.
Войска Кавказского фронта, занимавшего громадную территорию,  выполняли  в
течение двадцатого и двадцать первого годов множество самых разных  задач:
вместе  с  войсками  Южного  фронта  ликвидировали   Врангеля,   подавляли
контрреволюционные  восстания   на   Кубани   и   на   Северном   Кавказе,
устанавливали Советскую власть в Закавказье и, наконец,  снабжали  Россию,
Москву и Питер хлебом и нефтью.
   В июле 1920 года в Реввоенсовет Кавказского фронта явился уже известный
отцу А.В.Мокроусов. Почти два года назад холодной, гнусной ночью  -  лучше
не вспоминать! - судьба свела их в вагоне эшелона, уходившего  из  Ростова
под ударами немцев. Мокроусов все просил тогда передать  привет  Чичерину.
На этот раз он тоже пришел с просьбой  -  дать  ему  катер.  Он  предъявил
отношение Реввоенсовета Юго-Западного фронта. Катер был нужен  ему  затем,
чтобы с небольшой группой коммунистов переправиться в Крым и  организовать
там, в тылу  Врангеля,  повстанческую  армию.  Мокроусов  и  был  назначен
командующим этой армией.
   Предприятие  выглядело   явно   фантастическим:   море   контролировали
английские   и   врангелевские   корабли,   крымские   берега   охранялись
белогвардейцами. Катер оказался бы совершенно беззащитным  при  встрече  с
любой вражеской шхуной. В  своей  книге  "В  горах  Крыма",  выпущенной  в
Симферополе в 1940 году, Мокроусов пишет: "Трифонов отнесся к поездке  как
к мальчишеской выходке и категорически заявил, что катера мне не даст, так
как жалеет  и  катер,  и,  главное,  меня  и  моих  товарищей".  Насколько
отчаянным  и  заведомо,  казалось,  обреченным  на  неудачу  был   замысел
Мокроусова,   теперь   видно   из   воспоминаний   самого   Мокроусова   и
отправившегося  с  ним  матроса  И.Д.Папанина  и  имевшего   отношение   к
снаряжению этой экспедиции Всеволода Вишневского. Но Мокроусов был из  тех
людей, которым легче было погибнуть, чем отказаться от вскружившей  голову
идеи. В конце концов он убедил-таки  Трифонова  -  не  в  целесообразности
экспедиции, а в том, что не отстанет, пока не получит  катер.  И  получил.
Катер был ветхий, дырявый, не мог дать больше 8 узлов.  "На  таком  катере
можно ходить  по  Кубани  или  в  порту,  но  выйти  в  море  было  крайне
рискованно. Идти  на  нем  в  Крым  не  представлялось  возможности..."  -
признавался Мокроусов. Но лучших катеров не было ни в одном из  портов  на
Кавказском побережье.
   Мокроусов, Папанин и их спутники едва не погибли на переходе из Анапы в
Капсихор. Дальнейшее известно:  созданная  Мокроусовым  в  Крымских  горах
немногочисленная партизанская армия потрясала тылы Врангеля.
   Орджоникидзе и Трифонов были бессменными членами РВС Кавфронта,  вместе
с ними работали в разные  времена  С.И.Гусев,  С.Д.Марков,  И.Т.Смилга.  В
отцовском архиве документов периода Кавказского фронта оказалось  немного.
Сохранился блокнот с копиями телеграмм, отправленных в  конце  1920  года.
То, что этот растрепанный старый блокнот  уцелел,  чистая  случайность,  и
телеграммы в нем случайные. Отец не собирался их беречь.  Это  был  просто
бумажный хлам, завалявшийся в сундуке.
   Но сейчас и эти  случайные  телеграммы  интересны.  В  них  видно,  как
переломилось время. Вот, например, телеграмма от  11  декабря  1920  года,
направленная В.Трифоновым председателю Дагестанского трибунала:

   "Чрез. комиссия города Петровска приговорила двух инженеров -  Шатилова
и Серенко - к высшей мере наказания за старые  дела.  Инженеры  эти  очень
нужны как хорошие специалисты нефтяного цеха,  и  вырывать  их  из  работы
теперь совсем не резонно. Прошу  этот  вопрос  рассмотреть  с  этой  точки
зрения и постараться сделать  так,  чтобы  они  вновь  вернулись  на  свою
работу, хотя бы она и носила официально принудительный характер, как  мера
наказания".

   И рядом другая телеграмма:

   "17 декабря 1920
   Екатеринодар, Командарму IX Левандовскому.
   20-22  декабря  прибудет  Новороссийск  итальянский  пароход  "Анкона".
Необходимо  его  немедленно  разгрузить.   Руководить   разгрузкой   будет
представитель Внешторга Боганов или Федоров.  Окажите  содействие  рабочей
силой. Малейшая задержка парохода нарушает соглашение.
   Член Реввоенсовета фронта В.Трифонов".

   Да,  в  конце  двадцатого  Реввоенсовет  Кавказского  фронта  уже   мог
тревожиться по поводу торговой сделки с Италией. Но  до  этих  забот  надо
было  прожить  тяжелейшие  месяцы  лета   и   осени,   месяцы   борьбы   с
врангелевскими бандами, с армией генерала Фостикова, орудовавшей на Кубани
в июле, и с десантом полковника Назарова, высадившимся в это же время, и с
еще более крупными  десантами  генералов  Улагая,  Харламова  и  Черепова.
Насколько ожесточенной была борьба с контрреволюцией в летние месяцы  1920
года, видно из приказа войскам Кавказского фронта от 29  июля  1920  года.
Этот приказ  я  нашел  в  Центральном  архиве  Советской  Армии,  в  фонде
Кавказского фронта. Вообще, надо сказать, я с большой радостью обнаружил в
этом архиве, в материалах Кавказского фронта телеграммы, записи разговоров
по  прямому  проводу,  отчеты,  записки,  резолюции,  связанные  с  именем
В.Трифонова. Я боялся, что многое уничтожено после тридцать седьмого года.
   Итак, в приказе по войскам Кавказского фронта от  29  июля  1920  года,
между прочим, говорилось:

   "...Несмотря на тягчайшие  преступления,  совершенные  казаками  против
Советской  России  за  два  года  борьбы  в  рядах  белых  армий,  рядовое
казачество было с честью и миром распущено по домам к мирному и  полезному
труду. Распущено оно было потому, что огромная масса казаков не  знала,  с
кем и за что она воюет, она была  вовлечена  в  борьбу  обманом,  ложью  и
клеветой. Теперь, после двух лет  борьбы,  не  может  быть  места  обману,
теперь всякий поднявший оружие  против  Советской  власти  знает,  что  он
поднимает его против рабочих и крестьян в защиту помещиков и  генералов  и
будет рассматриваться как сознательный, закоренелый  и  неисправимый  враг
трудящихся и беспощадно уничтожаться, а те страницы, хутора  и  населенные
пункты,  которые  оказывают  содействие  или  дают  приют   изменникам   и
предателям  делу   трудящихся,   будут   считаться   гнездами   помещичьей
контрреволюции и беспощадно разоряться. Население казачьих областей должно
знать  и  твердо  помнить,  что  все  оно  несет  ответственность  за   те
преступления  против  Советской  власти,   которые   совершаются   на   ее
территории, и само оно, в своих собственных интересах, должно немедленно и
решительными  мерами  пресекать  возникающие  беспорядки  и   волнения   и
арестовывать преступников - агентов контрреволюции.
   РВС  Кавказского  фронта  приказывает  всем  РВС  армий,  областным   и
губернским комиссарам принять к неуклонному исполнению следующее:
   1)  Всех  бандитов,  захваченных  с   оружием   в   руках,   немедленно
расстреливать на месте.
   2) Обязать население сдать к 15 августа все имеющееся  у  него  оружие.
Если после указанного срока будет найдено оружие  без  надлежащего  на  то
разрешения, все имущество виновных немедленно конфисковывать и  передавать
в отдел социального обеспечения,  а  самих  виновников  предавать  суду  и
судить по законам военного времени, как за  тягчайшее  преступление  перед
Советской властью.
   3) Обязать население оказывать всемерное содействие местным  властям  в
поимке преступников и ликвидации контрреволюционных банд. Лица, ушедшие  с
бандитами, а  также  уличенные  в  укрывательстве  бандитов  и  содействии
бандитам, подлежат высшей мере наказания по законам военного времени, а их
имущество - конфискации; конфискованное имущество передавать в отделы соц.
обеспечения для раздачи беднейшему населению станиц и хуторов.
   4) Станицы, хутора и населенные пункты, принимающие активное участие  в
восстаниях против  Советской  власти,  должны  приводиться  в  повиновение
самыми решительными беспощадными мерами, вплоть до полного их разорения  и
уничтожения. Никакие поблажки и колебания здесь недопустимы.
   5) Органы Советской власти, проявившие разгильдяйство, растерянность  и
нерешительность в проведении указанных мер, надлежат высшей мере наказания
по законам военного времени.
   Приказ ввести в действие по телеграфу.
   Реввоенсовет Кавказского фронта
   В.Трифонов, В.Гиттис".

   Этот суровый документ, столь отличный от доклада В.Трифонова в  Оргбюро
ЦК, написанного год назад, говорит не о том, что изменилась точка  зрения,
а о том, что изменилось время. Поистине  те,  кто  теперь  подняли  оружие
против Советской власти, были не заблуждающимися, а отъявленными  врагами.
Пощады и снисхождения по отношению  к  ним  в  этот  миг  истории,  когда,
казалось, к концу подошли и борьба и силы, быть не могло.
   И все же Советская  власть  находила  в  себе  мужество  для  пощады  и
снисхождения, вернее - для праведного суда.  Я  просмотрел  сотни  страниц
документов Ревтрибунала Кавказского фронта за  лето  и  осень  1920  года.
Бандиты  и  укрыватели  бандитов,  спекулянты,  растратчики,   вымогатели,
дезертиры, хранители оружия, мошенника - все отвечали по законам  военного
времени,  все  приговаривались  к  высшей  мере.  Приговоры  областных   и
армейских трибуналов  сообщались  в  Ростов,  в  Ревтрибунал  фронта,  для
утверждения.  В.Трифонов,  как  член  Реввоенсовета  фронта,  руководил  и
Ревтрибуналом. Он почти постоянно находился в Ростове.  Я  нашел  огромное
количество телеграмм с мест и записей  разговоров  по  прямому  проводу  с
резолюцией В.Трифонова: "Приостановить исполнение приговора, передать дело
в РВТ фронта".
   Приостановка исполнения приговора почти всегда означала,  что  приговор
будет изменен.

   "РВТ 11-й 6 сентября в 16 часов вынес приговор о высшей мере  наказания
командиру  21-го  эскадрона  41-го  кавполка  Первой  кавдивизии  Морозову
Сергею, бывшему ротмистру старой  армии,  за  халатность,  дезорганизацию,
связь с контрреволюцией, превышение власти..."
   "В 15 часов 5 сентября осужден расстрелу  за  дезертирство  и  растрату
народных  денег  делопроизводитель  хлебопекарни  95-й  бригады   Владимир
Михайлович Садовников..."
   "15 сентября сегодня 9 часов 45 минут  приговорен  к  расстрелу  бывший
владелец аптеки Визенталь Борис Давидович за  утайку  с  целью  спекуляции
мануфактуры, перевязочных средств и медикаментов и дачу взятки  советскому
работнику с целью получения отобранного при обыске..."
   "РВТ 11-й приговорен к расстрелу  Чугунов  Александр  по  обвинению:  в
бытность председателем ликвидационной комиссии по удовлетворению претензий
населения Чугунов  постепенно  растратил  на  свои  нужды  миллион  рублей
аванса..."

   По всем этим и им подобным делам существовали ходатайства о пересмотре,
почему они и попадали телеграфным или телефонным путем (надо было спешить,
ибо до исполнения приговора давалось 24 часа)  в  Реввоенсовет  фронта.  Я
сразу  узнавал  почерк  отца,  его  химический  карандаш:   "Приостановить
исполнение..."
   В течение двадцатого года шел непрерывный обмен мнениями по телефону  и
обмен телеграммами между Орджоникидзе и Трифоновым. Серго  был  не  только
членом Реввоенсовета фронта, он являлся  также  руководителем  Кавказского
бюро ЦК РКП(б), полпредом Ленина  на  Кавказе.  И  он  почти  не  сидел  в
Ростове. Он был повсюду, метался по  громадному  краю  с  одного  горячего
участка на другой: весною был в Баку, когда Одиннадцатая армия освобождала
Азербайджан, летом в Ростове и Краснодаре во время отпора  Улагаю,  осенью
во Владикавказе и в Грозном, когда вспыхнул  мятеж  надтеречных  станиц  и
когда в Дагестане поднял восстание  имам  Гоцинский  -  с  этим  последним
пришлось  основательно   повозиться,   была   создана   даже   специальная
Дагестанская  группа  войск  под  командованием  А.И.Тодорского.  А  съезд
народов Востока в Баку, съезд горских  народов  во  Владикавказе  -  Серго
должен быть и  там!  И  должен  встречаться  с  Энвер-пашой,  и  принимать
министра иностранных дел Турции Бекир Самибея, который приехал как  гость,
но с настойчивостью, вовсе не приличествующей  гостю,  рвался  в  мятежный
Дагестан; и должен  вести  сложную  дипломатическую  игру  с  Кучук-ханом,
"главкомом Персидской Красной армии".
   Так выходило, что два члена  Реввоенсовета  общались  больше  всего  по
прямому проводу и по телеграфу. А вопросов, которые надлежало решать, было
великое  множество.  Они  обсуждали  важнейшие  оперативные  дела,  боевые
операции, вопросы переброски войск и присылки фуража, закупки  лошадей  на
Кубани (это было серьезнейшее задание Совета труда и  обороны,  по  поводу
которого  сохранилась   пространная   телеграмма   Трифонова   Ленину)   и
формирования кавалерийских частей для  отправки  на  Польский  фронт.  Они
совещались  по  вопросам  международной  политики,  о  взаимоотношениях  с
Персией и Турцией, с независимой в то время Грузией и даже  с  Италией  (в
апреле 1920 года в  новороссийскую  гавань  неожиданно  вошел  итальянский
крейсер "Этна",  то  ли  с  целью  провокации,  то  ли  замыслив  какую-то
авантюру). Орджоникидзе спрашивал по прямому проводу у Трифонова: "Получил
ли ты ответ из Москвы насчет итальянского крейсера? До сих пор еще не могу
добиться ответа. Вчера послал ночью  еще  одну  записку.  До  сих  пор  не
отвечают. Вызови Склянского к аппарату и потребуй у  него  ответа.  Правда
ли, что Конармия в Ростове бесчинствует? Я приеду завтра  днем".  Трифонов
отвечал из Ростова: "Армия прошла совершенно спокойно,  ни  одного  случая
бесчинства я не знаю. Некоторый конфуз получился  на  параде  4-й  дивизии
третьего  дня.  На  параде  красноармейцы  стали  требовать   освобождения
Думенко, но более или менее скоро успокоились. Парад пришлось  прекратить.
Эксцессов, однако, не было.  Конармия  уже  вся  прошла  через  Ростов,  и
сегодня проходят остатки тылов. Беспокоиться  нечего.  Склянского,  Москву
потревожу, конечно..."
   Трифонов дал распоряжение командованию Девятой армии усилить  береговые
батареи. Затем пришла телеграмма от  Склянского:  "По  поводу  прибытия  в
Новороссийск итальянского крейсера... Чичериным послано радио в Сан-Ремо с
запросом о подтверждении полномочий капитана". Полномочий  у  капитана  не
было. Все это было наглой авантюрой с целью прощупать, крепкие ли нервы  и
нельзя ли чем поживиться у молодой  республики,  недавно  потопившей  весь
свой флот.  Трифонов  дал  распоряжение  Василенко,  командующему  Девятой
армии, арестовать крейсер и не выпускать его из гавани до ответа на запрос
Чичерина.  Орджоникидзе  и  Трифонов  совещались   по   сложным   вопросам
внутренней  национальной  политики  на  Северном  Кавказе   (например,   о
переселении казаков из терских станиц и заселении их горцами, что было,  в
общем, вредной затеей,  от  которой  волей-неволей  пришлось  отказаться),
обсуждали  назначение  командиров,  комиссаров,  партийных   и   советских
работников, решения Ревтрибунала фронта, проблемы  использования  воинских
частей для трудовых целей, а также много других дел, иногда, казалось  бы,
вовсе незначительных ("14 августа годовщина 11-й армии. Имеем ли мы  право
преподнести от фронта знамя? Если да, тогда это можно еще успеть, отвечай.
Орджоникидзе". - "От фронта знамя преподнеси, но  имей  в  виду,  что  это
знамя будет подарок фронта, а не республиканская награда.  Красное  Знамя,
как награду республики, может дать только ВЦИК. Трифонов").
   Не могу не вернуться к апрельскому телеграфному разговору  Орджоникидзе
и Трифонова, к тому месту, где упоминается  о  требованиях  красноармейцев
4-й кавдивизии освободить Думенко.
   В то время,  когда  Первая  Конная  армия  проходила  через  Ростов  на
Польский  фронт,  Б.Д.Думенко  находился  в  Ростовской  тюрьме.  Он   был
расстрелян 11 мая 1920 года. С тех пор до  конца  1964  года  он  считался
врагом.
   Думенко был организатором  и  командиром  первых  частей  и  соединений
Красной конницы. Особая  кавалерийская  дивизия,  которой  он  командовал,
когда других кавалерийских дивизий в Красной Армии  еще  не  существовало,
"во внимание  к  исключительным  заслугам  перед  революцией  и  Советской
Республикой" была награждена Почетным Знаменем. Сам Думенко пятым по счету
в стране получил орден Красного Знамени. В 4-м томе  "Истории  гражданской
войны в СССР" на  странице  292  приведено  сообщение  "Правды"  о  взятии
Новочеркасска в ночь на 8 января 1920 года: "Осиновый  кол  вбит  в  самое
сердце контрреволюции. Ее главной опоры - Донской армии -  не  существует;
остатки ее бегут, гонимые нашими частями. Наши войска неудержимой  лавиной
двигаются на Кавказ". Для большей точности должен заметить, что слова  эти
взяты  из  напечатанного  10  января  1920  года  в   "Правде"   донесения
Реввоенсовета Юго-Восточного фронта; под ним стоит подпись В.А.Трифонова.
   Тогда, конечно, не следовало оповещать в открытой печати, какие  именно
войска взяли Новочеркасск. Но теперь нет причин таить, что "наши  войска",
взявшие Новочеркасск, именовались так:  "Сводный  конный  корпус  товарища
Думенко".
   После взятия Новочеркасска Думенко повел корпус на  Дон  и  Маныч.  Там
были и успехи и неудачи - счастье на  войне  переменчиво,  но  в  общем-то
конница Думенко дралась с деникинцами  геройски.  Но  к  этому  времени  в
Реввоенсовет армии и фронта уже шли доносы на комкора: недоброжелателей  у
него хватало. Думенко был крут, несдержан, излишне  самолюбив,  не  терпел
чьей-либо опеки, хотя бы и со стороны комиссаров. Люди, обиженные Думенко,
и считавшие себя, обиженными, и  завистники  -  были  у  него  и  такие  -
методично сеяли подозрения: Думенко, мол, скрытый враг  Советской  власти,
ждет удобного случая, чтобы перейти на сторону белых. К нему  был  прислан
отличный  комиссар  В.Н.Микеладзе,  человек  храбрый,  решительный.  Между
комкором и комиссаром начали складываться,  хотя  и  с  трудом,  отношения
доверия. В конце января Микеладзе уже вручил Думенко членский билет партии
большевиков.
   Осталась темной и невыясненной (и, может быть,  никогда  уже  не  будет
выяснена) личность злодея, в ночь на 3 февраля 1920 года убившего  в  поле
комиссара Микеладзе. Но можно сказать, что в ту ночь был убит  и  Думенко.
Враги его воспользовались случаем и  к  прежним  обвинениям  добавили  еще
одно: безапелляционное заверение,  что  организация  убийства  была  делом
Думенко и его штаба. Видимо, сыграл  роль  и  горячий  климат  гражданской
войны, не отпускавший времени на  длительный  разбор  обстоятельств  дела,
когда идут настойчивые "сигналы" о контрреволюционном заговоре. Как бы там
ни было, но Реввоенсовет фронта - теперь это очевидно  -  поспешил,  отдав
приказ о немедленном аресте Думенко и штаба Сводного конного корпуса.
   Следствие шло около двух месяцев, но многие детали  и  "мелочи"  так  и
остались невыясненными. Теперь очевидно и то, что ряд показаний свидетелей
обвинения были бездоказательными, а иные  попросту  ложными.  Думенко  был
прежде убит  морально,  потом,  опозоренный,  расстрелян.  Любопытно,  что
неубедительность речи обвинителя  была  отмечена  в  дневнике  Павла,  где
имеются две короткие, чисто информационные записи о суде над Думенко:

   "6 мая.  Вечером  был  с  Ив.Ив.Луком  на  деле  Думенко.  Обвинителями
выступали Колбановский (очень плохо) и Белобородое. Защищали 2 адвоката  и
Знаменский (член РВС 10-й армии). Мы ушли в 11 часов.  Суд  кончился  в  3
часа ночи. Думенку, начштаба Абрамова, начоперода Блехтера и еще двоих суд
приговорил к расстрелу".

   Во время следствия по делу Думенко В.Трифонова на  юге  не  было  -  он
находился в Москве, как делегат Девятого съезда, и вернулся в Ростов  лишь
во  второй   половине   апреля.   Документы   судебно-следственного   дела
показывают, что никакой прикосновенности В.А.Трифонова к делу  Думенко  не
было. Это "дело" создали на  основании  клеветнических  доно