лненными мужества и готовности к тяготам пути.
   В любом случае рисковать не стоило, ибо это земли,  занятые  врагами.
Войсками императора Карла, а короче - Тьмой. Так что  встретить  ?своих?
нечего и думать, а попасть в  плен  по  своей  же  дурости  не  очень-то
хочется. Тем более по дурости Гендельсона.
   Так мы шли, прячась ото всех, двое суток. По дороге я  срывал  ягоды,
орехи. Гендельсон скрипел, но покорно ел. Он сильно исхудал,  железо  на
нем болталось, как на пугале. Когда я командовал  привал,  он  падал  на
землю прямо в железе, засыпал как убитый. На третий день я сшиб  молотом
крупную птицу, размером с гуся, но точно не  гуся,  ибо,  как  я  смутно
слышал, гуси не сидят на деревьях и не вьют там гнезда.
   Мы шли, шли. Я смотрел на медовые стволы сосен и  видел  карие  глаза
Лавинии, когда поднимал взор  к  небу  -  ее  голубое  платье,  а  когда
устраивались у ручья, я слышал  ее  тихий  нежный  голос  и  безжалостно
поднимал вельможу, говорил ему о долге, и мы шли через лес,  прерываемый
то чистыми полянами, залитыми солнцем, то  темными  оврагами,  завалами,
зависшими деревьями, гнилью и разложением.
   Сегодня, это уже третий день, вышли  на  сравнительно  чистое  место.
Через кусты с шумом проломился небольшой зеленый дракон. Он показался бы
тиранозавром, рост всего в полтора раза выше моего, но его передние лапы
толще моих вдвое, все тело в роговой чешуе, на  спине  плотный  гребень,
как у неимоверно крупной  стерляди.  Распахнув  пасть,  он  тут  же  без
предупреждающего шипения и биения себя хвостом в довольно  мощную  грудь
прыгнул вперед. Блеснули острые зубы, послышался жестяной звон...
   Я едва успел увидеть смазанную  зеленую  полосу  за  лапой  чудовища.
Гендельсона унесло, как поддетую ногой  школьника  жестянку.  Он  спиной
вперед вломился в густые кусты, а дракон повернулся ко мне. Он  двигался
на задних лапах с ловкостью  и  грацией  гимнаста,  что  подготовился  к
состязаниям, - сила играет. Я поспешно выхватил нож.
   Дракон прыгнул в мою сторону, я едва успел выставить перед собой нож.
Удар, мою руку ожгло острой болью. Дракон оглушительно взревел, я увидел
блеснувшую в воздухе полоску  металла.  Нож  унесло  на  другую  сторону
поляны, а дракон стоял и размахивал лапой...  что  стала  вдвое  короче.
Половинка лежала на земле, дракон смотрел на нее и ревел, ревел.
   Потом он поднял голову и взглянул мне прямо  лицо.  Я  увидел  в  его
выпуклых горящих глазах лютую смерть. Потом из пасти  вырвался  страшный
вопль, oн прыгнул ко мне, я сорвал с пояса молот, но бросить не успел...
в голове взорвалась бомба. Вспышка боли  ослепила,  а  в  глазах  сперва
вспыхнуло  белым,  а  потом  наступила  тьма.  Я  чувствовал,  что  удар
отшвырнул меня, как если бы  бейсбольной  битой  ударили  по  прыгнувшей
лягушке.
   Вблизи трещало, ломалось, я услышал вопль, рев, треск и  жуткий  звук
раздираемого железа. Тряхнул головой, зрение очистилось. Дракон насел на
Гендельсона, тот почему-то оказался на  том  месте,  с  которого  дракон
мощным апперкотом зашвырнул меня на другую сторону леса.
   Молот верноподданно лежал рядом с моей рукой. Я приподнялся,  бросок,
воздух затрещал, затем хруст костей, молот перекувыркнулся  и  шлепнулся
мне в ладонь. Я постоял пару мгновений,  но  дракон  так  и  остался  на
Гендельсоне, накрыв его, как зеленым валуном.
   В легких при каждом вздохе кололо, во  рту  было  солоно.  Я  сплюнул
кровь, в ней отвратительные пузыри, как на  лужах  перед  новым  ливнем,
подошел, припадая на обе ноги.
   - Дракон издох, - сообщил я. - Вы сможете выбраться?
   Гендельсон хрипел, лицо его  было  бледным,  из  разбитых  губ  текла
кровь. Я кое-как столкнул тушу, Гендельсон  приподнялся,  сел.  Мясистое
лицо стало иссиня-желтым, на правой стороне начал расплываться роскошный
кровоподтек...
   - Кстати, - сказал я неуклюже, - спасибо, что сумели подняться...  Он
бы меня сожрал...
   - Я... - прохрипел он, - я... не ради вас...
   - Это понятно, - согласился я. - Славы восхотелось. Подвигов!.. Шкуру
повесить на стену...
   - Не шкуру...
   Я кривился, щупал бок.
   - Ладно, понимаю. Вам самому бы содрать с меня шкуру, а не  позволить
это Дракону. Похоже, что нам придется остановиться  здесь  на  ночлег...
Меня что-то плохо ноги держат.
   Впереди  между  стволами  деревьев  блистало  пурпуром.   Я,   сильно
прихрамывая, потащился в ту сторону. Деревья расступились,  впереди  был
закат на  полнеба,  красочный,  торжественный,  из-за  зрелища  которого
хочется встать на колени и возблагодарить того, кто создал такое шоу.
   Я обернулся, помахал вельможе в железной скорлупе, уже сильно помятой
драконом.
   - Добраться сюда можете?
   Он ответил, не поднимаясь:
   - А что там?
   - Голая степь, - ответил я. - Вернее, там дальше снова лес,  но  хоть
какой-то простор.
   Багровый шар медленно проседал за темнеющий край земли. Небо налилось
кумачом. Черные тучи остановились,  края  их  зловеще  алели.  Я  вертел
головой, в голой степи сразу становлюсь клаустрофобом навыворот.
   Гендельсон, хромая и раскачиваясь при каждом шаге, доковылял до  края
леса. Дышал он с хрипами, на губах пузырилась точно  такая  же  кровавая
пена. Налитыми кровью глазами окинул гигантскую поляну, проплешину среди
необозримого леса.
   - Чем здесь лучше?
   - Обзор, - ответил я. - Никто не подберется, прячась за деревьями.  Я
там надрожался, в лесу.
   Он нашел  в  себе  силы  вельможно  фыркнуть,  ведь  Урожденные  даже
воробьев не боятся, указал на чернеющую неподалеку высокую груду камней:
   - Тогда вон там? Все-таки защита от ветра.
   - Да, - сказал я. - Не люблю, когда задувает сзади.
   - Почему сзади?
   -  Да  и  спереди  не  люблю,  -  добавил   я.   -   Особенно   когда
присаживаюсь...
   Глыбы  камней  оказались  руинами  некогда  крупной  каменной  башни.
Уцелело  массивное  основание,  примерно  в  три   моих   роста,   сбоку
угадываются остатки ступеней. Судя по камням, что  усеивают  окрестности
на добрую сотню шагов в диаметре, башня была немаленькая.
   Гендельсон с кряхтением снял шлем, но панцирь то ли не умеет  снимать
сам, то ли барон устал так, что руки уже не двигаются. Сидел  на  камне,
тупо смотрел, как собираю хворост, луплю кремнем по огниву.
   Костер разгорался как всегда медленно, нехотя. Пытался снова  юркнуть
в щепки и затаиться там, я раздувал, терпеливо подкладывал сухие полоски
тончайшей бересты. Можно бы, конечно, заставить Гендельсона хоть  что-то
делать, но я себя поймал на привычном брюзжании человека моего  времени:
а что, мне больше всего надо... а что,  он  сидит,  а  я  корячусь...  и
прочих даже не подленьких, а просто меленьких  мыслишках,  не  достойных
мужчины. Из-за этого русские специалисты  просто  не  могут  работать  в
команде, но я сейчас в команде, я сильнее, а  это  значит,  что  я...  я
сильнее!
   Мы разложили на  камнях  остатки  оленины,  поджарили  еще  разок.  Я
тосковал по чили, аджике, перцу, хотя  бы  майонезу,  но  барон  пожирал
мясо, как волк, хрипел, давился, глотал, почти не пережевывая.  Я  сумел
заставить себя съесть один ломтик, да и с того брезгливо  соскреб  ножом
пригоревшее, что составило почти треть всего мяса.
   Барон наблюдал за мной с презрительным недоумением.
   - Ваши манеры, сэр Ричард, - проговорил он, - весьма странноваты.  Вы
держитесь как избалованное дитя... Вы были младшим ребенком в семье?
   - Почему младшим?
   - Младших обычно балуют, - заметил он. - А  рыцарь  в  походе  должен
есть все.
   Младших, подумал я зло. При системе айн киндер не бывает ни  старших,
ни младших, а только единственные.
   - То-то у вас харя, - ответил я саркастически. - Это в походах  такую
отъели?.. В трудных сражениях, в переходах через  горные  перевалы...  в
разгар зимы?
   Он нахмурился, лицо снова приняло надменное и высокомерное выражение.
Не глядя в мою сторону, снял железо доспехов и лег  у  костра,  подложив
под голову шлем. Круто, подумал я. Князь Святослав в  походах  клал  под
голову седло, и то мы считаем его небывалым аскетом.
   Гендельсон не аскет, но захрапел почти сразу, едва голова  опустилась
на железо шлема. Это до какой же  степени  надо  измучиться,  чтобы  вот
так... Я, тоже усталый, все же заснуть сразу не могу. Сижу как  дурак  у
костра и  пялюсь  в  огонь.  Там,  в  пляшущем  пламени,  бегают  всякие
человечки, скачут огненные кони,  рушатся  замки,  там  в  стремительном
темпе  проносится  жизнь,  а  вот  если  поднять  очи  горе,  то  полная
противоположность - там тоже своя жизнь, но их секунда  равняется  нашим
миллионам лет...
   Небо странно темно-синее, с очень мелкими звездами, земля  под  таким
небом тоже синяя, и трава синяя, очень похожая на подводные  заросли  на
глубине метров тридцать, куда красные  линии  спектра  уже  не  доходят.
Камни похожи на спящих черепах, тоже мертвенно синих.
   Только в двух шагах от костра трава и камни другого цвета:  оранжевые
и багровые, да туша Гендельсона, что уже начинает из красиво благородной
позы  спящего  рыцаря  скрючиваться  в  простонародность,  когда   спина
горбиком, голова в плечи, а руки меж  колен...  ну,  так  говорим,  хотя
ладони гораздо ближе совсем к другому месту, чем колени.
   В небе  чувствуется  некое  движение,  появилась  исполинская  фигура
величественного  старика.  Очерчен,   только   контуром,   лишь   иногда
проступало крупное мясистое лицо с нахмуренными бровями. Он  качнулся  с
одного  края  неба  на  другой,  словно  луч  прожектора,   выискивающий
вражеские самолеты, потом в задумчивости начал писать пальцем  прямо  на
небе, как пишут мальчишки на запотевшем стекле троллейбуса.
   Огненные символы возникали и тут же таяли  прямо  под  его  пальцами.
Сердце мое стиснулось от неясного чувства. Возможно, в  какие-то  давние
времена научились делать вот такого рода памятники.  Не  из  бронзы  или
камня,  а  вот  такую  впечатанную  в  пространство  голографию.  Уже  и
аппаратура давно разрушена, и та цивилизация в  руинах,  а  то  и  руины
давно  рассыпались  в  пыль,  но  этот  призрачный  памятник,   питаемый
подземными силами земли, магнитным полем планеты, все еще  напоминает  о
давно ушедших веках...
   Гендельсон  всхрапнул,  дернулся,  глаза  дикие,  уставился  на  меня
непонимающими глазами.
   - Вы еще не ложились, сэр Ричард?..
   - Не лег, - ответил я. - А вам, что, Санегирейя привиделся?
   Он вздрогнул, огляделся.
   - Нет...
   - А что так испугало?
   Он посмотрел на меня подозрительно и с повышенной злобностью.
   - Сон. Просто сон. Но, мне кажется, пророческий...
   - Это от Сартии, - сказал  я  знающе.  -  Когда  какому-нибудь  очень
достойному человеку... вот вроде вас, господь бог  посылает  пророческий
сон, рыцари Сартии тут же влезают в него, вы это знаете?  И  обязательно
все переорут, напортят, переталдычат. Так что вещие сны хоть  и  бывают,
но все они - брехня.
   Он люто блеснул в мою сторону недобрым взором, сказал медленно:
   - Не знаю, не знаю... Но этот был уж слишком... намекающим. Ладно,  я
бы посоветовал вам лечь. Неприятно, знаете  ли,  когда  кто-то  сидит  и
смотрит на тебя, спящего.
   - Вы полагаете себя таким красавцем? Или что здесь больше смотреть не
на что?
   Он буркнул:
   - Костер не погаснет, там целое бревно. Чего вам сидеть?
   - Да ночь не холодная, - ответил я, потому что оставить  реплику  без
ответа невежливо.
   - Да не в холоде дело... Нечисть не подберется!
   - Нечисть сама ходит с факелами. Это волки не подойдут... возможно.
   Он промямлил:
   - Ну... хоть волки... и то хорошо.
   Он перевернулся на спину, заложив руки за голову. Я быстро  посмотрел
в небо. Там все так же сияют холодные неподвижные и очень мелкие звезды.
Но старика уже нет, ушел. Ладно, раз уж Гендельсон проснулся...
   Странно, я не  чувствовал  такой  уж  очень  усталости,  привык,  это
Гендельсон прямо из теплого мягкого кресла в жесткое седло, да из теплых
покоев  навстречу  ветру...  Развалины  башни  приближались,   в   спину
крикнули:
   - Сэр Ричард!.. Это наверняка не христианские постройки!
   - Наверняка, - ответил я.
   - Вам не стоит туда идти!
   - Почему?
   - Потому что... потому что... нельзя!
   Я засмеялся. Башня приблизилась, теперь  стало  видно,  что  ветер  и
дожди иссекли крепкий гранит так, что стену почти не отличить от обычной
скалы. Будь и развалины в горах, я бы  прошел  мимо:  скала  как  скала.
Свалившиеся сверху камни принимают удары только сверху, потому бока  еще
сохранили шероховатости  и  даже  выступы,  а  сверху  даже  не  панцири
черепах, похожие на гигантские протекторы, а уже почти отполированные до
блеска яйца динозавров.
   Обошел вокруг, с другой стороны в камнях глубокий  пролом.  Возможно,
здесь были врата,  хотя,  конечно,  вряд  ли.  Гораздо  удобнее  сделать
ступеньки вокруг  башни,  чтобы  того,  кто  поднимается,  могли  сверху
обстреливать и сбивать камнями, а из узких бойниц в бока тыкать пиками.
   В проломе темно, я постоял, глаза  вроде  бы  чуть  привыкли,  шагнул
вовнутрь.  Под  ногами  сухо  хрустело.  Впрочем,  это  не   обязательно
человеческие кости, могут быть и звериные. Конечно,  звериные.  Ни  один
череп не уцелеет со времен падения этой башни, а  современные  придурки,
что вот так просто забредут, вряд ли еще отыщутся. Сказано же  вдогонку:
нельзя сюда идти. А почему, да потому. Нельзя - и все тут.
   Холодный лунный зайчик внезапно отразился внизу и прыгнул в глаза.  Я
сделал осторожный шажок. Среди камней наполовину засыпанный  лежит  меч.
Не двуручный, простой, с прямым нехитрым лезвием.
   Я осторожно  потянул  за  рукоять,  камни  нехотя  раздвинулись.  Меч
поднялся из этой россыпи, как вампир, что вылезает прямо из  могилки.  Я
повертел его в руке, чувствуя приятную тяжесть металла.

Глава 9

   Этот меч выглядел так, словно им долго рубили железные столбы, в него
попадали слепящие молнии, он лежал на  дне  болот,  его  омывали  потоки
сильнейших кислот, и вот сейчас он все еще готов к боям: пощербленый,  с
темными и желтыми пятнами, так бывает, когда под  воздействием  огромных
температур металл ?отпускают?, он теряет закалку, становится мягче.
   Даже металлическая рифленая рукоять стала темной  от  неведомого  мне
жара. Я сжал пальцы крепче, - показалось, что меч все еще  хранит  тепло
подземных глубин.
   Уже с мечом в руке я хотел было вернуться, но слева  ошутилось  некое
движение. Из каменной стены вышла совершенная нагая призрачная  женщина.
Меня не видела, двигалась  вдоль  камней  бесшумно,  сквозь  ее  тело  я
отчетливо видел темные камни, а ее, словно  бы  глубоководную  рыбу,  не
знающую солнечного цвета, слегка подсвечивало изнутри.
   Женщина прошла мимо, не замечая меня или не пожелав заметить, вошла в
камень на другой стороне и растворилась в нем.
   - Мать, мать, мать, - сказал я дрожащим голосом. - Это же надо!
   Со стороны костра послышался  голос,  но  слишком  близко,  чтобы  от
костра...
   - Что случилось, сэр Ричард?
   - Это я Богоматерь вспомнил, - огрызнулся я. - И туды ее в  качель...
в смысле, где спит младенец Иисус. А вы какого дьявола?
   Он  подошел,  сильно  припадая  на  правую  ногу,  лицо  изможденное,
перекосился.
   - Не поминайте дьявола, - простонал плаксиво. -  Не  поминайте!..  Он
услышит и... придет.
   - Он вряд ли, - буркнул я. - А вы какого... ангела?
   Он сипло отдувался, сказал жалко:
   - Сэр Ричард... мы с вами никогда не  станем  приятелями,  но  сейчас
многое зависит от того, чтобы мы оба были  целы.  По  крайней  мере,  до
того, как достигнем Кернеля...
   Я брезгливо отмахнулся:
   - Да идите, идите... спать. Я вышел сверчков послушать.
   - Све... сверчков?
   - Да, - ответил я безжалостно. -  Обожаю  слушать  сверчков.  Простых
деревенских сверчков. Простолюдинных. Обыкновенных. Которые должны знать
свои шестки...
   - Сэр Ричард... Я рад, что вы уже знаете свое место. Но...  Откуда  у
вас этот меч? Кто вам его дал... и против кого вы его  обнажили?  Против
сверчков не совсем...
   Голос его внезапно оборвался. Через полутемное помещение медленно шел
в глубокой задумчивости мужчина плотного сложения, с короткой  стрижкой.
Стены просвечивали сквозь его тело, однако он не казался призраком, те в
моем представлении все же малость астральные, что  ли,  в  развевающихся
одеждах, замедленные в движениях, патетические,  а  этот  прет,  как  из
одного помещения в другое двигается человек, сосредоточенно обдумывающий
трудную задачу.
   Гендельсон  забормотал  молитву,  выхватил  из-за  пазухи  крестик  и
выставил перед собой в дрожащей длани. Призрачный человек  заметил  нас,
на лице на миг проступил слабый интерес, но тут же погас. Он шел прямо к
противоположной стене, я поспешил крикнуть:
   - Эй, хлопец, ты тут местный... подскажи дорогу!
   Он оглянулся, в глазах мелькнула насмешка,  тут  же  вошел  в  стену,
словно та из тумана, а он бронетранспортер. Я ощутил стыд, нашел у  кого
вызнавать дорогу, идиот. Те дороги, которые  он  знал,  давно  засыпаны,
перепаханы,  на  тех  местах  выросли  новые   города,   были   сожжены,
разрушены... и так, возможно, не один раз. Его бы спросить о... О чем бы
спросить?
   - Какого черта, - сказал я сварливо, - обнаженный потому,  что  ножны
давно истлели!
   Гендельсон бормотал молитву,  упал  на  колени  и  вознес  еще  одну,
благодарственную, уже за спасение.
   - Сэр Ричард, - сказал он сурово, - а почему вы не благодарите бога?
   - Богу наверняка неловко, - ответил я, - когда его благодарят за  то,
что он не делал. Шел себе это призрачный мужик и шел. Может, к такой  же
призрачной бабе.
   - Вы чудовище! - сказал сэр Гендельсон с отвращением.
   - Да, конечно, -  ответил  я  рассеянно.  Подумал,  что  может  быть,
нечаянно ляпнул правду. До этого здесь прошла та призрачная  женщина.  -
Идите, сэр Гендельсон.
   - Без вас? - спросил он упрямо.
   Я вздохнул.
   - Ладно, пойдемте. Когда-нибудь добраться бы до этих руин.
   Мы вернулись к костру, Гендельсон сказал с облегчением:
   - Что вам эти руины?.. Тут куда ни пойди  -  руины!  Господь  покарал
нечестивые народы, истребив их где огнем с неба, где огнем из-под земли,
а где и вовсе насылал облака огненного воздуха...
   - Мне не все руины нужны, - буркнул я. Положил под голову кулак,  так
не спал, если верить летописям, даже князь Святослав. - Мне не все...
   Гендельсон вскоре захрапел, а я подумал  внезапно,  что  и  в  других
руинах могут скрываться те диковинки, на которые  не  обращают  внимания
эти люди. Но мы в самом деле должны спешить... Во-первых, надо в Кернель
доставить этот загадочный камень как можно быстрее,  а  во-первейших,  я
должен  вернуться  как  можно   быстрее   к   Лавинии,   моей   любимой,
единственной...
   Веки мои отяжелели, я ощутил, что засыпаю, и в этот момент за  кругом
света я увидел, как мелькнула тень. Сперва только тень, но  я  осторожно
сдвинул ладонь, закрывая глаза от слепящего пламени костра. В  полумраке
удивительная женщина легко и красиво танцевала в теплом ночном  воздухе.
Она похожа, решил я, на балерину с длинным прозрачным  шарфом  в  руках,
что вьется причудливо, как у чемпионки по художественной  гимнастике  на
показательных выступлениях, создает странные фигуры, целые композиции, и
это все в танце, дивном и причудливом,  ибо  она  взлетает  в  воздух  и
замирает в нем на долгие мгновения. Ее танец то из каскада  сверхбыстрых
движений, не доступных человеку, то она  начинает  двигаться,  словно  в
плотной воде. Я видел все нюансы ее танца,  будто  наблюдал  замедленную
съемку.
   Волосы ее черны как ночь, я рассмотрел два-три красных цветка в  этих
волосах, розы или даже георгины, очень крупные, с  толстыми  лепестками.
Такие же яркие цветы  скрепляют  ее  наряд,  полупрозрачные  одежды,  из
которых легко выстреливают то длинные изумительной формы ноги, то  руки,
открываются периодически живот и спина, только грудь и