаб
расширились, она сдавленно вскрикнула  от  изумления:  давление  его  ладони
вызвало новый приступ желания.
   Склонившись, Абд-аль-Рахман принялся посасывать по очереди соски - и  вот
она вся выгибается, и повязка не может уже заглушить страстных стонов...  Он
стремительно укусил нежный сосок, но тут же лизнул, заглушая боль.  Ритм  ее
дыхания резко участился, калиф этим вполне удовлетворился. Он извлек  шарики
из ее пылающих недр и, не давая ей опомниться,  уселся  меж  ее  раздвинутых
ног. Затем, взяв заостренное перышко, он склонился, раздвинул двумя пальцами
ее потайные губки - и вот обнажилась жемчужина любви. А мучитель стал  самым
кончиком пера касаться нежного сокровища, подыскивая  нужный  ритм  касаний,
прислушиваясь к дыханию девушки и пристально следя за страстными  судорогами
дивного тела.
   Зачарованный, он глядел, как темно-розовая плоть сочится жемчужным соком,
а жемчужина любви набухает