дцать минут, на первое  действие  они
безусловно опоздали.
   Лена стояла перед зеркалом в длинном темно-зеленом  платье,  оттенявшем
нежную смуглость ее обнаженных рук и открытой  шеи.  Она  казалась  в  нем
выше, стройнее, женственней. Вадим, удивленный, остановился в дверях -  он
и не знал, что она такая красивая.
   - Вадим, скорее советуй! Что лучше: эта  брошка  или  ожерелье?  -  Она
повернулась к нему, приложив к груди круглую гранатовую брошь, и кокетливо
склонила голову набок. - Ну, хорошо?
   Глядя не на брошку, а на ее светлое  и  радостное  лицо,  Вадим  сказал
убежденно:
   - Хорошо, очень хорошо, но первое действие погибло.
   - Так я же давно готова! -  воскликнула  Лена,  беря  с  подзеркальника
флакон духов и капая себе на ладонь. Она быстро провела ладонью по  груди,
потом капнула еще и так же быстро пошлепала себя  за  ушами.  -  За  ушами
дольше держится, знай, - объяснила она деловито. - Тебя подушить?
   - Нет, не люблю.
   Наконец они оделись, попрощались с  Альбиной  Трофимовной  и  вышли  на
улицу. К подъезду вдруг подкатила  "Победа",  остановилась,  и  из  машины
быстро вышел человек в широком черном пальто и в шляпе. Лена  подбежала  к
нему.
   - Папка! Можно нам доехать до Маяковской? Мы опаздываем в театр, а  это
Вадим Белов из нашей группы, познакомься!
   Человек  в  шляпе  молча  пожал  руку  Вадиму  и  сказал  без   особого
сочувствия:
   - Опаздываете в театр? Это неприятно... Я не знаю, спросите  у  Николая
Федоровича, если он согласится, пожалуйста. Если у него есть время.
   Вадим как будто почувствовал в его тоне сдержанное неодобрение,  и  ему
показалось даже, что Медовский поздоровался с ним не  слишком  дружелюбно.
Лена принялась уговаривать шофера, называя его "Коленькой" и "голубчиком",
и дело решилось в две секунды.
   Они быстро сели на заднее сиденье. Вадим  захлопнул  дверцу,  и  машина
понеслась.  Замелькали  освещенные   окна,   фонари,   неразличимые   лица
прохожих... На повороте их качнуло, и Лена на мгновение прижалась к Вадиму
и вскрикнула, засмеявшись: "Ой, Коленька, осторожней!" А  Вадиму  хотелось
сказать, чтобы Коленька только так и ездил и как можно дольше не подъезжал
к театру.
   Через несколько минут машина остановилась перед театром, и Вадим и Лена
с третьим звонком влетели в зрительный зал.
   И вот они уже сидят в партере, близко от сцены. Занавес еще не  поднят.
В зале шум, скрип кресел, шмелиное гудение разговоров - все это  понемногу
стихает. Касаясь плечом Вадима, Лена разглядывает в бинокль ложи.
   - Знаешь, я люблю смотреть на людей в театре, - говорит она вполголоса,
- и угадывать: кто они такие, как живут? Это очень занятно... Правда? Вот,
например... - Не опуская бинокля, Лена придвинулась к Вадиму и  заговорила
таинственно: - Вон сидит молодой парень...  рабочий,  наверно...  Это  его
премировали билетом, да? Потому что он один... А  вон  студентки  болтают,
справа - видишь? Обсуждают кого-нибудь из своей группы. Вроде нас, мы тоже
- соберемся и давай обсуждать... Наверно, с биофака МГУ, у них там  все  в
очках.
   Люди  из  переднего  ряда  стали  оборачиваться   на   Лену,   одни   с
любопытством, другие осуждающе. Но все, кто оглядывался на нее,  не  сразу
отводили глаза - мужчины особенно долго и внимательно смотрели ей в  лицо,
а женщины изучали главным образом платье. Лена точно не замечала всех этих
взглядов, а Вадим испытывал чувство некоторой  неловкости  и  одновременно
гордости. Ему было приятно сидеть  рядом  с  этой  красивой  девушкой,  на
которую все обращают внимание.
   - Фантазерка ты, - сказал он, кашлянув в ладонь. - На тебя уже солидная
публика оглядывается.
   - Почему, кто? Ну и пусть! - сказала Лена беспечно и заговорила громче:
- Знаешь, я хотела, бы иметь много-много друзей, как в  этом  зале.  И  от
всех получать письма...
   Она не договорила, потому что потух свет и стал подниматься занавес.  В
оркестре что-то зазвякало и зашипело - очевидно, изображался поезд, потому
что сцена представляла собой вокзал. Лена докончила шепотом:
   - ...получать письма, ездить к ним в гости. И встречать их в Москве  на
вокзале... Я так люблю встречать!
   Вадим взял руку Лены и сжал ее в тонком запястье.
   - Вадим! Что это значит? - спросила Лена строго и довольно громко.
   В переднем ряду  зашикали.  Вадим  пробормотал,  смутившись  и  радуясь
темноте:
   - Я, просто... надо уже смотреть...
   На сцене произошло что-то смешное - в зале смеялись, на балконе  кто-то
даже аплодировал. Вадим не понял, в чем дело, и  все  первое  действие  он
понимал плохо, потому что смотрел на сцену, а думал о другом. Там кричал и
суетился какой-то толстячок  в  узеньких  штанах,  каждое  его  слово  зал
встречал хохотом. Два красавца - один усатый, а другой  с  бакенбардами  -
ухаживали за высокой блондинкой с гордым лицом.
   - Ведь она же старуха! Это не ее роль! - прошептала Лена. - Какие у нее
костлявые руки, смотреть противно!
   Вадим  кивнул,  хотя  блондинка  вовсе  не  казалась  ему  старухой,  -
наоборот, она казалась ему  изящной,  очаровательной  женщиной.  Потом  он
понял, что по-настоящему любит ее только бедный юноша,  аптекарь,  который
стоял все время в стороне и молчал. В пьесе было много смешного, но  Вадим
все никак не мог сосредоточиться и понять, над чем смеются. Он в  смятении
думал о том, каким тупицей, должно быть,  он  выглядит  со  стороны.  Лена
хватала его за руку от смеха. На глазах ее были  слезы.  Она  вытирала  их
платочком, а потом вдруг начинала махать им, обдавая Вадима нежной  волной
духов.
   И Вадим был занят тем, что вовремя подставлял Лене  руку.  Только  один
раз он расхохотался довольно удачно, но как раз в этот  момент  зал  вдруг
затих.
   Ему было жарко. Душно пахло деревом декораций и  густой  смесью  разных
духов, витавших над залом. Когда окончилось действие, они пошли в буфет, и
Вадим  купил  два  пирожных  и  бутылку  фруктовой  воды.  Лена,  веселая,
улыбающаяся,  напевала  только  что  услышанные   мелодии   и   спрашивала
оживленно:
   - А как тебе сцена на перроне понравилась? А как  полковник  -  правда,
хорош?..
   Потом они ходили по фойе  и  рассматривали  фотографии  артистов.  Лена
знала почти всех - кто когда начал, где играл  прежде,  кого  в  чем  надо
смотреть. Вадим был позорно  малосведущ  в  этой  области  и  почувствовал
облегчение, когда зазвенел звонок.
   В последних действиях Вадим уловил несложный водевильный сюжетец пьесы.
Оба красавца строили  коварные  планы  против  блондинки.  Она  ничего  не
подозревала и любила одного из обманщиков  -  с  бакенбардами.  Толстяк  в
узеньких штанах, ее отец, тоже был слеп и - добрый, смешной  человечек!  -
любил обманщиков, как детей. Но вот все раскрылось! Старик  разорен,  дочь
обманута.
   Вадим смотрел на сцену, следил за действиями героев,  но  у  него  было
такое чувство, словно все это он видит во сне; и люди на сцене -  из  сна,
воздушные, ненастоящие, и он сочувствует им и горячо их  любит  не  за  их
нелепые, смешные страдания и вымышленную любовь, а за то, что они каким-то
необъяснимым  образом  изображают   его   собственные   чувства,   которые
переполняли его теперь. Он смотрел на блондинку  с  гордым  лицом,  и  она
казалась ему прекрасной, потому что на ее месте он  видел  Лену.  И  когда
бедный одинокий аптекарь ушел ночью от любимой, которая не поверила ему  и
прогнала прочь, Вадим вдруг почувствовал, что к горлу его подкатил  теплый
ком и в глазах зарябило.
   Но конец был счастливым, и снова толстячок всех смешил, и Вадим смеялся
вместе со всеми.
   Его только угнетала мысль, что после всего этого яркого и  веселого  он
сразу покажется Лене очень скучным, будничным. О чем они будут говорить?
   Когда все кончилось,  как  обычно,  вызывали  артистов,  но  Вадим  уже
потерял всякий интерес к  ним.  Он  покорно  стоял  в  проходе  и  хлопал,
безучастно глядя на  артистов,  которые  со  страшно  озабоченными  лицами
убегали со сцены и тут же возвращались, скромно и сладостно улыбаясь.
   - А все же пустая вещица, - сказала Лена, когда они вышли на  улицу.  -
Сегодня смеялись, а завтра и не вспомнят над чем. И музыка средняя.
   - Да, - согласился Вадим. - В общем чепуха.
   Он поехал на метро проводить Лену. Оба долго молчали.
   - Вот так всегда, пересмеешься, а потом грустно отчего-то... -  сказала
Лена, зевнув.
   У нее был усталый вид, и она то и дело закрывала глаза, покачиваясь  на
мягком сиденье. Вадим искоса поглядывал  на  нее.  Она  казалась  ему  еще
красивее теперь - побледневшая, с длинными тяжелыми ресницами.  Когда  они
вышли на площадь, Вадим сказал фразу, которую долго обдумывал в метро:
   - Мы должны пойти с тобой на что-нибудь серьезное.
   - Да, - Лена кивнула и переспросила: - Что?
   - Я говорю: нам надо пойти на что-нибудь серьезное. В МХАТ, в Малый...
   - А-а... Да, только времени теперь не будет.  Коллоквиумы  начались.  У
нас в понедельник Козельский?
   Вадим кивнул.
   - Я его так боюсь! Он придирается ужасно. И вообще он  смотрит  на  нас
свысока - ты заметил? Как на героев посредственного писателя. Лагоденко до
сих пор ему не сдал?
   - Нет.
   - Вот видишь! Я так боюсь...
   - А ты не бойся. Он к девушкам не придирается.
   Снова замолчали.
   - Ты, Вадим, странный стал на третьем курсе, - сказала  вдруг  Лена,  -
раньше такой простой был, всегда шутил.  А  теперь  каким-то  молчальником
стал. И со мной держишься как новичок. Что с тобой, а?
   - Это тебе кажется.
   - Да нет! И Сережа заметил, мы с ним как-то говорили... А уж он-то тебя
знает, слава богу!
   Вадим не ответил. Он с тревогой и удивлением убеждался в  том,  что  не
находит слов для  продолжения  разговора.  И  вообще  не  находит  слов  -
какая-то неуверенность, робость  сковывала  его  движения,  мысли,  слова.
Молча он злился, называя себя  мальчишкой,  но  преодолеть  это  дурное  и
раздражавшее его состояние не находил в себе сил.
   - Да, Сергей тоже это заметил, - повторила Лена.  -  Он  даже  высказал
одно предположение... конечно, глупое...
   Лена умолкла, закусив  губы,  как  будто  в  замешательстве,  но  Вадим
чувствовал, что она умолкла намеренно, ожидая, что  он  заговорит  на  эту
тему или по крайней мере спросит: что за предположение высказал Сергей?
   Однако Вадим сказал:
   - Кстати, тебе привет от него. Он заходил сегодня ко мне.
   - Спасибо... Он часто к тебе заходит? Вы, кажется, друзья детства?
   - Да, еще со школы.
   - Как хорошо -  учиться  вместе  в  школе,  потом  в  институте,  потом
работать вместе!  Он,  наверное,  настоящий  твой  друг,  -  сказала  Лена
задумчиво.
   - Сережка? Еще бы! Конечно, настоящий! - Вадим почувствовал неожиданное
облегчение и прилив энергии, он заговорил  горячо:  -  Знаешь,  мы  с  ним
встретились два с половиной года назад как раз возле этого театра, где  мы
были сегодня. В тот день я только что приехал в Москву, бродил по  городу,
и вот мы встретились. Совершенно случайно - понимаешь?
   - Представляю, как вы обрадовались!
   - Мало сказать - обрадовались! Ошалели! От неожиданности,  радости,  от
всего этого... - Вадим засмеялся, покачал головой. - Вообще тот  день  мне
запомнился  на  всю  жизнь...   Сергей   хотел   поступать   в   МГУ,   на
филологический.
   - Я знаю.
   - Да, туда он не попал и, чтобы не терять год,  решил  идти  вместе  со
мной. Он очень способный человек! Он будет большим ученым, я  абсолютно  в
этом уверен. Ты знаешь, какая у него память! Он может  прочесть  один  раз
хронологический список в нашем учебнике по  всеобщей  истории  -  и  сразу
повторить его наизусть! Представляешь? Серьезно! Ведь два языка он знает в
совершенстве, а  сейчас  изучает  третий  -  французский.  Язык  для  него
пустяки...
   - Правда? - с интересом спросила Лена. - Какой молодец...
   - Да, да. И потом он вообще талантлив - он и стихи  пишет,  а  в  школе
писал и  прозу  -  рассказы.  И  очень  удачно.  Ты  читала  его  стихи  в
стенгазете?
   - Читала, мне понравились. Насчет Уолл-стрита?
   - Да, политические. Но у него есть и лирика. И потом Сергей  технически
образован, он работал во время войны техником по  инструменту.  В  научном
институте - это не шутка! Недаром ему два года броню давали. Нет,  Сережка
определенно талантлив, и многосторонне. Он и спортсмен...
   Вадим долго и с искренним увлечением говорил о Сергее.  Он  превозносил
его начитанность, остроумие,  знание  наук  и  искусств,  его  характер  и
практический ум, и хотя сам Вадим уже начинал понимать, что берет лишку, и
тревожно предчувствовал в этом разговоре смутную опасность  для  себя,  он
почему-то не  мог  остановиться.  И  продолжал,  доставляя  себе  странное
удовольствие, наделять друга все новыми качествами и добродетелями.
   Лена слушала его очень внимательно.
   - Я где-то читала, что русский человек,  если  ему  нечем  похвалиться,
начинает хвалиться своими друзьями, - вдруг сказала она, улыбнувшись, -  я
шучу, конечно! А в детстве вы так же дружили?
   - Ну еще бы! У нас была масса историй, приключений. Мы ходили с  ним  в
туристические походы, лазили по пещерам, один раз чуть  не  заблудились  в
старых каменоломнях, вообще... Много было всего!
   - А я в детстве любила дружить с  ребятами,  у  меня  все  друзья  были
мальчишки. А девчачьи игры, всякие сплетни, пересуды, эти  "дочки-матери",
"молву" я прямо терпеть не могла!
   - Это, кстати, все девушки говорят, - сказал Вадим.
   - Почему ты так думаешь? Наоборот, другие очень любят...
   Лена обиженно умолкла. Они уже долго шли по широкой, пустынной  в  этот
час улице, которая блестела под фонарями тускло, как заледеневшая река.  К
вечеру ударил морозец, на тротуарах образовалась  гололедь,  и  идти  было
скользко. Вадим вел Лену под руку.
   - А у Сергея, между прочим, красивое лицо. Тонкое, -  сказала  Лена,  -
хотя для мужчины это не главное.
   Вадим усмехнулся:
   - Спасибо. Ты великодушна.
   - Вадим, ты начинаешь говорить глупости! - строго сказала Лена.
   Они вошли в переулок и остановились перед двухэтажным домом. В окне  за
оранжевым тюлем горел свет.
   - Ну, вот и пришли! Мама не спит, ждет меня.
   Они стояли у подъезда - Лена на ступеньке, он  внизу.  Ее  лицо  неясно
светлело в темноте, и пепельно-русые волосы,  выбившиеся  из-под  шапочки,
казались совсем черными. Вадим словно ждал чего-то. И как в дремоте  -  не
мог ни шагнуть к ней, ни уйти...
   - Я очень рада, что мы пошли с тобой, - сказала Лена тихо  и  протянула
ему руку.
   - Пошли или пришли?
   Лена не ответила и покачала головой. Она улыбалась. Вадим  не  различал
ее улыбки, но чувствовал, что она улыбается, и даже знал как: верхняя губа
чуть вздернута, зубы тонко белеют, и среди них один  маленький  серый  зуб
впереди.
   - Правда, Вадим, очень... - Она сказала это совсем тихо.
   Он все еще держал ее руку в своей. И так они стояли - на одно мгновение
потонувшие в бездонной ночной тиши переулка.
   - А что для мужчины главное? - пробормотал Вадим и вдруг обнял Лену  за
плечи, с силой привлек к себе. Она прижалась  к  нему  на  секунду,  пряча
лицо, но сразу уперлась ладонями в его грудь и откинула голову.
   - Нет, это тоже не главное, пусти! - быстро прошептала она. - Не  надо,
Вадим! Мы же друзья, правда?
   - Конечно, друзья, Леночка...
   - Ну вот, а это... это другое. И так не бывает,  нельзя,  понимаешь?  -
Она говорила все это шепотом и так мягко и  убеждающе,  словно  разъясняла
что-то ребенку. - Это не бывает так просто, сразу...
   - Почему же сразу? - тоже шепотом и  растерянно  спросил  Вадим.  -  Мы
знаем друг друга третий год.
   Но руки  его  уже  разжались.  Лена  выпрямилась  и,  стоя  на  верхней
ступеньке, поправляла шапочку. Он смотрел снизу  вверх  в  ее  улыбающееся
лицо, которое отчего-то еще больше потемнело - от смущения или от мороза?
   - А ты, оказывается, сильный... Ну, до свиданья! До послезавтра!
   - Лена!
   Но она уже вбежала в подъезд и на лестницу. Вадим подошел к дверям.
   - Лена, но мы пойдем на что-нибудь серьезное?
   -  На  что-нибудь  серьезное?  -  Лена  помолчала,   остановившись   на
ступеньках, и вдруг сказала весело: - Ну  безусловно,  Вадим!  Как  только
сдадим коллоквиум, пойдем хотя бы в Большой. На "Раймонду" - пойдем?
   Вадим кивнул. Лена помахала ему рукой и скрылась за поворотом лестницы.
А в морозном воздухе подъезда остался томительный, нежный запах ее  духов,
который - Вадим теперь знал это - может держаться очень долго, если с ними
обходиться умело.



        "4"

   - Когда я вижу, что на моей лекции засыпает студент, я  повышаю  голос,
чтоб разбудить нахала! - вдруг слышит Вадим гремящий бас. Это  излюбленная
шутка Кречетова.
   Он вскидывает голову  -  голубые,  хитро  прищуренные  глаза  Кречетова
смотрят на него, и все студенты тоже обернулись к нему, смеются.
   - Что вы, Иван Антоныч! Даже не думал,  -  говорит  Вадим  смущенно.  -
"Трагедии Пушкина явились воплощением его мысли о..." - пожалуйста!
   - Ну-ну, - Кречетов кивает головой,  от  чего  его  очки  на  мгновение
пронзительно и ядовито вспыхивают. - Допустим, это вам  приснилось.  Шучу,
шучу. Ну-с, дальше...
   Кречетов ведет спецкурс по Пушкину. Записывать за  ним  невозможно:  он
говорит быстро, горячо, стремительно перебрасываясь  от  одного  образа  к
другому. Следить за ним трудно и  увлекательно.  Однако  Палавин,  сидящий
рядом с Вадимом, всю лекцию  что-то  неутомимо  пишет.  Вадим  заглядывает
через его плечо, - длинные  листы  исписанной  бумаги,  над  одним  жирная
надпись печатными буквами: "Глава первая". А, он же говорил на  днях,  что
начал писать какую-то повесть!.. Зачем он принес  ее  в  институт?  Сергей
изредка оборачивается  к  окну,  покусывая  ногти,  думает.  Лицо  у  него
необыкновенно озабоченное.
   Староста курса -  толстая,  пучеглазая  Тезя  Великанова  -  пересылает
Вадиму записку: "Вадим, скажи своему другу, чтобы он не грыз ногти.  Очень
неприятная привычка".  Вадим  пожимает  плечами  -  какая  чепуха!  Только
слушать мешает. Эта толстая Тезя строит из себя классную даму, всем делает
замечания.
   Вадиму любопытно знать: что это за новое увлечение у Сергея -  повесть?
О чем она? В глубине души ему не очень-то верится, чтоб у Сережки открылся
вдруг писательский талант. И все же... Сережка такой человек, что от  него
всего можно ожидать. Однако на расспросы Вадима Сергей отвечал  уклончиво:
"Потерпи, брат, скоро, скоро узнаешь..."
   В перерыве Вадим спрашивает у Сергея:
   - Ну как, закончил "Войну и мир"?
   - Нет, что ты! Я принес первую  главу,  хочу  отдать  нашей  машинистке
перепечатать. Но там надо было кое-что доделать, отшлифовать, а я вчера не
успел. Вот и пришлось на лекции, к сожалению. Ты же знаешь,  как  я  люблю
Ивана Антоныча...
   Подошла Лена. Она сегодня в новом платье и волосы уложила по-особому, с
большим бантом сзади. Она стала похожа на десятиклассницу.
   - Кто закончил, какую главу? - спрашивает она живо.
   - Сергей повесть пишет.
   - Ты, Сережа? Ой, как интересно! О чем, о войне?
   - Нет, Леночка.
   - А о чем же? Или это секрет?
   - Нет, это вовсе не секрет. Но  дело  в  том,  что  повесть  далеко  не
кончена, что выйдет - неизвестно. Может быть, и ничего не выйдет.
   - Почему это?
   - Ну, почему... - Сергей скромно улыбается и разводит руками. -  Талант
нужен, Леночка. А шут его знает, есть ли он? Вот  я  и  не  говорю  раньше
времени.
   "Ишь как скромен! - думает Вадим, усмехаясь. - А сам небось уверен, что
талант у него  есть".  Ему  вдруг  хочется  подшутить  над  новоиспеченным
писателем. Он подмигивает Лене и говорит серьезно:
   - А ты заметила, с каким подъемом читал сегодня Иван Антоныч? Шутка ли,
даже Палавин стал записывать?
   - Правда? А, он писал  свою  повесть?  -  Лена  смеется.  -  Нет,  а  я
действительно хочу почитать. Может быть, ты станешь  когда-нибудь  великим
писателем, лауреатом, будешь разъезжать по р