ивается - маленький Женя Топорков, пятый  номер,
лежит, сбитый с ног, на земле и растерянно моргает...
   Мяч ушел к зрителям. Враждебные болельщики злорадно хохочут.
   - Ничего, ребята, ничего...
   И снова Вадим накидывает Рашиду - на этот раз чуть повыше,  -  и  Рашид
бьет уже испуганной, осторожной рукой. Мяч идет чисто, но слабо. Нет,  это
не удар... Что с ним сегодня случилось?
   Химики легко забирают мяч, играют на Моню - удар! - словно вылетает  из
огромной бутылки огромная пробка...
   Счет три - ноль. Через пять минут он становится шесть - ноль, еще через
минуту восемь - ноль. Команда в растерянности. Рашид бледен,  его  круглое
лицо потно блестит, но он вспотел не от игры, а  от  невыносимого  чувства
стыда. Вадим больше не дает ему мячей, он пасует на  второй  номер  -  там
стоит голенастый хладнокровный Миша Полянский. И вот Миша выигрывает  один
мяч... Наконец-то! Подача отбита, и Вадим передвигается с третьего  номера
на второй. Теперь и он может быть нападающим. "Дай пас! Дай пас!" - шепчет
он Рашиду сквозь зубы. Он чувствует, как тело его напряглось, точно налито
бешеным, злобным желанием ударить по мячу  всей  мощью  руки,  всем  весом
пятипудового тела, ударить так, чтобы мяч несся со  свистом,  как  снаряд,
чтобы он прошибал блок, валил  кого-то  навзничь,  друг  на  дружку...  На
втором номере Вадим добывает своей команде три очка.
   Но игру, конечно, теперь уже не спасти. Потом Вадиму приходится уйти на
подачу. Со второго номера пробует бить Рашид, раза два ему удается. Но все
разно игру уже не спасти.
   Длинный свисток судьи. Первая игра проиграна  со  счетом  пятнадцать  -
шесть. Команды уходят с площадки на короткий перерыв.
   Василий Адамович стоит мрачным изваянием  возле  столба  и  смотрит  на
Бражнева,  который  подходит  к  нему,  понурившись,  и   с   подчеркнутой
заботливостью отряхивает запачканные землей трусы. Но вдруг,  улыбнувшись,
тренер обнимает Бражнева за плечи и говорит ласково:
   - Ничего, Илюша! Спокойно, ребятки, вы теперь злы. Должны выиграть.
   Он похлопывает волейболистов по взмокшим плечам, шутит, дает советы,  а
они, угрюмые и усталые, молча кивают, односложно отвечают...
   Вадим  видит  разочарованные  лица  своих  друзей  -  одни   откровенно
печальны, другие успокоительно улыбаются, тоже  что-то  советуют.  Спартак
доказывает Василию Адамовичу, что судья неправильно присудил последний мяч
химикам. Он так громко и обиженно говорит об этом, словно  все  дело-то  в
этом последнем мяче. Бедный Спартачок, как он расстроился!..
   Здесь же, среди зрителей, Сергей Палавин и Лена. Сергей - запасной,  он
в такой же, как у Вадима, голубой майке.  Он  свеж,  полон  сил,  спокойно
курит и что-то негромко объясняет Рашиду:
   - Когда ты выходишь на мяч, ты выходи вот так...
   А Рашид, измученный, потный, с ввалившимися глазами, молча слушает  его
и кивает, ничего, вероятно, не понимая. К Вадиму подбегает Лена.
   - Ой, Вадим, я за вас так болею, а вы проиграли! - говорит она,  сделав
плачущее лицо.
   - Да мы еще не проиграли.
   - Вадим, милый, выиграйте! Как я этого Моню ненавижу - все время тушит!
Потушит и еще смеется!
   - Тушат, милая моя, капусту... -  говорит  Лесик,  с  брезгливым  видом
нацеливая на кого-то объектив "ФЭДа". - А ты бы подошла к нему, очаровала,
увлекла в парк, понимаешь ли... Они без него и проиграют.
   Вадим видит вдруг Андрея и Олю; их не было днем, и Вадим уже решил, что
они не придут. Протолкавшись сквозь  толпу  болельщиков,  Оля  подходит  к
нему, притрагивается пальцами к его руке, еще полной  внутренней  дрожи  и
напряжения.
   Вадим спрашивает быстро:
   - Ты давно здесь? Видела игру?
   - Я видела. Вы все равно выиграете, - говорит она тихо. - У меня  такое
предчувствие, а я никогда не ошибаюсь...
   - Свисток судьи - перерыв кончился. Вадим сжимает Олины  пальцы  и,  не
рассчитав,  очень  сильно.  Она  вскрикивает  и  улыбается,  глядя  в  его
испуганные глаза.
   Вместе со всей командой он выбегает на площадку, теперь на другую,  где
играли в прошлый раз химики. Он чувствует  внезапный  и  радостный  прилив
сил. Эта площадка счастливая. Здесь надо выиграть.
   Через  сетку  Вадим  разглядывает  противников:  какие  они  спокойные,
совершенно уверенные в победе! Стоят как вкопанные, не шевелясь.
   А Рашид переминается с ноги на ногу, горбится, щупает зачем-то колени -
нервничает. Женя Топорков, тоже волнуясь, топчется в своем углу.
   Мяч летит... Летит почти по прямой, на волосок от сетки - и попадает  в
точно  подставленные  ладони  Бражнева.  С  первых  же  секунд  начинается
небывало стремительная игра. Обе команды попеременно захватывают подачу  и
играют с такой яростью, точно бьются за последний мяч. Очень  быстро  счет
становится пять - пять.
   И вот Вадим оказался уже на задней линии. Он не видит  болельщиков,  не
слышит их криков - теперь уже кричат и свои и чужие, - он забыл об  Оле...
Глаза его прилипли к мячу, к этому черному вертящемуся клубку,  который  с
головокружительной быстротой перемещается в  воздухе.  Только  бы  поймать
его, не упустить, принять на мягкие пальцы  и  подчинить  его  дикую  волю
своей воле, сделав его союзником, а не врагом! Рашид  словно  переродился,
он бьет из любых положений, обманывает, ловко хитрит, и каждый его  маневр
сопровождается рычанием обезумевших от  восторга  первокурсников,  которые
пришли сюда, кажется, в полном составе.
   - Раши-и!!
   Химики все время ведут счет. Но их преследуют по пятам. Разрыв в  счете
на одно очко. И вот уже объявляет судья:
   - Четырнадцать - тринадцать.
   Моня подает. Это, может быть, последний мяч  в  игре.  В  соревновании.
Становится очень тихо. Вадим случайно замечает  лицо  Спартака  -  у  того
прыгает подбородок. "Спартачок, милый!" - думает Вадим с нежностью.  В  ту
же секунду он забывает о нем.
   И вдруг -  в  это  напряженное  решающее  мгновение  -  осеняет  Вадима
странное спокойствие и уверенность, что  победа  близка.  Мяч  в  руках  у
Рашида, тот сразу пасует  Мише.  Миша  выпрыгивает  очень  высоко,  словно
подкинутый пружиной, - и...
   - Миша-а-а!..
   На той площадке принимают, и сейчас же кто-то бьет ответный.  Мяч  идет
колом - смертельный! Бражнев ловит его концами пальцев,  но  мяч  отлетает
далеко в сторону...
   - А-а-ах!.. - хором вздыхают зрители.
   И тогда Женя Топорков в удивительном, цирковом прыжке догоняет мяч  уже
далеко за площадкой и,  падая  на  живот,  подымает  его  высокой  свечой.
Раздаются аплодисменты, и все смотрят как  зачарованные  на  мяч,  который
тихо и плавно описывает в ясном вечернем небе дугу и  падает  на  площадку
химиков. А химики почему-то не берут  его  и  только  растерянно  на  него
смотрят...
   Вадим выбегает к сетке.
   - В темпе, ребята, в темпе! - шепчет Бражнев.
   Да, теперь - в темпе, теперь -  выиграть,  теперь  -  чего  бы  это  ни
стоило! Выиграть три мяча! Вадим забивает два из  них...  Судья  поднимает
руку, зрители что-то ревут, трудно разобрать что, свистят... В чем дело?
   - Двойной уда-ар!
   Ага, у кого-то из химиков двойной удар...
   Судья  дает  продолжительный  свисток.  Игра  выиграна.  Теперь   можно
по-настоящему отдохнуть.
   - Чудом выиграли! - говорит кто-то в толпе зрителей.
   Другой голос лениво добавляет:
   - Да, дуриком...
   Вадим замечает Крылова, стоящего рядом со Спартаком.
   - Ну, как дела, хлопцы? - спрашивает он улыбаясь. - С каким счетом?
   - Один - один, Федор Андреевич!
   Крылов удивленно переспрашивает:
   - Один - один? У вас такие ликующие лица - я  думал,  наверняка  два  -
ноль... Это ничья? Вы не выиграли?
   - Мы  выиграли  трудную  ничью,  Федор  Андреевич!  -  говорит  тренер,
по-юному блестя глазами. - А теперь будем играть контровую и выиграем!
   К третьей, решающей игре Василий Адамович  замышляет  какую-то  замену.
Шепчется с Бражневым и Рашидом, потом подзывает к себе  Палавина.  Да,  он
хочет заменить Рашида - тот сильно устал.
   И вот они стоят у сетки рядом - Вадим и Сергей, как  стояли  много  раз
прежде. На голове у Сергея знакомая черная сеточка; он всегда надевает  ее
во время игры, чтобы длинные  волосы  не  падали  на  глаза.  Эта  сеточка
странно  изменяет  лицо  Сергея,  делает  его  старше  и  суровей.  Ну   -
началось...
   Вадим впивается глазами в мяч, который вылетает сзади,  из-за  плеча  и
падает в дальний угол площадки химиков. Там тоже  произвели  замену  -  на
третьем номере, прямо против Вадима, стоит  коротконогий  рыжий  парень  с
очень белым телом и веснушчатым плоским лицом. Вот он готовится взять мяч,
старательно приседает, ноги его слегка дрожат... Вот выкидывает мяч  Моне,
и тот стремительно прыгает, выходит над сеткой по грудь  -  грудь  у  него
волосатая, чернеет над вырезом белой майки...
   - Блок не ставь! - шепчет сзади Бражнев. - Ничего не будет!
   Удар!  Сзади  кто-то  охает.  Бражнев  замер  на  корточках,  с  нелепо
вскинутыми руками. Мяч от его рук  ушел  на  аут.  Опять  игра  начинается
скверно. Химики подают. Вадим видит по их  напряженным,  угрюмо  заставшим
лицам, что они твердо решили отомстить за поражение, и отомстить жестоко.
   Мяч у Вадима, и он хорошо знает, как нужно  давать  Сергею  -  немножко
ближе к середине сетки. Не потерял  ли  Сергей  удара?..  Нет,  он  издали
разбегается, уверенно прыгает, сильным стригущим движением ног  в  воздухе
подбрасывая себя еще выше, - и неожиданно на лету переворачивается и  бьет
в левый угол. Коронный удар Сергея! Мяч вонзается в защитника и застревает
у него в руках...
   Игра идет все быстрей; химики забивают первое очко, но Сергей сейчас же
забивает два. Обе команды  попеременно  обгоняют  друг  друга.  Болельщики
сошли с ума.  Они  ревут  не  умолкая.  Стоят  стеной  вокруг  площадки  и
отшатываются всей толпой, когда игра внезапно переносится на край. Василий
Адамович охрипшим, негодующим голосом кричит:
   - Да ребята же, отойдите!.. Ну что за публика?!
   Обе команды нервничают. Все чаще штрафные, и судья то и дело свистит.
   Счет одиннадцать - восемь, ведут химики. Вадиму кажется, что игра  идет
уже несколько часов. Проклятая игра - столько злобной силы в руках, и надо
ее держать при себе! И еще делать  руки  мягкими,  мягче  воска!  Нет  уж,
сейчас дорвусь... Миша накидывает мяч на  самую  сетку.  Вадим  прыгает  и
вдруг видит, что над сеткой выросли внезапно четыре чужие ладони - двойной
блок. И рука Вадима мгновенно становится мягче воска  и  тихонько  стукает
мяч, перебрасывая его через блок. Там никто не страховал  -  мяч  выигран!
Свои болельщики неистово аплодируют...  Проклятая  игра!  Опять  вся  сила
осталась в руке, опять не ударил...
   В нападение выходит Сергей, шепчет Вадиму:
   - Коротенький...
   Вадим дает невысокий пас.  Сергей  прыгает,  бьет  с  яростным,  глухим
всхлипом - очко!
   - Одиннадцать - десять.
   - Сережа-а! - кричат зрители. - Дай, Сережа-а!
   - Еще коротенький! - шепчет Сергей, задыхаясь.
   И снова удар - на этот раз в блок. И снова удар - в  блок!  И  снова...
вдруг тихо, кулачком влево. Очко!
   Голоса судьи почти не слышно.
   - Двенадцать - одиннадцать...
   - Тринадцать...
   Вадим озабочен одним: хороший пас, коротенький пас, ближе  к  середине.
Лицо Сергея вырастает перед глазами на неуловимую долю секунды - упоенное,
пылающее лицо с полуоткрытым ртом.
   Теперь уже химики  растерянны.  Моня  кричит  на  кого-то  разъяренным,
обрывистым голосом:
   - За-ажмите его!!
   На Сергея прыгают сразу трое, но он высоко над сеткой и бьет неожиданно
левой рукой... Вадим видит  одно  мгновение  восторженное  лицо  Спартака,
который машет рукой и пронзительно вопит:
   - Сережа! Сережа! Сереж-ка!
   - Четырнадцать - одиннадцать...
   Остается последний  мяч!  Химики  снова  пытаются  закрыть  Сергея.  Их
защитники самоотверженно падают друг на друга, но мяч все-таки берут. Моня
бьет со второго номера и попадает в  блок,  мяч  шлепает  его  по  голове.
Кто-то из химиков ударяется Моне в ноги, но мяч слишком низко, еще  кто-то
отчаянно падает рядом, но поздно, поздно - мяч на земле...
   Судья троекратно свистит.
   Болельщики  врываются  на  площадку,  пожимают  руки  Сергею,   Вадиму,
Бражневу, всем, кому успевают.  Судья  объявляет  о  победе  пединститута.
Команды восклицают "физкульт-ура!" и расходятся.
   ...Только теперь Вадим заметил, сколько зрителей обступило площадку.  И
теперь  только  он  почувствовал  опустошительную  усталость,  от  которой
подкашиваются ноги и хочется сесть тут же на землю, а еще  лучше  -  лечь.
Глаза застилало потом, щипало.
   К нему подошла Оля. Он вытер ладонью глаза, чтобы лучше видеть ее лицо.
   - Я говорила, что вы выиграете, - сказала она спокойно, но синие  глаза
ее блестели. - Какой ты мокрый! Постой-ка...
   Она вынула из кармана платочек, скомкала и стала вытирать его лоб.  Она
вытирала долго, потому что платочек был очень маленький, девичий, и  толку
от него, конечно, не было никакого...
   - Дима! Где ты?
   Откуда-то подлетел Алешка Ремешков, схватил Вадима  за  руку,  закричал
отчаянно:
   - Барышня, не смейте его причесывать! Вы с ума  сошли?!  Он  нужен  для
кадра именно такой расхристанный, страшный, - победа, черт побери,  дается
нелегко!
   ...Шлепали по граниту набережной тяжелые волны. От них веяло холодом  -
все-таки апрель месяц. Днем было так жарко, а сейчас хоть надевай пальто.
   Лагоденко, Рая и Нина Фокина сидели на скамейке возле реки, смотрели  в
черную воду, где отражались огни многоэтажных домов  набережной  и  редкие
апрельские  звезды,  разговаривали  вполголоса  о  волейболе,   о   скорых
экзаменах, о лете...
   За спиной тихо шумел  парк,  ветер  доносил  порывы  музыки  с  большой
эстрады. По реке шла неразличимая в темноте лодка: всплеск весел, и долгое
воркованье воды, и снова ленивый всплеск.
   Лагоденко вдруг усмехнулся каким-то своим мыслям.
   - Ты что, Петя?
   -  Так,  вспоминаю  волейбол...  Удивительная  все-таки  это   вещь   -
спортивный  азарт.  В  последнюю  игру  я  специально  наших   болельщиков
наблюдал, как они на Сергея смотрели. Забавно! На  эти  четверть  часа  он
стал абсолютным кумиром, ему все простили, все забыли, на него молились...
   - Да-да, - улыбнулась Рая, - наш грозный Спартачок смотрел  на  Сережку
прямо с обожанием, даже кричал...
   - А ты разве  не  кричала?  Сам  слышал:  "Ой,  Сереженька!..  Милый!..
Золотой!.."
   - Нет, в волейбол он играет хорошо,  -  сказала  Нина,  -  этого  никто
отрицать  не  будет.  Но  наша  жизнь,  к  сожалению,  вернее  к  счастью,
заключается не в одном волейболе.
   - Очень верно, - кивнул Лагоденко.
   - Так вот, и что с Сергеем будет дальше,  как  он  начнет  жить  -  это
серьезный вопрос.
   - Это зависит от него, - сказала Рая.
   - От него главным образом, но и от нас тоже. Мы вчера в общежитии очень
долго толковали о нем. Лешка говорит, что Сергей уже сильно изменился,  но
мне что-то не верится. А другой парень, наоборот, рубанул - ни черта он не
изменился, приспособился, говорит, только к новой обстановке...
   - Неправда, Петя, он изменился, - сказала Рая,  качнув  головой,  -  но
пока  еще  внешне.  Просто  он  чувствует  себя  неловко,  как  говорится,
пришибленно, потому и держится как-то особняком, мало разговаривает -  это
очень  необычно  для  него  и  производит  впечатление  какой-то   большой
перемены. А на самом деле такой большой перемены, конечно, нет  и  еще  не
могло быть. Это же дело долгое, нелегкое - дело будущего. Правда же, Петя?
   - Правда, - Лагоденко с довольным видом обнял Раю одной рукой. -  Ты  у
меня прямо министерская голова! Верно, конечно. Дело будущего.  Но  хорошо
уже то, что он что-то понял и вернулся в институт; с  его  самолюбием  это
было не просто сделать. Очень не просто, я понимаю...  Одним  словом...  -
Лагоденко длинно зевнул и потянулся, выпятив  грудь,  -  посмотрим,  время
покажет. За ним же теперь во сто глаз будут смотреть.
   Кто-то торопливо, стуча ботинками, подошел к скамье.
   - Ребята, вы здесь? - Это был Андрей. - А где остальные?
   - Разбрелись кто куда по парку,  -  сказал  Лагоденко  зевая.  -  Народ
молодо-ой...  Это  мы  с  Райкой  люди  солидные,   женатые,   сидим   тут
по-стариковски. И Нина за компанию.
   - А кого ты ищешь? - спросила Нина.
   - Сестру ищу! Час уже ищу, бегаю по всему парку! Черт знает... - Андрей
рассерженно умолк. - Домой надо ехать, а ее нет. И главное, куда она могла
одна пойти?
   - Почему одна? Наверное, где-нибудь с Димкой,  -  сказал  Лагоденко.  -
Может, в Нескучном гуляет.
   - С Вадимом? Почему ты думаешь, ты видел?
   Нина засмеялась:
   - Ох, Андрюшка!.. Конечно, твоя сестра с Вадимом, наверняка. Так что не
волнуйся.
   - Да? - сказал Андрей изумленно и после минутного молчания пробормотал:
- Тогда я это... может, они на танцах, пойду посмотрю...
   И он поспешно скрылся в темноте.
   Лагоденко с видом полного недоумения развел руками и расхохотался:
   - Ну - Андрей! Теперь он окончательно растерялся! Нет,  он  все-таки  у
нас странный человек... - И убежденно тряхнул головой: - Страннейший.



        "30"

   Ночью Вадим просыпается от грозного, катящего волнами грохота -  танки!
Привычным  ухом,  по  особому  прерывистому  фырчанию  на  разворотах   он
угадывает: "тридцатьчетверки". Этот знакомый шум - лязганье, рев  моторов,
гудение потрясенной улицы - напоминает ему  сорок  четвертый  год,  ночные
осенние марши по венгерским автострадам, путь на Дебрецен и Комарно...  Но
там, за окном, - мирные танки. Они идут на парад.
   Вадим засыпает с радостным ожиданием утра.
   И вот уже

   Утро красит нежным светом
   Стены древнего Кремля... -

   и будит Вадима этой старой, но нестареющей, полной  бодрости,  весны  и
задора песней. За окном ясно-голубое, безоблачное небо с дымчатым  отливом
у горизонта - день будет жаркий! Вера  Фаддеевна  уже  ушла,  она  идет  с
Ленинским районом, который всегда открывает демонстрацию. Вадим  одевается
по-весеннему и без кепки выходит на улицу.
   На Калужской необычайная и  торжественная,  прохладная  тишина.  Солнце
поднялось невысоко, и улица еще вся в тени. Людей в этот  ранний  час  еще
немного, и все они идут в одну сторону, к центру, спешат на  свои  сборные
пункты. И Вадим идет туда же, обгоняя других  и  стараясь  шагать  в  такт
песне, доносящейся из далекого репродуктора:

   С добрым утром, милый город...

   От Калужской площади все машины сворачивают на боковые улицы.  Вадим  с
трудом пробивается сквозь идущую быстрым  шагом  колонну  демонстрантов  и
выходит на Крымский мост. Здесь уже многолюдно, шумно  и  жарко.  Странное
зрелище, оно бывает только в праздники - люди  идут  не  по  тротуарам,  а
прямо по середине улицы,  по  трамвайным  путям,  а  машины  движутся  так
медленно, осторожно, что им впору бы переселиться на тротуар...
   Двор института переполнен. Студенты толпятся на улице перед воротами  и
в сквере. Вадим идет на звуки аккордеона -  это,  наверно,  Лешка,  а  где
Лешка - там и все ребята.
   - А, правофланговый! - кричит  Горцев  и  длинной  рукой  через  чьи-то
головы вцепляется Вадиму в плечо. - Идем-ка, поможешь вынести портреты!  В
гардеробную!
   Вадим не успевает ни с кем поздороваться, Горцев тащит его в  институт.
Они  проталкиваются  сквозь  толпу  студентов,  со  всех  сторон  слышатся
возбужденно-веселые голоса, смех и рябит в глазах от множества знакомых  и
незнакомых радостных лиц, белых, красных, голубых платьев...
   И вот раздаются в отдалении глухие удары - это бьют кремлевские  пушки.
Парад начался.
   Вадим занимает свое место на правом фланге колонны. Рядом с ним Андрей,
в белой вышитой косоворотке, и Мак, сменивший  на  этот  раз  свою  лыжную
куртку на ковбойку необыкновенного, радужного цвета. Все  пока  еще  стоят
беспорядочно, несколько человек  окружили  Лесика  с  аккордеоном  и  поют
шуточную студенческую песню. Громче всех,  ко