дин из наших стражников  подъехал
сбоку и вонзил ему острие меча в шею.
   Женщина с плачем бросилась к Гунтеру. Он наклонился с коня  и  что-то
успокаивающе говорил ей, гладил по голове. Она со слезами  целовала  его
стремя, его сапог.
   Я отвлекся на поединок между Ульманом и  двумя  крепкими  ребятами  в
добротных пластинчатых доспехах, легких и удобных, даже  более  удобных,
как мне кажется, чем рыцарские доспехи, и в этот момент  кто-то  налетел
сбоку, я ощутил острейшую боль в левой руке чуть выше бицепса. Заорав от
боли  и  неожиданности,  я  развернулся,  увидел  перекошенное  лицо   с
выпученными глазами, человек заносил для второго удара  короткое  копье,
похожее на казацкую пику.
   - Ах ты ж гад...
   Острие моего меча достало его в переносицу.  Он  завалился  навзничь,
копье выпало из  рук.  Я  сцепил  зубы,  мужчинам  почему-то  полагается
переносить боль с каменным лицом,  то-то  штатовские  коммандос  воют  и
ревут при каждой  царапине.  Промелькнул  с  поднятым  мечом  Гунтер,  я
перехватил оценивающий взгляд на мою залитую кровью руку, тут  же  глаза
его стали почти равнодушными, мол,  не  околеет,  и  с  рычанием  рубил,
крушил, сбивал с ног и втыкал острие меча в горло.
   Сбоку от меня звон, грохот.  Рыцарь,  который  велел  меня  повесить,
рухнул с коня, сбитый Сигизмундом. Возможно, он  просто  растерялся  или
засмотрелся, как молниеносно уничтожили всю его банду, во всяком  случае
на земле перевернулся дважды, подхватился уже с мечом в руке.  Сигизмунд
вместо того, чтобы рубануть его  сверху,  рыцарское  благородство,  тоже
спрыгнул с коня, начал приближаться с мечом в руке. В другую  руку  взял
было кинжал, но у противника кинжала не оказалось, и  он  сунул  свой  в
ножны.
   Я  перехватил  вопросительный  взгляд  второго  стражника,   наклонил
голову. Тот подъехал сзади и с силой ударил кулаком  в  толстой  кожаной
рукавице по шлему. Рыцарь пошатнулся, выронил меч и  рухнул  на  колени.
Стражник мигом соскочил на землю, в руках уже  веревка,  пинком  повалил
лицом вниз, завернул руки за спину и быстро скрутил,  жестоко  и  умело,
что говорило о большой практике.
   Едва не подвывая от резкой обжигающей боли, я сцепил зубы  и  наложил
ладонь на рану. Между пальцами сразу же потекла кровь, но боль стихла. Я
наслаждался таким счастьем, это же рай - когда нет боли, что мы за скоты
- не ценим такое  состояние  наших  тел,  сбоку  послышалось  удивленное
восклицание Сигизмунда. Между пальцами у меня  уже  не  кровь,  даже  не
густеющая кашица, а сухие  струпья,  корочки,  похожие  на  перелинявшие
коконы бабочки.
   Отнял руку, теперь уже вскрикнули не только Сигизмунд, но и Гунтер  с
Ульманом. На месте кровавой раны  разлегся  безобразный  багровый  шрам,
пульсирующий, вздутый, с узловатыми краями, но всего лишь шрам.
   - Как? - прошептал Гунтер. - Как? Ваша милость, вы же паладин!
   - А я справедливый паладин, - ответил я.  Поднял  руку,  подвигал,  в
плечо еще отдает при резких движениях, но терпеть можно. - Я даже к себе
справедливый, ибо свою жизню тоже ценить надо. Я что, не человек?
   - Человек! - заверили все в один голос, а скрутивший рыцаря  стражник
добавил уважительно:
   - Еще какой!
   - Ну вот, так что имею право полечить и себя.
   Сигизмунд смотрел с великим изумлением,  но  молчал.  Взятый  в  плен
рыцарь уже пришел в себя, с трудом  поднялся,  шатаясь,  связанные  руки
мешали, оттягивая плечи назад. Глаза с гневом и ненавистью уставились на
меня.
   - Что за дьявол? Откуда вы?
   Я указал  на  огромное  дерево  посреди  деревни,  ветви  раскинулись
широко, густая широкая тень, пара бревен внизу, здесь  летними  вечерами
любят  посидеть  старые   и   молодые,   поперемывать   кости,   попеть,
посплетничать.
   - Повесить!
   Короткое слово упало, как топор палача.  Рыцарь  даже  не  понял,  не
поверил, Гунтер и Ульман тоже замешкались, а жители деревни были  заняты
тушением пожара. Сигизмунд один осмелился переспросить:
   - Повесить? Его?
   - Да, - отрубил я. Бешенство еще бурлило и клокотало,  я  видел,  как
приподнялась та женщина, которую выволокли  первой,  торопливо  оправила
задранный подол, на правой стороне лица  громадный  кровоподтек,  как  в
страхе и со  слезами  вторая  пытается  отцепить  мертвую  руку,  пальцы
сомкнулись на косе, из дома  выбежал  зареванный  мальчишка  и  бросился
помогать. - На террор - антитеррором на самой заметной ветке!
   Все еще нерешительно пленника поставили на ноги, поволокли к  дереву.
Стражник встал на седло, умело привязал веревку,  сделал  петлю.  Рыцаря
подтащили  ближе,  он  смотрел  выпученными  глазами,  поверил  наконец,
завопил:
   - Вы с ума сошли! Я - Генрих Гунландский!
   Стражник покосился на меня, я сделал рукой движение вверх.  Он  понял
правильно, вопросительно посмотрел  на  Гунтера,  его  непосредственного
начальника, и второго стражника. Тот уже с  седла  своего  коня  ухватил
пленника за волосы, другой рукой за плечо, Гунтер поддержал  снизу.  Так
приподняли на коня, стражник с ветки дотянулся вниз и набросил петлю  на
шею этого Генриха да еще и Гунландского.  Тот  задергался,  завопил  еще
громче:
   - Выкуп!.. Мой отец любой выкуп...
   Подбежал толстый священник, похожий на шарпея.  В  глазах  плескалось
целое море ужаса, отвращения.  Толстая  морда  в  складках  волновалась,
складки наползали одна  на  другую,  громоздились  валиками.  Он  воздел
крест, завопил, задыхаясь, еще издали:
   - Милосердие! Милосердие!
   Я спросил зло:
   - Милосердие? А как же справедливость?
   Он прокричал исступленно, визгливо:
   - Милосердие выше справедливости!
   - Ерунда, - отрезал я. - Вместо того,  святой  отец,  чтобы  защищать
насильников, вы бы лучше занялись своим прямым делом: ведьм  жгли  бы  и
топили в озерах, еретиков изобличали, дыбу  апгрейдили  бы,  а  то  стыд
какой, а не дыба...
   Я кивнул Гунтеру, он, похоже, как и все остальные, все еще не  верил,
что это всерьез, но, увидев мое злое  лицо,  толкнул  коня.  Конь  пошел
боком, тело пленника соскользнуло и тяжело закачалось в воздухе.
   Он хрипел, дергался, ветка раскачивалась и трещала, я  опасался,  что
переломится, тогда придется пощадить, таковы обычаи, но ветка покачалась
и застыла, по мере того как повешенный перестал дергаться и тоже застыл.
   Я посмотрел по сторонам. Пожар  загасили,  вокруг  нас  на  отдалении
встревоженные жители. Смотрят исподлобья, настороженно,  как  будто  мы,
разгромив насильников, бросимся тут же насиловать сами. Правда,  Гунтера
здесь как будто знают... Растрепанных женщин увели  в  дом,  из  оконных
проемов высовываются лохматые, как у сенбернаров, головы детишек.
   Сердце мое все еще стучало громко и сильно. Не скажу,  что  такое  уж
большое преступление, что женщину  потрахают,  как  будто  для  нее  это
впервой, я пришел из мира, где это плевое дело, но сейчас сердце  стучит
зло, я готов убивать всех насильников... черт, это что,  навязанная  мне
паладинность шевелится?
   Моя рука указала на дерево, я сказал громко:
   - Правосудие свершилось! Эта деревня под моим покровительством. И все
люди - тоже. Если у вас жалобы, просьбы, то не ждите, когда  я  или  мои
люди появимся здесь. Вы знаете дорогу к моему замку. Я,  Ричард  Длинные
Руки, овладел замком Галантлара, а его самого... сместил. Отныне я здесь
хозяин. Судья,  прокурор,  адвокат  и  палач.  Ну,  работу  палача  могу
уступить, но все остальное - решаю я! Запомнили?.. А теперь,  если  есть
какие-то жалобы, выкладывайте, мы едем обратно.
   Все молчали, ошеломленные, стражник слез с дерева, приблизился,  ведя
коня в поводу, что меня удивило, а потом понял, что так  больше  годится
для просителя.
   - Ваша милость, - сказал он с поклоном.  -  Если  вы  так  добры,  то
примете во внимание в своей непонятной милости, что  мужа  этой  женщины
серьезно ранили. Он не сможет пару недель не то что выходить на  работы,
но даже не встанет с постели...
   В  наступившей  тишине  я  посмотрел  в  его  открытое  хмурое  лицо,
скользнул взглядом по лицам застывших крестьян. Да, все  верно,  в  этом
мире юристов нет. Все по всем понятным законам  добра  и  зла.  Никакого
тебе формального зачитывания прав, я - судья, прокурор, адвокат и палач.
   Пальцы нащупали мешочек с золотыми монетами. Я выудил одну монетку  и
швырнул  по  высокой  дуге.  Стражник  поймал,  но  смотрел  на  меня  с
ожиданием.
   - Возмещение, - объяснил я. - Позаботься, чтобы  лекарь  сделал  все,
понял? И чтоб семья не нуждалась, пока он не приступит к работе.
   Стражник поклонился,  на  лице  промелькнуло  удивление,  но  тут  же
согнал, и когда распрямился, лицо было бесстрастным.
   - Будет сделано, ваша милость, - сказал он. Наконец-то  посмотрел  на
монету, брови полезли на лоб, он проговорил, запинаясь:
   -  Похоже,  ваша  милость  не  знает  вообще  других  монет,   помимо
золотых... да и вообще... Тут  и  другой  был  ущерб,  здесь  хватит  на
возмещение... еще как хватит... На всю деревню хватит.
   Я кивнул Сигизмунду:
   - У тебя все в порядке?
   Он наклонил голову, глаза сердито и возмущенно блистали.
   - У меня да, монсеньор!
   - Тогда возвращаемся, - решил я. - Мне еще надо замок осмотреть, черт
знает что с ним... Все время кажется, что внутри больше, чем снаружи.
   Сигизмунд пожал плечами, мол, причуды, а Гунтер, напротив,  посмотрел
удивленно, спросил густым сиплым шепотом:
   - Ваша милость, а вы... не знали?
   - О чем? - спросил  я,  чувствуя  нехороший  холодок  вдоль  спинного
хребта.
   - Ну, что внутри замок больше...
   Я стиснул челюсти. Геометр из меня хреновый, всегда полагал по  дури,
что в меньшем не может помещаться большее. Дикарь.
   Я повернул коня, тут только люди зашевелились,  задвигались,  женщины
падали на колени, начался плач, ко мне протягивали руки. Кто-то  называл
спасителем, кто-то просил помощи. Я указал на Гунтера,  конь  подо  мной
проснулся и бодрой рысью потрусил обратно  к  замку.  Сигизмунд  догнал,
молодое лицо полыхало жаром, поехал рядом.
   Гунтер задержался с крестьянами,  Ульман  и  оба  стражника  держатся
сзади, Сигизмунд сказал с легким укором:
   - Вы зря так, монсеньор...
   - Ты о чем?
   - Да обо всем, - сказал он на правах рыцаря, ибо все рыцари -  братья
по рыцарской клятве, - и повесили рыцаря зря, он всего лишь  поразвлекся
с простолюдинами... и золотых монет  простолюдинам  зря...  Им  и  одной
серебряной хватило бы.
   - Мне достаются  легко,  -  напомнил  я.  -  Да  и  не  осталось  уже
серебряных.
   - Это верно, - возразил он, -  но  нельзя,  чтобы  легко  доставались
простому люду.  Иначе  работать  не  заставишь!  Когда  пропьют,  явятся
просить еще. Увидели, что вы щедрый...
   Я буркнул раздраженно:
   - А мне плевать на права человека  и  веселие  пити.  Начну  по  суду
шариата  сперва  пороть,  а   потом   вешать   за   пьянство.   А   того
красноморденького не зря! Ладно, простолюдины - не люди,  или  пока  что
еще не люди, но все равно, он покусился на  этих  моих  нелюдей,  а  это
оскорбление мне лично.
   Сигизмунд возразил:
   - Но вы же взяли его в плен! Что еще? Теперь надо за выкуп...
   - А он явится снова! И снова устроит то, что устроил!
   За спинами сдержанно хохотнул один из стражников:
   - А его снова в плен и - выкуп  побольше,  побольше!  На  этом  можно
заработать:  ловить  и  выпускать.  А  потом  увидит,  что  удовольствие
дороговатое, и перестанет.
   Я ехал молча, раздраженный уже на  себя.  Вообще-то  они  правы,  так
здесь и принято. Я со своими правами человека влез, как  слон  в  оперу.
Сам же не считаю простолюдинов равными людям благородного сословия, хотя
эту  разницу  понимаю  чуть  иначе:  для  меня  пьяный  бомж  не   равен
чистенькому  студенту  или  девушке-скрипачке,  тем  более  -   крупному
изобретателю или ученому. Какую бы ахинею о равенстве ни вешали  мне  на
уши юристы, но я бросился защищать не простолюдинку, а женщину. А  любая
женщина выше любых сословий, ибо даже самая простая в  состоянии  родить
как простолюдина, так и королевского  сына.  Причем  справится  с  этим,
вполне возможно, гораздо лучше, чем королева...  И  королевский  сын  от
простолюдинки  будет  здоровее,  умнее  и  вообще  лучше,  чем  сын   от
анемичной, больной и сварливой королевы...
   - Что сделано, то сделано, - отрубил я. - Если  вор  вломился  в  мою
квартирку и начинает там ломать и грабить, я вправе... да-да,  вправе!..
Причем была опасность и для моей  жизни,  верно?..  Даже  наш  куценький
закон предусматривает право на самооборону. А теперь эти деревни -  тоже
моя квартира. У меня, можно сказать, апартаменты! Так  что,  ребята,  вы
там подумайте хорошенько, как обезопасить их, а  я  пока  займусь  самим
замком. Не нравится мне, что в нем какие-то тайны. Тайны могут оказаться
и ловушками, а я не хотел бы поскользнуться на ровном месте и сломать...
хотя бы палец.
   Сигизмунд сказал тревожно:
   - Теперь придется ночную стражу удвоить. Ведь этот  рыцарь,  которого
так вот... на дерево, сын одного из соседей. Я  что-то  слышал.  Ульман,
расскажи подробнее!
   Они приотстали, разговаривали почти шепотом, чтобы не отвлекать  меня
от нелегких дум, но когда мы проехали в туннеле стены, а потом слезали с
коней, я увидел лицо Сигизмунд а и увидел, насколько  оно  вытянулось  и
побледнело, а в глазах смятение, даже непогода. Я совершил преступление,
поднял руку на собрата. Будучи рыцарем, я убил, позорно  казнил  другого
рыцаря. Ведь рыцари  уже  превратились  в  особую  наднациональную,  как
теперь сказали бы, корпорацию, и для них  гораздо  важнее  корпоративный
дух, чем те мелкие законы и постановления, что существуют на территориях
всяких там стран.
   Да и что за несерьезные страны,  если  границы  все  время  меняются,
земли переходят от одного короля к другому, даже целые страны переходят,
зато замки остаются на тех же местах, и вот вдруг начинать враждовать  с
соседом лишь на том  основании,  что  очередная  ссора  королей  провела
границу между ними, - глупо.  Рыцари  чувствуют  себя  одной  наднацией,
своеобразным обществом, убивать в боях собрата неприлично,  непристойно.
Другое дело - рыцарская сшибка с целью проверить, кто круче,  кто  сидит
на коне устойчивее, у кого доспехи крепче, кто лучше владеет  оружием...
А  побежденный  с  церемонными  поклонами  передает   доспехи   и   коня
победителю.
   Возможно, подумал  я  раздраженно,  именно  сейчас  и  появилось  это
дурацкое "проиграть поединок", "выиграть поединок", а затем и еще  хуже:
"проиграть бой", "выиграть бой", от  которого  рукой  подать  вообще  до
кощунственного: "выиграть войну", "проиграть войну", как будто  война  -
забава, игра, спорт, пари!
 
Глава 7 
 
   По возвращении я остановился у ворот, велел  сойти  вниз  стражникам,
осмотрел их луки. Если ожидать ответный рейд родственников  повешенного,
то надо остановить  наступающих  еще  на  мосту.  А  для  этого  луки  -
идеальное оружие. Гунтер посматривал ревниво, он прав, добротные большие
луки, такие принесли победу над  прекрасно  вооруженными  и  защищенными
доспехами рыцарями при Креси и Пуатье, когда простые лучники легко и без
потерь перебили массу доблестных рыцарей. Небывалое дело,  если  учесть,
что  как  раз  рыцарей  в  сражениях  гибли  единицы.  Луки   из   тиса,
естественно, ибо  народ  давно  заметил,  что  именно  тис  лучше  всего
запасает мускульную энергию. И хотя  тис  обильно  растет  и  в  Англии,
однако англичане делали  луки  не  из  своего  тиса,  а  из  привозного,
испанского. По закону испанские купцы к каждой бочке ввозимого в  Англию
вина должны были прилагать три бруска тисовых заготовок для луков.
   Но я хмурился, натягивал лук, щелкал пальцем по тугой тетиве,  Гунтер
не выдержал, спросил:
   - Что-то не так, ваша милость? Лучше этих луков разве что  у  Кабана!
Да и то не уверен.
   - Кто такой Кабан?
   - Один из наших соседей. Его лучники всегда побеждают на состязаниях!
   - Стреляющий Кабан... гм... круто, но все-таки луки амуров получше...
   - Амуров? Кто это?
   - Так французы  назвали  башкирских  воинов,  -  объяснил  я,  -  что
вторглись за Наполеоном во Францию. Они были  вооружены  такими  луками,
чьи стрелы пробивали даже кирасы... Французы -  это  такие  выродившиеся
франки, Наполеон... гм... полководец, Франция - осколок империи франков,
а кирасы - это стальные панцири без рукавов... Все, теперь о луках. Я не
большой  спец  в  этом  деле,  но  надо  срочно  наладить   производство
композитных луков. Бьют втрое дальше, вчетверо сильнее. Конечно,  делать
их намного труднее, но я буду хорошо платить за каждый лук.  Когда  дело
касается собственной шкуры, то о  цене  как-то  говорить  непристойно...
Хорошо бы наладить и производство арбалетов, а то те три, что  я  видел,
производят жалкое впечатление.  Надо  не  меньше  трех  десятков.  Лучше
больше, но хотя бы пока три-четыре десятка...
   Лицо его посерьезнело.
   - Ожидаете нападения? Вы правы, господин. Отец обязательно  отомстит.
Хоть он сам с ним не ладил, даже дрались, но все же  принято...  У  него
еще четверо сыновей и две  дочери  замужем  за  знатными  лордами.  Если
сумеет собрать хотя бы половину, то мы не  выдержим...  Колдовство,  что
защищало замок, сейчас не действует, да?
   Он смотрел честными глазами, но я помнил, с какой легкостью он  начал
служить мне, захватившему замок силой.
   - Не стоит на это полагаться, - ответил я туманно.  -  Если  я  сумел
захватить такой хорошо укрепленный замок, то, вполне  возможно,  могу  и
удержать, как думаешь?
   Он ощутил мою настороженность, вытянулся, сказал поспешно:
   - Да, конечно!.. Если еще и магия, то да, конечно!
   - Но, - сказал я, - магия магией, однако надо  быть  готовыми  побить
врага и без магии. Знаешь, магия сегодня есть,  завтра  нет,  ты  ее  не
видишь, а хорошие доспехи, острый меч - надежно и зримо. А луки -  лучше
всего.
   В его  глазах  поблескивало  удивление,  странные  речи  для  рыцаря,
который должен презирать оружие простолюдинов, но смолчал, поклонился.
   - Я слышал про такие луки, - сказал он осторожно, - но, говорят, дело
это очень хлопотное...
   - Стрелять из них трудно?
   - Стрелять одно удовольствие, а вот изготавливать...  говорят,  очень
дорогое удовольствие.
   - Придется, - ответил я хмуро. -  Надеюсь,  экономика  поскрипит,  но
выдержит. Все для фронта! Поля мои просторные не будет  враг  топтать...
Если знаешь умельцев, давай сюда поскорее. Заплатим щедро.
   Мы въехали во двор, из донжона выбежал маршал, угодливо ухватил  коня
под уздцы. Вообще-то пора привыкнуть, что здесь маршал - это слуга,  что
смотрит за лошадьми, а сенешаль - это всего лишь старший слуга.  Капитан
здесь намного старше их всех,  ибо  capitaneus  -  это  военачальник  по
латыни, а не хрен собачий, что домен совсем не то, что я думал раньше, и
даже астрология ни при чем, здесь домен - это мои деревни, луга, леса  и
пашни. Словом, мое хозяйство. Опять же не в том  смысле,  как  почему-то
думается каждому, а в  смысле  мест,  где  я  использую  труд  зависимых
крестьян. Тьфу, опять эти ассоциации...
   Увы, маршалы и сенешали намного ближе к властелину, чем капитаны, ибо
капитаны  прежде  всего  -  начальники  воинских   гарнизонов,   так   и
получилось, что маршалы да всякие там сенешали со временем стали  вообще
генералиссимусами.
   Наступал вечер, я подумал, сколько успели за такой день, с ума сойти.
Правда, летом ночи короткие, все остальное - день, но все-таки  утром  я
еще не думал, что замок удастся вообще  захватить  и  что  придется  его
захватывать.
   А сейчас солнце еще не успело закатиться, а на мне уже клубок проблем
и задач, сам же я феодал, так сказать. Мечта почти каждого жителя  моего
времени. Всякий  видит  себя  вот  такими  баронами,  хозяевами  замков,
феодалами, хотя, казалось бы, лучше бы президентом страны...  Да  любой,
хоть России, хоть Уганды...  Нет,  здесь