илие колдунов...
   - И порочных женщин, - вставил Совнарол исступленно.
   Беольдр сказал почтительно:
   - Ваше величество, вы слишком  высоко  оцениваете  Карла.  Просто  он
вынужден считаться с горными баронами.  Их  люди  составляют  треть  его
войска, но это сильнейшие рыцари и свирепые воины! А горные бароны очень
чувствительны к вопросам  чести,  достоинства,  верности  слову.  Можно,
конечно, ударить во все колокола и  отслужить  мессу,  однако  я  бы  не
убирал усиленную охрану стен и башен.
   Шарлегайл спросил с напряжением:
   - И куда он теперь? От этого  зависит  многое...  Беольдр  задумался,
пожал плечами
   - У него много дорог.  Страна  открыта...  По  мощи  с  Зорром  может
сравниться только Кельвинт, он лежит  в  Двадцати  конных  переходах  на
севере, но Карл к Кельвинту не пойдет. Кельвинт слишком хорошо укреплен,
там все на скалах. Не то что сделать подкопы, даже  подойти  невозможно.
Запасы там на много лет, подземные  источники  бьют  прямо  в  крепости,
подвалы забиты зерном и мешками с мукой... Нет,  он  даже  не  пойдет  в
сторону Кельвинта! Пройти мимо, не добившись сдачи, - это урон его славе
полководца. Значит, он двинется по широкой дуге  в  сторону  Эстии.  Там
богатые города, а крепости за ненадобностью в упадке...
   Шарлегайл поднял голову, на лице было виноватое  выражение.  Ланселот
учтиво поклонился.
   - Прошу позволения удалиться, ваше  величество.  Вам  нужно  обсудить
государственные планы, а нам... нам нужно отдохнуть, чтобы быть готовыми
к дальнейшему служению Господу Богу, вашему величеству  и  христианскому
миру.

Глава 3

   Возвращались мы из  королевского  дворца  нестройной  толпой,  только
Ланселот вскоре отделился и ушел в сторону казарм. Бернард хлопнул  меня
по плечу.
   - Вот все и кончилось. Дик!  -  сказал  он  с  подъемом.  -  Монаршая
благодарность - это... это счастье! Слушай, зачем ты отрезал клок  волос
слева?.. Что за мода пошла  дурацкая?  Ты  стал  похожим  на  мордантца.
Теперь режь и справа, а то некрасиво...
   Я потрогал волосы, за  время  путешествия  зарос,  как  орангутанг  в
Пермском зоопарке.
   - Вот уж не думал, что здесь кого-то тревожат  вопросы  внешности.  А
волосы, кстати, я не обрезал.
   Бернард посерьезнел.
   - А куда ж делись?
   Я сдвинул плечами.
   - Откуда знаю? Лег спать с целыми.
   - Точно?
   - Я что, себя не знаю?
   Наступило  молчание.  Бернард  посерьезнел,   а   Рудольф   и   Асмер
подтянулись, смотрели на меня во все глаза. Священник ухватился за крест
и забормотал молитву. Но во взгляде, что  бросил  на  меня,  впервые  не
блеснула ненависть.
   Бернард  покачал  головой.  Это  было  устрашающе,  будто   на   горе
раскачивался газгольдер, готовый рухнуть.
   - Бедный Дик... Что на тебя только не сваливается.
   - Да что случилось? - взмолился я.
   Бернард развел бревнами, что у него  назывались  руками.  Асмер,  как
самый словоохотливый, объяснил очень серьезно:
   - Когда кому-то хотят серьезно  навредить,  то  стараются  заполучить
прядь его волос. Так колдуны обретают власть  над  душой.  Правда,  отец
Совнарол?
   Священник вздрогнул, выкрикнул:
   - Нет! Если вера крепка... Если вера крепка, то сын Божий попрет  все
происки Врага! Попрать не трудно, если верить в силу Христа...
   - А если не очень крепка? - спросил Бернард. - Правда,  тогда  и  без
срезания чужих  волос  можно...  Дик,  ты  был  весь  мокрый,  когда  мы
ворвались к тебе... Что снилось? Кошмары?
   Я признался неохотно:
   - Да. Черная страшная сила... Я думал, сдохну от страха.
   Бернард требовательно посмотрел на Совнарола. Тот  с  неохотой  пожал
плечами, буркнул:
   - Человек новый, вот и набросились.  Выстоит,  через  пару  дней  его
перестанут замечать.
   Я вздрогнул. Волосы срезал тот вор, что пытался украсть еще и  молот.
Значит, его посылали только за волосами,  а  про  молот  ему  ничего  не
сказали. Инициатива, как известно, наказуема. Но с другой  стороны,  уже
то, что у меня срезали для  колдовских  целей  волосы,  Доказывает  этим
людям, что я пока еще не на  стороне  Зла.  Даже  Совнарол  снизошел  до
разговора со мной, а это значит много.
   - Отец Совнарол, - льстиво сказал я, куя металл, пока  мягкий,  -  не
пугайте меня. Я  слишком  мал,  чтобы  такого  комара  вообще  замечали.
Простолюдин, что вы хотите!
   Иронию он  заметил  вряд  ли,  с  самым  высокопарным  видом  покачал
головой. От лысины блестящие зайчики побежали по стене дома напротив.
   - Это люди, - сказал он строго, - разделили себя на малых и  больших,
знатных и простолюдинов... Но для Бога нет ни малых, ни  больших.  Перед
Богом все равны.
   Меня перекосило, ненавижу слушать правильные слова из уст дураков или
попов. Но стерпел, даже поддакнул:
   - Как хорошо вы все говорите!  Я  это  и  раньше  слышал,  только  не
задумывался. А вот вы говорите, как настоящий пророк. Я сразу все понял.
И даже уразумел.
   - Разуметь надо сердцем, -  поправил  он  уже  снисходительнее,  -  а
голова здесь ни при чем.
   - Но это, - сказал я робко, - как вы говорите, только для Бога нет ни
малых, ни слабых...
   Снова он врубился сразу, что значит - богослов, это не мечом  махать,
зыркнул на меня злобно и отрезал еще злобнее:
   - Не только для Бога, но и для Тьмы! Если бы Владыка Тьмы был так  же
глуп, как люди, его бы уже одолели. Но он знает, что  даже  самый  малый
человек способен перевернуть мир!  И  способен  нанести  ему  поражение.
Потому он обращает внимание на всех. Да-да, настоящая битва идет за души
всех. Только короли в своем невежестве считают  важными  лишь  головы  с
коронами.
   Я сказал на это только ?гм? и ?кхе-кхе?, потому что такие вещи  может
говорить, наверное, только сумасшедший или священник. Или коммунист.
   - Ладно, - сказал я, - не помню, говорил я вам или нет, но  пару  раз
за время нашего похода со мной разговаривал сам князь  Зла!  По  крайней
мере, он не отказывался, что он и  есть  Сатана.  И  он  не  убил  меня.
Почему?
   Священник отвел взгляд в сторону.
   - Ну я не уверен, что  ты  разговаривал  с  самим  Князем...  но  это
неважно, его полководцы говорят те же слова. А не убил потому, что одним
меднолобым больше, одним меньше... Зато душа  твоя  стоит  явно  дороже.
Вообще любая душа неизмеримо ценнее мускулов и железа на этих  мускулах.
Ну, станет у него на одного противника меньше сейчас? Но ты уж наверняка
уйдешь в ряды небесного воинства!.. И укрепишь ряды для  будущей  битвы,
последней и окончательной... Князю Тьмы  очень  хотелось  бы  поколебать
тебя, ибо душа твоя в этом теле... возможно,  более  великий  воин,  чем
твое тело в этих доспехах. И вообще Сатана никого не убивает сам.  Он  -
соблазнитель, это его самый страшный и самый разящий меч!
   Бернард ничего не понял, сказал обиженно:
   - Ты чего такое говоришь на моего оруженосца? Он дрался хорошо.
   - Цыц,  -  сказал  священник  строго.  -  Это  ты,  дурень,  в  своем
невежестве полагаешь, что война идет за земли, за власть, за золото.  Но
так думают простолюдины. Да-да, простолюдины!  Неважно,  на  тронах  они
сидят или пашут землю. Простолюдины - те, кто... прост. Главная война  -
за души людские! Это вы  в  своем  железе  одинаковые,  как  гвозди  для
подков, но души у вас настолько разные... Есть с гору,  есть  с  маковое
зернышко,  есть  светлые,  есть  черные,  а   сколько   продажных   душ,
прожженных, подлых, замаранных, фальшивых?
   Бернард сказал с интересом:
   - А что за душа у Дика?
   - Если она у него есть, - ответил Совнарол зло. - А если и  есть,  то
за семью печатями. Закрыта для Добра и Зла. А это и есть самый  страшный
человек  на  свете...  Возможно,  этот...  которого  вы   приютили   так
неосторожно... и есть тот самый Антихрист, которого  весь  отар  ждет  с
трепетом и страхом!
   Бернард посмотрел на меня, заскучал от умных  разговоров,  в  которых
ничего понять  невозможно,  махнул  рукой  и  указал  нам  на  ближайшую
таверну.
   Из таверны, уже будучи навеселе, все мы возвращались поздно  вечером.
Солнце  опустилось  за  городскую  стену,  великолепный  кровавый  закат
медленно угасал, а с восточной части неба уже поднималась  бледная,  как
призрак, луна. Рудольф явно хотел обнять меня, сиротку, за плечи, но  не
дотягивался. На постой меня определили к нему, и теперь он  вел  меня  в
свой дом. Поживем пока, а дальше  будет  видно.  Перед  дверью  я  долго
вытряхивал .пыль, смывал грязь и пот,  присматривался,  прислушивался  к
разговору слуг.
   Дом Рудольфа был не богат, но и не беден:  просторные  сени,  широкая
горница, кухня, чулан и две боковушки. Окна аккуратно затянуты настоящим
бычьим пузырем, чистым, промытым, а очаг посреди горницы, что в земляном
полу, огорожен крупными камнями.
   В потолке дыра, куда выходит дым,  свисают  черные  космы  копоти  на
паутине, а на  длинных  поперечных  балках,  на  колышках  раскачиваются
окорока кабанов,  медведей,  оленей,  там  же  коптятся  широкие  кольца
колбас, вырезки из воловьих и лосиных хребтов.
   На полках, называемых мисниками, ровным рядком стоят глиняные и  даже
две оловянные кружки. Ложки все, как одна, из хорошего дерева,  половина
расписана яркими цветами и покрыта лаком.
   Чтобы  стены  не  казались  пустыми,  Рудольф  велел  повесить  везде
крест-накрест добытые в бою мечи, копья,  с  улицы,  дротики,  секиры  и
боевые топоры. Когда стена заполнилась, он повесил на другую,  чтобы  не
выглядела сиротой, все щиты и даже конскую сбрую.
   Когда топят, горница, конечно же,  наполняется  едким  дымом,  оружие
быстро чернеет, слугам приходится периодически его чистить, зато рукоять
боевого топора не переломится в бою лишь потому, что ее изнутри  прогрыз
проклятый жук-дровосек.
   Обедать, это я тоже врубился сразу, садятся за общий стол  в  главной
горнице, не делая различия между хозяевами и челядью.  Стол  из  простых
сосновых досок не ломится от еды, как не ломились и сосновые  лавки  под
тяжестью исхудавших поселян, однако достаток есть, есть.
   Я сложил свои нехитрые пожитки, посмотрел, как устроили коня,  -  все
работают, как муравьи,  все  знают  свое  дело,  свои  обязанности,  все
кому-то принадлежат и затем вышел в город.
   Бернард - когда же он спит? - с двумя мастерами отбирал  в  городской
оружейной палате оружие для молодых воинов.
   - Что делать? - повторил  он  мой  вопрос.  Мне  послышалось  далекое
грохотание в тучах. - Я нашел  было  тебе  занятие...  все-таки  ты  мой
оруженосец, но умные люди отговорили.  Ты  ведь  больше  пользы  принес,
когда... словом, когда тобой не управляли.  Не  указывали,  что  делать,
какого коня какой щеткой скрести. И меч добыл, и Галахада отыскал...  ну
ладно, наткнулся случайно, но все же  сам...  Так  что  пока  походи  на
длинной веревке. Надо будет,  укоротим.  На  недельку  свободен,  понял?
Знакомься с нашим королевством. Боюсь, твое время придет раньше, чем  ты
думаешь...
   Я кивнул, пряча  глаза.  Как  же,  как  же,  я  помню  про  святейшую
инквизицию. У них суд скор, как у  наших  чекистов  с  их  революць„нной
бдительностью..
   - Хорошо, - сказал я с готовностью, - я попробую  быть  полезным.  Да
что там попробую, постараюсь! Но, Бернард, ты знаешь,  я  здесь  человек
новый, могу ляпнуть глупость... даже оскорбительную глупость! Но это  не
со зла или желания ляпнуть или наляпать, понимаешь, а по  невежеству.  А
невежи  угодны  Господу,  помнишь?  Так  что  не  сердись,  ответь  мне,
пожалуйста, кто такие оборотники?
   Молодые  воины  услышали,  отпрянули.  На  их  лицах  были   стыд   и
отвращение, а на Бернарда они  смотрели  подлинным  изумлением.  Бернард
перекосился в злой гримасе.
   - Я уже жалею, что тебя взяли!
   - Бернард, ты только ответь, - сказал я умильно, - и я сразу от  тебя
отстану.
   Бернард опустил ладонь на рукоять ножа,  взгляд  скользнул  по  моему
открытому горлу.
   - Я знаю и другой способ, чтобы ты отстал. Навсегда.
   -  Ты  этого  не  сделаешь,  -  ответил  я  торопливо.  Лоб  покрылся
испариной, а голос дрогнул от осознания, что Бернард в самом деле  может
зарезать легко и просто, как режет  овец.  Конечно,  просто  пугает,  но
все-таки в этом мире в самом деле слово и дело стоят рядом. - Я ведь  не
враг!.. Я еще могу пригодиться.
   Бернард вздохнул, плечи опустились.
   - Да, сейчас каждая пара рук дорога. Ладно, парень, живи.  Но  больше
никого не спрашивай, кто такие  оборотники.  В  крепости  не  все  такие
ангелы, как я.
   Я трусливо уронил взгляд. Если Бернард  ангел,  то  весьма  и  весьма
гневный ангел. Если есть такие волосатые ангелы.
   - Ладно, - сказал я и сделал  осторожный  шажок  назад.  -  Я  пойду,
ладно?
   - Иди, - буркнул Бернард. Потом, видя мое смирение, бросил вдогонку:
   - Мой тебе совет - никого не расспрашивай про них! Понял?
   Я покачал головой:
   - Не понял, но все равно не буду. Мне жизнь дорога.
   - Жизнь что, - сказал Бернард  зло,  -  ты  душу  береги!  Оборотники
больше опасны душе, чем  плоти.  Ведь  жену  того  мужика  не  убили,  а
околдовали! А единственный правильный путь борьбы с  оборотниками  -  не
говори о них, не думай о них, а едва где встретишь - убивай, пока они не
успели раскрыть рта.
   Я кивнул.
   - Так бы и сказал. Только не понял, почему о них нельзя говорить даже
между собой?
   - Потому что это тоже как-то дает им силы! Понял? К ним надо,  как  к
крысам. Только тогда будешь сильнее, а они - слабее.
   На  улице  я  постоял,  подумал,  оглядывая  двор.  Прошла  миленькая
девушка,  улыбнулась  мне  тихо  и  застенчиво.  На  палочке   проскакал
мальчишка, остановился передо мной, выдохнул изумленно:
   - Ого! Вот это рост!.. Ты огр?
   Я подумал, пожал плечами.
   - Да вроде бы нет. А что, похож?
   - В точности, - заверил мальчишка. - Тогда ты из благородных?
   - Гм, - ответил я, - интересный выбор: либо огр, либо благородный.  А
чем лучше быть благородным?.. Я вот из простонародья.
   - Фи, - сказал мальчишка. - У простонародья красная  кровь  и  черные
кости! Я в удивлении развел руками.
   - А у тебя какая?
   - Голубая, - ответил он. - Голубая кровь! И в доказательство  засучил
рукав и с гордостью показал маленькие детские вены, в самом  деле  почти
голубые.
   - Голубая кровь, - повторил я задумчиво, в голове мелькнуло что-то из
классиков, но что, не вспомнил, - и белые кости... да?
   - Да, - ответил он гордо, - ибо я - благородный!
   А вот Асмер живет в достатке, определил я, когда подошел к его  дому.
Можно сказать, в сравнении с Рудольфом купается в роскоши.  Окна  в  его
горницах из пластин  рога,  распиленного  и  отшлифованного  до  толщины
тончайшей льдинки, и через них виден не только свет факелов за окном, но
можно различать даже людей и коней.
   Вместо очага, что у Рудольфа, здесь настоящая  печь,  жарко  полыхают
две жаровни, а сам пол не земляной, не глиняный, а из  настоящих  досок,
плотно подогнанных так, что в щель не просунуть и  палец.  Пол  листает,
гладко выструганный и вымытый, от него пахнет сеном.
   На широких мисниках, кроме глиняных кувшинов лежали  медные  миски  и
тарелки. Все кружки оловянные, есть даже медные, а из  ложек  я  заметил
одну серебряную. В опочивальне пол  покрывают  огромные  рыжие  турьи  и
серые  медвежьи  шкуры,  а  во  второй  горнице,   где   Асмер   изволит
трапезовать, у стола кабаньи шкуры с толстой кожей и негнущейся щетиной.
   В боковой комнате ровными рядами висят связки лисьих и  куньих  шкур.
Волчьи и бобровые хранятся отдельно,  рядом  с  сушильней,  где  желтыми
восковыми кругами громоздятся глыбы сыра,  дальше  тянутся  бочки  меда,
воска, муки, корзины с сушеными грибами.
   На меня начали коситься с подозрением,  слишком  долго  брожу  и  все
рассматриваю. Пожилая женщина наконец вспомнила, где сейчас  может  быть
их хозяин, явно соврала, ибо я убил не меньше часа на  поиски,  а  потом
Асмер сам заявился домой, сытый и чуть пьяный. Я поспешно перехватил его
в коридоре, вытащил в просторный холл,  где  на  стенах  висел  во  всей
жуткой красе арсенал, еще страшнее, чем у Рудольфа, прошептал:
   -  Асмер,  выручай!  Здесь  ты  выглядишь  прямо  Аристотелем   среди
спартанцев и разных троянцев. Это значит, умный ты, понял? Ну, выглядишь
умным. А раз умный, ты не бросайся на меня с кулаками, ладно? И руку  от
ножа убери. И вообще  лучше  отойди  подальше  от  этой  стены,  на  нее
смотреть страшно...
   Асмер, хоть и умный, но понял мои слова насчет стены как шутку, кто ж
из нормальных мужчин не смотрит на стену с оружием без капанья слюней из
пасти и состояния, близкого к оргазму.
   - Ну, - поощрил он, - говори. Пока убивать не буду.
   - Асмер, - сказал я осторожно, - мы еще когда везли мощи... знал  бы,
что там камни, кто б меня заставил тащить телегу, как я  ее  тащил?  Так
вот ты как-то ругнулся одним нехорошим словом... потом я его  слышал  от
Бернарда... А здесь, когда я пытался у одного спросить, кто такие эти...
ну... Асмер, держи себя в руках!... спросить, кто такие  оборотники,  он
меня чуть не убил!
   Асмер  поморщился,  одно  дело  назвать  кого-то  дерьмом  другое   -
рассказывать подробно о составе этого дерьма, объяснять цвет и запах.
   - Да знаю, у кого ты спрашивал. Уже слышал...
   Я поежился.
   - Что, все уже знают?
   - Да нет, - успокоил он, - просто это мой приятель. У него оборотники
увели жену. Нет, не убили, а просто соблазнили и увели. До этого  на  их
ладную семью любовались, ставили в пример, никто бы не подумал, что  она
может уйти... добровольно. И сколько ему ни  объясняли,  что  оборотники
пользуются нечистыми чарами, он все равно в ярости, винит себя,  а  если
удается где изловить оборотника, то он там первый...
   - Зачем? - спросил я наивно.
   Асмер взглянул с изумлением. Усмехнулся.
   - К оборотникам неприменимы обычные нормы чести. Их  можно  пытать  и
казнить, несмотря даже на то, что на ином оборотнике могут быть  хорошие
доспехи и подлинный рыцарский пояс.
   - Ого, - сказал я, мотая на ус, что оборотники могут занимать высокие
посты. - Жесткая у вас идет чистка рядов.
   Асмер зло отмахнулся.
   - Если тебе так не терпится узнать о них побольше,  иди  к  Беольдру.
Хотя не знаю, зачем тебе такая  гадость!  Их  надо  убивать,  убивать  и
убивать, как только увидишь.
   Мое сердце радостно застучало.
   - А где этот Беольдр? Во дворце?
   - В оружейной, понятно, - буркнул Асмер. - в королевской.  -  Еще  не
спит?
   - Я не знаю, ложится ли он когда вообще!
   Гремя железом,  он  прошел  в  дом,  я  слышал  за  дверью  радостные
восклицания слуг. А  я  тихонько  выскользнул  из  дома.  Где  находится
главная королевская ружейная, уже знаю, видел.
   У меня все-таки чересчур  современное  представление  о  королевстве,
королях и всем, что с ними в сцепке. Элитное даже,  а  то  и  элитарное.
Подсознательно королевскую оружейную  я  представлял  как  петербургский
арсенал времен Петра Великого,  а  то  и  Николая  Второго,  забыв,  что
королевства в Европе в основном бывали мельче и  беднее  скотного  двора
захудалого русского помещика, но все-таки гордо  звались  королевствами.
Это у нас княжества занимали территории, где могли бы разместиться  пять
Франции и семь Англии, не говоря уже  про  всякие  Нидерланды,  и  армии
могли выставить по сто тысяч  человек,  в  том  числе  конные,  пешие  и
морские  силы,  но  с  русской   уничижительностью   перед   иностранным
именовались всего лишь княжествами...
   Королевская   оружейная   занимала   небольшой    одноэтажный    дом,
продолговатый, с решетками на окнах. В  ней  пахло  железом  и  смертью.
Чтобы в нее попасть, пришлось пройти через  две  просторнейшие  кузницы,
где в багровом тумане страшно лупили по багровым полосам железа огромные
молоты. От могучих фигур молотобойцев несло таким жаром, словно их  тоже
недавно сковали из раскаленного металла. Подручные  то  и  дело  уносили
исправленное в оружейную, а оттуда несли, как  я  понял,