ла  она  нежно.  -  Я
постараюсь. Я ощутил неловкость.
   - Леди Клеондрина.
   - Зовите меня просто Клео, - перебила она. - Разве не видите, сэр, мы
с вами на ложе? На одном ложе. А мы - мужчина и женщина...
   Она засмеялась таинственно и призывно. Ее взгляд скользнул  вниз.  По
идее, прихлынувшая кровь должна была обжечь мне щеки  и  шею,  но  я  из
другого мира, в чем-то более сложного, а в чем-то и намного  упрощеннее,
так что кровь сразу пошла в район развилки.
   - Леди Клеондрина? - повторил я  просительно.  Она  перебила  веселым
голосом:
   - Если начнете сейчас уверять, что вы не  мужчина,  то  вы  опоздали,
доблестный рыцарь! Ваше мужское естество выдает вас  надежнее,  чем  все
ваши клятвы и обеты. И, чувствую,  вам  сейчас  жаждется  отказаться  от
какого-то обета...
   Она смеялась весело,  задорно.  "Я  чувствовал  жар  ее  тела,  кровь
воспламенилась, жаркая волна от гениталий ударила в мозг. Мозг  даже  не
пытался выстроить какую-то защиту, он сам всегда доказывал необходимость
любой ломки любых обычаев,  любых  приличий,  любых  суеверий,  обрядов,
обетов...
   В сердце легонько кольнуло. Чуть-чуть, но я на  краткий  миг  увидел,
как ветер сорвал шапку с убегающего от  погони  всадника,  стремительной
золотой стру„й расплескались золотые волосы... Еще на миг всплыло нежное
строгое лицо, синие глаза взглянули на меня в упор...
   - Ох, леди Клеондрина, - проговорил я слабеющим голосом, - не надо...
   Она рассмеялась еще звонче:
   - Почему?
   - Нехорошо... нехорошо я делаю... Она сказала убежденно:
   - Хорошо! Разве вам это неприятно, сэр? Я сказал в замешательстве:
   - Очень... очень даже приятно. Но все равно это нехорошо...
   Она продолжала втирать мазь, от которой возник не только приток  сил,
но и прилив желания. А я и без мази уже готов, воля плавится, а мой обет
.. - какой обет, разве я давал какой-то обет? - превращается в песок.
   - Это, - сказала она настойчиво, - хорошо! Очень хорошо.  Вы  желаете
меня, вы жаждете меня! Разве не так?
   - Так, - прошептал я.
   - Вы готовы отдать все, чтобы взять меня всю...
   - Да, - прошептал я еще тише, - готов...
   - Да возьмите! - выкрикнула  она.  -  Возьмите  же!  Одним  движением
сорвала с себя одежду. Я задохнулся. Она сидела на мне, как  на  бревне,
поставив длинные, изумительной красоты ноги по обе стороны, я  видел  ее
всю в ослепительной зовущей наготе.
   Мои руки потянулись к ней, задрожали. Я стиснул  челюсти,  на  лбу  и
висках вздулись толстые жилы, выступил пот. Тело горело, а  чресла  жгло
огнем, там все было готово взорваться.
   - Леди Клеондрина, - сказал я хриплым голосом, - это жестоко...
   - Мой благородный рыцарь, - сказала она и прильнула всем телом, - вот
теперь вам уж точно придется поступиться своими обетами...
   Смех ее был веселым, слова шутливыми, но я  стиснул  зубы  крепче  и,
чувствуя себя последним дураком на свете, заставил себя выдохнуть:
   - Нет.у. нет, леди Клеондрина! Я никогда не поступлюсь  обетами...  С
вашей стороны жестоко этого требовать...
   Она  отпрянула,  на  прекрасном  раскрасневшемся  личике   отразилось
изумление и внезапный гнев.
   - Требовать? Доблестный рыцарь! Это я, благородная  леди  Клеондрина,
владетельная хозяйка этих земель, легла с  вами,  забыв  стыд  и  честь,
чтобы хоть чем-то малым отблагодарить вас за благородный поступок! А  вы
отвергаете?
   Я сделал над собой  неимоверное  усилие,  будто  двигал  гору.  Мышцы
затрещали от натуги, ведь боролся еще и с собой, обеими  руками  сдвинул
прекрасную обнаженную женщину с себя,  опустил  на  ложе  рядом,  а  сам
поспешно вскочил.
   Меня трясло  от  стыда,  позора,  унижения,  что  обо  мне  подумают:
ничтожество, червяк, комната расплывалась, пол под ногами качался, но  я
сумел схватить брюки и поспешно натянуть, что удалось с немалым трудом.
   Обнаженная  женщина  приподнялась  на  локте  и   смотрела   круглыми
остановившимися глазами.
   - Сэр рыцарь! - прошептала она в великом изумлении. - Значит ли  это,
что вы отказываетесь... от меня? От меня?
   Я едва не взвыл от стыда, поклонился и ответил не своим голосом:
   - Прекраснейшая леди Клеондрина, я никогда не посмел бы отказаться от
вас! Да и какой мужчина в своем уме откажется? Я мечтаю  заслужить  вашу
признательность, ваше внимание... А за одну вашу улыбку я готов умереть!
   Она спросила все тем же изумленным голосом, чересчур тихим:
   - Но вот вам мои улыбки, мои  простертые  к  вам  руки,  мое  желание
насытить ваши чувства и погасить огонь в ваших пылающих чреслах! Вот  я,
сэр рыцарь! Возьмите меня и удовлетворите свою страсть!
   Я застегнул широкий пояс. И хотя пальцы еще не ощутили  ни  меча,  ни
боевого молота, почувствовал себя увереннее, а  когда  заговорил,  голос
почти не дрожал:
   - Леди Клеондрина! Будь я рыцарем, я,  может  быть...  Но  я  еще  не
рыцарь! И потому  стремлюсь  быть  достойным  звания  рыцаря.  И  потому
никогда не отступлю от обетов, никогда не посмею бросить тень ни на свою
честь, ни на чужую. Вы - необыкновенная женщина! В вашу честь  трубадуры
должны слагать песни, в вашу честь знатнейшие рыцари  должны  собираться
на турниры и ломать там во имя вашей улыбки копья! И я не посмею бросить
тень на вашу честь, поступив вот так... недостойно.  Вы  не  должны  мне
платить за спасение. Это долг  каждого  рыцаря,  да  что  там  рыцаря  -
каждого мужчины! - броситься на помощь женщине, даже если это грозит ему
увечьем или смертью...
   Мой язык молол эту высокопарную чепуху,  а  она.  приподнялась  выше,
фигура ее грациозно изогнулась. Внутри моей мохнатой сути  взвыло.  Я  с
трудом загнал зверя глубже, ее звонкий голосок пробивался сквозь  грохот
в моей голове, как серебристый ручеек  пробивается  через  нагромождение
скал и камней.
   - Вы рыцарь, благородный сэр Дик!  Даже  если  все  еще  не  получили
рыцарский пояс и рыцарские шпоры. Но я не из благодарности легла с  вами
на ложе! Из благодарности я заживила ваши  раны,  а  кузнец  из  той  же
благодарности за спасение госпожи подбирает вам более достойные доспехи,
чем та рвань, что была на ваших широких плечах, которые  каждая  женщина
мечтает обнять. Но я решила с  вами  разделить  ложе  совсем  по  другой
причине...
   Я огляделся в поисках рубашки, отступил на шаг.
   - Леди Клеондрина! Вы не должны  так  говорить.  Так  говорят  только
простолюдины, а благородные люди должны иметь возвышенные мысли. С вашей
неслыханной красотой вы призваны царить над миром!
   Она все еще не верила тому бреду, что молол мой конформистский  язык,
не поднималась с ложа, только уперлась локтем, отчего ее гибкая  фигурка
эротично  изогнулась.Но  ее  огромные  синие  глаза  наконец  загорелись
гневом, а нежнейшее лицо полыхнуло красным.
   - Сэр рыцарь, - сказала она  звонким  негодующим  голосом,  -  вы  не
понимаете, что говорите! Вот я, нежная и зовущая вас женщина,  томящаяся
без ваших сильных рук. Набросьтесь на  меня,  мните,  терзайте,  утолите
свои желания,  делайте  со  мной  все,  что  проделываете  своих  ночных
видениях. Я жду этого, я жажду!
   Я отступил еще на шажок. Трясло,  сердце  колотилось,  горячая  кровь
тяжелыми волнами расплавленного металла с силой била то в чресла,  то  в
сердце. В голову, правда, не поднималась, высоко, но сердце  наполнилось
отвагой и жаждой совершить что-то необыкновенное и очень красивое.  Хотя
я уже совершил немало, ведь я воздерживаюсь все время путешествия.
   - Леди Клеондрина, - ответил,  я  с  достоинством,  -  наш  священник
говорит, что ночные видения насылает дьявол. Говорят,  иногда  и  ангелы
посещают праведников  в  их  чистых  снах,  но  то,  что  являлось  мне,
несомненно от дьявола, ибо сладостно и мерзко греховно. Посему  я  прошу
позволения удалиться, дабы ратными подвигами в ваше имя, леди, заслужить
бесценнейшее право как-нибудь прибыть к вам, украшенный многими славными
победами, и бросить к вашим ногам боевые  трофеи,  дабы  вы  узрели  мои
заслуги и наградили меня благосклонной улыбкой...
   Она вскочила, как разъяренная кошка. Обнаженная, все еще  сводящая  с
ума своими формами, сейчас смотрела с ненавистью. Ее рука как выстрелила
по направлению к моей груди, а голос упал до страшного змеиного шипения:
   - Ты! Ты отказываешься от меня? Сейчас? Ты не  взойдешь  со  мной  на
ложе?
   Сердце колотилось, как это сладостно, оказывается, жертвовать, лишать
себя плотских наслаждений ради... ради... даже не знаю, чего ради,  ведь
никто не узнает, да и не обещал никому блюсти верность, сейчас ее  никто
никому не  блюдет,  но  прямо  раздуваюсь,  как  жаба,  от  собственного
благородства и самолюбования.
   Спина  выпрямилась,  я  ощутил  себя  Ланзеротом,  недостает   только
выпяченной нижней  челюсти.  Посмотрел  в  затуманенные  яростью  глаза,
выпятил челюсть и сказал твердо:
   - Леди Клеондрина! Я не хотел этого говорить, но вы не  оставили  мне
выхода.  Леди  Клеондрина,  в  высокой  белой  башне  меня   ждет   Она.
Единственная. Глупо это или смешно, но я останусь ей верен.
   Она отшатнулась. Выкрикнула искривившимся ртом:
   - И что же? Как она узнает? Скажите, сэр Дик, как она узнает?
   Я торопливо натянул рубашку, заправил в брюки, взял в руки молот.
   - Вы второй раз называете меня Диком, - напомнил я.  -  Но  я  своего
имени не произносил!

Глава 28

   Восточный край неба начал розоветь, когда я отыскал то местечко,  где
должен  был  сторожить.  Рудольф  поднялся  навстречу,  лицо  его   было
измученное, а в глазах виноватое выражение.
   - Дик, я услышал, что ты уходишь, пришел сюда, не застал.  Бернард  и
Асмер тебя искали всюду. О, что на тебе за панцирь?
   - Но далеко не уходили, - сказал я.
   - Конечно, - согласился он. - Это могло быть ловушкой.
   - Для меня?
   - Тебя не жаль, - ответил он простодушно. - Для остальных. Ведь нас и
так слишком мало! Повозку  захватить  все  же  легко.  Пойдем,  там  уже
запрягли волов. Но что за панцирь?
   - Да нашел, нашел...
   - Как и меч?
   - Ну, похоже...
   Кони обнюхивались, готовые к  походу,  Бернард  и  Асмер  подвязывали
седельные мешки. Ланзерот у повозки разговаривал  с  принцессой.  Увидев
нас, Бернард кивнул Асмеру,  сам  сделал  пару  шагов  навстречу.  Глаза
холодно и враждебно прошлись по моему свежему  лицу,  отметили  и  чисто
вымытые волосы, блестящий  стальной  панцирь  вместо  моего  кожаного  с
железными висюльками, из - за которых я чувствовал себя байкером.
   - Тебе придется подробно объяснить очень многое, -  сказал  он  почти
так же холодно, как Ланзерот. - Что-то ты зачастил исчезать ночью. И как
ты объяснишь то, что ушел в коже, а вернулся в железе?
   Асмер подмигнул мне, но сказал очень серьезно:
   - Хорошем.
   Бернард обернулся, рявкнул:
   - Что?
   - Говорю, - объяснил Асмер, - что панцирь на Дике из  хорошей  стали.
Очень хорошей. Бернард рявкнул люто:
   - Пусть из стали! Тем более! Куда ты уходил ночью? С  кем  встречался
тайком? От кого этот панцирь? Я отступил на шаг.
   - Бернард, в прошлое мое исчезновение удалось отыскать  тебя.  Я  все
объясню...
   - Ладно, где был сейчас?
   Ланзерот и принцесса обернулись и смотрели в  мою  сторону.  Выглянул
священник, поморщился.
   - Может быть, - предложил я, - лучше на ходу? Всем на свете  клянусь,
что с вражескими лазутчиками не встречался, порочащих  связей  не  имел,
ну, я так полагаю. Хотя не уверен, так как не знаю, где  здесь  проходит
грань и каковы дефиниции.
   Бернард потянул ноздрями. Я сам чувствовал, что от меня за милю несет
сладкими   притираниями,   мазями,   благовониями,   как   от    мамзели
горизонтального промысла с Тверской. Это явно уловил и  Рудольф,  теперь
надо держаться как можно дальше от повозки, где проводит  большую  часть
времени принцесса.
   Ланзерот снова  ехал  впереди,  но  меня  зажали  между  Бернардом  и
Рудольфом. Рудольф поглядывал виновато, но долг  есть  долг,  и,  к  его
чести, он наверняка даже не смог бы предположить такую  дикость,  что  я
выдам его тайну.
   Мой конь фыркал, пробовал кусаться с конями Бернарда и  Рудольфа,  те
топают чересчур близко. Я рассказал  все  без  утайки.  И  про  то,  как
бросился на женский крик, и как дрался, и как меня, как лоха, привели  в
невесть откуда взявшийся замок. Бернард следил за моим лицом, и  как  бы
он ни выглядел грубым, но жизненный опыт явно научил отличать правду  от
брехни.
   Рудольф повеселел, в его взгляде появилось нечто похожее на уважение.
   Бернард подобрел, а  когда  я  закончил,  крякнул,  покачал  головой,
предположил внезапно:
   - А может быть, она и не была ведьмой вовсе. Рудольф опешил:
   - Ты что? Не слышал, что рассказывал Дик?
   - Слышал.
   - И что? Не поверил?
   - Да нет, все сходится. Ты посмотри на Дика, сразу ему  поверишь.  Он
именно это сказал, верю. Но я и женщин знаю.
   Сзади подъехал Асмер, оказывается, подслушивал да  и  заодно  отрезал
мне дорогу назад. А если учесть, что Ланзерот едет впереди, то я  был  в
самой надежной на свете коробочке. Асмер заявил авторитетно:
   - Рудольф прав. Какую бы женщину это не  взбесило?  Они  все  ведьмы,
только не все эту ведьму из себя выпускают.
   Я ничего не понял, слишком заумно рассуждают, спросил с надеждой:
   - Так что, леди Клеондрина не ведьма? Бернард вздохнул. Асмер  сказал
почти ласково:
   - Ты хорошо держался, Дик. Из тебя выйдет настоящий  рыцарь.  Зерцало
всех доблестей. О тебе будут  петь  менестрели,  тебя  будут  ставить  в
пример молодым рыцарям. А  священник  на  воскресной  проповеди  о  тебе
закатит целую пане... паны... в общем, гирику.
   Я снова не понял, спросил настойчиво:
   - Так она была не ведьмой?
   - Наверное, нет, - подтвердил Бернард. - Но вот теперь... есть.
   А Рудольф буркнул тихо:
   - А женщины - чем красивее, тем ведьмее.
   По дороге навстречу две худые лошади тащили тяжело груженную  мешками
подводу. Я невольно подумал, что на дышловой телеге, говорят, ездит  сам
дьявол. Еще говорят, что дьявол ест и пьет с теми, кто садится за  стол,
не перекрестившись. Это со мной, стало быть. За  телегой  устало  топали
два навьюченных коня. Замыкал  маленький  караван  немолодой  всадник  в
бедной одежде, но весь обвешанный оружием.
   Ланзерот и Бернард, словно  тоже  решили,  что  на  телеге  с  дышлом
встретят именно дьявола, пришпорили коней и понеслись навстречу. Рудольф
и Асмер двигались по сторонам  повозки  сразу  посуровевшие.  За  дверью
повозки послышался скрип натягиваемой стальной тетивы арбалета.
   Возница, что  дремал  на  облучке,  очнулся  от  грохота  копыт  и  с
удивлением смотрел на приближающихся всадников. Страха на его лице я  не
усмотрел.
   Бернард оглянулся на меня, нахмурился, буркнул неприязненно:
   - Надо было остаться.
   Ланзерот спросил звучным голосом:
   - Откуда путь держишь, почтеннейший? Он заступил своим конем  дорогу.
Возница натянул поводья, лошади с великим  облегчением  остановились.  Я
покосился на второго всадника, тот тоже придержал коня.
   - Из Ирама, сэр рыцарь, - ответил возница почтительно.  -  Мы  купцы,
зарабатываем немного... Бернард хмыкнул:
   - В Ирам ездить - большой риск, так что зарабатываешь неплохо. Но  ты
не трусь, грабить не  будем.  Что  там  в  Ираме?  Разве  там  люди  еще
остались?
   Возница поклонился.
   - В городах живут, ваша милость. Многие, правда, сбежали,  но  многие
остались. И то сказать, нечисть если и была в этих землях,  то  ее  либо
побили, либо ушла обратно. Я третий раз езжу, но там  безопасно,  как  в
Срединных королевствах...
   Бернард кивнул, медленно пустил коня  вдоль  каравана.  Его  железная
рука  похлопала  по  мешкам,  зоркие  глаза  оглядели  коней.   Всадник,
замыкающий  караван,  казалось,  дремал.  Я   раздраженно   смотрел   на
Лан-зерота и Бернарда, тоже мне таможенников корчат,  они  медлили,  все
еще не пропускали  повозку,  осматривали  бесцеремонно,  грубо.  Бернард
объехал телегу с другой стороны, снова пощупал мешок.
   - Зерно везешь?
   - Зерно, ваша милость!
   - Странно...
   - Что не так, ваша милость?
   - Разве зерно не нужнее там, в городах?
   - Я ж говорил, народу стало меньше!
   - Да, но вне городских стен  землепашцев  еще  меньше,  -  проговорил
Бернард. - Да и вообще...
   Он протянул  это  "вообще"  таким  зловещим  голосом,  что  моя  рука
невольно потянулась к молоту. Возница не на шутку перетрусил.
   - Что не так, ваша милость?
   - Осажденные всегда накапливают зерно, - сказал Бернард  медленно.  -
Ты кто, вор?
   Мне стали чуть понятнее действия Ланзерота и Бернарда, хотя вообще-то
ворья везде немало, пусть  их  ловят  люди  шерифа,  а  у  нас,  везущих
драгоценную реликвию, должны быть другие заботы.
   Возница воздел руки. Мне показалось, что он готов скатиться с облучка
телеги и пасть в дорожную пыль на колени перед конем Бернарда.
   - Благородные рыцари! - возопил он плачущим голосом. - Да не  вор  я,
не вор! Я честный торговец! А зерна в этих землях немало. Мяса -  верно,
мало, нечисть до мяса падка, они  ж  не  только  людей  пожирают,  но  и
зверей. Поверите ли, не только стада диких свиней переловили и  сожрали,
но и стаю волков как-то догнали и разорвали в клочья...
   Бернард кивнул.
   - Значит, все-таки нечисти в этих краях немало?
   - Да не в этих, - сказал возница плачуще, - а  в  тех!  Сюда  если  и
проберется какая, то вреда от нее...
   Ланзерот уже обогнул караван, приблизился с другой  стороны.  Лицо  у
него было скучающее.
   - Ладно, - сказал он неожиданно, - перекрестись,  что  не  врешь,  да
езжай себе дальше.
   Лицо  возницы  застыло.  Потом  вся  фигура  начала  меняться.  Плечи
раздвинулись, плащ натянулся.  Над  глазами  стали  выдвигаться  тяжелые
надбровные дуги, закрывая сузившиеся глаза.
   Щелкнуло, во лбу возницы появилось белое  оперение  короткой  стрелы.
Ланзерот и Бернард исчезли, на их месте были  два  металлических  вихря.
Всадник ринулся в их сторону, на  ходу  превращаясь  в  нечто  огромное,
зеленое, единое с конем. Я с ужасом обнаружил,  что  и  оба  навьюченных
коня странно  присели  на  укоротившихся  ногах,  расплываются.  Гладкая
лоснящаяся кожа стала серой, пошла чешуйками.  Те  собрались  в  крупные
костяные щитки. Стройные ноги превратились в толстые  лапы,  похожие  на
куриные, только в десятки раз крупнее, а  когти  погрузились  в  твердую
землю, как в мокрую глину.
   Я успел увидеть, как конские головы превращаются в оскаленные  пасти,
полные острых зубов. В стороне был  лязг,  стук,  крики,  звериный  вой,
потом коня так  сильно  толкнули,  что  я  едва  не  вылетел  из  седла.
Блестящая фигура заслонила мир, сверкающий меч блистал подобно падающему
в лучах яркого  солнца  ливню.  Зеленые  брызги  попали  на  руки,  я  с
омерзением отряхнулся, и тут мешки  словно  взорвались,  полезли  жуткие
твари с мохнатыми кожистыми крыльями.
   Я заорал, конь с готовностью скакнул к телеге.  Я  наконец-то  ударил
мечом, даже не вспомнив про молот. Широкое  лезвие  с  легкостью  ссекло
полкрыла и нанесло длинную рану на груди  гарпии.  Она  упала  коню  под
копыта, затрепыхалась. Я  остервенело  рубил,  рушил,  меня  тоже  били,
клевали, кусали, царапали, я орал и размахивал мечом...
   Потом все разом затихло. Я огляделся, ошалелый, с окровавленным мечом
в руке. Повозка подъехала и остановилась в двух шагах, Рудольф  и  Асмер
деловито добивали все, что шевелится. Из повозки выглянула  принцесса  с
бледным решительным лицом, у ее ног лежал разряженный  арбалет,  в  руке
посверкивал длинный узкий нож. Вокруг телеги лжеторговцев валялись куски
зеленого  мяса,  отсеченные  лапы,  крылья,  разрубленные  головы  таких
омерзительных чудищ, что я побледнел и отвернулся.
   Ланзерот с брезгливой тщательностью вытирал меч. Я тоже стал вытирать
лезвие, неумело, торопливо. Ладони скользили, не сразу сообразил, что  и
рукоять в липкой крови, и весь я, как мясник.
   Блистательный Ланзерот, на доспехах ни еди