ного пятнышка, бросил меч в
ножны. Я почти с завистью смотрел,  как  он  хозяйски  направил  коня  к
принцессе, что-то строго выговаривал. Бернард махнул рукой:
   - Здесь все. Езжайте, езжайте! Сейчас догоним. Рудольф,  Асмер  -  от
повозки ни на шаг.
   Скотина, мелькнуло у меня в голове. Мог бы  сказать,  ни  на  шаг  от
принцессы.  Конечно,  мощи  самого  Тертуллиана,  но  все  равно  высшая
драгоценность этого мира - принцесса. Видно же, что  господь  ее  любит,
если сделал такой совершенной, чистой, возвышенной,  даже  когда  она  с
ножом и арбалетом в руках.
   Бернард наконец  оглянулся  в  мою  сторону.  На  суровом  лице  я  с
облегчением заметил одобрение.
   - Молодец, - заметил Бернард, -  ты  хорош  с  мечом!  Почитай,  всех
гарпий побил ты.
   - А сколько их было?
   - Три.
   - А кони, что кони? Бернард отмахнулся:
   - И кони, и эти двое, что рядились под людей... Я передернул плечами,
спросил жалко:
   - Что, все это... нечисть?
   - Не все, - успокоил Бернард. - Телега, к примеру, настоящая.
   Ланзерот проехал мимо, бросил холодновато:
   - Закончили. Дик, держись у телеги, а ты, Бернард, проедь  вперед.  И
не радуйся больно. Бернард сказал довольно:
   - А почему нет? Видно же, что сюда проникают только мелкие твари.  Да
и те в открытую идти страшатся.
   - У них могут быть  другие  цели,  -  сказал  Ланзерот  трезво.  -  К
примеру, проникнуть как  можно  дальше.  Составить  карту.  Узнать  наши
слабые стороны. Вернуться и подготовить вторжение. К тому  же,  Бернард,
тебе ли не знать, что еще десять  лет  тому  назад  подобные  твари  так
далеко не проникали вовсе.
   Оба поехали вперед, ни один не оглянулся на  месиво  из  разрубленных
тел. Рудольф и Асмер сбросили телегу лжеторговцев  на  обочину,  Рудольф
остался поджечь ее, а Асмер повел  мимо  повозку  с  мощами.  Я  смотрел
ошалело, все уже забыли про то, что их  жизни  висели  на  волоске,  что
минуту назад рубились яростно с порождением  ада,  дрались  остервенело,
убивали...
   Это что же, такая жизнь для них привычна?
   Еще встретили целый отряд хорошо вооруженных всадников.  Во  главе  -
настоящий рыцарь, по крайней мере, с гербом на щите, а за ним в два ряда
- бородатые лохматые мужчины. В  правой  руке  рыцарь  держал  настоящее
рыцарское копье острием вверх. Чуть ниже острого  наконечника  трепетала
по  ветру  синяя   тряпочка.   Завидев   повозку,   запряженную   шестью
нехуденькими еще волами, заметно оживились. Мне очень не понравились  их
откровенно жадные взгляды, а когда  я  представил,  что  вот  так  будут
смотреть на принцессу, раздевая ее глазами, бешенство поднялось из таких
темных глубин, о которых я даже не догадывался.
   Рудольф теперь держался ко мне ближе, прошептал:
   - Дик, не ярись.
   - Да я молчу.
   - Зато морда твоя орет, аж лопается. Я  подумал,  что  оруженосцу  не
положено кричать громче господина, выпрямился, хотя надо  бы,  наверное,
сгорбиться. Ланзерот  ехал  впереди,  я  смотрел  на  чужаков,  как  мне
казалось, бесстрастно,  но  пальцы  как  будто  сами  обхватили  рукоять
молота. Ланзерот остановил коня, копье тоже острием вверх, но я  ощутил,
что он вот-вот  просто  отбросит  его  в  сторону,  а  в  руке  окажется
смертоносный меч.
   Отряд по знаку  предводителя  остановился.  Рыцарь  выехал  навстречу
Ланзероту. Он был высок и хищно красив, как по-своему красив волк  перед
стадом овец. Темные волосы падают на. плечи, темное от солнца лицо дышит
силой и отвагой.
   - Сэр, - сказал он весело, - у меня нет времени на долгие переговоры.
Вы без боя отдаете свой груз, коней и оружие. А взамен получаете жизнь.
   Я ожидал, что Ланзерот ответит что-то высокомерное и надменное  этому
наглецу, однако наш рыцарь  лишь  вскинул  руку,  подавая  нам  знак,  в
мгновение ока отбросил копье и выхватил меч - все, как я  и  представил.
Его конь одним могучим  прыжком  оказался  рядом  с  конем  предводителя
отряда. Блеснул меч, донесся звук короткого  удара  по  металлу.  Чужака
унесло с седла, как сдуло ветром, а Ланзерот бросил коня  на  оставшихся
всадников. Я успел увидеть, что один  закачался  с  короткой  арбалетной
стрелой во лбу, тут же Ланзерот сменил арбалет на щит, его меч взлетал и
опускался, с каждым ударом седла чужих коней пустели.
   Рудольф и Асмер снова оказались быстрее  меня,  но  Бернард  опередил
всех, рубил и крушил уже рядом с Ланзеротом. Я метнул  молот,  поймал  и
метнул снова. А  в  третий  раз  замахнулся,  но  оглядел  поле  схватки
ошалелыми глазами и сунул обратно в раскрытую седельную сумку.
   Священник  выпрыгнул  из  повозки,  молитвенник   в   руках,   быстро
наклонился  к  павшим.  Повозка  съехала  на  обочину,  обходя  трупы  и
перепуганных коней. Ею умело управляла  принцесса.  Лицо  Азаминды  было
бледным, решительным, но без капли страха или отвращения.
   Я слез с коня, как и Асмер, осматривая трупы и собирая оружие. Мы оба
проморгали момент, да и Ланзерот с Бернардом  и  Рудольфом  проворонили,
когда один из трупов, как мы считали, вдруг  подскочил  прямо  с  земли,
ухватил моего коня за стремя, дернул и в мгновение ока оказался в седле.
Это был тот самый рыцарь, глава отряда. Меч Ланзерота лишь  оглушил  его
на пару секунд и вышиб из седла, сейчас цепкие руки уже успели  ухватить
поводья, и вряд ли мы его догнали бы, у меня конь не так обучен,  как  у
Ланзерота или Бернарда, но силен и быстр.
   Я, совершенно не думая, что делаю, ухватил вора за сапог и  дернул  с
такой злостью, что рыцарь снова слетел с коня, как будто  его  сдуло.  Я
бросился к  нему  с  кинжалом  в  руке.  Рыцарь  лежал  на  спине,  руки
раскинуты. Меч вылетел от удара о  землю  и  блестел  в  трех  шагах  от
головы.
   Я  упал  сверху,  одной  рукой   пытался   приподнять   забрало,   но
искореженное железо не подалось. Попробовал  просунуть  лезвие  в  щель,
сзади донесся громкий крик:
   - Дик! Не смей!
   Ланзерот на полном скаку остановил коня рядом. Конь  встал  на  дыбы,
заржал гневно и ударил по воздуху копытами.
   - Почему? - крикнул я.
   - Пусть сперва покается! - прокричал Ланзерот. Я тряхнул поверженного
рыцаря, железная голова вяло качнулась. Сквозь щели для глаз были  видны
опущенные веки. Я  тряхнул  сильнее,  одно  веко  чуть  приподнялось.  Я
отшатнулся от вида закатившегося глазного яблока.
   - Он без сознания!
   - Нельзя убивать, -  крикнул  Ланзерот,  -  не  дав  покаяться  перед
смертью!
   - Его душа и так пойдет в ад, - возразил я, злой из-за попытки  кражи
моего коня.
   Ланзерот перекрестился, голос был суровым:
   - Кому в ад, кому в чистилище - решает господь бог.
   Я задержал руку с кинжалом. Лезвие уже проникло через щель и касалось
века наглеца, который хотел завладеть принцессой. Чуть нажать,  стальное
острие войдет в глаз  и  поразит  мозг.  Мерзавец  умрет  быстро  и  без
мучений. Но душа его будет вечно гореть в  аду.  Вечно!  А  если  успеет
покаяться, то, возможно, ему в страшных  муках  придется  пробыть  всего
несколько сот лет. Или тысяч. Все пустяки в  сравнении  с  вечностью.  Я
поднял голову, Ланзерот смотрел сурово.
   - Мы ж не можем ждать, - крикнул я зло, - пока он очнется! А оставить
так... он соберет людей побольше и догонит. Тогда от нас полетят  шерсть
и перья.
   Я хотел нажать на рукоять, Ланзерот вскрикнул гневно:
   - Мне плевать на его душу! Я о твоей пекусь. Ты сам  берешь  на  себя
смертный грех, отказывая даже злейшему врагу в покаянии! Не делай этого.
Мы - люди, не звери.
   Я с отвращением поднялся, сунул кинжал в ножны.
   - Мы за это поплатимся, - сказал я. - Мы  за  это  поплатимся  своими
шкурами.
   - Только бы не душами, - ответил Ланзерот сурово.
   В полдень, как обычно, устроили короткий привал. Измученные  животные
попадали в изнеможении, а неутомимый Асмер развел костер и теперь  жарил
на углях мясо. Горный хребет поднялся до небес,  преграждая  дорогу.  От
далеких снежных вершин ощутимо веяло прохладой, хотя умом я понимал, что
это немыслимо. Но  снег  сверкал,  искрился,  как  бенгальские  огни.  Я
представил, что беру его в руки, ощущение холода пробежало от ладоней  и
заставило кожу на руках вздуться пупырышками.
   У костра впервые собрались  все,  даже  священник  и  принцесса  сели
рядышком.
   Я подбрасывал веточки в оранжевый огонь, это я и в  той  жизни  любил
делать, краем  уха  слушал  разговор.  Рудольф  и  Бернард  заспорили  о
способах заточки мечей, Асмер расспрашивал принцессу о жизни в Срединном
королевстве, а рядом  со  мной  Ланзерот  и  священник  затеяли  скучный
богословский спор о том, был ли  у  первого  человека  пупок.  Я  сперва
вслушивался только в голос  принцессы,  любовался  ее  бесконечно  милым
лицом, но она говорила очень тихо, а  рядом  разговор  набирал  обороты,
голос священника стал резче, в нем звучала сила,  которой  я  раньше  не
замечал:
   - Доблестный Ланзерот! Сатана рассчитал  верно,  абсолютно  верно!  В
Зорре почти не осталось войск,  а  он  собрал  и  двинул  в  наши  земли
непомерную силу. На каждого нашего с оружием у него - сто. К тому же  он
долго готовил тяжелую конницу, под его властью горные  племена,  которым
всегда были неведомы сострадание и жалость, а кроме того,  все  колдуны,
волхвы, чародеи и волшебники служат ему  верой  и  правдой...  если  так
можно сказать о подлом племени. И, самое худшее, ты же видишь,  по  этим
землям, которые еще  не  под  властью  Тьмы,  уже  почти  открыто  рыщут
создания Тьмы, жуткие твари, рожденные то ли адом,  то  ли  измышлениями
проклятых колдунов!
   Я удивился, впервые слыша от священника что-то путное, а  не  злобные
выкрики в адрес отступников, еретиков, христопродавцев. Ланзерот спросил
просто:
   - И что же, отец, спасения нет?
   - Нет, - ответил священник. Лицо его было про-. светленным. - На этот
раз мы не устоим.
   Ланзерот кивнул, лицо его оставалось таким же надменно высокомерным.
   - Значит, надо седлать коней, чтобы успеть в последний бой.
   Нет, подумал я с отвращением, этот священник все-таки  полный  идиот.
Ну, про меднолобого и говорить нечего. Милитаристы все по природе  своей
интеллектом не отягощены.
   Бернард прервал спор  с  Рудольфом,  тоже  поднялся.  Глаза  его  зло
блеснули:
   - Да, ваша милость, все верно. Рудольф, вставай! Рассиделся.
   Я смотрел на них во все глаза, перевел взгляд на священника.
   - Но если нет спасения,  -  вырвалось  у  меня,  -  если  сатана  все
рассчитал правильно и нам ни за что не устоять, то  как  с  этой  мыслью
драться? Мы ни за что не победим!
   Священник взглянул остро. Мне показалось,  что  сейчас  повернется  и
уйдет, но он ответил сухо:
   - Верно. И поляжем все.
   - Но...
   - Еще не понял?
   - Нет, - признался я.
   - Главное, - сказал священник строго, - победить не  врага,  а  себя.
Главное, не шкуру сберечь, а не предать! Понял? Только в  этом  различие
между нами и Тьмой. Для них же самое главное -  уцелеть.  Уцелеть  любой
ценой. А для нас - не предать!
   Он осенил меня крестом, то ли  оберегая  от  сил  Зла,  то  ли  желая
проверить, не возоплю ли диким голосом и не исчезну ли в адском пламени,
повернулся и ушел к волам. Я  видел,  как  он  довольно  умело  помогает
Асмеру  запрягать,  движения  его  тощих   лапок   были   уверенными   и
решительными. И мне послышался  далеко-далеко  вверху  серебристый  звук
фанфар.
   За сегодня придвинулись к горам почти вплотную. Земля пошла  холмами,
каменными  насыпями.  Часто  попадались  огромные  камни,   похожие   на
утопающих в жидкой земле допотопных животных,  кустарники  вперемешку  с
лесом, неопрятные рощи. Если  раньше  встречались  аккуратными  группами
березняки, дубравы или сплошь заросли вяза, то теперь все  перепуталось:
сосна возле граба, дубы рядом с кленами.
   Мы рыскали  поодиночке  в  пределах  видимости  друг  друга,  повозка
двигалась посредине. Иногда  деревья  разделяли  нас,  Ланзерот  тут  же
тревожно трубил в рог. Я подумал, что нас только  по  этому  реву  могут
запеленговать чуть ли не с другого конца планеты и послать  уже  местных
альфовцев на перехват. Какая-то дурь: чем ближе к осажденному Зорру, тем
неосторожнее и даже провокационное ведет себя  этот  рыцарь.  Как  будто
кому-то подает знак. Кому-то помимо нас.

Глава 29

   Я  как  раз  проскакивал  через  небольшой  лес,  когда  в   сторонке
послышался звонкий голосок, напевающий песенку. Привстал на стременах, в
сотне шагов над кустами проплыло красное, исчезло.  Я  осторожно  тронул
коня, красное еще дважды мелькнуло в просветах зелени, кусты  кончились.
Через поляну хорошенькая молодая  девушка  несла,  сгорбившись,  тяжелую
вязанку  хвороста.  Чистое  нежное  лицо  покраснело,  но   она   стойко
продолжала напевать свою песенку, словно черпала в ней силы.  Ее  волосы
были красными, как огонь или как борода Рудольфа, опускались  на  спину,
где их прижимала вязанка серых сучьев.
   Я успокаивающе помахал  ей  рукой,  ибо  она  в  испуге  замолчала  и
застыла. Девушка робко улыбнулась, сказала торопливо:
   - Добрый день, благородный рыцарь!
   - Я не рыцарь, - ответил я поспешно.
   - Как же не рыцарь? - не поверила она. - Такой конь, такие доспехи...
   - Если настоящие рыцари услышат, - сказал я, - меня повесят на первом
же дереве. Я просто оруженосец.  Ты  далеко  забралась  в  лес.  Это  не
опасно?
   Она ответила послушно, все еще держа хворост на спине:
   - Что делать, господин ры... господин. Чем-то топить надо.
   Я увидел в ее глазах покорность и смиренный страх,  ведь  мы  в  лесу
одни, а молодой мужчина не упустит случая  сделать  с  молодой  девушкой
все, что желает. Я чувствовал стыд и раздражение, я ж из  прогрессивного
мира, где "это" такой пустяк, что ни мужчина, ни женщина уже через  пару
минут не вспомнят о коитусе, а здесь меня подозревают, что я накинусь  с
такой жадностью, как будто это что-то для меня редкое и недоступное.
   - Давай я подвезу тебя ближе к дому, - предложил я. - Прямо к дому не
обещаю, торопимся. Ты где живешь?
   - Прямо за этим лесом наша деревня, - ответила она смиренно. - Вон за
теми деревьями уже видно.
   - Садись, - сказал я. - Скоро стемнеет, а ночью тут бродят волки.
   Она посмотрела на небо, на ее лице страх и надежда боролись так явно,
что я сказал еще торопливее:
   - Твой хворост тоже захватим, не бойся. Я соскочил, быстро приторочил
вязанку  позади  седла,  влез  на  коня   и   протянул   девушке   руку.
Освободившись от вязанки, она выглядела стройной, как березка, чистой  и
нежной. Красные волосы рассыпались по плечам. На бледных  щеках  заиграл
румянец.
   - Вы так великодушны, сэр рыцарь... ой, простите, господин!
   - Влезай, - поторопил я. - А то  мне  влетит.  Она  подняла  на  меня
взгляд чистых, почти детских глаз.  И  без  того  маленькая  и  хрупкая,
выглядела совсем ребенком, только крупная грудь выдавалась  под  простым
платьем очень отчетливо, а я старался и не мог отвести глаза от  низкого
выреза.
   - Да, - сказала она послушно, - да... но вы уверены, господин, что не
хотите... что ничего не хотите? Я помотал головой.
   - Садись! Могут же люди что-то делать бескорыстно?
   - Могут, - ответила она и улыбнулась благодарно. -  Но  мужчины  чаще
отказываются от золота, чем от женщины.
   Ее тонкие пальцы скользнули в мою широкую  ладонь.  Я  дернул,  успел
удивиться ее почти невесомому телу, в следующее мгновение она  оказалась
в моих объятиях. Смущаясь, как бы не подумала, что похоть все  же  взяла
верх, я отстранил ее, повернул к  себе  спиной.  Конь  тут  же  двинулся
ровным неспешным шагом
   Красные  пушистые  волосы  пахли  лесной  травой,  щекотали  лицо.  Я
невольно вдыхал нежный запах. Руки сами по  себе  начали  стискивать  ее
хрупкое тело.
   В поясе она такая тонкая, сверху руку сладко обожгло, по  всему  телу
промчалась сладостная дрожь - это я нечаянно коснулся ее груди.
   Девушка сидела в моих руках, как  пойманный  зверек.  Я  слышал,  как
часто - часто стучит ее испуганное сердечко,  вряд  ли  крупнее,  чем  у
зайца. Я старался держать мысли  чистыми,  но  перед  внутренним  взором
возникали картины, где уже мну ее в стогу сена,  раздетую,  открытую,  с
раскинутыми руками.
   - Господин, -  произнесла  она  трепещущим  голоском,  -  господин...
позвольте мне сесть позади.
   - Зачем? - спросил я. - Так удобнее.
   - Я прошу вас...
   - Глупости, - пробормотал я. - Здесь держу, а там свалишься.
   - Я буду держаться за вас, - возразила она, чуть смелея. - Я  обхвачу
вас за пояс обеими руками! И буду держаться крепко-крепко!
   Она легонько вскрикнула, когда  я  пересаживал,  для  этого  пришлось
прижать ее весьма крепко. Седло протестующе скрипело,  я  усадил  ее  на
вязанку, повернулся, пряча пылающее лицо, ибо пока переносил,  ее  грудь
прижалась к моей щеке, я успел ощутить  на  губах  сквозь  тонкую  ткань
упругие горячие угольки.
   Конь двигался мерным шагом, не  обращая  внимания  на  возню  на  его
спине. Я сидел, выпрямившись, как столб, щеки пылают,  уши  раскалились,
перед глазами - гнусные и сладостные видения.  Я  старательно  гнал  их,
распухшие от прилива крови  губы  беззвучно  шлепали  -  то  ли  шептали
молитву, то ли ловили эти горячие, как угольки, кончики.
   За спиной потрескивал хворост, сидеть на  вязанке  неудобно,  девушка
поневоле согнулась в поясе, почти легла грудью мне на плечи. Я беззвучно
взмолился, почему на мне такой тонкий железный панцирь, не  защищает  от
жара ее молодого тела, руки ее никак не отыщут, за что ухватиться.  Если
б не вязанка, то сидела бы, чинно  обхватывая  за  пояс,  а  сейчас  при
каждом конском шаге в испуге хватается, хватается...
   - Ой, - вскрикнуло у меня над ухом, - что это у вас, господин?
   Ее полные жаркие груди коснулись затылка и  тут  же  отстранились.  Я
ощутил по ее движению,  что  она  сунула  палец  в  рот.  Перед  глазами
вспыхнула сладостная  картина  ее  полных  жарких  губ,  уже  созревших,
податливых. Я пояснил:
   - Не обращай внимания. Это мне в монастыре сувенирчик вручили.
   - Какой он?
   - Поцарапалась? - удивился Я.
   - Да нет, будто обожглась. Хотя нет, почудилось... Нагрелся от вашего
молодого сильного тела, мой господин. В вас полыхает огонь, господин.
   Я буркнул:
   - Не обращай внимания. Твоя деревня справа или слева?
   Конь вышел на тропинку, что раздваивалась, как змеиный язык. Над ухом
прозвучало рассеянное:
   - Слева... Конечно же, слева...
   Правое ухо обжигало  ее  горячее  дыхание.  Мне  показалось,  что  ее
дыхание становится все жарче, а ладони хватаются за  меня  даже  крепче,
чем чтобы  удержаться.  Снова  плечи  обожгло  прикосновение  ее  полных
горячих грудей, я стиснул зубы, повернул коня налево и пустил вскачь.
   Грохот горячей крови в ушах гремел громче, чем стук копыт. Я  ощутил,
что недостает воздуха. Над ухом раздался нежный голос:
   - О, мой господин...
   Как сквозь пелену я увидел вдали блеск, что разрастался, приближался.
Снова грохот копыт, щелчок.  Сжимающие  меня  руки  ослабели.  Мелькнули
серебристые доспехи, сквозь шум крови в  ушах  гремел  злой  голос,  ему
отвечал другой. Я с трудом различил голоса Ланзерота и Бернарда.
   Я ощутил, что лежу на земле лицом вверх. Сверху  появилось,  заслоняя
все небо, огромное красное лицо. Бернард взглянул с отвращением,  исчез.
Я с трудом приподнялся, опираясь на локоть.  Да,  валяюсь,  как  колода,
посреди тропки, неизвестно как оказавшись здесь, по щеке кровь, в голове
звон и слабость. Конь мирно щиплет траву на  обочине.  Ланзерот  уже  на
коне, Бернард что-то доказывает, загородив дорогу, Ланзерот отрицательно
качает головой.
   Бернард оглянулся, лицо его было  красным  от  гнева.  Я  собрался  с
силами, поднялся. Ланзерот бросил в мою сторону взгляд, полный презрения
к быдлу, повернул коня и ускакал.  Бернард  выругался,  он  казался  мне
надвигающимся монстром.
   - Дурак! - прорычал он. - Какой дурак!
   - Да, - сказал я убито, - да... Н