ность   и
расторопность. Затем спросила;
   - А где же чистый кафтан?
   - В этом нет надобности, - сказала банщица. - Ты ведь идешь в  постельку,
госпожа, подремать... А никого, кроме нас, на женской  половине  нет.  Твоей
Оме придется как следует заняться твоими нарядами,  наверняка  они  порядком
измялись, лежа в сундуке во время плавания.
   - А вдруг войдет Мустафа? - занервничала Зейнаб. Рабыни  переглянулись  и
захихикали, прикрывая рты ладошками, но банщица строго взглянула на  них,  и
девушки тотчас умолкли.
   - Но, госпожа, ведь Мустафа - евнух! Мы можем бегать нагишом прямо у него
перед носом - а ему и дела нет!
   Зейнаб  глубоко  вздохнула...  "Не  стесняйся  спрашивать"  -  ведь   так
советовал Карим? Надо решиться.
   - Я не знаю, что значит "евнух", - честно сказала она банщице. -  В  моей
родной стране нет  подобных  созданий  -  по  крайней  мере,  насколько  мне
известно... Прошу, просвети меня!
   Рабыни выглядели озадаченными, в  отличие  от  многоопытной  банщицы.  Та
прекрасно понимала, что девушка - чужестранка, да к тому же и северянка...
   - Евнух, госпожа, это кастрированный мужчина. У  него  удалены  яички.  В
отличие от нормального мужчины он не может иметь детей и не желает  женщины.
Операцию эту делают мальчикам или юношам в нежном возрасте. Некоторые  врачи
удаляют также и член,  и  тогда  бедняге  приходится  до  конца  дней  своих
мочиться через обрубок... Но чаще всего удаляют лишь яички, - с  готовностью
объясняла женщина. - Твоя нагота не  произведет  на  Мустафу  ровным  счетом
никакого  впечатления.  Твоя  же  красота  для  него   -   словно   прелесть
какой-нибудь изысканной вазы или белой нефритовой статуэтки, не более.
   -  Благодарю  тебя,  -  сказала  Зейнаб.  -  Мне  многому  еще  предстоит
научиться, многое узнать... - И, сопровождаемая Омой, удалилась  в  спальню,
где ничком легла на ложе и сладко задремала.
   - Она далеко пойдет! - предсказала банщица.
   - Потому что так красива? - спросила младшая из рабынь.
   - Отчасти, - отвечала банщица. - Но в основном  потому,  что  она  мудра,
добра и столь прекрасно воспитана,  что  не  стесняется  поблагодарить  нас,
низкорожденных. Она не напыщенна, подобно многим в ее положении. Все  это  в
соединении со столь изысканной красотой выделит  ее  из  прочих  наложниц  и
покорит сердце калифа. А наш господин Абд-аль-Рахман, как  говорят,  большой
знаток! Как пить дать,  он  полюбит  Зейнаб!  Эй-й-й-йе!  Что  за  блестящее
будущее у этой Рабыни Страсти! Воистину это будет  шедевр  нашего  господина
Карима!
   А превозносимая столь высоко девушка тем временем сладко спала... Вначале
она словно провалилась куда-то, но потом увидела сон.
   ...Ее гладят чьи-то нежные руки, покуда все тело  не  охватывает  сладкая
дрожь. Ласковые губы  покрывают  ее  жаркими  поцелуями,  от  которых  кровь
веселей заструилась по жилам. Зейнаб  глубоко  вздохнула  и  повернулась  на
спину. В полудреме она слегка раздвинула  ноги.  Тепло...  Влажно  -  и  так
тепло...  Она  изнывала  от  удовольствия.  Вздрогнув  от  наслаждения,  она
окончательно пробудилась.
   Его темноволосая голова покоилась меж ее раскинутых  бедер.  Он  нежно  и
искусно ласкал ее потаенную жемчужину. Она вздрогнула всем телом  -  он,  на
мгновение оторвавшись от нее, взглянул на девушку затуманенными  от  страсти
глазами и вновь  принялся  безумствовать  над  нею.  Протянув  руки,  Зейнаб
запустила пальцы в его каштановые волосы, поощряя его. В следующее мгновение
он рывком приподнялся, и возбужденный жадный член  скользнул  в  ее  горячее
нутро... Глубже... Глубже... Глубже...
   Как прекрасно, как восхитительно! Она вот-вот умрет...
   - О-о-о-о, Господи! - стонала она. - О-о-о, мой господин! 0-о-о-ох!
   Как же истосковалась она по нему за все эти долгие недели на  корабле!  И
этот голод вкупе со всем прочим вызвал к жизни это неземное блаженство...
   - Пожалуйста! - молила она. - Пожалуйста!!!
   Зейнаб опоясала его ногами - и он проник в ее тело еще глубже, еще...
   - О Аллах! О Аллах! - стонал Карим, теряя голову...Как обходился  он  без
нее все это время? И как будет жить, расставшись с нею, своими руками  отдав
ее другому? ..Он проникал в  нее  все  глубже  и  глубже.  Они  были  единым
существом, которое было не что  иное,  как  воплощенный  неутоляемый  голод,
всепожирающая страсть!
   ...Вместе  они  достигли  вершин  райского  блаженства  и,  задыхающиеся,
жаждали повторить путь еще и еще раз... Не выпуская ее из жадных объятий, он
принялся покрывать ее лицо благодарными  поцелуями.  Оба  они  трепетали  от
желания.
   - Ты удивительна! - наконец выговорил он. - Ты рождена,  чтобы  любить  и
быть любимой, Зейнаб, цветочек мой...
   Он все еще был в ее теле, она ощущала внутри сладкую дрожь.
   - Мне нельзя любить тебя, ведь так? - тихо спросила она.
   Волосы на его груди щекотали ее чувствительные соски.
   - Нет, - с грустью отвечал он. - Нельзя. Ты не должна...
   - А ты.., мог бы полюбить меня? - она напряженно вглядывалась в его лицо.
   - Кто из  мужчин,  обладающих  силой  и  здоровьем,  а  также  зрением  и
рассудком, смог бы устоять? - прошептал он, умело уходя от  прямого  ответа,
силясь, чтобы ни единый мускул на его лице не дрогнул,  а  глаза  оставались
бесстрастными. Мог ли он полюбить ее! Да  он  никогда  не  полюбит  ни  одну
другую женщину в мире! Объятие  из  страстного  сделалось  вдруг  бесконечно
нежным, желание мгновенно ушло. Он  выскользнул  из  нее  и  ласково  уложил
девушку на подушки.
   - Я разбудил тебя... - с улыбкой извинился он.
   - Но я ничуть не огорчена, мой господин, - ответила она и, опрокинув  его
на спину, нежно поцеловала  в  губы...Она  не  помнила,  чтобы  когда-нибудь
возносила молитвы Небу, даже в детстве, но сейчас она молилась.  Она  молила
Небеса послать смерть калифу Абд-аль-Рахману, сделать хоть что-нибудь, чтобы
ей не пришлось отправиться к нему... Тогда она могла бы остаться  с  Каримом
навеки. Лучше она будет последней рабыней в его доме, чем любимицей великого
князя... О, если бы только это было возможно...
   ...Голова его лежала у нее на груди. Она поглаживала его  темные  волосы.
Он любит ее. Она это чувствует, пусть даже  он  ни  разу  не  обмолвился  об
этом... И она все понимает. Он - человек чести. Впрочем, как и она сама... И
она не допустит, чтобы бремя ее любви тяготило его душу - что  ж,  если  нет
выбора, то она бестрепетно уедет к калифу. Карим сможет  гордиться  ею.  Она
прибавит славы имени Карима-аль-Малики, великого Учителя  Страсти!  И  пусть
сердце ее будет разбито. А именно так оно и будет...

***

   Сколько всего предстояло еще  постичь  Зейнаб!..  Прежде  она  не  вполне
понимала, что имел в виду Карим, когда говорил, что  сделает  из  нее  самую
искусную Рабыню Страсти... Раньше она считала, что вполне довольно красоты и
искусной игры на любовном ложе, но это оказалось совсем не так. Мужчины, как
выяснилось, любят интересных женщин.  Карим  рассказал  ей,  что  есть  даже
специальные школы в городах  Мекка  и  Медина,  где  образовывают  женщин  в
области изящных искусств.
   ...Уроки, уроки, уроки... Дни ее были заполнены до отказа. Прежде,  дома,
ее наставляли лишь в хозяйственных делах, да и то спустя  рукава:  ведь  она
должна была стать монашкой, а вовсе не хозяйкой дома.
   Маленькая  старушка  каждый  день  приходила  и   давала   Зейнаб   уроки
каллиграфии. Сперва Зейнаб отчаивалась - казалось,  никогда  не  удастся  ей
совладать с бамбуковым стилосом...  Но  умение  постепенно  пришло.  В  один
прекрасный день неуклюжие, словно курица лапой нацарапала, штрихи, словно по
мановению волшебной палочки, превратились, к восторгу девушки, в  изысканную
вязь. В совершенстве овладев округлым арабским курсивом, Зейнаб принялась за
куфические  письмена...  Одновременно  девушка  училась  читать.   А   потом
наставница начала учить ее искусству сочинять стихи...
   Сам Карим преподавал ей историю Аль-Андалус и других известных ему стран,
а также и географию. Престарелый евнух  был  приглашен  в  качестве  учителя
музыки, к чему у девушки обнаружился удивительный талант. Зейнаб обладала от
природы редчайшим голосом и слухом и вскоре научилась  аккомпанировать  себе
на трех инструментах: на ребенке, звуки из которого извлекались  при  помощи
смычка, изогнутого в форме лука, на лютне, и, наконец, на кануне -  струнном
щипковом инструменте.
   Еще один старый евнух учил девушку логике и философии.  Третий  наставлял
ее в математике, астрономии и астрологии. Еще одна, неопределенного возраста
женщина, читала Зейнаб целые лекции об ароматах, благовониях и  о  том,  как
ими правильно пользоваться. Потом она научила девушку  подкрашивать  лицо  и
искусно выбирать одежды к особым случаям - это оказалось целым искусством! А
строгий молодой имам с фанатичным огнем в очах просвещал девушку в  вопросах
восточной религии - ислама.
   - Тебе не обязательно менять веру, - предупредил ее Карим, - но тебе было
бы много проще, если бы ты на это решилась или, подобно многим,  сделала  бы
вид...
   - У меня вообще нет веры... - тихо промолвила Зейнаб.
   - Как? Разве ты не христианка? - Еще раз девушка изумила его.
   Она с минуту поразмыслила, а затем сказала:
   - Я знаю, что младенцем была крещена, но священник из Бен  Мак-Дун  умер,
когда я была еще очень мала. Порой в замок забредал священник или монах, ища
приюта, и просвещал нас... У Мак-Фергюсов был, правда, священник - я видела,
как он колдовал над брачным контрактом моей сестры и венчал молодых... Но  в
Бен Мак-Дун мы годами не совершали Таинства Причащения - и не  думаю,  чтобы
это нам сильно навредило. А вы верите в Единого Господа?
   - Да, - отвечал Карим. Девушка пожала плечами:
   - Я с радостью изучу ислам. Ведь узнавать  новое  вовсе  не  вредно,  мой
господин.
   - А потом.., ты переменить веру?
   - Я буду внимательно слушать, - серьезно ответила девушка. - И хорошенько
разберусь в новом вероучении. Но то, что таится в глубине  моего  сердца,  -
только мое, господин мой. Те начатки христианства, что я впитала ребенком, -
это ведь все, что осталось от меня прежней... И я  не  хочу  изменять  этому
теперь, мой господин, и, думаю, не захочу никогда.
   Карим понимающе кивнул...Теперь, когда он было решил, что ему все  о  ней
известно, эта непостижимая женщина снова поразила его. Каких высот  достигла
бы она, будь калиф хотя бы лет на десять моложе! Сейчас же  лучшее,  на  что
она могла надеяться, - это родить ему дитя и стать таким образом  почти  что
членом семьи могущественного Абд-аль-Рахмана... Калиф к тому времени был уже
отцом семи сыновей и одиннадцати  дочерей,  что,  в  сравнении  с  выводками
других подобных ему владык, было  более  чем  скромным  достижением.  Прочие
великие князья имели от двадцати пяти до шестидесяти отпрысков...
   ...Настала осень, и зарядили дожди. Они будут  идти  всю  зиму,  объяснил
девушке Карим. В остальное же время года здесь стоит сушь, тогда и возникает
нужда в оросительных каналах, сообщающихся с рекой.  Дожди  принесли  холод,
который тем не менее ни в какое сравнение не шел с  пронизывающим  ветром  и
морозом зимней Аллоа.
   Через два месяца к Зейнаб впервые явилась гостья... Госпожа Алима заранее
предупредила сына, что  посетит  юную  невольницу,  но  время  она  выбирала
тщательнейшим образом. Карим на некоторое  время  отбыл  в  горы  в  поисках
племенных лошадей, которых он должен был преподнести калифу Кордовы от имени
Донала Рая. Ему необходимо было наблюдать за  животными  несколько  месяцев,
чтобы убедиться, что те вполне здоровы. Он не мог  допустить,  чтобы  уже  в
конюшнях владыки выяснилось, что кони страдают одышкой или  каким-либо  иным
недугом...
   Мать Карима прибыла в тех самых крытых носилках,  которые  в  свое  время
предоставлены были в распоряжение Зейнаб и Омы. Мустафа  поспешил  навстречу
госпоже, чтобы почтительно приветствовать ее.
   - Добро пожаловать, добрая госпожа!  Какая  досада,  что  вы  заранее  не
предупредили о своем визите! Господина Карима нынче нет дома - он в отъезде,
выбирает коней...
   Алима грациозно вышла из  крытых  носилок.  Ее  волосы,  когда-то  совсем
светлые, с возрастом слегка потемнели. На голове у нее была изящная диадема,
с которой ниспадала темно-синяя вуаль, шитая серебром. Ее утепленный  кафтан
был из шелка того же цвета  с  серебряной  вышивкой,  со  скромным  округлым
вырезом и длинными рукавами, у запястий отороченными мягким белым мехом.  На
ней были также алые шелковые панталоны, присобранные у щиколоток серебряными
витыми шнурками  с  золотыми  бусинами.  Вокруг  стройной  шеи  посверкивала
золотая цепочка с округлым медальоном, оправленным  в  золото  и  украшенным
бриллиантами. Бриллиантовые  же  серьги  и  несколько  изысканных  колец  на
изящных пальцах  довершали  впечатление.  На  маленьких  ножках  красовались
арабские туфли с золотым и серебряным шитьем.
   - Я знаю, где мой сын, Мустафа. А приехала я, чтобы без помех  повидаться
с Рабыней Страсти. Расскажи мне, какова эта девушка?  -  Синие  глаза  Алимы
сверкали любопытством. - Говори только правду!
   - Она странная, госпожа. Не похожа ни на одну из своих  предшественниц  -
но мне она нравится. - Мустафа говорил неторопливо, взвешивая каждое  слово,
И все же замялся...
   - Странная? В чем же ее необычность, Мустафа?  -  Алима  заинтересовалась
еще больше. Ведь Мустафа, в отличие от большинства  евнухов,  был  предельно
откровенен  и   честен.   Такая   расплывчатость   формулировок   была   ему
несвойственна. - Говори же!
   - Она покорна, госпожа, но мне  кажется,  что  она  идет  на  это  вполне
сознательно... - выговорил наконец Мустафа. - Увольте, госпожа,  я  не  умею
объяснить...
   - Она" не уронит престиж моего сына и Донала  Рая  в  глазах  владыки?  -
спросила Алима, глядя очень пристально на евнуха.
   - О нет, госпожа! Зейнаб очень  воспитанна  и  умна!  Думаю,  это  лучшая
Рабыня Страсти, которая когда-либо  выходила  из  этих  стен!  -  воскликнул
Мустафа. - А ее красота... Словно само солнце!
   - Что ж, прекрасно, - отвечала Алима. - Проводи же  меня  к  этому  чуду,
добрый мой  Мустафа.  Постой-ка,  расскажи  прежде,  чем  занимается  она  в
отсутствие Карима?
   - Она учится, госпожа.
   - О, она такая прилежная ученица? А каковы ее успехи?
   - Все учителя довольны ею - и даже имам Гарун, -  отвечал  Мустафа,  ведя
Алиму по коридору, ведущему на женскую половину.
   Зейнаб сидела подле бассейна с  рыбками,  держа  на  коленях  канун.  Она
задумчиво напевала. Алима жестом  удалила  евнуха  и  прислушалась.  Девушка
одарена чистым и нежным голосом - это  наверняка  понравится  калифу.  И  на
кануне  играет  она  прелестно.  Нет,  голос  ее  не  просто  хорош   -   он
удивителен... Вот так редкая удача! Ведь наложницы  калифа  должны  быть  не
просто хороши собою и искусны на ложе страсти. Они  должны  обладать  массой
прочих достоинств. А эта девушка бесспорно обладает редчайшим даром, который
поможет ей занять достойное положение при дворе...
   - Какую песню ты поешь? - спросила, наконец, Алима,  выступая  из  своего
убежища.
   Девушка вздрогнула и чуть не уронила инструмент.
   - Это песня моей родины. - Зейнаб почтительно встала и  склонилась  перед
величавой и красивой женщиной.  -  В  ней  поется  о  красоте  гор,  озер  и
северного неба, госпожа. Я люблю порой петь на  родном  своем  наречии  -  в
гареме это наверняка будет величайшей редкостью и поможет мне,  недостойной,
обратить на себя внимание калифа. Это также поможет мне не  позабыть  родной
язык, а сохранить его в памяти я желаю всем сердцем...
   -  Я  госпожа  Алима,  мать  Карима-аль-Малики,  -  представилась   Алима
девушке...О Аллах, как прекрасна эта чужеземка! Золотые косы,  аквамариновые
очи, светлая прозрачная кожа... Она даже светлее дочерей Галатии!..
   - Не выпьете ли со мною мятного чаю, госпожа? - вежливо спросила  Зейнаб,
предлагая высокой гостье присесть...Как же красива мать Карима!
   - С радостью, дитя, - отвечала Алима. - И непременно с отменными медовыми
пирожками с миндальной начинкой! Если они есть у тебя...
   Глаза Зейнаб засияли:
   - Наверняка есть, госпожа! Ома, иди сюда! Когда служанка явилась на  зов,
Зейнаб  отдала  ей  краткое  и  толковое   распоряжение.   Ома   почтительно
склонилась:
   - Да, госпожа. Тотчас же все будет готово, -  ответила  она  и  поспешила
вон.
   - У тебя есть собственная прислужница?  -  На  Аллоа  эта  краткая  сцена
произвела сильное впечатление. Ах да. Карим же говорил, что  эта  невольница
благородных кровей!
   - Ома - моя соотечественница. Мы обе - дочери  Альбы,  земли,  населенной
пиктами и кельтскими племенами.
   - Сын говорил мне, что у тебя интересная судьба. Не поведаешь ли мне свою
историю, Зейнаб?
   На прекрасное  лицо  девушки  легла  мгновенная  тень,  но  она  послушно
заговорила, и Алима была до глубины души растрогана услышанным.
   - Эта жизнь мне куда более по  душе,  нежели  моя  прежняя,  -  закончила
девушка свой удивительный рассказ.
   - Когда-то я тоже была пленницей, - вырвалось у Алимы.  -  Отец  мой  был
зажиточный земледелец. Однажды в наш фьорд  нагрянули  даны  на  ладье.  Они
убили родителей и двоих старших братьев. А моих трех  сестер,  двух  младших
братьев и меня забрали в плен. Как я боролась тогда,..  Меня,  как  и  тебя,
отвезли в Дублин. Там  торговец-мавр  купил  меня  с  сестрою,  чтобы  после
выгодно перепродать на невольничьем рынке в Кордове.  Я  ничего  не  знаю  о
дальнейшей судьбе Карен - меня купили первой... В  Аль-Андалус  у  торговцев
есть обычай выставлять на продажу по одной пленнице. Остальные ожидают своей
участи за занавеской... Мне в тот день сияла счастливая звезда,  дорогая,  -
меня купил мой возлюбленный Хабиб,  будущий  отец  Карима,  и  сделал  своей
второй женой. Я родила ему троих детей. Желаю тебе такого же  счастья,  дитя
мое. Пусть калиф оценит тебя по достоинству, а ты роди ему прекрасного сына!
   - Вы очень добры, госпожа.  От  всего  сердца  благодарю  вас  за  добрые
слова... - потупившись, отвечала зардевшаяся Зейнаб. - Ах, вот и угощение!
   - Тебе  понравилось  в  Ифрикии?  -  спросила  Алима,  откусывая  кусочек
медового пирожка с орехами. Сладкий мед защекотал ей горло, и  она  тихонько
кашлянула.
   - Я еще так мало видела, госпожа, - слишком занята  уроками...  Я  должна
быть искусницей во многом, если, конечно, хочу добиться в Кордове успеха.  А
я непременно этого добьюсь, и мною  будет  гордиться  Донал  Рай,  пославший
меня, и господин Карим, меня обучивший, - девушка отхлебнула мятного чаю.
   Что-то не так... В уме Алимы промелькнула смутная догадка, но безмятежное
спокойствие девушки  развеяло  возникшее  было  сомнение.  Глупости,  решила
Алима. Все в порядке. Показалось... Девушка красива. И действительно кажется
совершенством   во   всех   отношениях.   Это   будет    настоящий    шедевр
Карима-аль-Малики, наивысшее достижение мастера...
   ...Независима! Вот в  чем  секрет!  Зейнаб  в  глубине  души  независима!
Мустафа просто не привык к подобным женщинам, потому  и  не  смог  подобрать
нужное слово...И я была такой когда-то, вспомнила Алима, но  любовь  к  мужу
переменила все. И если кто-нибудь всем сердцем полюбит Зейнаб, она счастливо
переменится, смягчится. Так думала опытная женщина...
   - Хочешь, чтобы тебя посетила твоя ровесница? - поинтересовалась Алима. -
Сестра Карима Инига сгорает желанием познакомиться с тобою. Она годом старше
тебя, но я уверена, вы друг другу понравитесь. Весной она выходит  замуж  за
друга нашей семьи. Ты уже научилась играть в шахматы? Нет? Это замечательная
игра, игра для умниц... Надо передвигать фигуры  по  доске.  Впрочем,  лучше
Инига научит тебя, а ты  потом  бросишь  вызов  моему  сыну.  Он  прекрасный
шахматист. И, если ты к его возвращению хорошо выучишься  играть,  он  будет
доволен.
   - Благодарю