тысяч   христианских
сверхбогатырей спят и видят, как проснутся, выйдут и пойдут крушить все,
что не так, как в их родном стойбище... Если они  все  разом  встанут...
Так что, сэр Гендельсон, даже если этот Дракон  и  проснется,  то  тогда
проснутся и эти крутые парни! Иначе в мире  не  будет  равновесия.  Если
раньше они и воевали друг против друга, то при виде Дракона  объединятся
и разнесут его  на  такие  куски,  что  каждый  унесет  самый  хилый  из
муравьев!
   Он поглядывал на меня недоверчиво, ибо сейчас  я  сказал  такое,  что
взвеселит сердце любого христианского воителя.
   После длинной паузы, когда мы  проехали  почти  милю,  он  проговорил
задумчиво:
   - Значит, час последней битвы со Злом еще не настал...
   - А это, в свою очередь, значит, - добавил я, - что в мире не так  уж
и хреново.
   Он подумал и сказал веско, буквально изрек, осталось только  вырезать
крупными буквами на скрижалях... знать бы только, что это такое:
   - Что, в свою очередь, значит, что справимся и сами. Благодарим тебя,
господи, за доверие!
   Впереди   показалась   ровная   насыпь,   удивительная   среди   этих
разнообразных холмов, нагромождений камней, возвышенностей и впадин. Еще
удивительнее, что прет ровно, не обращая внимания на рельеф:  где  почва
понижается - насыпь становится выше, массивнее.
   Холмы  громоздились  один  на  другой  и  постепенно   переходили   в
возвышенность. Удивительная  насыпь,  стремительно  приближаясь,  быстро
сокращалась в размерах, затем словно бы исчезла... но нет, теперь уже не
насыпь, а прорезанная среди холмов ложбина,  удивительно  ровная,  будто
просекли лазерным лучом.
   Унимая сердцебиение, я все же не сдержался, вскрикнул,  конь  тут  же
ринулся в галоп. Насыпь приближалась, мне  она  показалась  странной:  в
последний момент я сообразил, что из-под копыт не стук, а  хруст,  будто
конь мчится по высохшим костям.
   В ширину полоса странной дороги  метров  пять,  по  бокам  до  самого
горизонта заросшие сорной травой канавы. Кюветы, вспомнил я. Под  ногами
хрустят мелкие морские ракушки - гребешки  или  как  их  там.  Откуда-то
привозили очень издалека... То ли ритуальное, то ли ракушки  не  размыть
дождями, а сила сцепления их во сто крат выше, чем у гальки...
   Гендельсон что-то кричал вдогонку, я пустил коня по насыпи.  Странное
чувство овладело мною, словно двигаюсь вдоль  железнодорожного  полотна.
Рассказывают, что когда инженеры спорили,  как  лучше  проложить  первую
железную дорогу из Санкт-Петербурга  в  Москву,  то  царь,  раздраженный
непонятными спорами специалистов, в которых он ни ухом  ни  рылом,  взял
линейку, приложил на карте одним концом к Петербургу, другим - к  Москве
и провел карандашом прямую линию. Вот, мол, все понятно, так и  стройте.
Получилась самая прямая дорога в мире - через все болота, леса, холмы  и
низины. Только  в  одном  месте  крохотный  округлый  выступ:  там  царь
прижимал линейку пальцем, и карандаш его задел чуть-чуть.
   Дорога уходит вперед, прямая, как стрела. Отчетливо  видно,  что  вот
там низина, дорога поднимается, сохраняя прежнюю  ровную  линию,  а  еще
дальше, где возвышенность, эта же  дорога  превращается  в  прорубленную
долину. Полотно приподнято по-прежнему, а по  бокам...  да,  кюветы  для
отвода воды, чтобы не размывали полотно.
   Сзади догнал крик, Гендельсон поравнялся на храпящем коне.
   - Что случилось?.. Что на вас нашло?
   Я спросил хриплым голосом:
   - Что это?.. Что за дорога?..
   - Она уходит на Юг,  -  выкрикнул  Гендельсон.  -  В  царство  темных
колдунов!.. А нам нужно на Восток. Это вон туда...
   Я проехал еще чуть, начал придерживать коня, сердце бьется  учащенно,
но мы в самом деле должны в Кернель... взгляд зацепился за пробивающиеся
между paкушками стебельки травы. Как-то странно  пробивается,  полосами,
словно едем по спине зебры...
   Гендельсон начал читать громко молитву,  чтобы  господь  защитил  мою
душу от дьяволов. Явно же меня что-то взяло и  ведет,  не  сам  же  я  с
такими безумными глазами и волосами дыбом...
   Конь с облегчением остановился, когда  я  натянул  повод.  Гендельсон
оборвал молитву, я соскочил наземь, потом он забормотал громче.  Я  упал
на колени, пощупал землю. Так и есть, эта вот коричневая смесь  -  труха
от дерева. А дальше, на расстоянии короткого шага - еще...  Если  пройти
вперед и внимательно присматриваться...
   Я вскрикнул, в одном месте торчит черный полуистлевший кусок  дерева.
Дрожащими пальцами коснулся дерева. Ощущение было  таким,  будто  тронул
истлевшее папье-маше. Тут же сломалось, рассыпалось, легло на дно черным
пеплом. Эта шпала, хорошо просмоленная, пропитанная нужными  растворами,
продержалась дольше всех, успела сообщить нечто важное...
   - Что здесь за земли? - спросил я  не  своим  голосом.  -  Что  здесь
произошло?
   Гендельсон добормотал молитву, потом лишь ответил злым голосом:
   - Здесь когда-то были земли Черных Колдунов!.. Но благочестивые воины
Святой Церкви сумели с  помощью  креста,  святой  воды  и  острых  мечей
опрокинуть мощь  Нечистого.  Колдунов  изгнали  из  этих  земель,  здесь
поселились благочестивые и благолепные люди, построили  свои  города,  а
все, созданное колдунами, было уничтожено, а сами они преданы  огню  на.
городских площадях... Но вот теперь снова пришли Черные войска Карла!  И
снова все в руинах...
   - И снова все в руинах,  -  пробормотал  я  горько.  -  Снова  все  в
руинах...
   - Сэр Ричард, о чем вы?
   - Если бы не предали все огню,  -  сказал  я  с  болью,  -  разве  не
носились бы здесь поезда на воздушной подушке?..
   - Сэр Ричард?
   - Да это я...
   - У вас бред? Наваждение?
   Я слабо отмахнулся, в глазах защипало. Конь показался огромной темной
громадой. Пока я взбирался на его спину, успел незаметно вытереть глаза,
в седле выпрямился, посмотрел по сторонам,  как  подобает  христианскому
рыцарю: угрюмо и надменно.
   - В Кернель!.. А по дороге расскажете про эти земли.

Глава 27

   Знал Гендельсон не так уж и много, но это с моей-то жадностью,  а  на
самом деле  все-таки  много  для  простого...  пусть  даже  генерального
провиантмейстера всего воинства Зорра. Земли, по которым едем, последние
несколько сот лет считались пограничными,  переходили  из  рук  в  руки.
Всякий раз новая власть задерживалась ненадолго. Черные Колдуны успевали
построить свои дьявольские машины...  это,  видать,  паровозы,  а  когда
приходила власть Святой Церкви, то на месте языческих капищ  отстраивали
величественные церковные храмы,  при  виде  которых  сердце  наполняется
умилением, восторгом и энтузиазмом.
   По дороге я сшиб молотом молодую козу, Гендельсон взял ее к  себе  на
седло.  Солнце  уже  опускалось  к  закату,  лес  впереди  стал  темным,
страшноватым. Чуть левее небольшое озеро,  у  пологого  берега  плакучая
ива, можно привязать коней, ибо в мешках достаточно овса...
   Я разжег костер, Гендельеон уже разделывал козу, будет  жаркое,  а  я
наскоро помылся в теплой прогретой воде, пока еще видно песчаное дно.  С
берега  долетел  запах  горящей  древесины,  Гендельсон   запел   что-то
воинственное, немилосердно фальшивя.
   Впервые запел, отметил я с удивлением. Не сломал его  этот  поход,  а
ведь полнейшее же ничтожество! И доспехи какие тащит...
   В голове стучала кровь, я лег на спину и забросил руки за голову. Или
я совсем рехнулся, или же здесь до этой жизни была  другая  жизнь.  Нет,
жизнь та же, но другие  цивилизации.  Не  такие,  как  древнеегипетская,
римская или чертомлыцкая, а... это, конечно,  дико,  но  если  допустить
такую возможность, что когда-то здесь  уже  существовала  высокоразвитая
техническая цивилизация, тогда все становится ясно, и  все  лишние  шары
попадают в свои лунки.
   Во мне все противится объяснять что-то  магией  или  колдовством,  но
если допустить... только допустить, что была могущественная цивилизация,
потом, ессно, от чего-то сгинула, то сразу объяснимы такие  ?магические?
вещи, как железнодорожная колея или необъяснимо прочные  сплавы.  А  что
мне непонятно - как, к  примеру,  мой  летающий  молот  -  то  это  тоже
объясняется   научным   и    техническим    сверхмогуществом    погибшей
сверхцивилизации, которого мне пока просто не понять.
   Что случилось, уже не узнать: вряд ли войны, их мы любим предполагать
в первую очередь. Думаю, при высочайшем уровне про  войны  речь  уже  не
идет, но возникает множество других проблем  и  опасностей,  которых  не
знает  феодальное  общество.  К  примеру,  они  не  знают  экологических
катастроф, озоновых дыр, экспериментов с генетикой, что уже знакомо нам,
а у сверхцивилизации таких опасных моментов будет в тысячи раз больше.
   Итак, предположим... только  предположим!..  что  цивилизация  такого
типа была. Потом рухнула. Остатки  населения  должны  были  бороться  за
выживание, а закон прост: достаточно всего лишь двум поколениям остаться
неграмотными - и уже  все  человечество  вернется  в  пещеры.  Возможно,
какие-то остатки грамотности уцелели, но много  ли  им  это  даст,  если
остановились и рассыпались в прах заводы, фабрики, лаборатории?
   Конечно же, между полудикими племенами  начались  войны.  Те  остатки
древней культуры, что находили в изобилии,  были  признаны  магическими.
Как и руины древних городов.
   Небо потемнело, зажглись первые звезды. Луна, оказывается, уже  давно
на небе, только теперь ее бледный, едва заметный диск  начал  наливаться
ярким светом. На ее фоне мелькнуло, словно  пролетел  гигантский  упырь.
Кстати,  о  зверье.  Вряд  ли  сверхцивилизация   выводила   огнедышащих
драконов, хотя кто их знает, но крохотных игривых дракончиков,  размером
с морских коньков - наверняка. Они  такие  милые  и  забавные...  А  вот
всякую дрянь вроде монстров или гарпий явно выводили  в  полуразрушенных
автоклавах уже полудикие потомки. Возможно, инструкции еще  сохранились,
но мораль была не та... словом, когда и автоклавы были уничтожены, звери
зажили своей жизнью. Некоторые остались стерильными,  другие  -  страшно
подумать - могут размножаться...
   Ночью я летал во  сне,  с  легкостью  проходил  сквозь  стены,  видел
сверкающие  города  и  слышал  трубный  глас  то  ли  архангела,  то  ли
Вселенского  Координатора  Звездных  Перемещений.  А  потом  над   миром
поднялся чудовищный гриб ядерного взрыва... и хотя я знал,  что  это  не
ядерный взрыв, а нечто в сто  тысяч  раз  страшнее,  но  сознание  не  в
состоянии представить непредставимое, и потому я пал  на  землю,  закрыл
глаза и накрыл ладонями голову, хотя  понимал,  что  взрыв  выжжет  даже
землю на десяток метров в глубину...
   Утро было холодное, я  проснулся  весь  дрожа.  Гендельсон  ухитрился
встать еще раньше, раздувал костер. С ночи говорить не  хотелось,  да  и
Гендельсон был  странно  молчалив,  поглядывает  с  подозрением.  Что-то
наснилось, в мой адрес, понятно.
   Позавтракали наспех разогретым мясом. Кони сытые, в мешках  пока  что
овса на пару суток. Мы  поднялись,  и  тут  Гендельсон  ахнул.  Я  резко
повернулся.
   Из озера медленно поднялся острием вверх меч.  Я  неотрывно  смотрел,
как поднимается острое суженное  лезвие,  блестит  на  солнце  добротной
сталью, затем показалась рукоять. Держит ее женская рука,  у  мужчин  не
бывает таких тонких изящных пальцев. Да и вообще  приятнее  думать,  что
меч держит женщина. Значит, - охотнее расстанется.
   Гендельсон прошептал в великом возбуждении:
   - Это шанс!.. Я слышал, что Озерный меч обладает невероятной силой!
   Я смерил взглядом глубину, поежился.
   - Знаете, сэр Гендельсон, - сказал я нерешительно, - я всегда  боялся
темной воды... И хотя сейчас вроде бы солнце, там мелко, видно  песчаное
дно, но хрен знает, какая там глубина на  самом  деле!  Рука  торчит  из
песка, что ли? Давайте так, вы берите этот меч...
   Он отшатнулся:
   - Почему я?
   - А почему, - возразил я, - этот меч мне? У меня уже два волшебных...
только я не знаю еще, в чем  их  волшебность.  И  третий,  что  нашел  в
руинах. Подозреваю, тоже не прост. По крайней мере, никто еще не сказал,
что за металл, почему рубит другие мечи, как деревянные прутики? И кто и
чем его самого так изуродовал?
   Гендельсон в нерешительности посмотрел на Озерный меч, вздохнул.
   - Меч такой дорогой... но душа еще дороже.
   - А моя?
   Он отмахнулся с небрежностью.
   - Что ваша? Вам все равно гореть в аду. За молот, за амулет, даже  за
то, что молитв не знаете. Так  что  грех  взятия  этого  меча  много  не
добавит. Но пригодиться в дороге он может...
   Рука все еще держала меч. Я понимал, что если  отойдем  от  озера  на
какое-то количество шагов, то меч опустится и будет пребывать у  дна  до
тех пор, пока незримую лазерную линию  не  пересечет  следующий  путник.
Возможно, она даже заранее высматривает тех, кто высок ростом или  широк
в плечах. Или по каким-то еще параметрам. Скорее  всего  так,  иначе  за
столетия, а то и тыщи лет уже все волшебные мечи расхватали бы.  Не  все
же Гендельсоны...
   - Была не была, - сказал я решительно.
   С шумом вошел в воду, меч все так же смотрит острием в небо.  Рукоять
длинная,  женские  пальцы  занимают  едва  ли  половину,  хотя  меч   не
двуручный, а так, полуторный.
   Я осторожно взялся за свободное  место  на  рукояти.  Женские  пальцы
медленно  разомкнулись,  соскользнули  с  ленивой   грацией.   Я   успел
рассмотреть изящно закругленные ногти, безукоризненные,  чистые,  словно
из дорого пластика.
   Рука ушла под воду, а я спросил запоздало:
   - А... что за меч?.. За обладание?
   По воде разошлись круги,  вода  снова  стал  ровной,  как  стекло.  Я
постоял как дурак, Гендельсон выглядит тоже не лучше с отвисшей до земли
челюстью. Наконец я выбрался на берег, меч в обеих руках, сказал угрюмо:
   - Вот то, на что нас всегда ловят...
   Гендельсон спросил осторожно:
   - На что?
   - На халяву, - ответил я раздраженно.  Меч  был  великолепен,  просто
немыслим в этом простом и грубом  мире.  Небесно  голубая  сталь,  узкое
лезвие, чуть ли не ближе к шпаге, чем к широкому рыцарскому мечу, но все
равно ощущение невероятной прочности, упругости, мощи.
   - Надо будет подобрать ножны, - проговорил наконец Гендельсон. - Хотя
для такого меча заказать бы особые...
   Я взвесил меч в руке, сделал пару выпадов, помахал, рассекая  воздух.
Гендельсон наблюдал с завистью в свинячьих глазках, что с  потерей  сала
начали превращаться почти в человечьи.
   - Интересно, - буркнул я, - почему все отдают  мечи  без  ножен?  Уже
четыре, и всем подбираю ножны заново.
   Застоявшиеся кони понесли резво. У меня за плечом все тот же  красный
меч. Озерный, как ни хочется испробовать его свойства,  увязан  в  мешке
вместе с другими. Гендельсон, заполучив хороших  коней,  даже  опережает
меня в стремлении достичь Кернеля, спит в седле, ест в  седле,  а  когда
встречается крутой подъем - а они все чаще и чаще, слезает  на  землю  и
тащит коней в поводу.
   В полдень мы также спешились и тащили коней в гору, когда я  поневоле
остановился. Дыхание с хрипами вырывалось из груди, ноги  подкашивались,
но я все равно залюбовался: на высоком уступе всего  в  полусотне  шагов
стоит белый, как  снег,  единорог.  К  тому  же  не  тонконогий  изящный
красавец с выгнутой шеей и безукоризненно вылепленной  аристократической
мордой,  а  могучий  рыцарский  конь,   с   широкой   грудью,   толстыми
мускулистыми ногами и широкими копытами. Под белой алебастровой кожей  с
ленивой грацией двигаются широкие пласты  мышц.  А  белый  рог  выглядит
вдвое толще, чем у моего Черного Вихря, но по длине  у  моего,  пожалуй,
небольшая фора...
   Гендельсон подошел, взрыхляя снег, как шагающий  экскаватор,  увидел,
сказал хрипло:
   - Вот это чудо... Пожалуй, он даже крупнее вашего коня, сэр Ричард.
   - Вот уж фигушки, - ответил я уязвленно. - У меня вороной конь!..
   - Ну и что?
   - А, вы в конях не разбираетесь? Вороные -  самые  быстрые.  И  самые
сильные, понятно?
   Он фыркнул:
   - В Срединных Королевствах?.. Здесь все не  так,  сэр  Ричард.  Здесь
кони бывают такие... что уже и не кони вроде бы. Во  всяком  случае,  не
всякий решится назвать их конями.
   Я  посмотрел  на  единорога,  потом   на   Гендельсона.   Спросил   с
подозрением:
   - А это не ля-ля? Откуда такие познания?
   - Сэр Ричард, - ответил он с достоинством. - Я понимаю, что  в  мире,
где даже короли не всегда умеют поставить свое имя  и  титул  на  важном
договоре, простолюдины тем более не читают книг... Но мне повезло,  я  -
читал. Много. Все, что находилось в замке  моего  отца.  А  он  отовсюду
привозил все книги, которые удавалось купить или захватить силой.
   Теперь уже сам Гендельсон удивительнее белого  единорога.  Это  тупая
жирная морда читала... даже любила читать книги?.. Какие милые поросятки
бывают,  когда  маленькие!  И  какие  вырастают  свиньи...  Не  простые,
титулованные. Приближенные и все такое...  Но  и  насчет  коней  следует
запомнить. Значит, кто-то либо экспериментировал  с  генетическим  кодом
лошадей, либо вообще играл с генокодами.
   - Пошли дальше, - сказал я зло. - Господи, как хочется  остановиться,
везде полазить, все потрогать!.. Побывать во  всех  руинах,  поподнимать
камни. Вдруг там дивные вещи?.. Мимо каких чудес проходим...
   Подъем перешел в  плоскогорье,  Гендельсон  влез  на  коня  и  поехал
впереди. Я тащился сзади, раздираемый жуткими сомнениями. В самом  деле,
ради спасения... или просто помощи осажденному Кернелю,  где  явно  одни
попы, хоть и с мечами, я прохожу мимо чудесных вещей,  что  остались  от
старого мира, где,  возможно,  компьютеры  с  булавочную  головку,  люди
сильнее нынешних  богов...  и  где  я,  возможно,  отыскав  какой-нибудь
артефакт, стану по мощи равным богам!
   У меня три магических меча,  мелькнула  мысль.  И  все  на  халяву!..
Правда, за каждый обещал что-то сделать, не  в  этом  ли  ловушка?..  За
молот я обещал тоже кое-что гномам, но с теми все понятно, тот должок  я
постепенно выплачу. Но мечи?.. Не выглядит ли так, что любая халява - от
дьявола? И, взяв магические мечи,  я  в  конечном  счете  как  бы  служу
хозяину всей магии - дьяволу?  Нет,  дьяволом  он  стал  в  христианской
трепотне, а до этого его звали просто Самаэлем, и тогда он был не  таким
уж и враждебным человеку.
   Если человек берет от кого-то  дар,  то  тем  самым  молча  обязуется
ответить таким же по стоимости даром, так? Или хотя бы прекратить  войну
против  дарящего...  Иначе  принимать  дары  нехорошо.  Нечестно.   Если
принимаешь - то встаешь в ряды войска дьявола. Если  принимаешь,  но  не
встаешь,  то  поступаешь  нечестно,  неблагородно,  а  тем  самым   тоже
оказываешься в стане дьявола.
   Я оглянулся на свой мешок. Тряпками обмотаны только лезвия, а рукояти
отчетливо выпячиваются через грубую  ткань.  Красный  меч,  Черный  меч,
Голубой меч - если по цвету. Нет, Красный у меня за спиной,  а  в  мешке
таинственный меч с глубокими зазубинами, со следами огня... но  когда  я
на привале бил  этим  мечом  по  валунам,  на  лезвии  не  оставалось  и
малейшего следа. Так же рубит он и доспехи, как-то я искромсал на  лапшу
шлем и панцирь одного из убитых, но на лезвии опять же ни  единой  новой
щербинки.
   Воздух становился  все  холоднее,  мы  забрались  достаточно  высоко.
Настолько высоко, что,  если  честно,  большую  армию  перебросить  сюда
непросто. Разве что как Суворов через Альпы,  но  он  тогда  за  переход
угробил половину армии и всю артиллерию. А шел он не по такой  уж  дикой
дороге, еще раньше ее протоптали слоны Ганнибала,  но  тех  карфагенский
полководец сумел сохранить почти всех.
   Остановились на короткий отдых, скормили  коням  остатки  овса,  сами
доели сыр и хлеб. Если не встретим села или  города,  придется  питаться
только дичью. Правда, что делать с конями...
   Мы сидели на упавшем дереве, костер разводить некогда, доедали  хлеб.
Гендельсон бережно со