, насчет  летающих  крыс  -
спасибо.  Прекрасное  сравнение.  У  вас  их  так  зовут?..  Все  больше
убеждаюсь, что в вашем мире я победил давно и прочно.
   Предостерегающий холодок прокатывался  по  моей  спине,  проникал  во
внутренности. Я чувствовал, как шевелятся  волосы,  руки  уже  покрылись
гусиной кожей.
   - Гроссмейстер? - переспросил я как можно более ровно. - В моем  мире
гроссмейстером  рыцарского  ордена  становился  обычно   самый   сильный
рыцарь... В нашем понимании - черный рыцарь Зла. Псы-рыцари и все такое.
Как у вас с этим?
   Он хитро прищурился.
   - Вас интересует,  принимаю  ли  я  участие  лично?..  Принимаю,  как
видите.
   - Я имею в виду...
   - Понятно, на коне и с  копьем  наперевес?..  Вынужден  разочаровать,
нет. Я питаю глубочайшее отвращение к подобным... подобному. Мой  статус
непревзойденного стратега заставляет меня пользоваться только...
   Он остановился, подыскивая слова. Я подсказал:
   - Идеологией. Пропагандой. Пиаром... Здесь это называется искушением,
соблазнением, совращением.
   Он просиял:
   - Как вы хорошо и точно подбираете слова! Пожалуй, я добавлю к своему
арсеналу  эти  термины,  суть  которых  смутно  понимаю...  Они,  как  я
чувствую, ориентированы на умы чуть  выше  среднего.  Совращения  -  для
черни, идеология - для рыцарского сословия. Верно? Вот видите,  я  готов
учиться всему, у всех, что и делаю. А эти ваши рыцари свысока смотрят на
все, даже читать и писать не  желают  учиться...  Говорю  вам  абсолютно
честно, да вы и сами это видите: я никогда ни при каких  обстоятельствах
не вмешиваюсь в жизнь людей, зверей  и  всего  сущего  своей  силой  или
магией. Ах, сэр Ричард! Если  бы  вы  знали,  какое  это  наслаждение  -
заставить пусть самого мелкого и ничтожного человечка поступать по своей
воле... а я двигаю народами!.. то вы бы никогда  не  предположили  такую
глупость, что я способен кого-то стукнуть палкой по голове! Нет,  нет  и
еще раз нет. Это против моих принципов. Или нет, ведь принципов  у  меня
нет, но это против моей натуры. Это... это...
   - Микроскопом забивать гвозди,  -  сказал  я.  -  Э-э...  королевской
короной забивать железный крюк в стену. Да, теперь понимаю.
   От кубка с вином шел пряный аромат. Я машинально  взял,  глаза  моего
собеседника сперва расширились в изумлении, тут же сощурились.  Он  взял
второй кубок, но чокаться не стали, я чуть отпил, вино  приятно  обожгло
горло. Вкус был слегка терпкий, какой я люблю.
   - В самом деле легкое, - сказал я. - Прекрасное вино.
   - Вот видите, - сказал он весело, - и я что-то делаю людям приятное!
   Мы улыбались друг другу, но если  он  держался  как  с  потенциальным
сообщником,  то  мне  такая  вежливость  больше  напоминала   изысканную
вежливость дуэлянтов.
   Настал вечер, затем поздний вечер, пришла ночь, я метался по дому как
загнанный  зверь.  Слуги,  слыша  мои  тяжелые  шаги,  попрятались,  как
пугливые  кролики.  Наконец  воздух  освежил  мое  раскаленное  лицо,  я
сообразил, что иду по улице, а эти серые громады, что  мелькают  по  обе
стороны, - дома.
   Крупная луна поднялась над крышами. Черные зловещие тучи  заглатывали
ее часто, тогда я шел почти наугад, но  потом  мне  стало  хватать  даже
редкого рассеянного света от слабой свечи, что пробивается в щель  между
плотно закрытыми ставнями.
   Затаившись, я долго  наблюдал  за  высоким  мрачным  домом,  а  когда
уверился, что никого поблизости нет, быстро перелез  высокий  забор.  На
самом верху меня пронзил тысячами ядовитых стрел немыслимо яркий  лунный
свет. Я ощутил себя вытолкнутым на  сцену  перед  тысячей  ждущих  глаз,
поспешно свалился на ту сторону. Затрещали кусты, что-то колючее впилось
в мою руку, царапнуло шею. Я затаился,  как  мышь  в  углу  комнаты,  по
которой ходит огромный свирепый кот.
   В саду тихо, мертвая тишина. Запел робко кузнечик, а другие, выждав и
видя, что  смельчака  никто  не  съел,  поддержали  тонкими  прозрачными
трелями. Я прислушался: разве это хор, каждый орет свое, охраняет личный
участок и зазывает самку. Все стараются перекричать друг друга.  В  этом
мире, как у людей, кто кричит о  себе  громче,  того  и  считают  лучше,
сильнее, красивее...
   Глаза уже привыкли к тьме, а когда я поднялся над кустами, рассеянный
свет, что проникал сквозь кроны, уже высвечивал весь сад  в  черно-белом
цвете. Громада дома угадывалась в десятке шагов. Пригибаясь,  я  добежал
до стены - там глубокая тень; затаился на долгих пару минут, потом начал
тихонько красться вдоль стены.
   Она стояла в каменной нише, то ли чтобы прятаться от дождя, то ли  от
падающих сверху камней, никогда не пойму тонкости  жизни  в  замках.  Ее
взор был устремлен в глубину сада.  Я  выпрямился,  в  груди  больно  от
толчков изнутри, весь  я  жадно  вбирал  ее  всеми  чувствами,  фибрами,
нервами, душой и сердцем.
   Она обернулась, ощутив мой взгляд. Я вышел из тени. Она стояла молча,
ее глаза обшаривали мое лицо.
   - Леди Лавиния, - начал я и запнулся.
   Она сказала тихо:
   - Не надо. Я  нарочно  вышла  в  этот  сад...  ночью.  Почему-то  мне
показалось...
   - Мне тоже почудилось, - сказал я  тоже  совсем  тихо,  -  что  смогу
увидеть вас здесь. Это было дико, неразумно... это был зов сердца, а  не
ума, но я пошел за своим сердцем...
   Она покачала головой, ее глаза все еще не отрывались от моего лица.
   - Сэр Ричард, - прошептала она, - тот самый... то-то я сразу ощутила,
что под маской простолюдина скрывается то ли сам сатана, то ли дьявол...
   - Но никак не ангел, - закончил я.
   - Не ангел, - согласилась она грустно. - Иначе моя душа не горела  бы
как в огне.
   Я протянул к ней руки. Она только что была там, на  ступеньках,  и  в
следующее  мгновение  оказалась  у  меня  на  груди,  тесно  прижавшись,
обхватив меня обеими руками.
   - Леди Лавиния, - прошептал я. Мои губы бережно касались ее волос.  -
Ох, леди Лавиния...
   Ее тело вздрагивало, она сказала быстрым сбивчивым шепотом:
   -  Мы  оба  обезумели.  Это  наваждение!..  Это  искушение...  против
которого мы  не  устояли.  Это  сумасшествие,  что  мы  делаем,  что  мы
делаем...
   В лунном свете на ее щеках заблестели мокрые дорожки. Я с невыразимой
нежностью  и  бережностью  осушал  их  своими  твердыми,   как   дерево,
негнущимися губами.
   -  Леди   Лавиния...   Мы   оба   понимали,   что   начинается...   и
сопротивлялись, как могли...
   Она слабо улыбнулась.
   - Да уж...
   - Было заметно?
   - Это когда в носу ковырялись?
   Она даже хихикнула: сейчас можно, мы в объятиях  друг  друга,  мы  на
небесах, время для нас остановилось, вечность замкнулась, мы  наконец-то
в том, к чему наши души все время стремились, а  мы  не  понимали,  двое
прекраснодушных идиотов...
   Я возвращался поздно, ноги мои заплетались, но я чувствовал, что иду,
как эльф, едва касаясь земли, а то и  плыву  над  нею  в  стиле  ?а  мне
летать, а мне летать, а мне летать  охота!?.  Уже  возле  дома  из  тени
выпрыгнула человеческая фигура. За молот хвататься поздно, я выдернул из
ножен кинжал.
   Человек торопливо вскрикнул:
   - Ваша милость, это я, Зардан!.. Король послал за вами. Срочно.
   Я сунул кинжал в ножны, не попал, снова потыкал,  пока  узкое  лезвие
отыскало щель. Королевский посланец переступал с ноги на ногу.
   - Давно ждешь?
   - Да, - ответил он торопливо. - Ваш слуга сказал, что вы на прогулке.
Я уж хотел было искать, но не знал ваши любимые места...
   Теперь у меня такое место есть, подумал я, но вслух сказал:
   - Тогда, наверное, уже поздно? Все-таки ночь.
   - Король велел, - сказал он непреклонно. - Что будет, если я  вернусь
и скажу, что вы отказались подчиниться?
   - Лучше даже не представляй, - посоветовал я. - Пойдем!
   Королевский дворец выглядел темной громадой на темно-синем небе. Луна
серебрит крыши и верх башен, все остальное  выглядит  чернее  дегтя.  Но
ворота открыли сразу, стража бдит, а наши лица в свете  факелов  увидели
издали. В залах половина светильников погашена, суровый Зорр  не  тратит
зря масло.
   Стражи молча указали на двери в малый зал. Один оставил копье у стены
и распахнул передо мной створки. В хорошо освещенном помещении за  узким
столом сидят двое. Шарлегайл ко мне лицом и спиной -  плотного  сложения
мужчина в очень пышной  одежде.  Между  ними  серебряный  кувшин  и  два
золотых кубка.
   Я поклонился от двери, сделал несколько шагов, положил руку на сердце
и  поклонился  снова.  Шарлегайл  вялым  жестом  велел  мне  без  всяких
церемоний садиться за стол третьим. Я  послушно  сел,  неофициально  так
неофициально, я ж понимаю разницу, посмотрел на собеседника короля.
   Крупный  мужчина  с  надменным  лицом  и  манерами   государственного
деятеля. Щеки на плечах, напомаженные волосы блестят, а  холеная  борода
заплетена в мелкие косички. Стол закрывает брюхо, да  еще  масса  пышных
одежд, но я ощутил, что его брюхо лежит на коленях. Одежды на  нем,  как
на капусте, только капуста скромнее, а на этом все цвета радуги...
   Шарлегайл сказал скупо:
   - Ричард, это лорд  Нильс  из  рода  дель  Гендагарров.  Мы  уже  все
обговорили, так что тебе  только...  выводы.  Как  ты  уже  знаешь,  сэр
Ланселот сегодня ночью был ранен...
   Я ахнул:
   - Как?.. Ведь мы отбросили Карла...
   - Не Карл, - ответил Шарлегайл. - Враг заслал к нам под покровом ночи
подлых убийц...
   Вельможа, который Нильс из рода дель Гендагарров, сказал льстиво:
   - Это они пытались покуситься на вашу драгоценную жизнь!
   - ... но Ланселот спит чутко, -  проговорил  Шарлегайл  не  поведя  и
бровью. - Он не успел схватиться за меч но, даже раненный, отнял  у  них
мечи и поразил их всех троих. Сейчас лекари...
   Вельможа прервал:
   - Ваше высочество, вы зря тратите время на этого  простолюдина...  Ах
да, простите, он уже рыцарь!.. Я сказал что мой  брат  вызвался  отвезти
святыню! Не знаю, что на него нашло, но он просто умолял меня  прийти  к
вам и уговорить поручить это славное дело ему.
   Я молчал,  еще  не  понимая,  Шарлегайл  сказал  слабым  надтреснутым
голосом:
   - Дик, это Ланселот с Бернардом должны были... Но Бернард, хоть и  не
ранен, но... понимаешь,  он  хорош  только  в  паре  с  Ланселотом.  Они
дополняют друг друга. Вместе они уже не двое, а дюжина... Словом, так уж
получилось, что брат вот этого лорда отправится в Кернель.
   Я ощутил озноб по всему телу.
   - Ваше высочество... Разве Кернель - это  не  та  крохотная  крепость
где-то далеко на юге, что единственная  уцелела...  не  сдалась  войскам
Тьмы?..
   - Верно, Дик.
   - Но это же... пройти через занятые врагом земли! Ни одно  войско  не
сможет...
   У меня перехватило дыхание. Где войско не пройдет, там  могут  пройти
двое.  Особенно  если  оставят  доспехи  и  пойдут,  как   бродяги   или
погорельцы.
   Шарлегайл словно прочел мои мысли, покачал головой.
   - Нет, Дик, пробираться не придется. Святая Церковь, конечно,  осудит
нас, но королям приходится принимать решения,  которые  вызывают  чье-то
негодование... Словом, оборотники передали через  Беольдра,  что  завтра
наступает благоприятный момент, который бывает только раз в тысячу  лет.
Звезды как-то выстраиваются так, что... словом, в  Кернель  можно  будет
перенестись за сутки и тут же вернуться обратно!
   Вельможа  хмурился  и  всеми   гримасами   мясистого   лица   выражал
неудовольствие при упоминании оборотников, а при последних словах кивнул
и сказал жирным голосом:
   - С церковью можно поладить. По возвращении  герои  покаются,  примут
положенную епитимью. Ну, можно попоститься пару дней... Я  пожертвую  на
Святую Церковь двадцать  кругов  воска,  десять  кусков  парчи.  Словом,
договоримся.
   - Надеюсь, - проронил Шарлегайл сухо. Он обратился ко мне:
   - Дик, ты будешь сопровождать сэра Гендельсона. Сэр Гендельсон -  это
тот рыцарь, что отправится в Кернель.
   Вельможа морщился.
   - Ваше высочество... Что  там  делать...  этому  человеку?  Мой  брат
справится один.
   - Знаю, - ответил Шарлегайл. - Но я  король  вот  уже  сорок  лет.  У
правителей вырабатывается чутье. Я просто чую этот мир, иногда даже вижу
те незримые нити,  что  приводят  в  движение  народы,  двигают  тучами,
посылают гадов бросаться с обрыва в море... Я чую, что будет лучше, если
благородный Гендельсон будет не один...
   Вельможа развел руками, но всем видом показывал,  что  людям  из  его
рода любые моря по колено, а этот выскочка Ричард лишь  примазывается  к
славе его благородного кузена.
   Я спросил тихо:
   - Ваше высочество... когда отправляться?
   - Завтра, - ответил король. Печать старости, что  сквозила  в  каждом
движении, сейчас прозвучала  в  словах.  -  Завтра  с  утра...  То  есть
сегодня. Сейчас.
   Я с ужасом посмотрел в окно на восток. Там у самого горизонта  начала
светлеть полоска.
   Обратно я не шел, а бежал, летел.  Город  спал,  не  проснулись  даже
булочники, я несся вдоль темных стен,  только  однажды  впереди  блеснул
слабый огонек, осветилось окно. В щели между  ставнями  мелькнула  тень,
донесся тонкий плач младенца.
   Дом под черепицей тоже спит, все окна черные. Даже  на  втором  этаже
ставни закрыли окна наглухо,  как  и  на  третьем,  последнем,  где  уже
обходятся без ставней... Я перебрался через забор, высокий, толстый,  на
цыпочках побежал по саду, обогнул дом с тыла.
   Кусты и деревья закрывают  обзор,  наконец  я  рискнул  выбраться  из
зарослей роз. Сердце застучало чаще. Из открытого окна на третьем  этаже
льется приглушенный медовый свет, словно там догорает  толстая  свеча  с
красящими добавками. Мелькнул силуэт, я задержал  дыхание,  во  мне  все
молится, трепещет, и - господь услышал мой безмолвный воплик - мимо окна
прошла она, уже в ночной сорочке, но все еще никак не  может  заснуть...
она тоже строит планы, помнит, волнуется...
   Пальцы мои безуспешно шарила по земле. Песок, белый холодный песок, а
если и попадаются под кустами  сучки  и  веточки,  то  чересчур  легкие.
Мелькнула мысль бросить молот,  но  как  приспособиться  так,  чтобы  не
испугать ее... так и не пришло в голову, даже не приползло.
   Наконец выковырял втоптанный в землю камешек. Очистил от грязи, долго
прицеливался, а когда замахнулся и швырнул, сразу понял, что надо  брать
ниже, ночью глазомер  не  тот.  Камешек  ушел  на  крышу,  и,  хотя  там
черепица, он исчез, будто в вязком болоте.
   После  долгих  поисков  в  темноте  нащупал  еще  один  -  великоват,
разломил, постарался успокоиться. Первый камень ударился в стену рядом с
окном. Второй, сердце затрепыхалось, как курица в ладони мясника, влетел
в комнату.
   И снова ничего не происходило. Я ощутил отчаяние. Какого  черта,  там
же наверняка ковры в ладонь  толщиной,  там  масса  подушечек  на  полу,
маленьких таких, их носят даже с собой, чтобы не  садиться  на  холодные
каменные скамьи...
   Я снова шарил, сцепил зубы, измазался, исколол ладони, сам  искололся
о колючие ветви, набрал камней уже две пригоршни,  приподнялся...  Между
деревьями в мою сторону неслышно скользила  женская  фигура.  Узкий  луч
прорвался сквозь тучи и кроны,  она  вспыхнула  в  этом  луче  и  дальше
бежала, налитая светом, светящаяся изнутри чистым неземным огнем.
   Мои пальцы расцепились, камни посыпались на землю. Лавиния  в  ночной
сорочке, золотые волосы свободно  падают  на  плечи.  Я  увидел  золотой
обруч, что прижимает ее волосы ко лбу. Сорочка на  груди  распахнута,  а
ступни ее, маленькие и нежные, ступают по этой грубой колючей земле.
   Она увидела наконец меня, бросилась навстречу. Я  ухватил  в  объятия
дорогое нежное тело, прижал к груди. Ее ноги оторвались от земли.  Глаза
ее, по-детски чистые, были широко  распахнуты.  В  них  блестели  слезы.
Пунцовые губы вздулись.
   - О, сэр Ричард, - выдохнула она. Страх  и  надежда  боролись  на  ее
лице, в глазах вспыхивали и быстро гасли золотые искры. - Сэр  Ричард...
У меня было такое счастье... а  потом  нахлынуло  тяжелое  предчувствие.
Неужели... что-то стряслось?
   - Король посылает меня в Кернель, - сказал я тяжело.
   Она испуганно вскрикнула:
   - Кернель?
   - Да...
   - Но это же... Это же где-то в южных землях!
   Чистые глаза сразу наполнились слезами. Я привлек ее к  себе,  поднял
голову за подбородок, нежно поцеловал в глаза, выпив слезы.
   - Это недолго... Король сказал, что обернемся за сутки.
   Она прошептала сразу распухшими от горя и слез губами:
   - Но как это можно?
   - Можно, - ответил я тихо.
   Она сказала еще тише:
   - Но почему ты?
   - Не знаю, - ответил я честно. - Похоже, что  только  я  что-то  могу
сделать лучше других. Лавиния, я вернусь быстро!.. И сразу  же  пойду  к
королю. И к королеве. Я им расскажу все...
   Она ахнула, прижала ладонь к губам. Глаза ее со  страхом  и  надеждой
смотрели в мое грозное лицо.  За  королевой  должок,  мелькнуло  в  моем
черепе. Да и король на меня рассчитывает, он не  должен  сопротивляться.
Правда,  церковь  будет  категорически  против,  церковный  брак   свят,
нерушим...
   - Я боюсь, - прошептала она. - Не делаем ли мы дурно?
   - Нет, - ответил я.
   В ее чистых глазах блестели слезы.
   - Но я клялась перед алтарем быть мужу верной... Не оставлять его  ни
в богатстве, ни в бедности, ни в здравии, ни в болезни...
   Я нежно поцеловал ее щеки, глаза.
   - Я люблю тебя, Лавиния. И бог тебя  любит,  он  тобой  любуется,  он
никогда не захочет тебя огорчить или сделать тебе больно.  Все,  что  мы
делаем, - угодно богу. Бог на нашей стороне! Вот увидишь.
   - Я так боюсь... за нас, Ричард!
   - Все будет правильно, - сказал я горячо. - Бог с нами. Вот увидишь -
он с нами. А люди... люди могут ошибаться. Как и законы,  что  придумали
люди, они - временные. Сегодня одни, завтра другие.  А  те  законы,  что
установил бог, - вечные. Мы с тобой живем по божьим законам.
   Мелькнула мысль, что отец Дитрих, великий инквизитор, тоже  будет  на
моей стороне. На нашей. Хотя я формально нарушаю  церковные  каноны,  но
всегда есть исключения... И хотя это звучит  подленько,  вроде  бы  мощу
лазейку, мол, для всех низзя, а мне, замечательному, по блату можно,  но
ведь действительно существует мораль  для  простолюдинов...  назовем  ее
мораль простого человека, электората, и мораль господ,  как  их  называл
Ницше. Как всем нельзя уйти в рыцари, кто же тогда будет пахать и сеять,
как всем нельзя в монахи - род людской пресечется, так для  всех  нельзя
распустить строгие вожжи нравственности - рухнет общество...
   - Я тебя люблю, - сказал я твердо.
   Она крепко-крепко прижалась к моей груди.
   - Это я тебя люблю, Ричард. Я умру без тебя. Мне уже плохо и  страшно
только при мысли, что ты покинешь Зорр хоть на день!
   - Я вернусь, - ответил я - почудилось, что уже когда-то говорил. -  Я
вернусь, Лавиния!
   Она слегка отстранилась, чтобы мои руки приподняли ее ночную рубашку.
Ее чистое нежное тело было целомудренным и трепетным. Я  обнял  ее,  как
изгнанный Тристан обнимал Изольду, жену короля  Марка,  как  обнимал  ее
человек,  обреченный  тайком  урывать  любовь,  которая  на  самом  деле
принадлежала ему по праву.

Глава 5

   Алая заря охватила полнеба, из-за края городской стены показался край
сверкающего диска. Меня пошатывало, я шел с  блаженной  улыбкой  идиота.
Душа порхала, взмывала, я взмывал с нею.
   До моего дома рукой подать, мимо как раз проплывала каменная  громада
костела. Я сделал шаг  в  сторону,  плечо  ударило  в  тяжелые  створки.
Навстречу потекли струйки ладана, а когда я вступил под высокие  строгие
своды, запахи словно бы рассеялись. В окна с цветными стеклами  проникли
первые лучи утреннего солнца.
   Я медленно пошел по широкому проходу.  Луч  света  наискось  высветил
широкий квадрат впереди. Остальной  зал  казался  темнее,  таинственнее.
Далеко впереди, у алтаря, спиной ко  мне  стоял  на  коленях  человек  в
черном плаще. Капюшон был надвинут низко на глаза.
   Молился он молча