ки.  Бернард  начал  расспрашивать,  где  этот
странный замок, я жалко мямлил что-то про темный лес, про звезды. Асмеру
надоело  слушать,  пошел   готовить   стрелы,   а   Ланзерот,   морщась,
распорядился доспехи не снимать даже на привалах.
   Так и ехали, обливаясь потом. Дорога чаще всего  тянулась  по  ровной
степи, островки леса попадались совсем редко, да  и  то  дорога  шла  по
опушке совсем не с той стороны, где на нее падает  тень.  Все  выглядели
свежесваренными раками - красные, с лоснящимися лицами.
   В полдень встретили ручей. Вокруг - десяток могучих деревьев, что  от
солнца укрыли бы сто таких отрядов, но все  равно  доспехов  снимать  не
велело, бдим. Я тоже мучался, хотя на мне всего  лишь  кожаный  колет  с
нашитыми железками, со стыдом смотрел на раскаленные  панцири  Бернарда,
Рудольфа, Асмера, Лан-зерота не жаль, хоть у  него  и  цельные  доспехи,
каждый палец укрыт железом, но белое, как я  слышал,  отражает  тепловые
лучи. Наверное, отражает, но я не хотел бы проверять в такую жару.
   На измученных волов жалко смотреть, мы им почти  не  даем  отдыха.  Я
чаще других слезал с коня и без особой нужды помогал им тащить  повозку.
За время путешествия привык к езде верхом, человек ко  всему  привыкает,
усталость уже не ломает тело. Во всяком случае, не  так,  как  в  первые
дни.
   Ланзерот подождал нас на одном из  пригорков,  сообщил,  что  впереди
река, перейдем вброд, а на том берегу и заночуем, время позднее.
   Небо на  западе  медленно  багровело.  Солнце  тоже  распухло,  стало
похожим на огромное сердце, что замучилось за долгий  день  обеспечивать
кровью тела идиотов, которые в такую жару тащат на себе  по  паре  пудов
железа.
   Бернард начал уверять,  что  доберемся  благополучно,  как  вдруг  со
стороны дальней рощи  раздался  протяжный  вой.  Ланзерот  выпрямился  в
седле, свет заходящего солнца недобро кровавил его металлические  плечи.
Бернард крикнул:
   - Надо прорываться!
   Ланзерот обернулся, я увидел белое пятно вместо лица.
   - Нет, - сказал он резко. - К реке! К реке, они не пройдут...
   - Не успеем!
   - Здесь не отобьемся... Спеши!
   Он развернул коня и остановился. Блистающий  и  красивый  герой,  что
дает возможность всем спастись, пока он будет задерживать погоню.
   Рудольф мгновенно остановил коня, оставаясь с  Ланзеротом.  Принцесса
нахлестывала длинным кнутом волов, Асмер держался рядом с луком в руках.
Его немилосердно трясло, но он сосредоточенно высматривал цель. Ланзерот
помчался впереди, Бернард же,  напротив,  поехал  за  повозкой.  Мне  он
крикнул бешено:
   - Что застыл, как пень? Двигай!
   Я послал коня вскачь. И тут увидел, как далеко впереди прямо из земли
начал  подниматься  странный  оранжевый  туман.  Сперва   он   показался
безобидным, я насмотрелся  на  эти  подсвеченные  цветными  прожекторами
клубы у ног певцов, потом заблистали синеватые искорки.  Туман  выглядел
густым, как удушливый дым от  сгорающих  автопокрышек,  и  тяжелым,  как
расплавленное золото, однако по  земле  не  стлался,  поднимался  ровной
стеной, словно тек по стеклянной стене.
   Волы неслись, как мустанги. Принцесса  нещадно  хлестала  по  широким
спинам. Сзади мчался Рудольф, прикрывая повозку огромным  щитом  и  всем
телом. Руки Асмера мелькали с такой скоростью, что я едва сообразил, что
он выхватывает из колчана стрелу, натягивает тетиву и отпускает. А  зная
Асмера, был уверен, что стреляет он прицельно.
   Блистающая оранжевая стена приближалась чересчур  быстро.  Наконец  я
сообразил, что не только мы несемся ей навстречу, но и она,  подгоняемая
ветром или другой силой, о которой я  старался  не  думать,  надвигается
Прямо на нас.
   Я на скаку  оглянулся.  Дальний  хребет  исчез,  с  той  стороны  мир
перегородила такая же оранжевая сверкающая стена тумана, больше похожего
на дым. Я уже видел, что она догоняет нас со скоростью скачущего табуна.
Ланзерота первым накрыла  эта  сверкающая  стена,  я  задержал  дыхание,
почудилось, что расшибет в лепешку, но он беззвучно  исчез  в  ней  -  и
почти  сразу   оттуда   послышался   грохот,   будто   столкнулись   два
металлических подъемных крана.
   Прежде чем стена надвинулась на меня, я услышал  впереди  лязг,  звон
металла, звериный крик и конское ржание. Мой  конь  влетел  в  туман,  я
успел на секунду  раньше  задержать  дыхание,  в  руке  меч...  К  моему
удивлению, в этом радостно -  оранжевом  тумане  можно  было  видеть  на
расстоянии руки.
   Я несся один, потом вдруг прямо успел увидеть мохнатое и  оскаленное,
замахиваться поздно, но  держал  я  меч  настолько  неумело,  что  зверь
напоролся на острое лезвие сам, а  я,  ничего  не  видя  впереди,  начал
судорожно размахивать во все стороны и раскачиваться, вдруг  да  в  меня
кто вздумает целить из лука или метать ножи.
   Дважды меч дергало, я едва не вываливался  из  седла.  Рукоять  стала
мокрой, с трудом удерживал в слабеющих пальцах. Меч потяжелее  гантелей,
к которым я тоже никогда не притрагивался. Справа  и  слева  удаляющиеся
крики,  лязг,  жуткий  звериный  вой.  Однажды  донесся  звенящий  голос
Ланзерота. Я попытался направить коня в ту сторону, кричал  у  него  над
ухом, отмахивался от жутких харь...
   Наконец обдало брызгами. Конь несся по воде, она хлюпала и  взлетала.
Я не успел подумать, что река может оказаться глубокой, а волы прут, как
обезумевшие,  и  тут  заметил  только,  что  впереди  покрытая  красными
сумерками степь, еще дальше - плотный березняк и мир виден до темнеющего
неба.
   Оглянулся, стена оранжевого тумана обрывается прямо на реке, у  самой
кромки воды. Теперь было видно, как оранжевые струи вырываются из мокрой
земли и стремительно уносятся вверх, словно пламя. Возможно, это и  есть
пламя, колдовское пламя.
   Раздался шум, зашлепала вода. Из оранжевой стены выбежали  взмыленные
волы.  Я  едва  дождался,  пока  показалась  вся   шестерка.   Принцесса
по-прежнему на козлах, мне почудилось, что глаза  ее  плотно  зажмурены.
Рудольфа нет, но в дверях Асмер. Уже без  лука,  в  руке  короткий  меч,
кровь на лице, кровь на разодранной кольчуге, кровь на другой руке.  Его
качнуло, едва не выпал, я сообразил,  наконец,  что  Асмер  держится  за
проем только плечом и ногами, а вторая рука висит как плеть.
   Принцесса остановила волов, едва те выбрались  на  другой  берег.  Ее
лицо было такое же белое, как у Ланзерота в тот миг,  когда  он  услышал
вой и, наверное,  сразу  понял,  что  ему  делать  и  что  его  ожидает.
Страдальческие глаза пробежали по нашим лицам.
   - Ланзерот... Бернард?.. Даже верного Рудольфа нет?
   Я тупо молчал, перед глазами мелькали те жуткие морды. Плечи  осыпало
морозом, я ощутил запоздалый ужас. Если бы та оскаленная  морда  цапнула
меня за лицо, как и намеревалась... Зубы - как ножи, когти, словно крюки
альпенштока, которым Троцкому голову...
   - Они еще могут отыскаться, ваша милость, - сказал Асмер. Он соскочил
на землю, скривился, зубами оторвал клок  рубахи  и  начал  перевязывать
другую руку. - Мы просто потерялись в тумане.
   Принцесса бросилась к нему, я так же  тупо  смотрел,  как  ее  ловкие
быстрые пальцы перевязывают ему рану, крови  натекло  и  ей  на  пальцы.
Земля дрогнула и поплыла, я не сразу даже сообразил, что  конь  оказался
умнее или стыдливее меня и понес от позора вдоль реки.
   Вдогонку донесся голос Асмера:
   - Ты куда?
   - Поищу их! - крикнул я, не оборачиваясь, чтобы они не видели, как  к
лицу прилила кровь. - Нечисть реку не перейдет?
   - Нет, - донесся слабый голос. - Если, конечно, не отыщут мостик...
   Конь бодро трусил вдоль берега. Видимо, нечисть страшится  воды,  как
страшатся  ее  взбесившиеся  собаки.  У  них  это   так   и   называется
водобоязнью. Но бешеная псина в состоянии перейти на другой берег ручья,
к примеру, по стволу упавшего дерева.
   Оранжевый туман на глазах таял, в нем уже просвечивали дыры. В других
местах, напротив, чувствовались утолщения, словно туман там собирался  в
тугие, тяжелые комья. Река шириной  метра  три-четыре.  Деревцо  средних
габаритов легко бы послужило мостиком, но, к счастью, справа берег зарос
короткой жесткой травой, ни единого кустика, а слева, куда мы выскочили,
и вовсе тусклый, как рыбья чешуя, песок. Ближайший  лесок  километрах  в
пяти. Конечно, где-то деревья, как стадо лосей, подступают прямо к воде,
а то и сама речка внаглую через чащу, а там бобры, подгрызающие  деревья
для обустройства своей малой родины, там вообще деревья  норовят  упасть
именно с  берега  на  берег,  словно  слабенькая  водичка  ну  прям  как
циркулярная пила подрезает им могучие корни.
   Оранжевая   стена   тумана   медленно   редела.   Пустоты   выглядели
расширяющимися дырами в голландском сыре, а в других местах,  где  тугие
плотные комья, цвет тумана менялся с радостно-оранжевого на угрожающе  -
багровый, под тон заката, но мне  он  казался  больше  похожим  на  цвет
пролитой крови. Теперь я видел, как из земли стремительно выплескиваются
оранжевые дымки,  стремительно  уносятся  к  небу.  Там,  очень  высоко,
расплылось   странное   плоское   пятно   оранжевого   цвета.    Похоже,
поднимающийся дым наткнулся на незримую преграду  и  стелется,  как  под
крышей, выискивая щели.
   Небо темнело быстро, над лесом поднялась чересчур огромная луна. Я не
знаток астрономии, но луна показалась  чересчур  огромной.  Даже  солнце
выглядит утром мельче, чем при заходе, тогда оно словно распухает,  луна
тоже меняет цвет, размеры, но чтоб вот такой...  да  и  пятна,  то  бишь
лунные моря, вроде бы раньше я видел  в  других  местах  диска...  Хотя,
конечно, кто из нас луну видел не мельком?
   Конь пошел по воде, я видел мелких рыбешек,  потом  странное  чувство
тревоги погнало прочь от воды. Поехал по берегу и лишь случайно  увидел,
как в том месте, где должен был только что проехать, песок  вдруг  начал
утекать вниз, вода завихрилась вместе с песком. В провал ухнул бы слон с
магараджей, не только всадник на усталом коне.

Глава 17

   Жуткий вой еще долго  доносился  через  ночь,  но,  когда  я  решился
въехать в темную рощу, уже слышал только шелест листвы да стук копыт  по
утоптанной тропе. Уже почти  успокоился,  но  едва  выехал  на  открытое
место, вой раздался гораздо ближе.
   Лунный свет делал привычный мир ненастоящим, пугающим.  Я  огляделся,
внезапно сообразил, что заблудился сразу же, едва удалился  от  повозки.
Дурацкий интеллигентский стыд погнал прочь,  заставил  хотя  бы  сделать
вид, что ищу остальных,  кто-то,  может  быть,  ранен,  не  в  состоянии
добраться без посторонней помощи... Но они, даже раненые, живучее  меня,
мертвым же помочь не смогу, и вот теперь дурак,  идиот,  тупица  один  в
ночи, верхом на коне, который  ненамного  умнее  меня.  Хотя,  наверное,
умнее.
   Над головой все чаще  проносились  отвратительные  тени,  огромные  и
пугающие. Однажды пахнуло нечистым теплом и  смрадом.  Я  пригнулся,  но
крылатый зверь уже пролетел, оставив исчезающую струю вони.
   Справа в небе мелькнуло. Я  вскинул  голову  и  рассмотрел  огромного
крылатого зверя размером с овцу и крыльями  в  размахе  с  крышу  сарая.
Зверь распахнул  пасть,  я  содрогнулся  от  жуткого  визга.  Пасть  уже
захлопнулась, зверь пролетел и теперь далеко в небе  разворачивался,  но
меня все еще трясло - запомнил эту  распахнутую  пасть  с  тремя  рядами
блестящих в лунном свете длинных зубов!
   Еще один крылатый зверь снижался с востока. Я проследил  взглядом  по
линии, куда он нацелился длинным острым клювом, вздрогнул. Между камней,
пригибаясь, бежал обнаженный до пояса человек. Крылатая тварь бросилась,
человек вовремя нырнул в тень,  и  острые  как  бритвы  когти  пропороли
воздух над голой спиной.
   Я перевел дыхание, но в небе появилось еще  одно  крылатое  чудовище.
Они кружили над одним и тем же местом, потом  передвинулись,  все  время
наполняя воздух отвратительным визгом. Я насторожился, рука потащила  из
ножен меч, ибо погоня, похоже, двигалась в мою сторону.
   Беглец выскочил из тени скал.  Гарпии  завизжали,  воздух  наполнился
тугими хлопками крыльев, я ощутил  ветер  на  лице.  Беглецу  оставалось
пересечь небольшое пространство, а там снова острые скалы.
   Я вскрикнул:
   - Держитесь,  любезный  друг!  -  пришпорил  коня,  ринулся  к  месту
схватки.
   Беглец опустился на колено, в руках мелькала короткая дубинка, но  он
ей отбивался с необыкновенной ловкостью. Гарпии на  лету  били  клювами,
царапали когтями, старались сбить с ног и вонзить когти  в  незащищенный
живот.
   Я увидел темные полосы  на  бледной  коже.  Никто  не  заметил  меня,
налетающего вихрем,  и  мой  меч  рассек  одну  гарпию  пополам,  вторая
бросилась с бешеной яростью, я подставил щит, когти впились в  железо  с
такой легкостью, словно щит был из сырой глины. Я поспешно махнул мечом,
лезвие скрипнуло по  жестким  перьям  -  и  голова  со  страшным  клювом
отделилась от тела.
   Беглец катался по земле, обхватив  третью  гарпию  обеими  руками.  Я
послал коня вокруг, меч поднял  для  удара,  но  вскоре  послышался  уже
знакомый мне гадкий хруст.  Гарпия  взвизгнула,  как  кошка,  крылья  ее
бессильно распластались. Она не  двигалась  больше,  но  не  двигался  и
беглец, чьи руки были плотно сомкнуты на шее отвратительной твари.
   Я забросил щит на спину, наклонился с коня. Огромные кожистые  крылья
закрывали беглеца почти целиком. Я,  держа  меч  в  одной  руке,  другой
ухватил гарпию за крыло и подал коня назад. Руки беглеца расцепились.  Я
стащил с него крылатое чудовище, конь пятился, дрожа.  Когда  я  выронил
гарпию ему под ноги, конь задрожал, отпрыгнул и  все  норовил  пуститься
вскачь.
   - Погоди, - сказал я  ему  внушительно,  -  надо  посмотреть,  он  же
ранен...
   Но конь  трясся,  храпел,  пятился.  Я  соскочил  на  землю,  поводья
забросил на седло. Конь тут же попятился дальше, а я пошел к спасенному.
   Луна выскользнула из-за облачка, мертвенный свет упал на землю. Я как
раз подошел к беглецу, мои ноги примерзли к  земле.  Человек,  если  это
человек, был страшен. Теперь, когда я сам на земле, начал понимать,  что
человек и есть наверняка то, что называют великанами. Голова как  пивной
котел, звериная морда, огромная бочкообразная грудь,  длинные  волосатые
руки, но все это я заметил лишь мельком, а глаза мои прикипели  к  морде
спасенного... нет, человека, к которому я пришел  на  помощь.  Теперь  я
чувствовал, что он справился бы со всеми крылатыми тварями и сам.
   Весь он казался высеченным из камня. Возможно, он и  есть  из  камня,
ибо ни ран, ни царапин на коже, только  клочья  сорванного  мха.  Из-под
сильно выступающих  надбровных  уступов  блеснули  красные  огоньки.  Ни
зрачков, ни радужной оболочки - только  багровый  огонь,  что  полыхает,
казалось, внутри каменного черепа.
   - Ну... - сказал я и закашлялся, - ты... надеюсь... в порядке?..
   Человек приподнялся, сел. Длинные руки упирались позади него в землю.
Пальцы без усилий вошли в твердую, как камень,  землю,  словно  в  сырое
тесто.  Красные  глаза  следили  за  мной   с   интенсивностью   радара,
запеленговавшего самолет без опознавательных знаков.
   Я сделал осторожный шажок назад. Если оно кинется, от меня  останется
мокрое место. Уже сейчас видно, что  это...  этот  человек,  даже  сидя,
почти одного роста со мной, а по весу  вдвое  больше,  чем  мы  с  конем
вместе.
   - Отдыхай, - проговорил я неуклюже. - Если что, свистни! Буду близко,
приду на помощь.
   Пятился, пока спиной не уперся в конский бок.
   Конь, к моему удивлению на чудовище среагировал  без  страха,  гарпия
его пугала больше. Даже  мертвая.  От  чудовища  не  пахло  волчьим  или
каким-то звериным духом, а скал мой конь не  страшился,  будь  они  даже
трижды живыми - переживыми.
   Когда я кое-как взобрался в седло - кое-как, потому что хоть  конь  и
не дрожал, но мои  руки  и  ноги  все-таки  тряслись,  -  конь  послушно
развернулся, я пустил его шагом. И вдруг  сзади  раздался  пронзительный
свист. Я непроизвольно натянул повод.
   Конь разом остановился, дрожа, присел. Я развернулся к седле. Человек
уже поднялся на ноги. Дубина отливала синевой. Теперь, когда свет  падал
по-другому и все предметы обрели  настоящую  перспективу,  я  наконец-то
понял, что беглец не кажется великаном,  а  и  есть  настоящий  великан.
Возможно, горный великан, а дубина его из металла. Он смотрел мне вслед,
дубина в правой, а левая поднялась в  воздух.  Я  не  верил  глазам,  он
покачал в воздухе широкой ладонью в жесте прощания.
   Я помахал в  ответ,  отпустил  повод,  и  конь  с  великой  охотой  и
старательностью понес меня  дальше  по  залитой  лунным  светом  долине.
Взгляд сразу ухватил большую груду камней, а  в  середине  остов  не  то
основания башни, не то гигантской печи...
   Руины оказались крохотной часовней. Я слез на землю, перешагнул через
каменные завалы - Бернард мог, если оказался раненым, заползти  и  сюда.
Под ногами каменный пол, в большом камне с отколотыми краями  и  сбитыми
надписями можно угадать алтарь. Но он весь изгажен нечистотами. Я  сумел
разобрать только три буквы латинского алфавита,  а  потом  еще  две.  По
гранитной  плите  явно  били  молотами,  топорами,  мечами.  Есть   даже
крохотные оспинки от стрел, а вот эти полосы...
   Я зябко повел плечами. Страшные борозды, будто огромный зверь царапал
камень с такой же легкостью, словно стену из глины. Я, дитя своего века,
абсолютно нерелигиозен, мне смешны отцы города или члены  правительства,
что кланяются иконам и целуют микробную  руку  пьяного  попа,  но  любая
религия  в  своей  основе  подразумевает  нечто   чистое,   возвышенное,
вытягивающее человека из дарвиновской твари в нечто наивно божественное,
так что равнодушие равнодушием, а осквернение коробит мою интеллигентную
душу, можно сказать, возмущает даже.
   В моем мире я прошел бы мимо, не поведя бровью, сказал бы разве нечто
умное, нельзя, мол, так поступать даже  с  нелепым  старьем.  Воевать  и
отвергать - да, но не глумиться, не гадить... Но сейчас я,  перенесенный
из мира благих порывов в мир духовного экше-на, почти неосознанно сорвал
пучок травы и тщательно вытер алтарь. Я человек своего мира, где  каждый
инстинктивно  сражается  со  страшным  давлением  со  стороны   властей,
налоговой полиции,  СМИ,  начальства,  коллег,  родителей,  инстинктивно
следует принципу: если дают линованную бумагу, то надо писать поперек. Я
и сделал поперек: вытер алтарь, чем немало удивил бы всех знакомых.  Мне
этот алтарь не нужен, я не нуждаюсь ни в каком боге,  уже  сто  раз  это
говорил и повторяю это снова, но раз в мире есть  богомольные  старушки,
так пусть этот отесанный булыжник  послужит,  принесет  утешение  им,  а
также всем слабым и трусливым.
   Обыскав камни, я уже собрался выбираться к  коню,  как  вдруг  взгляд
зацепился за основание алтаря. Там,  где  я  стер  нечистоты,  на  камне
проступила четкая бороздка. Заинтересованный, я присел,  нажал  ладонью.
Каменная  стенка  подалась,  я  сунул  руку  в  нишу,  пошарил.   Пальцы
наткнулись на нечто знакомое, но непривычное в этом мире.
   В лунном свете находка показалась еще более  странной,  чем  если  бы
достал ее в жаркий полдень. Лунный свет - это вампиры, оборотни, эльфы и
гномы,  а  здесь  обыкновенная  книга,  толстая,  пухлая,   читанная   и
перечитанная, с  "ослиными  ушами",  шелковой  ленточкой  Для  закладки,
золотым обрезом, дорогим капталом. Впрочем,  книга  не  совсем  обычная,
чересчур старинная, за такие коллекционеры отваливают сотни баксов. А то
и тысячи.
   Книгу я сунул в седельный мешок, вскочил на коня и послал его  легкой
рысью дальше.
   - Бернард! Бернард!
   И снова вспомнил, что не знаю, в какую сторону мне возвращаться. И не
удаляюсь ли я от места  схватки  в  ту  сторону,  куда  Бернард  мог  бы
добраться разве что на крыльях. Несколько  раз  привстал  на  стременах,
покричал, но голос мо