оса.  Я  полагаю,  что  она
должна принадлежать мне.
   - Скажите, что это, - предложил я. - Обдумаю, возможно, и...  я  ведь
человек где-то глубоко внутри очень добрый и  отзывчивый.  Если  мне  не
нужно, всегда отдам. Недорого. За смешную цену. Дешевле только даром.
   Она внимательно рассматривала меня.
   - Сэр Ричард, - повторила она, - кто вы?
   - Сэр Ричард, - ответил я твердо. - Если хотите, произведен в  рыцари
не после бдений и молений в часовне, а на поле  брани,  чем  горжусь.  И
нисколько не стыжусь своего простолюдинства.
   Она не спускала с меня изумительных голубых глаз.
   - Я заметила, что вы не знаете многих тонкостей рыцарского обхождения
с дамами. В то же время такая  изумительная  галантность...  врожденная,
что ли?
   - В школе был урок этикета, - ответил я. -  Задолбали,  лучше  бы  на
права сдал. Так что за штука понадобилась для хозяйства?
   - Пока не могу ответить, - произнесла  она  медленно.  -  Все-таки  я
человек осторожный...
   Я раздвинул губы в усмешке.
   - Настолько, что не пытаетесь вот  прямо  сейчас  превратить  меня  в
лягушку?
   Она смотрела на меня очень серьезно.
   - А я уже попыталась. Только вы даже не заметили  моей  попытки.  Кто
вы? Даже самый могучий чародей ощутил бы...
   - Как вам это вино? - спросил  я.  -  Терпковато,  на  мой  вкус.  Не
по-мужски, признаю, но люблю сладкие вина. Хотя  "люблю"  не  то  слово,
скорее - предпочитаю... Все  мужчины  говорят,  что  любят  сухое  вино,
классическую музыку и  худых  женщин,  на  самом  же  деле  эти  брехуны
предпочитают, ну, вы знаете... Ладно, отвечу. Я не чародей, не  маг,  не
колдун, если вас интересует именно этот  аксепт.  Я  -  паладин,  а  мы,
паладины, к чарам восприимчивы только к женским... хотя нет, к  чарам  -
всего лишь рыцари, они за бабсами куда угодно, а  я  только  за  истину,
вещь ценная, недаром еще Пилат ее искал. А против чар, даже женских,  мы
иммунны. Наша святость нам защитой.
   Я орудовал ножом и двузубой вилкой, она присматривалась, как я с ними
обращаюсь, в глазах удивление переросло в изумление.  Когда  подняла  на
меня взгляд, на ее лице было уже настоящее смятение.
   - Паладин, - повторила она, - вот уж... никогда в жизни не  встречала
паладина! Рыцарей - множество, но не паладинов...
   Голос ее погрустнел, стал задумчивым, но я видел по  ее  глазам,  что
она судорожно ищет другие варианты.  Пока  покусывала  розовые  губки  в
задумчивости, я тихонько любовался ею. Такие женщины никогда не сдаются,
редкий экземпляр, сильная и  волевая.  Мужчин,  естественно,  ненавидят,
потому что все видят в ней только смазливую бабенку, это  оскорбляет  до
слез, особенно когда уже знает себе цену.
   - Попробуйте птичку, - приговаривал я. - Хрен ее знает, что  это,  но
мне понравилось. Дрозды, наверное. Или скворцы? Никогда не думал, что их
тоже едят. Крабов ел, осьминогов ел, креветок  и  лангустов  всяких,  но
чтоб бедных скворцов...
   Она посматривала  исподлобья,  в  глазах  возник  вопрос,  но  быстро
опустила взгляд, я буквально видел, как она смахнула все вопросы, помимо
главного: как заставить меня покориться, как вынудить сдать ей замок  со
всеми старыми сокровищами, подвалами, подземельями.
   - Умная женщина, - сказал я искренне, - это как дирижабль...
   -  Что?  -  переспросила  она  подозрительно.  -  Никогда  не  видела
никакого... как вы говорите?
   - А я видел только на рисунках, - вздохнул я. - Но ведь был же!
   - Мало ли что было, - отрезала она. - Мы имеем дело лишь с  тем,  что
есть.
   - Да, вы правы, - согласился я. - Мужчины слишком залетают в  мечтах,
а женщины - практики. Вы практик, да?.. А я вот романтик. И как романтик
практику говорю с надеждой, что вот вы одна, я один...
   - А почему один? - спросила она чисто по-женски.
   Я вздохнул.
   - Не знаю. На женщин у меня аллергия, друзья, как вы  знаете,  бывают
близкие, далекие и недалекие, и хотя человек  человеку  гусь,  свинья  и
товарищ, но я так никого и не успел... В смысле подружиться не успел. Но
почему-то уверен, что вот с вами...
   Она сказала суховато:
   -  От  уверенности  до  самоуверенности  всего  один  кубок  вина.  Я
прекрасно помню, как хорошо начинал сэр  Галантлар!  Он  был  храбрым  и
отважным рыцарем, а захватив замок и прочитав кучу умных книг, стал  еще
и умным, захотел изменить мир. Потом стал мудрым и вместо этого  изменил
себя. Так в мире стало одной сволочью больше.
   Я хотел что-то сострить, у нас на все есть готовые шуточки и приколы,
но она говорила очень серьезно,  и  вот  так  брякнуть  что-то  стебовое
показалось неуместно, что ли. Хотя в моем прошлом обществе как раз любая
умная мысль выглядела неуместной, а вот стеб - круто, клево, рулез...
   - Да, - сказал я и вздохнул, - да...
   - Что да?
   - Да, говорю, человек слаб. Даже когда силен слаб.  Может  быть,  еще
слабее, когда сильнее... Я не слишком умно выражаюсь?  А  то  я  сам  не
понял.
   - А я поняла, - сказала она. Поправилась:
   - Вернее, почувствовала. Вы очень сложный человек, сэр Ричард... Я бы
хотела с вами, ну, не дружить, вы все сразу понимаете  как-то  однобоко,
а... заключить союз, что ли? Я могла бы вам чем-то помочь. К примеру,  у
вас, теперь уже у вас, целый склад  Древних  Вещей,  что  достались  еще
прежним владельцам замка.  Галантлар  не  успел  просмотреть  и  десятой
части. Я могла  бы  вам  помочь  разобрать  их,  распределить,  отделить
полезные от бесполезных...
   Я покачал головой.
   - Нет.
   Ее щеки окрасил румянец, глаза сердито заблестели.
   - Почему?
   - Я наслышан о нравах волшебников и  волшебниц.  Правда  ли,  что  вы
никогда не встречаетесь друг с другом, а буде такое  случится  нечаянно,
даже руки друг другу не подаете?
   - Ничего странного, - огрызнулась она. - Подать руку -  это  передать
часть силы. Вам могу подать,  да  и  то  с  опаской,  вы  тоже,  хоть  и
клянетесь, что не маг, но  можете  повампирить...  Однако  я  же  к  вам
пришла? Напрасно так уж страшитесь допустить меня в свои нижние этажи...
   Я хмыкнул.
   - В свои я бы допустил. Даже  с  удовольствием.  Но  в  нижние  этажи
своего замка... зачем? Вы все еще не принесли мне присягу верности.
   Она зло оскалила мелкие ровные зубки, надо признаться,  великолепные,
чистые и ровные.
   - Это у вас такие шуточки? Ладно, сделаем  вид,  что  это  у  вас  не
страх, вы все так чувствительны к сомнениям в вашей  доблести...  Это  у
вас предосторожность, верно? Мудрая предосторожность?
   Интонацией и каждым словом она била по больному месту, как  полагала,
но я-то из мира, где к женщинам относятся всерьез,  и  я  не  чувствовал
стыда за предосторожности. Она уловила непонятки,  вздохнула,  в  голосе
прозвучала искренняя безнадега:
   - Так что же, не покажете?
   Я подумал, сказал осторожно:
   - Знаете ли, все-таки надо сперва лучше узнать друг друга...
   Она вздохнула, огляделась по сторонам.
   - Это у вас спальня, да?
   - Можете раздеваться, - пригласил я. -  Только  что  это  изменит?  Я
христианин, а христианство впервые разделило человека на две  половинки.
Духовную и телесную, если не слышали о такой новости. Как бы телесная ни
балдела на вашем, безусловно, роскошном теле,  но  у  христиан  плоть...
словом, несколько ниже головы и сердца. Решения принимает голова.
   Она смотрела исподлобья, буркнула:
   - Сердце.
   - Что? - переспросил я.
   - Сердце, говорю, принимает.
   - А-а-а... ну, я такой паладин, у меня несколько иной устав.  Сердце,
так сказать, вырабатывает общую линию, генеральную, а голова уже прет по
ней с барабанным боем. Голова мне говорит, что то,  что  вы  мне  можете
предложить на наших общих нижних этажах, я могу получить от  любой  моей
служанки... как и вы от любого вашего конюха.
   Ее щечки  вспыхнули  алым,  удивительно,  она  все  еще  не  утратила
способность краснеть, глаза засверкали неподдельной яростью, уже набрала
воздуха в грудь для вопля, я тут же засмотрелся на ее  грудь,  вдруг  да
выскользнет из выреза,  она  перехватила  мой  заинтересованный  взгляд,
открыла рот... неожиданно засмеялась.
   - Вы откровенны. Вы чересчур откровенны!
   - Это я такой честный, - скромно признался я.  -  Сердце  на  рукаве,
душа нараспашку, все выболтаю без  всякого  психоаналитика  и  сыворотки
правды, только правильно спрашивайте...
   Она  смотрела  пристально,  я  чувствовал,  как   в   ней   нарастает
напряжение, словно у борца, что нагнетает в мышцы  кровь,  переполняется
адреналином, чтобы мощным рывком  ошеломить  противника,  сбить  с  ног,
одержать чистую победу.
   Я  щелкнул  пальцами.  Полыхнул  пурпурный  свет,  комната  озарилась
радостным огнем, словно прямо за окном разгорелась заря.  В  трех  шагах
возник мой красный демон. Поверхность по-прежнему струится, но в  то  же
время есть ощущение, что этот голем весит целую гору.
   Я сказал строго:
   - Стань невидимым и присматривай за  моей  гостьей.  Чтобы  никто  ее
здесь не обидел, понял?.. Ни суккубы, ни инкубы, ни отморозки.  Но  если
она хоть словом или жестом вздумает мне нанести вред, то... словом,  сам
знаешь, я тебе уже говорил. А теперь иди.
   Я щелкнул безымянным, голем исчез. Леди Клаудия расширенными  глазами
смотрела на то место, куда он провалился, потом перевела взгляд огромных
испуганных глазищ на меня.
   - Вы... вы...
   - Да, - сказал я любезно, - это я.
   - Но вы же... паладин!
   Я расправил плечи, посмотрел на одно, на другое, выворачивая шею, как
скрипач, согласился очень довольный:
   - Еще какой! Я вам нравлюсь, да?
   Она смотрела с прежним испугом.
   - Паладины должны бороться со всеми проявлениями... словом, со всеми!
   Я кивнул, сказал размеренно:
   - Паладины, как сказано в уставе, не сражаются на стороне  Добра  или
Зла, они бьются за истину, за справедливость.  Можно  даже  с  прописных
букв. Вы грамотная? Как насчет читать-писать?.. Извините, я  думал,  что
вы только красивая... Но тогда знаете значение прописных буквов.  Я  вот
именно за Справедливость с большой буквы.
   Она покачала головой, я засмотрелся на  бледное  взволнованное  лицо,
слишком чистое,  чтобы  упрятать,  как  растерянность,  так  и  то,  что
все-таки пытается как-то собрать свои деморализованные  и  разбегающиеся
войска.
   - Но все паладины понимают...
   - Однозначно?.. Не совсем так. В  каждом  ордене  свой  устав.  Я  не
считаю, что поступаю не правильно или несправедливо, пользуясь  услугами
големов, драконов, эльфов, троллей,  подземных  рудокопов,  проникателей
и...
   Она кинулась на спинку кресла, краска медленно покидала ее  лицо.  Я,
конечно, загнул насчет всего этого зверинца, вон  даже  голем  только  и
умеет, что появляться по сигналу и  пропадать,  но  умный  игрок  сумеет
воспользоваться и такой картой, как Миклухо-Маклай пользовался затмением
солнца, уверив туземцев, что это он его гасит.
   - А кто такие проникатели?
   Ее голос был слабенький, и, пожалуй, я ее придавил, как сапогом жабу.
Ладно, как красивую молодую лягушечку.
   - А, - сказал я небрежно, - есть такие,  что  проходят  сквозь  любые
каменные стены, любые магические защиты... Толку от  них  мало,  они  не
могут драться. Разве что шпионят... Кстати, вы подсказали хорошую мысль.
Где, вы говорите, находится ваш замок?
   Она резко вскочила.
   - Вы не посмеете!
   Я удивился.
   - Почему?
   - Вы... вы же паладин!
   Я покачал головой, плечи мои раздвинулись, я сказал хвастливо:
   - Да, паладин, а не какой-то задрипанный рыцарь, что слагает сонеты в
честь  бабе.  Паладин  верно  служит   Истине,   как   я   уже   сказал,
Справедливости, а бабы... это так, мелочи. Бабам пусть  служат,  как  вы
верно сказали, простые и простейшие  рыцари.  Бабам  служить  -  ума  не
надо... Но вы правы, что-то нехорошее в том, чтобы посылать проникателей
в ваш замок. Мы же не враги,  верно?  Если  проникнут  случайно  в  вашу
спальню, я буду  опозорен,  что  подсмотрел,  а  это  нехорошо.  Или  же
застанут вас  в  отхожем  месте,  когда  вы,  с  выпученными  глазами  и
покрасневшим ликом...
   Она вскрикнула негодующе:
   - Прекратите! Вы... вы даже не паладин! Хорошо, вы доказали, что вы -
сильнее. Что вы хотите? Да, я ваша пленница. Что вы хотите?
   Я сказал галантно:
   - Что вы, что вы! Это я  ваш  пленник.  Ну-ну,  не  всерьез,  а  чтоб
приятно для ушей, льстивое слово даже мужчинам приятно, а уж вам...
   Она смотрела с восхитительной ненавистью.  Я  тоже  смотрел  честными
глазами. Галантность галантностью, я еще и не то скажу, все умеем  бабам
говорить приятное, чтобы шибче раздевались, но это  только  говорить,  а
наяву я хрен кому дам сесть себе на шею и свесить  лапки.  Бабы  -  тоже
люди, а людю могу по сопатке, если увижу, что собирается замахнуться.
   - Значит, - спросила она с дерзостью отчаяния, - вы по  крайней  мере
меня... выпустите обратно?
   - О чем разговор, - воскликнул я. - И даже не  надругаюсь  над  вашей
невинностью! Я ж паладин, а это накладает моральные  обязательства.  Как
рыцарь, я вас считал бы слабой бабой и слагал бы вам... словом,  слагал.
Как паладин, я вас чтю и  считаю  за  человека,  хоть  и  при  вторичных
половых признаках. Человека я могу и меж ушей, не то что  бабу,  которую
нельзя и пальчиком, чтоб потом не было мучительно стыдно.
 
Глава 6 
 
   На  ее   чистом   лбу   пыталась   проявиться   морщинка,   результат
мучительнейших раздумий, не лучше  ли  прикинуться  просто  бабой,  ведь
красивая же, неужели этот лох не клюнет, не  развесит  уши,  не  потечет
слюной, тогда его можно и расколоть до самого места,  которым  думает...
Но это ж так противно - прикидываться,  терпеть  щупающие  руки  и  даже
хихикать, жеманничать и улыбаться,  как  будто  млеешь,  как  будто  это
нравится, когда этот дурак сопит и никак не может распутать шнуровку  на
груди...
   - Поздравляю, - сказал я.
   - С чем? - спросила она испуганно.
   - С решением.
   - Да? А какое решение я приняла?
   - Правильное, - одобрил я. - На фиг мне еще одна баба? Вон их сколько
бегает на кухне...
   Она взвилась, глаза свернули зелеными молниями:
   - Я не ровня кухарке!
   Я выставил перед собой ладони.
   - Я разве такое сказал? Конечно, вы - нет. Но ваше тело  не...  не  в
такой мере отличается от  кухаркиного,  как  содержимое  вашей  черепной
коробки от кухаркиного... содержимого. Говорят,  что  с  умной  женщиной
днем - тяжело, а ночью - просто невозможно, но это для конюхов и тяжело,
и невозможно. Мы же могли бы пообщаться на любом уровне.
   Она спросила подозрительно:
   - Вы имеете в виду уровни магии?
   - Нет, я, скорее, об общечеловеческих ценностях. Сейчас все рехнулись
на общечеловеческих, а они... Не слыхали? Да это все просто: один пророк
заявил, что все ценное, что нас  объединяет,  оттуда,  сказал  и  указал
пальчиком в небо. Второй чуть опустил ладонь и  похлопал  себя  по  лбу:
нет, отсюда.  Пришел  третий  пророк,  который  и  создал  христианство,
опустил ладонь еще ниже, к сердцу. Мол,  любовь  нас  объединяет  и  все
такое. Четвертый мудрец опустил ладонь еще ниже...
   Она смотрела с недоверием, следила за моей ладонью.
   - Это что же, нас объединяет желудок?
   - Да, - ответил я, - но пришел пятый мудрец и опустил еще ниже...
   Она сказала поспешно:
   - Не опускайте! Нас это никогда не объединит.
   - Нас, - уточнил я, - это человечество или нас с вами?
   Она посмотрела с отвращением.
   - Ни человечество, ни нас с вами. Если вы в самом деле не собираетесь
меня держать в качестве пленницы, то я хотела бы отсюда убраться.
   - Я понимаю вас, - ответил я. - Но, леди Клаудия,  мне  нужна  полная
инфа, что вы хотели добыть в этом замке? Что именно вас сюда привлекает?
Тянет? Ради  чего  все-таки  пошли  на  риск,  ведь  риск  был,  вы  его
чувствовали... и все-таки рискнули?
   В ее глазах вспыхнуло изумление.
   - Так вы... даже не знали?
   Я молча  полюбовался  ее  смятением,  на  ее  бледных  щеках  расцвел
ярчайший румянец, глаза заблистали, а дыхание стало прерывистым.
   - Нет, - ответил я откровенно.
   - Какая же я... - прошептала она в отчаянии. - А я решила... я пришла
либо взять, либо выторговать... Вы просто дьявол! Если бы я  знала,  что
вы даже не знаете, что именно искать...
   - Так скажите, - предложил я. - Все равно не знаю где. Это не  замок,
а  какой-то   таможенный   терминал   с   конфискованной   контрафактной
продукцией! Всю жизнь можно рыться, и хрен что найдешь. Хрен - это такой
овощ.
   - Магический? - уточнила она.
   - Да, - ответил я, - в определенных случаях.
   Ее глаза стали острыми, лицо же, напротив, застыло, окаменело.
   - Почему вы решили, что я вам вот так все и  выложу?  Может  быть,  я
пока еще и сама не знаю, что я хочу?
   - Ого, - сказал я, - настоящий  мужчина  -  тот,  кто  хочет  все,  а
настоящая женщина - та, которая не знает, чего хочет. Так?
   Она просияла.
   - Точно! Какой вы умный, сэр Ричард!
   - Когда мужчине говорят, что он умный, это значит, что другого такого
идиота найти трудно. Леди Клаудия... видите, как  уважительно  произношу
ваше трудновыговариваемое имя? Так во мне и норовит Клавой назвать, но я
с первого раза запомнил! Это значит, что вы хоть и блондинка, но... либо
крашеная, либо мутант. Потому я к вам со всей серьезностью, прошу и  вас
так же ко мне. Я понимаю, в рыцари принимают здоровых, а с таких  нечего
спрашивать, как с умных, но я  тоже  немножко  двухголовый...  в  смысле
мутант. Так вот как мутант мутанту и говорю: леди Клаудия...
   Я замолчал, посмотрел ей в глаза. Она слушала зачарованно,  словно  я
прямо на глазах творил колдовское заклинание.
   Я покачал головой.
   - Леди Клаудия... Вы признаете, что мы - враги,  по  крайней  мере  -
противники. Или хотя бы соперники. Вы шли сюда с явной  целью  завладеть
реликтом, а для  этого  вы,  не  задумываясь,  раздавили  бы  меня,  как
таракана. Ну что для вас еще один мужлан в железе? Несмотря  на  это,  я
восхищаюсь вами и готов вас проводить до  ворот.  И  даже  за  мост.  Вы
понимаете, что даже для рыцаря бывает чересчур... а я не простой рыцарь,
а паладин, что уважает женщин не только  как  красивых  дур,  но  и  как
людей. А это значит, что и спрос будет, как с людей.  Вы  догадываетесь,
что это значит, верно?
   Наши взгляды встретились, мой - прямой и жесткий, а ее -  трепещущий,
избегающий прямого контакта.
   Она спросила с враждебностью, но в голосе звучало отчаяние:
   - То есть вы готовы относиться ко мне как к мужчине?
   - Как к человеку, - уточнил я. - Не делая никаких различий. Ни унижая
вас снисхождением, якобы необходимым для слабого пола. Относясь к вам со
всей жесткостью, как... как готовы были поступить вы  со  мной.  Нет,  я
вовсе  не  намекиваю  на  пыточные  подвалы,  это  было  бы  свинство  и
оскорбление для  человека  вашего  высокого  ранга  волшебницы.  Но  вот
позвать голема...
   Она вскрикнула испуганно:
   - Нет! Не надо. От вас, продавшего душу дьяволу, можно ожидать любого
свинства.
   Я поклонился, скрывая улыбочку. Пусть обвиняет, обзывается, обличает,
надо позволить ей хоть в  чем-то  иллюзию  победы.  Конечно  же,  не  ей
говорить о дьяволе и вообще о новой религии Христа.
   - Я слушаю, - напомнил я.
   Она вздохнула. Взгляд ее затравленно метнулся по сторонам, вдруг да в
последний  миг  придет  спасение,  но  тут  же  погас,  словно  опасаясь
наткнуться на ужасного демона.
   - В древних  летописях,  -  сказала  она  поникшим  голосом,  -  есть
упоминание о кольце богов...
   Она умолкла, облизывая разом  пересохшие  губы.  Я  сказал,  стараясь
поддержать и направить разговор:
   -  Кольцо  богов?  Почему  богов?  Боги,  как  вы  знаете,  почти  не
вмешиваются в жизнь людей. И почти не появляются. Так что  если  и  есть
кольцо богов, то для людей оно, скорее всего, бесполезно.
   Это была провокация, довольно грубая, но этот мир  еще  не  дорос  до
Талейрана  или  нашего  президента,  ее  хорошенький  ротик  открыл