лали их хмурые лица еще злее.
   Два десятка палаток для военачальников сгрудились в  середке  лагеря.
Полог каждой освещает трепещущее пламя костра, стража коротала время  за
игрой в кости. Я  пролетел  незамеченным  над  всем  лагерем,  тревожное
чувство стиснуло грудь.  Я  судорожно  вздохнул,  однако  ощущение,  что
чья-то холодная рука проникла в мою призрачную грудь и пытается ухватить
сердце, кольнуло, как острием ножа.
   Я судорожно рванулся вверх, круто повернул и понесся в сторону гор. Я
летел над темной, как  грех,  землей,  и  сердце  сжималось  от  горечи:
насколько же велика  и  обильна!  Но  едва  в  этой  безбрежной  пустыне
встречаются люди, то, вместо того чтобы броситься друг другу в  объятия,
хватаются за оружие.
   Дальше к западу огни костров встречались чаще. Однажды я наткнулся на
целое войско, что расположилось вокруг  каменного  города-крепости.  Мне
почудилось, что только ночь прервала сражение, а с утра начнут снова, но
снизился и увидел, что в  самом  городе  все  выжжено,  усыпано  пеплом,
остались только каменные строения, да и те черны от копоти. А  весь  ров
вокруг города заполнен телами убитых.
   Я пролетел вдоль рва, здесь только женщины, дети и старики.  Их  явно
согнали сюда, а потом убили.  Мужчины  погибли  раньше,  защищая  стены,
сражаясь у проломов стен, на обломках разбитых тараном ворот.
   А войско, что стоит у  стен,  лишь  отдыхает  перед  наступлением  на
очередной город.
   Еще через час быстрого лета я увидел в ночи зарево пожара. Там  горел
город,  и,  приблизившись,  я  рассмотрел,  как  на  стены   карабкаются
вооруженные люди, врываются в проломы, убивая израненных  защитников,  а
тяжелые осадные баллисты продолжают швырять на город  горшки  с  горящей
смолой.Кое-где  мужчины,  сбившись  в  кучки,  отчаянно  защищались,  их
убивали издали стрелами, а  другие  захватчики  уже  врывались  в  дома,
вытаскивали за волосы плачущих женщин, тут же на улице  срывали  одежду,
насиловали, избивали и затем либо убивали, либо гнали в толпу пленных.
   Я отчаянно пытался увидеть разницу между защитниками  и  нападавшими,
но все одеты одинаково, крики одних и других звучат на одном  и  том  же
языке. Отчаявшись, я полетел дальше, дальше, пока полная луна не зависла
над самой серединой мира. Звезды все так же безмятежно смотрели на мир с
высоты, но холодок страха коснулся моего бесплотного  тела.  Почудилось,
что если не успею вернуться до рассвета, то просто погибну. И что вообще
этот полет - почему-то очень опасный полет...
   Я замедлил движение, собирался было повернуть,  но  впереди  на  фоне
темного неба возникло черное пятно, абсолютно черное, зловеще черное,  и
душа моя съежилась от ужаса и забилась в уголок моего призрачного тела.
   Пятно быстро разрослось, в воздухе  повис  огромный  воин  в  рогатом
шлеме. Лицо мертвенно-белое, как лунный свет, но  глаза  вспыхнули,  как
два горящих угля под порывом  ветра.  Мне  почудилось,  что  из  глазниц
посыпались шипящие искры. Воин в  тяжелых  доспехах,  за  ним  по  ветру
развевался, как крылья гигантской летучей мыши, черный плащ с блестящими
застежками.
   - Смертный!.. - громыхнул воин. Голос его был ужасен,  так  могла  бы
заговорить каменная гора. - Ты посмел... ты  посмел  вторгнуться  в  мои
владения?
   Я попятился, но черный воин без усилий держался на том же расстоянии,
словно нас связали незримые нити. Я пролепетал:
   - Я ничего не нарушил... И никого не трогал... Воин прорычал:
   - И ты думаешь, это тебя спасет?
   Он потащил из ножен огромный меч.  Я  смотрел  как  завороженный.  На
бледном лезвии засверкали голубоватые искры. Воин взмахнул мечом.
   Я видел, что этот призрачный меч  сейчас  рассечет  меня,  такого  же
призрачного, но это будет смерть и тому, не призрачному,  что  скорчился
возле костра...
   Я вскрикнул, пальцы сорвали с пояса кинжал, метнулся вперед и  всадил
острие под левое ребро врага. Над головой раздался страшный рев. На меня
обрушилась неимоверная тяжесть, с огромной скоростью  повлекла  вниз,  к
темной земле. Ветер засвистел в ушах. - Я закричал в смертельном страхе,
но не проснулся, сумел вывернуться, взмыл вверх, успев увидеть, как мимо
пронеслась вниз и осталась там вершинка сосны.
   От темной земли донесся глухой удар. Я поднимался выше,  грудь  жадно
хватала воздух. Руки кое-как попали  дрожащим  кинжалом  в  ножны,  я  с
трудом сообразил, откуда я прилетел, и метнулся изо всех сил.
   Восточный край неба начал сереть, на  земле  появилась  и  разрослась
багровая искорка. Бернард у костра, подсвеченное снизу багровым пламенем
лицо выглядит жутко. Я успел увидеть, как он поднял голову, посмотрел на
восток, прямо сквозь меня, расправил плечи. Свое тело я заметил  в  двух
шагах от костра, жалко скорчившееся, ноги поджаты, край  одеяла  натянут
на голову.
   Я успел даже увидеть, как Бернард грубо пнул мое недвижимое тело.
   - Вставай!.. Пора.
   Я на скорости влетел в свою массу костей и плоти, ударился  больно  и
тут же ощутил безмерную тяжесть, боль в  суставах  и  мышцах,  а  голову
вообще как будто наполнили горячим свинцом.  Когда  поднял  веки,  такие
тяжелые, глаза сперва смотрели вообще невидяще, потом  на  красном  фоне
горящего костра  вырисовалась  громадная  фигура  великана  со  зверским
лицом.
   Я поспешно поднялся на локте, заставил себя сесть и стряхнуть остатки
сна. Великан оказался не таким уж огромным, это всего лишь Бернард.
   - В твои годы мне хватало часа, - прорычал он, - чтобы выспаться.
   Я сказал виновато:
   - Прости, я проспал свое дежурство... Бернард сразу же отмахнулся:
   - Ладно, не благодари. Мне все равно не  спалось.  Но  теперь  седлай
коней. Перекусим на ходу, отсюда надо уходить.
   С языка едва не сорвалось, что вблизи я не  увидел  опасности,  потом
вспомнил, что это всего лишь сон.

Глава 5

   Перед тем как сесть на коней, все встали на  колени,  молились.  Даже
принцесса грациозно опустилась рядом со священником,  глаза  долу,  лицо
стало строгим и сосредоточенным. Я тоже  встал  на  колени  и  беззвучно
шевелил губами. Молитв я не знал, да  их  сейчас  даже  попы  не  знают,
прислушивался к Бернарду, старый рубака ближе всех,  старался  запомнить
на всякий случай. Вообще-то, никто из этих воинов  не  просит  сокрушить
врагов впереди или расчистить дорогу - молитва смахивает скорее на обряд
самовнушения,  ибо  каждый  просит  укрепить  его  дух,  дать  силы  для
бестрепетности, не дать устрашиться Зла. Есть  бог  или  нет,  но  после
такого обряда аутосуггестии любой атеист ощутит себя сильнее.
   Да, такая молитва не унижает, это, скорее, психиатрия, а не  молитва.
Я старался запомнить  побольше  слов  и  формул,  хоть  память  у  меня,
естественно, как у любого, кто для легкости пользуется калькуляторами  и
прочими облегчальниками жизни, дырявая.
   А потом снова проклятое седло, ноги разведены в стороны  так,  что  я
ощутил себя князем Игорем в последний час его жизни. Вообще не  понимаю,
почему двигаемся настолько осторожно. Ланзерот и его воины старались  не
исчезать из виду, но все же уезжали далеко вперед и в стороны,  рыскали,
предупреждали о возможной опасности. Повозка тащилась  медленно,  тяжело
хотя шестеро крупных волов выглядят молодыми и крепкими. День прошел без
приключений,  остановились  задолго  до-ночи,  тщательно  устроились,  а
костер снова поместили в глубокую яму, чтобы в темноте никто не  заметил
издали искорку огня.
   Бернард отмахивался от расспросов, наконец пробурчал:
   - Тебе просто не понять... Ты когда был в церкви последний раз?
   Я подумал, что в церкви вообще был  только  один  раз,  когда  друзья
затащили показать это отгроханное безобразие -  храм  Христа  Спасителя,
шедевр  безвкусицы  прошлого,  рекорд  по  дурости  и  тупости  нынешних
правителей страны. Мы тогда походили  по  этому  расписанному  каменному
амбару, поязвили, поязвили...
   - Да дело не в посещении церкви, - ответил я дипломатично. -  Церковь
должна быть из ребер, а не камней или мрамора.
   Бернард воин, морда  даже  не  ящиком,  скорее  -  каменный  блок  из
Баальбекской долины, но глаза блеснули остро, понимающе.
   - Ну-ну, - прорычал он, - а когда был в  самом  храме,  то  как  туда
попал? Забежал от дождя?.. Или от собак прятался?
   Я развел руками. Я простолюдин, потому даже спорить должен  смиренно,
ведь со мной говорит воин, а воин на  пару  ступенек  выше,  ведь  здесь
различия в табели о рангах блюдутся очень строго.
   - Я ж говорю, - сказал я, стараясь, чтобы голос прозвучал смиренно, -
главное - иметь бога в сердце.
   - Знаешь, что везем?
   - Понятия не имею.
   - Мощи святого Тертуллиана!
   Я запнулся. Насколько я слышал краем уха, Тертуллиан - один из  отцов
церкви. Один из тех, кто создавал само христианство. Только  неграмотные
старушки полагают, что Иисус что-то сделал для религии, на самом же деле
он изрек пару прекрасных и совершенно нелепых  и  нежизненных  сентенций
вроде того, что подставь  щеку  ударившему  или  возлюби  врага,  он  не
оставил ни одного пророчества или хотя бы строчки  из  "своего"  учения,
это все сделали его именем энергичные ребята, которых и  назвали  отцами
церкви. Одним из  этих  горячих  и  умных  деятелей  был  Тертуллиан.  А
Ланзерот, Бернард и  принцесса  каким-то  образом  выкопали  или  где-то
украли его кости, и вот теперь мощи Тертуллиана двигаются на новое место
жительства.  Вот  вроде  как  демократы,  что  добились  перезахоронения
Ленина.
   Бернард смотрел не просто очень серьезно, а торжественно,  выпрямился
и благочестиво перекрестился. Я на всякий случай  тоже  с  осторожностью
перекрестился, тщательно копируя его движения, ибо помню из истории, что
запорожские казаки предлагали всякому встречному перекреститься, и  если
тот крестился не в ту сторону, то с радостным воплем: "Католик!"  рубили
на месте.
   Похоже, я перекрестился верно, топор Бернарда остался на месте. Серые
глаза смотрели пристально, чего-то ожидая, и я сказал:
   - А-а-а... А я думал...
   - Что думал?
   - Ну... думал, что это  везете...  Ну,  такое  тяжелое?..  Бернард  с
отвращением смотрел, как я барахтаюсь в словах, не  зная,  что  сказать,
ибо сказать что-то надо, но сказать на самом деле нечего.
   - Дурак ты, братец, - произнес он с чувством. - Что, в  благополучном
мире все такие?.. Давно у вас не был, отвык.
   Я возразил, оправдываясь:
   - Я полагал, что вы везете что-нибудь... Ну, что-то более...
   - Более что?
   - Более подходящее, - ответил я. - Если бы вы приехали... скажем,  за
оружием - тогда все понятно! Вы ж там воюете, значит, оружие покупать  в
самый раз. Острые мечи, тяжелые топоры, крепкие доспехи.
   Здесь могут сделать что угодно, а у вас там, наверное, и  оружейников
нет, одни кузнецы. А кузнец хороший меч не скует, даже я  знаю.  Кузнецы
куют мечи простые...
   Я говорил торопливо, убеждающе, но сам чувствовал, что это не  звучит
убедительно. Бернард кивал, потом спросил неожиданно:
   - Значит, святые мощи не могут быть чем-то важным?
   Я пожал плечами.
   - Разве что для священников. Но войны ведутся мечами.
   - Ошибаешься, - обронил Бернард.
   - Почему?
   - Просто ошибаешься, - ответил Бернард.
   - Так объясни.
   - Долго, - буркнул Бернард.  -  Такие  вещи  объяснить  трудно,  надо
понимать самому.
   Он толкнул коня, тот пошел боком в сторону повозки.
   Священник почти не показывался из-за полога, что и понятно, как же  -
приобщается к святости. Прямо напитывается ею. День и ночь  стучит  лбом
перед мощами, вот-вот днище пробьет. Правда, повозка  на  влажной  земле
увязала чуть ли не по оси. Рудольф и Асмер часто слезали,  хватались  за
колеса. Я тоже, хотя мне никто не говорил, но это само собой разумелось,
я ж простолюдин, потому  я  молча  хватался  за  колеса,  тащил,  волок,
подталкивал повозку сзади.
   Бернард и Ланзерот озабоченно поглядывали на  следы.  Я  слышал,  как
Бернард сказал негромко:
   - Думаешь, поймут?
   - Эти следы надолго, - ответил Ланзерот холод-н0 - Даже  если  завтра
пойдет дождь, все равно...
   Они проехали  дальше,  Бернард  остро  посмотрел  в  мою  сторону,  я
поспешно опустил глаза. Бабушке своей  рассказывайте,  что  везете  одни
только мощи. Даже если Тертуллиан был великаном  и  кости  занимают  всю
повозку, то и тогда колеса не оставят такой  глубокий  след.  Разве  что
кости  железные.  И  гроб  из  литого   чугуна.   Я   догнал   Рудольфа,
поинтересовался тихонько:
   - Вы все такие... славные  рыцари!  Вот  только...  Он  улыбнулся  на
похвалу, даже не поправил, что рыцарь в отряде  только  один,  кивнул  с
видом обожравшегося медом медведя.
   - Что тебя беспокоит?
   - Вы четверо, понятно. Как я попал к вам - тоже  знаю.  Но  почему...
принцесса? Священник? Он хохотнул.
   - Думаешь, везем выдавать ее замуж? Со своим священником?
   - Н-нет,  -  ответил  я  скомканно,  подумал,  что  мне  такая  мысль
почему-то неприятна. - Просто не понял...
   Он ухмыльнулся:
   - А кто бы нам вот так просто отдал мощи святого человека? Даже  если
принцесса  с  нами?..  Нет,  наш  Совнарол  неделю   уламывал   тамошних
церковников! Не хотели отдавать, не хотели...
   - Но как отдали?
   - Наше королевство в опасности, - ответил он, улыбка  исчезла,  голос
посуровел. - И там, наконец, поняли... Не нас пожалели. Сообразили,  что
Тьма и силы дьявола придут и по их шкуры. А нам  надо  успеть  привезти,
тогда на защиту  мощей  поднимутся  все  окрестные  бароны!  Сейчас  они
отсиживаются в своих замках. Дурачье, надеются, что беда минует...
   Брови сшиблись, глаза стали злыми. Я ощутил, что  пора  потихоньку  в
сторону, но не утерпел, спросил напоследок:
   - Неужели и принцесса... за мощами?
   -  Нет,  -  ответил  он  совсем  недружелюбно.  -  У  нашего  короля,
благородного Шарлегайла, погиб единственный сын... Сам король плох. Трон
опустеет, начнутся свары. Дочь Шарлегайла, принцесса Азаминда,  росла  в
Срединных королевствах, что-то там изучала.
   Мы призвали ее, и ее высочество изволила согласиться срочно прибыть к
отцу. А монастырь Святого Тертул-лиана был там, в Срединных...
   Он пустил коня вперед, я благоразумно отстал.
   Господь  не  позволяет   твориться   чудесам,   вспомнил   я   каноны
христианства. Когда  где-то  сообщают,  что  какая-то  икона  излечивает
больных или плачет кровавыми слезами, это всего  лишь  происки  дьявола.
Господь есть дух, он не вмешивается в  дела  житейские.  Так  что  кости
праведника не могут нести в себе ничего необычного, в них нет той  силы,
которую им приписывает простонародье, что так и не отошло от  язычества,
они ничем не смогут наделить тех, кто их защищает или целует  гроб,  где
они лежат.
   С другой стороны, если их привезти в город, то он  как  бы  отметится
особой благодатью. Дух защитников взыграет, как боевой  конь  при  звуке
боевой трубы, а Сатана будет посрамлен. И под  знамя  короля,  в  церкви
которого святые мощи, начнут стекаться даже те, кто сейчас  прячется  по
лесам.
   Внезапно солнце померкло.  Я  пошатнулся  в  седле,  почудилось,  что
наступило  полное   затмение.   Лазурная   голубизна   жалко   померкла,
стушевалась, небосвод залила жуткая чернота,  и  лишь  долгие  мгновения
спустя проступил немыслимо  яркий  звездный  рой.  У  меня  остановилось
сердце: голову под топор, но с Земли такого  не  увидеть!  Звездный  рой
понесся на меня, завертелись галактики.
   Я беззвучно ахнул, и тут же все исчезло. Мир снова был залит солнцем,
конь шел ровным шагом. Колыхалась трава, над вершинками стеблей  порхали
неуклюжие бабочки и проносились стремительные стрекозы.  Но  сердце  еще
сжималось в страхе и непонятной муке, прикоснувшись к чему-то огромному,
непостижимому, нечеловеческому.
   Ланзерот  подождал,  когда  мы  подъехали  ближе.  Высокомерное  лицо
оставалось ровным и бесстрастным, тем страшнее прозвучало:
   - Справа в нашу  сторону  двигаются  человек  пятнадцать...  Слева  -
восемь конных. Полагаю, одна из птиц над нашими  головами  не  совсем...
птица.
   Бернарду, чтобы посмотреть на небо, надо ложиться  на  спину.  Он  не
повел и бровью. Асмер быстро обшарил взглядом небо, сказал с жалостью:
   - Уже улетела.
   - Сделала свое дело, - буркнул Бернард.
   - Я бы попытался достать, - сказал Асмер звонким, нежным голосом. - Я
тут новую тетиву поставил. Бернард взялся за рукоять топора, рявкнул:
   - Двенадцать с одной стороны, да еще пешие? И всего восемь с другой?
   Рудольф сказал возбужденно:
   - Надо ударить им навстречу! Сомнем, как... К тому же  они  не  ждут.
Уверены, что догоняют убегающих...
   Ланзерот,  бледный  и  аристократически  красивый,  сказал   холодным
металлическим голосом, будто  стучал  себя  кончиком  меча  по  железной
груди:
   - Но мы в самом деле убегаем! Во имя господа запомните, мы - убегаем!
   Я ощутил почти жалость к  блестящему  рыцарю.  Эти  люди,  порождение
Приграничных Королевств, не только не знали страха... нет, страх они как
раз знали, но страх им не  холодил  тело,  а  напротив,  вбрасывал  море
адреналина в кровь, наливал мышцы силой, а  мозг  заставлял  работать  в
ускоренном режиме. И сейчас все оскалили  зубы,  рычат,  глаза  налились
кровью, а в руках смертоносные топоры.
   Священник выскочил из повозки, закричал:
   - Именем господа!.. Святые мощи!..
   Бернард первый совладал с приступом  бешенства,  соскочил  на  землю,
бросился к повозке и ухватился за колесо.
   Мы гнали повозку почти на рысях. Я не думал, что рыцари могут  бегать
в доспехах, но они еще и помогали тянуть повозку,  и  все  это  с  такой
силой, что повозка не шла, а летела. Я  тоже  крутил  колеса,  если  она
пыталась застрять, а в остальное время бежал следом, упираясь руками.
   Принцесса пересела на одну из запасных лошадей, у нее  была  любимая,
почти красная, с огненной гривой и рассыпающим искры хвостом,  и  теперь
принцесса то и дело проносилась мимо, раскрасневшаяся, глаза возбужденно
горят, в руках арбалет, настоящий, не такой игрушечный, как у Ланзерота.
   В такие минуты я начинал толкать повозку так, что она едва не  давила
бегущих впереди волов. Ланзерот носился,  как  коршун,  кругами,  частый
стук копыт его коня грохотал в моей голове, как камнепад.
   К счастью, небо затянули серые тучи,  потом  они  потемнели,  нависли
едва не  над  самыми  головами.  Птицы  попрятались,  начал  накрапывать
мелкий, гадкий, совсем не летний дождик.
   Впереди разрастался лес. Мы смотрели с надеждой, блестящая  фигура  в
доспехах нырнула под зеленые ветки, надолго  исчезла.  Бернард  тащил  и
толкал повозку рядом со мной, он первый вскрикнул:
   - Там пусто! Прекрасно...
   В голове уже не камнепад, а ядерные  взрывы.  Задыхаясь  от  жары,  я
кое-как сообразил, что нахлынувшая со всех сторон  тьма  -  не  тьма,  а
сумерки леса, мы уже под сенью, а сень - это  сомкнутые  над  головой  в
несколько  этажей  зеленые  кроны  разбросавших  во  все  стороны  ветви
деревьев. Ветви переплелись, сверху не то что не углядеть, но и сбрось с
неба камень, он пробьет пару слоев ветвей, потом  неизбежно  зависнет  в
этом зеленом плотном месиве.
   Повозка остановилась  под  кроной  могучего  дуба.  Рудольф  и  Асмер
распрягли волов, Бернард принялся разводить костер. Дождик усилился,  мы
слышали, как наверху  шелестит,  будто  сто  мириадов  крупных  муравьев
вылезло из муравейников и стрижет листья, но земля сухая, ни одной капли
не удалось пробиться через многослойный зеленый панцирь.
   Мокрые от собственного пота, мы едва сумели пообедать,  на  что  ушли
последние ломти хлеба  и  сыра.  Ланзерот  пообещал  подстрелить  оленя,
кабана или хотя бы зайца. Бернард проворчал,  что  до  этого  еще  нужно
дожить. Хотя летние ночи коротки, но на  этих  землях  уже  нет  твердой
власти короля Алексиса, а шайки сил Тьмы  забираются  и  гораздо  дальше
этих земель.
   Я содрогнулся, вспомнив ту жуткую тварь, которую убил. Бернард бросил