а у  дурня  в
руках только беды наделает, а не пользы.
   Я отъехал в сторонку, глаза высматривали  цель.  Ага,  вон  массивный
валун у дороги. Похож на придорожный камень, но  не  видно  ни  рун,  ни
знаков, ни стрелки с надписью: "...а прямо  поедешь  -  об  этот  камень
навернешься".
   Рукоять молота охотно  скользнула  в  ладонь  и  устроилась  уютно  в
пальцах. Я метнул, воздух протестующе затрещал. Я ждал звонкий  удар,  в
лучшем случае массивный валун даст трещину, раз это не простой молот,  а
молот древних богов.
   Страшный треск, будто лопнула каменная  гора.  Острые  осколки  камня
пропороли воздух со свистом  взорвавшейся  авиабомбы.  На  месте  валуна
возникло серое облачко каменной пыли и крошки, что быстро  осели  поверх
торчащих из земли блестящих каменных лезвий, похожих на зубы  подземного
зверя.
   Кони испуганно ржали. Бернард выругался, но в его громовом рыке  было
больше восторга, чем ярости:
   -  Ты  что,  совсем  дурак?  Отъедь  подальше!  Асмер  едва   удержал
прыгающего под ним коня. Тот трясся и прижимал уши. Асмер выкрикнул:
   - Ну, Дик! Ну я даже и не знаю!
   Я сам дрожал, как три  коня  Асмера,  ладони  вспотели,  пальцы  едва
держали чудесный молот. Послушно отъехал в  сторону,  долго  не  решался
повторить попытку, но ведь без учения любая техника мертва,  и  я  начал
бросать, сперва робко, а потом наглее и наглее во все встречные  коряги,
пни, камни, деревья. Конь быстро перестал вздрагивать, а потом вообще не
обращал внимания на летящий в его сторону тяжелый молот.
   Сперва мне казалось, что молот летит не дальше, чем могу робросить, а
кидала  из  меня  неважный,  потом  заметил,  что  больше   зависит   от
настроения. Конечно, как бы  ни  разозлился,  не  доброшу  до  вон  того
хребта, но если брошу с воодушевлением, скажем так,  то  понесется,  как
реактивный снаряд, сокрушит,  разнесет  и  по  красивой  дуге  вернется.
Только не боись подставить уже здорово побитую ладонь.
   Я  пробовал  не  ловить,  молот  шлепался  у  ног.  Сперва  я  ощутил
облегчение, но Рудольф, который увидел такую хитрость первым, скривился,
я сразу упал в его глазах  на  уровень  даже  не  простолюдина,  а  жены
простолюдина,  если  не  его  престарелой   тещи.   Пришлось   стоически
задерживать дыхание, с красивой смайлой на лице подставлял  ладонь,  уже
вспухшую, как у нерадивого бурсака, хватал и мужественно  смотрел  вдаль
орлиным взором, как подобает мужчине. Высматривал новую цель, значитца.
   Ланзерот все видел, морщился, но помалкивал.  Бернард,  чтобы  как-то
сгладить впечатление, сказал:
   - В стране Ланзерота молот вообще не оружие.
   - Все на свете, - заметил я осторожно, - оружие.
   - Гм... Ну, там нет отрядов, где на вооружении молоты. Топоры  -  да,
двенадцать видов, а  вот  молотов  -  ни  одного.  Как  вот,  скажем,  в
королевстве Бур - гелия запрещены арбалеты и луки  как  нечестивые  виды
оружия.
   - Церковь добилась? - спросил я.
   - Откуда знаешь? - удивился Бернард.
   - Да так, - ответил я туманно, - слухи... Как помню, церковь  не  раз
декретами запрещала арбалеты и луки, а потом - порох, пушки, пулеметы...
Последнее, что она запрещала и  проклинала,  -  атомные  бомбы.  Но  про
крылатые ракеты уже ни слова - выдохлась. Непротивление злу - прекрасно,
но бог богом, а жисть есть жисть.
   Полдня ехали  без  приключений,  потом  Ланзерот  остановился,  подал
условный знак. Рудольф и Бернард тут же взяли в руки  топоры  и  пустили
коней вправо и влево от дороги. Я хотел последовать за Бернардом, но  из
повозки высунулась принцесса. Глаза ее были встревоженные.
   - Дик, - позвала она. - Дик! Держись поближе.
   - Но там опасность...
   - Патер чувствует приближение Зла!
   - Он его во всем чувствует, -  ответил  я,  но  конь  мой,  повинуясь
непроизвольному содроганию моих мышц, пошел боком к  повозке.  Принцесса
уже скрылась, я ехал рядом,  прислушиваясь,  надеясь  уловить  запах  ее
волос, аромат ее кожи или хотя бы дыхание.
   Когда повозку тряхнуло, слабо громыхнуло,  будто  столкнулись  скалы.
Послышался сердитый голос священника,  тут  же  он  забормотал  молитву,
поспешно раскаиваясь в грубом слове, гневе, давая новые обеты смирения.
   Далеко впереди вроде бы послышались  слабые  крики.  Я  насторожился,
привстал в стременах. Там, за клочьями неопрятного  тумана,  взметнулась
желтая пыль, взлетели испуганные птицы. Как будто  бы  донеслись  слабые
удары металла о металл...
   - Дик!
   Это отчаянно кричала принцесса. Я вздрогнул, справа  шагах  в  десяти
прямо из травы поднялись крупные, разрисованные цветной глиной люди. Моя
рука шлепнула по рукояти молота - так пьяный ганфайтер бьет  по  кобуре.
Молот вырвался из ладони, как воробей,  часто-часто  хлопая  по  воздуху
невидимыми крыльями, но ударил, как противотанковый снаряд, вернулся,  я
метнул в другого, третьего, а четвертого уже встретил грудь на грудь.
   Его кривой меч со звоном ударил о мой щит, в  ответ  я  шпажно  ткнул
мечом в голый живот. Человек  отчаянно  вскрикнул,  я  тут  же  выдернул
лезвие и послал коня на другую сторону повозки.  У  колес  лежали  двое,
пораженные стрелами, пузырились широкие лужи слизи, а еще двое  вытащили
принцессу, один перебросил ее через луку седла, яростно пришпорил коня.
   Легкая степная лошадка уходила на немыслимой для наших могучих  коней
скорости, всадник пригнулся, прижимая принцессу и уменьшая сопротивление
ветру. Молот разнес ему затылок, как если бы кто палкой ударил по гнезду
с куриными  яйцами.  Принцесса  вскрикнула,  однако  сумела  перехватить
повод, замедлила  бешеный  бег,  я  догнал,  вместе  столкнули  с  седла
убитого, но тот зацепился ногой в стремени и поволокся следом.
   Я едва не плакал от любви и жалости к принцессе, настолько  она  была
прекрасна  в  своем  божественном  испуге,  бледная  и  решительная,  на
волосах, плечах и руках отвратительная грязь из разбитой  вдрызг  головы
разбойника, но глаза горят решимостью, руки дрожат от ужаса,  но  делает
все, что нужно, ибо на то мы и люди, чтобы делать то, что  нужно,  а  не
то, что хочется...
   Галопом вернулись к повозке, а с другой стороны также галопом мчались
Ланзерот, Бернард и Рудольф. За ними вихляющей рысью торопился Асмер, он
пошатывался в седле.
   Из  повозки  высунулся  священник,  в  руках  арбалет  со  взведенной
тетивой. Волосы дико всклокочены, в глазах ужас, стыд. Завидев всех нас,
он отшвырнул  арбалет,  упал  на  колени  перед  ближайшим  разбойником,
забормотал молитву.
   Ланзерот, увидев принцессу, вздохнул с великим  облегчением.  Бернард
сказал виновато:
   - Впереди в самом деле была засада. Но, выходит рассчитали правильно.
Засадой просто отвлекали.
   Рудольф бросил зло:
   - И ворон, похоже, пугали сами. Дик, ты молодец.
   - Их было немного, -  ответил  я,  как  положено  отвечать  герою,  и
покосился на принцессу. Но она, видимо, уже считала меня героем,  потому
лишь торопливо срывала верхушки трав и брезгливо счищала с себя грязь. -
Но заметили, что нападают все чаще?

Глава 23

   Но участились не только нападения в пути, как я заметил. Все  чаще  я
чувствовал пристальное внимание чего-то незримого. Нет, при всем неверии
в астрологию и  прочую  хреномантию,  я  сталкивался  с  необъяснимым  и
раньше. Начинает вдруг вертеться в голове песенка, да так  назойливо,  а
через некоторое время приятель рядом начинает напевать  ее  вслух.  Если
это не магия, то не магия и это вот прощупывание меня на расстоянии,  не
магия мои полеты во сне, когда я могу подраться с такими же... летунами.
Даже  мой  летающий  молот  -  не  магия,  ведь  с  ним  все  понятно  и
предсказуемо. Даже понятнее,  чем,  скажем,  с  электричеством,  которое
непонятно абсолютно всем, даже самым ученым академикам.
   Однако это незримое внимание  бывало  иногда  просто  отвратительным.
Словно кто-то огромный, водя окуляром микроскопа по капельке воды, вдруг
из  мириадов  амеб  выбирал  именно  меня,  всматривался,  а  его   мощь
сверхсущества действовала очень сильно, чтобы не сказать больше.
   Пытаясь стряхнуть ощущение чужого присутствия,  я  начинал  думать  о
принцессе, о ней думать всегда приятно, и в этих случаях  я  чувствовал,
как это нечто  огромное  в  разочаровании  убирает  от  меня  всесильные
щупальца.
   С юга пришли черные,  тяжелые,  как  горные  цепи,  тучи,  давящие  и
угнетающие. Дышать стало  труднее,  даже  мой  простой  кожаный  панцирь
тяготил плечи. Желание пустить коня вскачь сменилось на стремление найти
нору и забиться поглубже.
   В тучах грозно потрескивало, словно лопался камень, грохот катился по
долине, сшибая углы и превращаясь в обкатанный рокот, все  еще  грозный,
но не такой свирепый.
   На краях черной  тучи  страшновато  забелела  пена,  словно  на  узде
загнанного коня. Я часто посматривал наверх,  там  кривлялись  злобно  и
корчили гримасы жуткие рожи. Помню, в глубоком детстве  я  еще  видел  в
облаках скачущих коней,  бегущих  слонов,  снеговиков,  паруса  кораблей
Магеллана, сказочные замки, но уже  давно  вижу  только  облака,  просто
облака. Да и какие облака над Москвой, так, грязные серые тучи, лохматые
и загаженные промышленными газами.
   Но сейчас в самом деле вон там проплывает замок, настоящий  замок  из
белейшего мрамора. Буквально  утопает  в  защитных  укреплениях,  солнце
искрится на вершинке вала, вот края подъемного моста... Но  я  чувствую,
как оттуда некто наблюдает за мной неотрывно и злобно.
   Островки леса попадались реже. Если север весь в непроходимых  лесах,
дремучих и болотистых, то сейчас колеса нашей повозки оставляли  след  в
безлесных долинах, в равнинной степи. Но  зато,  когда  встречался  лес,
деревья были вдвое, если не втрое выше северных да и  в  толщину  больше
почти впятеро...
   Останавливались всегда в лесу. Во-первых, хорошее укрытие, во-вторых,
такие леса нарастают не на пустом месте:  там  обычно  родник,  а  то  и
начало хорошего ручья, что может уйти в песок  всего  через  пару  сотен
шагов.
   Мы  направились  к  такой  роще.  Ланзерот  указал  направление,  где
наверняка вода, там вершинки деревьев зеленее, Асмер держал перед  собой
двух подстреленных по дороге косуль.
   Деревья затрещали.  Мне  показалось,  что  в  глубине  леса  работает
бригада лесорубов: одно дерево с треском повалилось в  сторону,  другое,
третье... И лишь когда  упало  четвертое,  я  с  ужасом  сообразил,  что
никакие стахановцы не пилят лес с такой скоростью и что кто-то двигается
через вековой лес, раздвигая и ломая деревья, как я шел бы через камыши!
   - К бою! - прокричал Ланзерот. Он первым понял, что кто бы ни шел, от
такого бегством не спастись, рука его с  жутким  лязгом  выдернула  меч.
Одно движение головой, и забрало  с  металлическим  лязгом  закрыло  ему
лицо. - Асмер, копье! И - уводи повозку!
   Кнут засвистел, на воловьи спины плеть  обрушивалась  с  пистолетными
хлопками. Волы понесли, Асмер не стал рвать рубаху  и  кричать,  что  он
воин и потому примет бой вместе со  всеми,  на  ходу  что-то  крикнул  в
повозку, оттуда руки принцессы и священника выбросили длинное  рыцарское
копье.
   Ближайшие к опушке деревья еще не  рухнули,  а  мы  увидели  огромную
лохматую голову, что мелькнула на уровне вершин. Кровь застыла у меня  в
жилах. В следующий миг дерево вздрогнуло, переломилось посредине.
   Из пролома шагнул человек, который показался приземистым -  настолько
был широк, хотя  головой  достигал  вершин  дерева.  Лохматая  нечесаная
голова размером с нашу повозку, грязная борода до пояса, мохнатое, как у
зверя, обнаженное тело, только от пояса  и  ниже  в  подобии  шортов  из
толстых турьих кож, босые ступни...
   В правой руке он держал дубину, ею и  крушил  деревья,  хотя  мог  бы
ломать их голыми руками, как хворостины.
   Ланзерот, уже с копьем в руке, горячил  коня.  Острие  колебалось,  я
видел, что рыцарь мучительно выбирает, куда  нанести  сокрушающий  удар,
когда вся мощь тяжелого коня и панцирного рыцаря сливается  в  одно.  Но
здесь до сердца не достать, даже до живота. Разве что в колено.
   Рудольф и Бернард с топорами в руках встали по обеим сторонам рыцаря.
Кони  вздрагивали,  звериный  запах  великана  достиг  ноздрей.  Я  тоже
услышал, по коже  побежали  пупырышки.  Только  от  этого  запаха  можно
схватить инфаркт, в нем вся мощь зверя, ярость, жестокость, мощь, против
которой бороться просто немыслимо.
   Дрожа, я все же заставил себя приблизиться к воинам. Молот, казалось,
заерзал в ладони от сильнейшего возбуждения.
   - Вывози, - прошептал я. - Только на тебя надежда. Инане мы пропали!
   Размахнулся, швырнул изо  всей  силы,  сжался,  молил  всеми  фибрами
ударить как можно сильнее, как можно сильнее...
   Великан содрогнулся, как если бы в огромное высокое  дерево  с  силой
грянул скатившийся с горы валун.  Дубину  не  выронил,  но  остановился,
левой рукой ухватился за левую сторону груди, куда ударил молот.
   Я подставил ладонь, шлепок,  стало  горячо,  я  размахнулся  снова  и
крикнул:
   - В лоб!  В  лоб  мордоворота!  Молот  из  моей  руки  вырвался,  как
управляемый снаряд. На этот раз все услышали глухой удар, треск.
   Великан содрогнулся снова,  пальцы  разжались,  дубина  выскользнула.
Колени начали подгибаться. Дубина ударилась о землю так, что под  ногами
послышался гул, а затем рухнул и великан.
   Земля дрогнула, качнулась, деревья испуганно  затряслись,  как  трава
под ветром. Я растопырил пальцы, рукоять смачно шлепнула по  мозолям,  я
метнул снова. Так сказать, контрольный выстрел.  Молот  ударил  вяло,  я
поймал его на лету  и,  не  вешая  на  пояс,  осторожно  пустил  коня  к
поверженному гиганту.
   Даже лежа, он был почти в мой рост на коне. Молот, как видно,  угодил
в середину груди, проломил,  смял  кости,  как  пластилин.  Позвоночник,
скорее всего, тю-тю, раздроблен в муку. Торчат обломки ребер,  а  густые
алые ручьи текут широко. Под великаном уже широкая лужа, а будет  озеро.
Он смотрел с бессильной яростью, крошечный мозг еще жил, но  сердце  уже
перемешалось в жидкую массу с обломками костей не крупнее его зубов.
   Толстый, как скальная плита, лоб был расколот. Вмятина такая,  словно
в стену бункера угодила крылатая ракета. Кровь хлещет ручьями,  заливает
глазную впадину и стекает на землю.
   Ланзерот оглянулся, в  прорезь  шлема  я  видел  вспыхнувшие  яростью
глаза. У рыцаря был такой  вид,  что  сейчас  ринется  и  проткнет  меня
копьем. Бернард ухватил его за руку, что-то сказал, а мне крикнул:
   - Дик! Твой молот... твой молот... А Рудольф заорал ликующе:
   - Дик! Да если даже это нечестивый молот, но... лишь бы довезти мощи!
А там освятим!
   Хренушки, подумал я. А если превратится  в  обычный  молот?  Нет  уж,
пусть лучше останется колдовским...
   В небесах как будто прозвучал смешок. Я быстро вскинул голову. Облака
превратились в темные рваные тучи. Их несло пугающе быстро,  а  в  самой
середине синего неба туча сворачивалась в странном водовороте.  Она  уже
стала похожей на спиральную галактику, только  эта  туча  вращалась  все
быстрее и быстрее. Снова я ощутил на себе  чужое  внимание,  будто  меня
рассматривали в капле воды через мощный окуляр.
   Повозка  неслась  с   невиданной   прытью,   потом   замедлила   ход,
остановилась. Показалась принцесса, взобралась на  свою  лошадку.  Асмер
что-то кричал ей, но она развернулась в нашу сторону и погнала галопом.
   Бернард проехался вдоль туловища великана.  В  глазах  нашего  силача
было изумление, он  все  крутил  головой,  пожимал  плечами  и  чесал  в
затылке.
   - Какая жалость, - сказал он наконец, - что нельзя взять с собой хотя
бы голову! Я бы повесил ее на стену... ну, у Рудольфа. У меня  тесно.  И
ходил бы к нему смотреть.
   - А мне жить на улице? - спросил Рудольф. Принцесса закричала издали:
   - Вы... как-то сумели? Хвала господу! Я уже думала...
   Ланзерот нахмурился, сказал быстро:
   - Все, уходим. Погоня настигает. Мы не знаем, сколько еще продержится
Зорр. Дай бог, чтобы мы успели... Уходим!
   Голос рыцаря стал жестким, неприятным. Все послушно повернули коней в
сторону повозки. Ланзерот понесся впереди.
   Когда порядок движения восстановился, Бернард подъехал ближе,  сказал
негромко:
   - Дик, я даже не думал... не мог себе  представить,  что  твой  молот
может завалить такого зверя!
   - Откуда мы знаем, - сказал я досадливо. Он удивился:
   - Что?
   - Что это зверь, - сказал я с досадой. - Может быть, он шел  из  леса
на рыбалку! А мы напали. Сами звери.
   Я заметил,  что  полог  повозки  чуть  приоткрылся,  оттуда  на  меня
смотрит,  как  на  говорящую  рыбу,  принцесса.  В  глазах   недоумение,
хорошенький ротик приоткрылся.  Бернард  хмыкнул,  Рудольф  заржал,  как
конь.
   Принцесса в беспомощности обернулась назад, в темноту повозки.
   - А что вы скажете, - услышал я ее голос, - отец Совнарол?
   Я подъехал вплотную,  принцесса  отпустила  полог,  но  я  услышал  в
повозке визгливый голос священника:
   - Все, что не есть создание божье, - его враги!  Господь  наш  создал
зверей, гадов и птиц, но не  великанов!  Великаны  -  от  блуда  ангелов
Марута и Харута с дочерьми человеческими, так в Святом писании. Так  что
истреблять их всех - дело богоугодное!
   Бернард посмотрел в мою сторону, поинтересовался:
   - Отец Совнарод, а что говорит Святое писание, если богоугодное  дело
творится нечистым орудием? Ведь молот демонов... гм... не наш, не наш! А
мы  -  истинные  сыны  церкви!  Я,  к  примеру,  уходя  в  поход,  прошу
благословения не только себе, но и своему оружию.
   Тишина  настала  неприятная.  Полог  откинулся,  священник   выглянул
рассерженный, бледный, щурился от яркого света, а на  меня  посмотрел  с
явной неприязнью. Бернард крякнул, сконфузился, умолк. Священник  сказал
со злостью:
   - Да, этот молот - нечистое орудие. И руки, что его держат,  нечисты!
Но не нам дано угадывать замыслы создателя. Я же смиренный слуга церкви.
Если доберемся до Зорра, то этот человек предстанет перед  судом  святой
инквизиции! И наши мудрые и непогрешимые отцы решат как его судьбу,  так
и судьбу этого... этого орудия.
   Меня пробрал озноб, все мы хорошо знаем из  школьных  учебников,  что
такое инквизиция. Так что еще на подходе к Зорру хорошо бы удрать  в  те
королевства, в которых, как сказал странный проповедник, живут умом. Или
сразу же по прибытии в Зорр, пока не попал в бархатные руки  инквизиции,
что предпочитает наказывать без пролития крови, то бишь на костре...
   Горы придвигались все ближе и ближе.  А  пока  мы  проехали  еще  три
города,  преданных  огню.  Последний  еще   дымился,   воздух   наполнял
отвратительно   сладкий   запах   разлагающейся   человеческой    плоти.
Разжиревшие вороны уже не взлетали на ветки, разве что на черные  остовы
печей. Пепел покрыл черную землю и обуглившиеся кости. Но, к  удивлению,
следующий город оказался цел. Даже деревни вокруг него уцелели. Когда мы
выехали на дорогу, увидели подводы, людей, как конных, так и пеших.
   Гнали скот, брели паломники. Среди простого люда виднелись и знатные,
кто верхом, кто в телегах, вместе с семьями и слугами,
   Подгадав под праздник, купцы и простые селяне  беспечно,  не  замечая
полыхающей рядом войны, везли в город мясо забитых зверей,  рыбу,  мешки
соли, зерна, связки свежевыделанных кож, пеньку,  бочонки  меда,  желтые
массивные круги воска. Из городских ворот  такие  же  телеги  везли  уже
повеселевших хозяев  на  кипах  сукна,  дорогой  медной  посуды,  разной
скобяной утвари.
   Город стоял  на  большом  холме,  что  уже  не  холм,  а  так,  малая
возвышенность, чтобы река не залила, когда выйдет  из  берегов.  Крепкая
городская стена сжимает город,  как  тугой  пояс  затягивает  живот  уже
немолодого бывалого воина, а по эту сторону  город  опоясали  сады,  где
баронский, почти не отличался от роскошных  и  ухоженных  садов  богатых
горожан, торговцев, знатных людей и п