ой уже натекла теплая лужа  моей  собственной  крови.  Пока  дрался  и
уползал, тело сгоряча не ощущало  боли,  а  теперь  она  пришла,  пришла
волнами, каждая  сильнее  предыдущей,  я  стискивал  зубы,  старался  не
шевелиться, даже не осматривал раны, перевязывать уже поздно, а если еще
не истек кровью, то сгустками должно забить, закупорить капилляры...

Глава 32

   Раны открывались при малейшем движении.  Голова  кружилась,  я  часто
впадал в забытье. Тут же приходил в себя, слабый, как птенец, что  не  в
состоянии даже встать на лапы.
   Сейчас очнулся от грубых  сильных  голосов,  звона  железа.  Судя  по
топоту множества ног, люди  или  звери  прошли  совсем  рядом.  Я  лежал
неподвижно, а они сразу устремились в глубину пещеры. Я еще долго слышал
удаляющийся шум, голоса, а в неподвижном воздухе завис и не  рассеивался
смрад их немытых тел.
   Я снова потерял  сознание,  уже  не  слышал,  когда  прошли  обратно.
Возможно, даже не прошли, а вышли на той стороне  горы,  если  там  есть
проход. А если прошли этой же дорогой, то слишком торопились к вечернему
ужину, глаза устремлены на светлый  круг  выхода,  никому  не  пришло  в
голову осматривать  камни  вблизи  входа,  только  полный  дурак  станет
прятаться так близко.
   Очень  медленно  круг  света  темнел,  заблестела   одна-единственная
звездочка. Камни все еще хранили тепло прямых солнечных лучей,  я  лежал
распластанный, как рыба, потом ощутил, что в состоянии  легко  и  просто
подняться... Еще не веря себе, сделал движение встать, меня  подняло  на
высоту  человеческого  роста,  а  внизу  между  камнями  остался  лежать
перепачканный кровью скорченный человек, измученный и жалкий.
   Я повисел, осваиваясь, еще не веря, что ко мне вернулось то, что было
в Срединных Королевствах и потерялось при въезде в Зорр.  Но,  возможно,
это в самом деле душа отделилась от тела... а там, внизу, я уже дохлый?
   Тело  легонько  простонало,  протяжно  и  жалобно.   Я   вздохнул   с
облегчением: не дохлое еще, а просто отрубилось. Или крепко спит. Но  я,
где же я?.. В прошлый раз я отчетливо видел себя, свое призрачное  тело.
Просто оно стало полупрозрачным, но это было тело. А  сейчас  я  вишу  в
воздухе как невидимка... нет, даже  как  мысль  или  взгляд,  что  не  в
состоянии сдвинуть и щепочки.
   Я опустился ниже, на уровень земли, попробовал придвинуть  веточку  к
костру. Прутик даже не шелохнулся. Значит, я сейчас не я, а  только  то,
что называется душа... Возможно,  в  эти  пограничные  состояния,  когда
между жизнью и смертью от потери крови, в самом деле можно... вот так?
   А раз снова выпал шанс, то надо использовать на полную катушку. Мысли
забегали лихорадочно. Если мне уж удалось такое, это впервые здесь, даже
в Зорре не удавалось, а уж здесь не должно было  подавно...  но  раз  уж
удалось, то второй раз не повторится, и то чудо, надо пользоваться, надо
на всю катушку...
   А на всю катушку - это как можно дальше на Юг! Теперь я  уже  знаю...
догадываюсь, что там. То ли катастрофа южные страны затронула меньше, то
ли там реликты высоких технологий не уничтожали,  а  исследовали...  как
могли, конечно, и старались приспособить, но мне надо на Юг.  На  Севере
нет даже намеков. Скорее всего, церковь просто стирает все следы  старых
цивилизаций, стараясь начать жить заново и, как она считает,  чистой  от
греха.
   Я могу влететь  невидимым  и  непознанным  к  любому  магу,  мудрецу,
правителю... Я могу посетить лабораторию... ибо  что  там  у  них  есть,
увидеть самое важное, увидеть то, к  чему  стремлюсь...  Может  быть,  я
пойму,  как  смогу  нарушить  ткань  времени...  нет,  не  нарушить,   а
повернуться в этой ткани, как червяк, в  другую  сторону  и  вылезти  на
середине прогрызенного листа в своей московской квартире...
   Я ощутил, что меня несет над каменистой  насыпью  со  всевозрастающей
скоростью. Не туда, хотел я воскликнуть, это  же  не  Юг,  а  Запад,  но
сообразил, что это я сам руковожу полетом, и пока я терзался  сомнениями
и выбирал, мое ?я? решило за меня, и вот теперь передо мной стремительно
вырастают развалины старого города,  уцелевшие  дома,  огромный  мрачный
замок, уже наполовину разрушенный, но в нем и вокруг него  горят  тысячи
костров того второго лагеря, вокруг  огней  спят  десятки  тысяч  людей,
положив щиты под голову, а мечи под правую руку...
   Это было просторное подвальное помещение,  у  самой  двери  из  стены
торчит подставка для светильника, не для  факела,  что  значит  -  здесь
бывают часто и задерживаются надолго. Из каменной стены торчат  железные
штыри, с четырех свисают цепи. Грубый стол, два табурета, бочка с водой,
колода для рубки мяса, странные  сооружение  из  дерева,  смрад  жуткий,
пахнет мучениями и смертью, я сразу узнал запах разлагающейся крови.
   Двери распахнулись, вошел коренастый воин с факелом в  руке.  За  ним
рыцарь в доспехах, но с обнаженной головой, выждал, пока воин обошел все
помещение, зажег три  светильника,  лишь  потом  неспешно  спустился  по
ступенькам, хозяйски огляделся.
   Воин  торопливо  вышел,  спустя  минут  пять  ввели,  почти  втащили,
грузного человека в изорванной рубахе. Голова его свисала на грудь, ноги
подгибались. Двое крепкого сложения воинов держали его под руки.  Черный
рыцарь шагнул вперед, его рука взметнулась, пальцы  захватили  волосы  и
грубо вздернули голову. Это был Гендельсон. Кровь текла из разбитых губ,
нос покраснел и распух, ноздри закупорили кровавые сгустки.
   Уже без доспехов, от рубашки одни  лохмотья.  Нежное  тело,  все  еще
белое, как брюхо у сома,  кое-где  покрывают  кровоподтеки  и  царапины.
Черный  рыцарь  смотрел  в   его   запрокинутое   лицо   с   насмешливым
превосходством.
   - Что, - переспросил он воинов, - вы хотите сказать, что этот слизень
прошел через все наши кордоны? И только здесь нам удалось его схватить?
   Один из воинов сказал торопливо:
   - Не просто прошел!.. Он посек не  меньше  двух  дюжин  наших  людей.
Погибли даже доблестные рыцари Круга: сэр Болдуин и сэр Нагирд.
   Второй добавил заискивающе:
   - С ним был еще один...
   - Кто? - спросил черный рыцарь резко.
   - Слуга... наверняка слуга!.. В простой рубахе, хотя и с мечом...
   Рыцарь отмахнулся.
   - Ну, меч подобрать на таком поле нетрудно. Прикуйте его к  стене.  Я
буду с ним разговаривать... долго.
   Гендельсон  попробовал  дернуться,  когда  его  распяли  на  стене  и
растянули и без того до отказа разведенные руки. Один  из  воинов  почти
равнодушно двинул кулаком в распухшие губы. Голова Гендельсона мотнулась
и снова упала на грудь. В помещении слышались металлический лязг,  звон,
хриплое дыхание.
   Черный рыцарь стоял у зарешеченного окна. Снаружи падал свет  на  его
лицо, рыцарь выглядел задумчивым, но когда повернулся,  осталось  только
выражение злобной жестокости.
   - Во дворе мои воины, - проговорил он зловеще. -  Бездельничают.  Там
же челядь... и тем и другим будет полезно послушать твои дикие крики. Не
так ли?
   Он с силой ударил ногой Гендельсона в пах. Тот  попытался  скорчиться
от дикой режущей боли, застонал.  Черный  рыцарь  понаблюдал,  в  глазах
блестит от масляных светильников.
   - Сволочь, - прохрипел Гендельсон. - Ты не рыцарь...
   В помещение вошли еще двое. Один высыпал из ведра в чугунную посудину
рубиновых углей, другой деловито перебирал металлические прутья,  щипцы,
крючки. Выбрав, сунул в  эту  посудину,  где  угли,  и  только  тогда  я
догадался, что уготовано Гендельсону.
   - Где Варнар? - спросил черный рыцарь в  нетерпении.  -  Сбегайте  за
ним!
   - Я здесь, ваша милость, - прогудел низкий голос.
   В двери вдвинулся низкорослый, с грязными волосами, чудовищно широких
плеч человек. Ноги короткие и кривые, из-за чего руки свисают чуть ли не
до  земли.  Лицо  грубое,  заросшее   звериной   щетиной,   неподвижное,
застывшее.
   Он был в кожаном засаленном кафтане, но  узловатые  мускулистые  руки
остались голыми, хотя у меня язык не поворачивался назвать голыми  руки,
из-за обильной шерсти больше похожие на лапы. Он воткнул  факел  в  щель
между камнями возле двери, коротко поклонился.
   - Я слушаю, господин.
   - Принесли угли?
   - Да, хозяин. Уже все готово.
   Губы рыцаря искривились в усмешке.
   - Все ты уже знаешь... Неужели я так одинаков?
   Варнар молча наклонился. Рыцарь нетерпеливо смотрел, как он  железным
совком неуклюже набрал багровые крупные  угли,  ссыпал  в  металлическую
кастрюльку на длинной ручке.
   Рыцарь повернулся к Гендельсону. Тот  с  трудом  приподнял  голову  и
окинул его высокомерным взглядом.
   - Что? - спросил рыцарь с интересом. - Это тебе не красивая смерть на
поле  брани!..  Да  еще  под  благосклонным  взором  своего   короля   и
соратников, которые расскажут, приврав, о твоей красивой гибели... А вот
так, когда никто не видит?.. Когда вокруг только враги?
   Гендельсон прохрипел:
   - Мразь... вор...
   Рыцарь вскинул брови.
   - Вор? Почему?.. Кем только меня не называли, но вором...
   - Вор, - сказал Гендельсон  хрипло.  -  Рыцарские  шпоры  мог  только
украсть...
   Черный сказал с усмешкой:
   - Ты сейчас скажешь не только, что  я  рыцарь.  Что  я  -  лучший  из
рыцарей. Ты скажешь, что я - Дева Мария, что я -  Христос,  что  я  твой
бог... и все-все скажешь, что я захочу!
   Прутья медленно накалялись. Рыцарь подошел к пленнику, я  видел,  как
Гендельсон поднял голову, глаза все еще затуманены болью, лицо бледно  и
перекошено, он сказал хрипло:
   - Не дождешься!
   И плюнул ему в лицо. Я отчетливо видел,  что  залепил  прямо  в  глаз
кровавый  сгусток.  Рыцарь  отшатнулся,  отступил,  под  ноги   попалось
опрокинутое ведро, он замахал  руками,  едва  устояв.  Палачи  торопливо
отвернулись. Не хихикали, как я подумал, - бледные и дрожащие, торопливо
копались в своем дерьме, делая вид, что  ничего  не  видели.  Страшатся,
понял я, что видели чересчур большой позор своего господина, а он  может
не простить такое даже им.
   Рыцарь торопливо вытирался краем плаща. Кровавая слизь растеклась  по
щеке, он тер и тер лицо, рычал от ярости,  наконец  остановился  посреди
помещения и прокричал яростно:
   - Надеешься, что сразу убью?.. Нет,  будешь  умирать  долго.  Мне  не
придется ломать твою волю, ты и так слизь... но даже покорный и  готовый
выполнить любое мое повеление... ты не умрешь так просто!
   Его трясло, голова дергалась, зубы лязгали,  как  у  припадочного.  Я
догадался, что ярость вызвана не самим плевком,  а  что  плюнуло  именно
такое ничтожество, в котором он сразу  разгадал  трусоватого  и  слабого
человечка в толстом раскормленном теле.
   С  Гендельсона  сорвали  остатки  рубашки.  Палач  торопливо  вытащил
раскаленный прут. И хотя до вишневого цвета был  раскален  только  конец
прута, палач держал в толстых кожаных рукавицах.
   - Дай сюда, - велел рыцарь.  -  Я  хочу,  чтобы  эта  толстая  свинья
верещала именно от моей руки.
   Гендельсон следил за ним с бледным напряженным лицом. Рыцарь  поводил
перед его глазами железом, Гендельсон морщился от  опаляющего  жара,  не
выдержал и отвернул голову.
   Рыцарь злобно расхохотался.
   - Что, уже не нравится?.. Так рано?
   - Ты - исчадие ада, - сказал Гендельсон высокопарно. - Тебе гореть  в
аду!
   - Все там будем, - заверил рыцарь.
   - Не все,  -  отрубил  Гендельсон.  -  Богородица  Дева  Мария,  наша
светлейшая заступница, да услышишь  ты  наши  слова,  да  примешь  их  к
сердцу, да не минует...
   Рыцарь поморщился, словно сжевал лимон. Я тоже  ощутил  отвращение  и
тоже поморщился, словно при мне любимый певец взял откровенно  фальшивую
ноту. Ну что за дурь эти молитвы, такая психотерапия  хороша  только  на
берегу  тихого  озера,  а  перед   раскаленным   железом   не   очень-то
подуховничаешь, материальный мир, он, увы, вот он...
   Раскаленный прут прикоснулся, словно играючи, к  толстой  складке  на
животе Гендельсона. Барон заорал, забился в цепях, сразу растеряв  слова
молитвы, мотал головой, словно вытряхивал из ушей воду. Я услышал  запах
горелого мяса. Взвился едкий дымок.
   Рыцарь захохотал:
   - Ну как тебе это... а это... а это?
   Железо вишневого цвета трижды прижгло толстые валики на боках.  Запах
горящего  мяса  стал  сильнее,   тошнотворнее.   Гендельсон   охрип   от
нечеловеческого  крика,  потом  повис  на  цепях.  Рыцарь   прислушался,
фыркнул:
   - Он еще шепчет молитвы!.. Тупоголовый дурак.  Как  же,  явится  твоя
сраная Богородица, спасет тебя!.. Варнар, возьми прут, пусть  накаляется
еще...
   Палач сказал угодливо:
   - А тут есть еще... Вот, можно этими щипчиками  позабавиться!  Острые
такие... Хватаешь, откусываешь вот так чуть,  а  потом  отдираешь  целый
клок...
   Рыцарь поморщился.
   - Кожи, что ли?
   - Как можно? - испугался  палач.  -  Кожу  надо  снимать,  начиная  с
пяток!.. Чтобы снять целую, не подпортив.  Хотя,  правда,  ваша  милость
проделала три дырки... А я о том, чтобы  отогнуть  чуток  сала,  а  туда
залить либо смолы, либо кипящего олова....
   Рыцарь подумал, кивнул:
   - Давай, готовь. Но залью ему сам. Это мне начинает нравиться.
   - Скотина, - сказал Гендельсон хриплым, но сильным голосом. - Господь
накажет тебя...
   - Да? - спросил рыцарь с интересом. - Но пока что накажу  тебя  я.  И
что? Не пора ли отказаться от такого господа, который не защищает  своих
подданных?
   Гендельсон сказал твердо:
   - Господь не отказывается от любящих его. Он и  сейчас  посылает  мне
свою любовь и поддержку!
   - Вот как? - изумился рыцарь. - Варнар, начинай.
   Стиснув челюсти, не в состоянии смешаться со своим бестелесным телом,
я заставил себя наблюдать, как железными клещами рвали тело Гендельсона.
Сперва слегка отодрали с правого бока толстый ломоть,  оттуда  не  сразу
потекла кровь, было ее на диво мало, палач угодливо засмеялся:
   - Ваша милость, да какой же он  кабан?  У  кабана  твердое  мясо,  не
всяким мечом рассечешь! А это свинья, откормленная свинья... Одно  сало,
нежное и жирное! Чем его только кормили?
   Рыцарь сказал весело:
   - А подай-ка мне ковшик...
   Ему подали массивный половник на длинной металлической  рукояти.  Сам
половник был в  серых  потеках  застывшего  олова.  Рыцарь  зачерпнул  и
посмотрел в глаза Гендельсону.
   - Ну?.. Что скажешь?
   - Гореть тебе в аду,  -  ответил  Гендельсон.  -  Но  ты  еще  можешь
раскаяться в своих злодеяниях... Господь милостив!
   Рыцарь расхохотался так, что  едва  не  выронил  ковш  с  раскаленным
оловом. Я отчетливо видел, как колышется серая злая поверхность.
   - Знаешь, - сказал он сквозь смех, - никто меня еще так не веселил!..
Вот что, клоун. Даю тебе шанс. Если сейчас же проклянешь свою Богородицу
и назовешь ее шлюхой, я, так и быть, не стану  заливать  тебе  за  шкуру
олова... Ну?
   Гендельсон посмотрел ему в глаза печально и сказал:
   - Бедный язычник!.. Твоя душа блуждает в потемках... Господи,  прости
ему его деяния! Он не ведает, что творит.
   - Да-да, - подхватил рыцарь, - не ведаю. Ну совсем не ведаю!
   Он кивнул Варнару, тот ухватил щипцами край раненой плоти и  отогнул,
делая своеобразный карман. Рыцарь, глядя Гендельсону в глаза, с  гнусной
улыбкой плеснул раскаленного олова в рану. Гендельсон забился в цепях  с
такой силой, что, я  думал,  сломает  себе  все  кости.  Каменные  стены
вздрогнули  от  дикого  звериного  крика.  Потом  крик  перешел  в  хрип
смертельно раненного животного, грузное тело обвисло в цепях.
   Варвар  с  размаха  выплеснул  ведро  воды  ему  в  лицо.  Гендельсон
вздрогнул, медленно поднял голову. Глаза его показались  мне  не  просто
страдальческими.
   - Ну что? - спросил рыцарь. Голос его был жестоким и неприятным.
   - Ты... - прохрипел  Гендельсон,  -  великий  грешник...  Но  господь
милостив... припади к его стопам и проси прощения...
   - Идиот, - сказал рыцарь. Лицо его  перекосилось  гневом.  -  Варнар,
подай еще ковш... И отдери с другого бока  такой  же  карман...  Ну,  ты
понял меня, дурак?.. -  Если  сейчас  же  не  назовешь  свою  Богородицу
беспутной шлюхой, то это олово зальем тебе под шкуру!
   Я задержал дыхание. Гендельсон сказал хриплым страдальческим голосом:
   - Господь не оставит меня... Дева Мария - самая чистая  и  непорочная
дева на свете... да святится имя Твое, Любимая...
   Варнар ухватил клещами за край кровоточащего мяса, оттянул, а  рыцарь
вылил туда кипящее олово. Гендельсона подбросило, он закричал, заплакал,
взвыл.
   Когда он повис в цепях, как брошенная на них  мокрая  тряпка,  рыцарь
сказал с угрюмой насмешкой:
   - Здесь был до тебя один варвар из северной страны... То  был  герой!
Его жгли железом, а он смеялся нам в глаза.  Залили  олова  -  пел  свои
варварские песни о героях... Когда ломали пальцы, насмехался над нами...
И даже умирая на колу, проклинал нас и назвал слабыми трусливыми бабами.
Рассказывал, что нас бы он пытал страшнее, а это даже не пытки, а забава
для детей... Ты же верещишь, как недорезанная свинья!
   Варнар на всякий случай вылил еще одно ведро на  голову  истерзанного
пленника. Вода стекала по его  дряблому  телу  и  нехотя  впитывалась  в
зазоры между каменными плитами  пола.  Запах  горящего  мяса  стал  чуть
слабее, но я чувствовал, как мой призрачный желудок поднимается к горлу.
   Наконец Гендельсон поднял голову и произнес, хрипя:
   - Господи, укрепи мой дух...  Я  не  усомнился  в  твоей  бесконечной
мудрости, но... укрепи мой дух, ибо я слаб, жалок и труслив, господи.
   Рыцарь смотрел на него с гневом и растущим изумлением.
   - Эта жирная скотина все еще противится? - прорычал он.  -  Варнар!..
Поработай пока над ним сам. Я сяду вот здесь, буду смотреть. Нет, отсюда
неудобно. Поставь табуретку сюда, так будет виднее.
   - Я покажу ему, ваша милость, - сказал Варнар обрадовано. - Он у меня
сейчас запоет на любые голоса!
   Я чувствовал, что мое тело застывает. Не это, не  призрачное,  а  то,
что осталось лежать, как идиот, пуская слюни открытым  ртом.  В  страхе,
что оно  может  проснуться,  я  ринулся,  не  выбирая  дороги,  пролетел
скальный  массив,  чувствовал  только  как  будто  проламываюсь   сквозь
встречный ветер, затем меня вынесло на простор. На той  стороне  мрачные
горы, вот та самая щель...
   Я влетел в свое тело на такой скорости,  что  сам  же  ощутил  острую
боль, застонал, с трудом поднял налитые  свинцом  веки.  Тело  сотрясает
жуткая дрожь, камни остыли, холод  вошел  в  кости,  я  чувствовал,  что
умираю.
   Застонал, ударился о камень лбом, там кости крепкие, ударил еще  пару
раз, в голове чуть прояснилось. Ноги не  хотели  держать  такое  тяжелое
тело, но я заставил их пронести меня в глубь пещеры, потом обратно...
   Каждое движение требовало неимоверных усилий. Раны  снова  открылись,
но лучше истеку кровью, чем замерзну, как рыба на  льду.  В  голову  жар
ударил раньше, чем потек по телу,  наконец  я  свалился,  всхлипывая  от
изнеможения. В топку организма брошена еще порция сала или просто  мяса.
Жаль, что не могу глодать камни, как мой Черный Вихрь...
   Черный Вихрь, мелькнула мысль. Был бы здесь Черный Вихрь, многое было
бы иначе.
   День прошел скачками, я все  чаще  терял  сознание.  Организм  упорно
стремился то ли в коматозный сон, чтобы сохранить остатки жизни, то ли в
беспамятство, полагая, что оберегает меня  от  страданий.  Не  понимает,
идиот, что так я просто замерзну. Тихо и мирно, ведь  замерзающие  вроде
бы чувствуют даже тепло...
   Когда наступил вечер, я лег и долго старался впасть в это  состояние,
чтобы как прежде отделиться и взмыть аки  душа,  расстающаяся  с  телом.
Засыпал, просыпался, - скорчивался, наконец вроде бы начало  получаться,
но.  раздался  треск  камня,   по   нервам   пробежал   разряд,   сердце
заколотилось, как в детской погремушке горошина.
   Треск не повторился,  все  оставалось  тихо.  Похоже,  следующий  раз
треснет через тысячу лет. А после сотни-другой  таких  тресков  появится
еще