- Да, интересно... А что ищете здесь?
   - Просто идем мимо, - сообщил я. - У  вас  немалая  мощь.  Думаю,  не
только в этом... накрывании стола. Но почему здесь? Почему не в  городе,
где можно помогать людям... или вредить, строить или ломать,  просвещать
народ или, напротив, вгонять в дикость и цивилизацию?
   Сказал и сам устыдился, вспомнив всех будд и христосов, что уходили в
леса искать  универсальные  ответы.  Отшельник  следил  за  моим  лицом,
кивнул.
   - Да, вы угадали. Мне еще рано. Рассчитываю потом огрести больше.  Вы
обратили внимание на Дерево?
   По тому, как он произнес это слово, мы с Сигизмундом сразу поняли,  о
каком дереве речь. Сигизмунд молча и красиво ел, отрабатывая  манеры,  я
поинтересовался:
   - Оно чем-то интересно помимо размеров?
   - Вы сами это знаете, - ответил маг спокойно. - Уже то, что другие не
могут вырасти и в десятую его часть... значит, что дерево необычное. Что
не просто дерево, а Дерево. Я предполагаю, что  оно  появилось  в  эпоху
между Четвертой и  Пятой  войнами.  Правда,  один  странствующий  мудрец
высказал  неприятную  идею,   что   война   как-то   преобразила   самое
обыкновенное дерево, оно выжило, когда  все  остальные  погибли,  и  вот
теперь продолжает расти... Оно в самом деле  все  еще  растет,  я  здесь
уже... гм... давно, провожу тщательные замеры. Да, растет. Когда-то либо
проломит земную кору своей тяжестью и провалится до самого  Котла,  либо
же  начнет  выпускать  добавочные  корни-ветви  и  станет  опираться  на
множество стволов. Тогда в конце концов покроет всю землю.
   Я зябко пожал плечами.
   - Неприятная перспектива!
   - Не скажите, - возразил он. - Я  знаю  целое  племя,  которое  этого
страстно бы желало.
   - Кто?
   Он задумчиво посмотрел на кувшин. Тот приподнялся, завис  над  чашей,
полилась тугая, бордового цвета струя. Когда  чаша  наполнилась,  кувшин
благовоспитанно опустился на место и застыл, как  вышколенный  лакей.  Я
ожидал, что маг и чашу поднимет взглядом, но то ли побоялся расплескать,
то ли еще чего, но взял по-человечьи, руки дряблые, высохшие, как птичьи
лапы, отхлебнул.
   - Внутри Дерева живут люди, - произнес он. - Да, там такие дупла, что
обитают не семьями, а родами. Можно  сказать,  там  разместилось  племя.
Когда-то это была одна пара чудаков, теперь же...
   Наши взгляды встретились. Я сказал:
   - Вы ждете вопроса, почему  они  живут  в  Дереве?  Считайте,  что  я
спросил.
   - Они живут внутри этого Дерева, - повторил старый маг  задумчиво.  -
Даже не знаю... завидовать им... или жалеть их?
   - А что в их жизни не такое, как у нас?
   Он пожал плечами.
   - Смотря что рассматривать. В основе все то же самое, что  и  у  нас.
Рождаются, живут, страдают, умирают. В промежутках  женятся,  выращивают
потомство. Которое тоже страдает, живет долгую жизнь, потом умирает...
   - А в чем различие?
   Он с грустной усмешкой посмотрел на меня.
   - Они живут столько, сколько Дерево, в котором поселились.
   - Ого, - сказал я. - Такое огромное дерево живет лет  тыщу,  да?  Или
десять тысяч, как бабо... ебо... ладно, секвойя!
   - Тысячу? - повторил он с презрительным недоумением. -  Это  даже  не
смешно. Тут есть травы, что живут по сотне лет. Я знаю деревья,  возраст
которых под сто тысяч. А Дерево, вы понимаете, вообще уникально.
   - Ого, - сказал я уже громче. - Так кто же  откажется...  Гм,  а  как
насчет того, что переехать, скажем, в город?
   Он посмотрел на меня с заметно выросшим уважением.
   - Сэр, вы сразу берете дракона за гребень. Да, живут долго, но только
пока внутри Дерева. Нет, не только именно  внутри,  но  должны  питаться
только соками и мякотью Дерева... у  него  древесина  весьма  усвояемая,
уверяю вас!., а также должны спать в хоромах, что внутри Дерева.
   - Ага, - пробормотал я, - какая-то  замкнутая  экосистема.  Возможно,
даже симбиоз. Дерево дает приют людям, но и от них что-то  требует.  Это
понятно, точно так же поступает бамбук с муравьями... да и тысячи других
растений с разными жучками-паучками.
   Маг спросил заинтересованно:
   - Простите, я никогда о таком не читал в древних книгах мудрости...
   - Да что читать, - отмахнулся я. - Вот выйдем на любую лужайку, я вам
покажу десятки примеров симбиоза. В смысле взаимопомощи между растениями
и насекомыми.
   - Но здесь люди!
   - Это  как  сказать,  -  пробормотал  я.  -  Кто-то  назвал  человека
сладострастным насекомым, а это был, говорят, очень светлый ум.  Хоть  и
подпорченный  средой  и  существующим   строем   эксплуатации   человека
человеком. Сэр Сигизмунд?.. Вы нажрякались?
   Сигизмунд вздрогнул, вытянулся сидя.
   - Да, сэр!
   - Надеюсь, вы ни хрена не поняли и вам не восхочется  вегетатства.  В
смысле жить растением, а не жрать растения. Нам пора дальше, если вы уже
отдохнули.
   Сигизмунд намек понял, пулей вылетел из-за стола. Когда  мы  с  магом
вышли  на  крыльцо,  он  уже  седлал  своего   коня.   Маг   посматривал
заинтересованно, но деликатно помалкивал. Я вышел на полянку, присел  на
корточки.  Он  сразу  же  опустился  рядом,  я   показывал   на   любого
проползающего жучка и  объяснял,  как  насекомые  симбиотничают  друг  с
другом, с растениями, как сами растения сотрудничают с  насекомыми  всех
видов: крылатыми, подземными, прыгательными и ползательными. Маг  слушал
с раскрытым ртом, я открыл для него целую  неизведанную  область,  целую
страну, да что страну - мир, который куда богаче и огромнее нашего.
   Наконец я оглянулся на Сигизмунда, закончил:
   - Да вы сами все увидите, дорогой маг. Их мир  перенаселен,  там  все
переплетено и взаимосвязано, все сотрудничают друг с другом, все-все!
   В глазах мага было изумление и растерянность. Мы  с  Сигизмундом  уже
заняли места в седлах,  когда  маг  наконец  с  кряхтением  и  щелканьем
ломаемого льда в коленях поднялся, разогнул спину.
   - Я уж думал, - сказал он ломким голосом, - что доизучаю Дерево  и  -
все...
   - Если начнете изучать симбиоз  трав  и  насекомых,  -  сказал  я,  -
придется стать бессмертным...
   - Почему?
   - А все новые  формы,  в  смысле  способы  содружества  появляются...
Спасибо за обед!
   - Вам счастливой  дороги,  -  ответил  маг.  -  Вы  в  самом  деле...
паладин?
   Когда я оглянулся через пару минут, он уже стоял  на  четвереньках  в
траве, зад выше головы.
 
Глава 8 
 
   Еще несколько  дней  мы  двигались  среди  островков  могучего  леса,
половину из них - в тени  Дерева.  Но  и  потом,  когда,  подобно  горе,
медленно и величаво оно отодвинулось за спину, мы ощущали могучий  запах
его листьев, а воздух был свеж, чист и накислороден.  В  такой  прохладе
двигались  еще  долго,  когда  вдруг  впереди  зелень   исчезла,   земля
показалась темно-коричневой.
   Сигизмунд  перекрестился,  я  привстал  в  стременах,   всматриваясь,
Сигизмунд забормотал молитву. Впереди и в стороны  простиралась  ровная,
как выжженная ядерным ударом, равнина. Над головой солнце стало  мутным,
слишком  огромным,  чтобы  быть  настоящим.  Кони  пошли  неохотно,  под
копытами застучало коротко и сухо, будто двигались по пересохшим костям.
   В воздухе появился сильный запах дыма, гари,  горячей  плоти,  но  до
горизонта везде было пусто, только ветры от одиночества закручивались  в
большие или маленькие смерчи и начинали  гоняться  один  за  другим.  За
одним протянулся выжженный след,  кое-где  оставалась  кипящая  лава,  я
понял, откуда запах гари, оглядывался, там удалялась зеленая  равнина  с
островками рощ, там влажный воздух, там сочная трава...
   Проехали пару часов, навстречу подул ровный устойчивый  ветер,  очень
горячий, словно приближаемся к работающим  дюзам  космического  корабля.
Сигизмунд постанывал сквозь зубы, лицо его быстро обгорело, превратилось
в рыхлую вспухшую маску. Он пробовал накрывать голову тряпками, но сухой
ветер иссушал  кожу,  вытягивал  влагу  из  тела.  Мы  чувствовали  себя
скелетами в мешках из кожи. Во рту  пересохло,  язык  царапал  десны.  Я
оглядывался  по  сторонам,  но  Сигизмунд,  более  зоркий,  вскрикнул  с
надеждой в голосе:
   - Впереди снова... зеленая степь!
   Кони перешли на рысь, торопясь покинуть страшное место. Мы доехали до
границы, я невольно остановил коня. Здесь что-то не так, ни один ядерный
удар не выжигает землю до спекшейся корки, оставляя в  сантиметре  рядом
нежные  цветочки.  А  здесь  как  будто  гигантским   циркулем   провели
правильный круг, внутри выжжено... доныне, а за невидимой стеной  буйная
зелень, кузнечики скачут, бабочки, стрекозки, жучки,  жужелицы,  паучки,
муравьи...
   Сигизмунд проехал вперед, нетерпеливо оглядывался.  В  глазах  стояла
мольба.
   - Сэр Ричард... Подальше бы от этого злого места!
   - Ты прав, - ответил я. -  Место  очень  злое...  Мы  рисковали,  что
поперлись.
   - Слава господу,  -  проговорил  он  и  перекрестился,  -  ничего  не
встретили!
   Я тревожно подумал про радиацию, смолчал. Дальше  тянулась  холмистая
равнина, потом двое суток пробирались между желтых округлых гор, похожих
на старые ноздреватые картофелины.  Все  примерно  одинакового  размера,
желтые, и все бы хорошо, но вскоре расстояния между ними расширились, мы
постепенно поднялись на возвышенность, я удивленно присвистнул.
   Дальше гряда классических гор, с неровными остроконечными пиками, все
покрыто снегом, там резкие морщины ущелий, скалы, черные щели, я  только
такими и видел горные хребты, но что  тогда  это,  что  за  образования,
между которых мы ехали трое суток?
   - Дивы дивные, господи, - проговорил Сигизмунд, но  встревоженным  не
выглядел, для этого надо, чтобы навстречу выметнулся  дракон  или  отряд
рыцарей с опущенными забралами и выставленными вперед копьями.
   Вершина холма, мимо которого ехали,  показалась  срезанной  острейшим
ножом, а почва - покрыта затвердевшим стеклом. Из  этой  блестящей,  как
лед под лучами солнца,  поверхности  выступало  шесть  идеально  гладких
полусфер. Зацикленный на греховности  Сигизмунд  тут  же  сравнил  их  с
женскими грудями, вызывающе направленными  сосками  в  небо,  как  вызов
священному небу, но мне они  больше  показались  яйцами  сверхгигантских
страусов, до половины погруженными в почву.
   Я даже не мог  на  глаз  определить  размеры,  сердце  колотилось  от
странного  узнавания.  Эти  блестящие,  как   шлемы,   купола   казались
пластиковыми. Или не пластиковыми, но уж  очень  правильная  сферическая
форма, природа такого не вытворяет, нет, не пластик,  любой  пластик  за
века и тысячелетия уже изъело  бы  кавернами,  изгрызло  бы,  разве  что
особый пластик, с перестроенной структурой...
   - Сэр Ричард, - сказал  Сигизмунд  предостерегающим  голосом,  -  сэр
Ричард, нам проще прямо... там и тропка...
   - Да-да, - ответил я торопливо. - Ты прав, хоть и юн.
   Он косо посмотрел на меня, мол, на себя погляди,  но  я  смолчал,  мы
спустились по  тропке  в  цветущую  долину,  где  и  застал  нас  закат.
Сигизмунд хлопотал,  соединяя  в  себе  оруженосца,  младшего  рыцаря  и
повара, а я сидел у костра,  прислонившись  спиной  к  стволу  огромного
дуба, наслаждался покоем.
   Багровые угли зловеще светились, похожие на огромные  рубины.  В  них
что-то происходило, ибо сами по себе то вдруг разгорались пурпуром, даже
алым, то затухали, покрывались серой накидкой пепла, готового вспорхнуть
при малейшем движении ветра, да что там ветра,  стоит  шевельнуться  или
шумно вздохнуть, как сразу возгорятся целой россыпью.
   Основание дуба картинно коричневое, с темно-зелеными  комочками  мха,
застывшими желтыми каплями сока, а выше, куда не достигает свет  костра,
серое и почти плоское, как на черно-белой пленке. Я наконец  лег,  сонно
наблюдал  за  искорками  в  глубине  этих  легких  призрачных   рубинов,
двигаются, сталкиваются, разбегаются, угрожающе вспыхивают, раздуваются,
пугливо гаснут, как вдруг  краем  глаза  уловил  сверху  нечто  светлое,
словно уплотнившийся лунный свет.
   Пятно голубовато-белого  света  собралось  в  крохотную  человеческую
фигурку. Я приподнялся на локте, глаза следили с тем выражением, как пес
смотрит на летающую вокруг морды муху, я  спохватился  и  прилег  снова,
фигурка перестала порхать вдали, приблизилась. Я рассмотрел человечка  с
крылышками. Показалось, что это ребенок, слишком  велика  голова,  ножки
коротковаты,  толстенький,  вообще  пропорции  детские,  но  поверхность
струится, не давая четкости, не  удается  рассмотреть  лицо,  вообще  не
видно глаз, рта, только слабо струящийся во все стороны свет.
   За  спиной  человечка  трепещут  полупрозрачные   крылья,   что   мне
показалось лишним, он и так невесом, а крылья...  гм,  или  остались  от
прошлой жизни? Да и машет слишком  медленно,  ведь  всем  этим  мухам  и
жукам,  чтобы  летать,  приходится  так  работать   крыльями,   что   не
углядишь...
   Человечек  уже  безбоязненно  порхал  вокруг  меня,   крупный   такой
светлячок, но не жук-светлячок, а какой-то нематериальный  светлячок.  Я
осторожно вытянул вперед  палец,  человечек  сделал  над  ним  пируэт  и
опустился задними  ножками.  Веса  или  давления  не  ощутилось,  как  и
повышения или понижения температуры, но я чувствовал его материальность,
пусть и в чем-то частичную, рассматривал во все глаза,  а  он  сидел  на
пальце, свесив ножки, и тоже рассматривал меня с живейшим интересом.
   Теперь я смутно видел его  лицо,  все  время  меняющееся,  словно  бы
струящееся, детское лицо. Да, все верно, у меня на пальце сидит ребенок,
крылышки опустил и ручками опирается, словно отдыхающий человечек. Глаза
его, я скорее чувствовал, чем видел, смотрят на меня с детской любовью и
преданностью.
   - Ты кто? - спросил я шепотом.
   Он засмеялся, я смутно увидел широко  раскрывшийся  в  детском  смехе
беззубый рот. Я ощутил к нему смутную симпатию, как будто на моем пальце
сидела и светло улыбалась родственная мне душа.
   Сигизмунд  забормотал  во  сне,  рука  поднялась,  пальцы   сотворили
крестное знамение. Светлый человечек  улыбнулся  мне  еще,  вспорхнул  и
унесся. Я с сожалением смотрел  вслед,  потом  вздохнул  и  взглянул  на
чистое лицо молодого рыцаря. Он  шлепал  губами  и  что-то  бормотал.  Я
прислушался, показалось, что это женское имя.  Он  забормотал  снова,  я
насторожил слух, понял, что я прав, он в самом деле шепчет женское  имя,
но... это имя богоматери.
 
*** 
 
   И  снова  каменистые  холмы.  Время  от  времени  я   с   подозрением
всматривался в россыпь валунов, надеясь увидеть в них  руины  древнейших
зданий, крепостей, памятников, монументов, но подъезжали  ближе  -  увы,
всего лишь изъеденные временем камни.
   Воздух жаркий, сухой и ломкий, как крылья стрекоз. Впереди  роща,  мы
свернули и долго ехали по опушке, в тени, но даже  там  воздух  горячий,
как  из  жерла  вулкана,  листья  шелестят  жестью,  копыта  стучат   по
выбеленной земле, хрустят мелким щебнем.
   Лишь однажды долина выгнулась  исполинской  подковой  высоких  желтых
холмов, а в самой середине этого холма, больше похожего на защитный  вал
великанов, вздыбились руины древнейшей крепости. Я  сперва  решил  было,
что это - игра природы, как уже обманывался, но вскоре различил  остатки
колонн, порталов, да и сама стена чересчур ровная, а вблизи  видно,  что
вся из отдельных каменных блоков. Века, тысячелетия  сплавили  их  почти
воедино, отличить можно только по рисунку, что  обрывается  внезапно,  а
начинается совсем другой узор.
   Крепость уплыла за спину, тут же  показался  замок,  почти  привычной
архитектуры, хотя и  намного  проще:  четыре  массивные  круглые  башни,
напоминающие шахматные ладьи, с такими же зубчиками  по  верхнему  краю,
между  собой  соединены  высокой  и  явно  толстой  стеной,   а   внутри
одно-единственное здание с остроконечной крышей, на кончике  развевается
стяг с гербом, подробности рассмотреть отсюда я не смог.
   Сигизмунд с облегчением вздохнул.
   - Здесь, по крайней мере, живет рыцарь, а не маг!
   Замок  в  самом  деле  выглядел  олицетворением  грубой  мощи,  стена
поднимается на высоту пятиэтажного дома, башни и того  выше,  уже  видны
блоки, из которых сложена и стена, и башни - в  основание  Баальбекского
бы храма  их,  откуда  такие  и  привезли,  как  будто  пирамиду  Хеопса
растащили.
   Мы подъехали,  я  все  ждал,  что  кто-то  сверху  окликнет  грубо  и
напомнит, что на конях в храм, это разве что  татары  с  Наполеоном  так
делали, но замок казался мертвым, только жуткое шипение доносилось с той
стороны. Мне почудилось, что там шипит плазма,  горит  воздух,  достигая
наших ноздрей повышенным содержанием озона...
   - Знаешь, - ответил я, - нам что, впервой ночевать в поле?  Не  лучше
ли для воина звездное небо вместо темного потолка с паутиной?
   - Лучше, - ответил Сигизмунд поспешно. Запасы еды давно кончились, но
я удалым броском молота  расшиб  в  лепешку  крупного  оленя,  Сигизмунд
заверил меня, что так даже лучше, мясо будет вкуснее,  но  я  со  стыдом
решил в следующий раз все-таки стрелами. А молотом - все  равно  что  на
охоте из гранатомета...
   На фоне багрового заката красиво и торжественно раскинули  кроны  три
огромных дерева, высоких и в то же время разбросавших ветви на  просторе
вширь, привольно, дивизия разместится в тени от их ветвей.
   - Отдохнем там, - сказал я и посмотрел на багровеющее на западе небо.
- И заночуем!
   - Там должен быть ручей, - поддержал Сигизмунд с надеждой.
   - С чего так?
   - А такие деревья просто так не вырастут.
   - Молодец, - сказал я.
   Он не понял, широко распахнул глаза.
   - В чем, сэр Ричард?
   - Мог бы сослаться на неисповедимость воли господней, - объяснил я. -
Ох, что за черт...
   Наши  кони,  раньше  нас  зачуяв  воду,  неслись   галопом,   деревья
становились крупнее, но теперь мы оба увидели  крохотного  издали  коня.
Из-за  деревьев  вышел  человек,   остановился,   завидев   нас,   затем
наклонился, даже  я  догадался,  что  поднимает  копье,  довольно  легко
вскочил на лошадь.
   Мы перевели коней на рысь, в десяти шагах от незнакомца остановились.
Настоящий рыцарь, весь в железе,  шлем  с  плюмажем  сверху  и  забралом
спереди, но все великолепие доспехов  я  не  рассмотрел,  поверх  железа
наброшено что-то вроде простыни с огромным красным крестом во всю  грудь
и даже живот, а на горле блестит огромная пряжка  плаща,  что  накрывает
коня до репицы хвоста. Плащ толстый, как одеяло, тоже  белый,  я  увидел
там, на спине, край огромного красного креста, словно на  крыше  "Скорой
помощи", дабы не расстреляли невзначай, приняв за бронетранспортер.
   Щит длинный, треугольный,  цельнометаллический,  с  гербом,  искусной
чеканкой. Настолько красивый, что такой  щит  надо  беречь,  лучше  свою
голову подставлять, чем такой щит. В правой руке  длинный  металлический
штырь с клиновидным топором  на  конце.  Уважение  мое  к  рыцарю  сразу
возросло, топор в схватке с тяжеловооруженными и закованными  в  крепкую
сталь рыцарями намного эффективнее красивых, но мало  полезных  в  таких
боях мечей.
   Из доспехов кроме шлема и латных  рукавиц  сумел  рассмотреть  только
великолепные сапоги, с виду цельнолитые, настолько все детали подогнаны,
стопа при ходьбе изгибается, как  у  спортивных  кроссовок,  однако  там
поверх кожи все из железа, что за искусные оружейники это все делают?
   Рыцарь выглядел огромным, устрашающим, да и  конь  его  показался  не
совсем простым конем,  а  как  если  бы  взяли  огромного  тяжеловесного
брабанта, рослого и массивного, поместили  в  сарацинскую  пустыню,  где
зной и немилосердное солнце,  и  вот  теперь  под  рыцарем  великолепный
мускулистый арабский скакун,  горячий,  тонкокожий,  стремительный,  без
капли жира, но сохранивший громадный рост и толстые кости.
   Так как подъехали мы, то  и  здороваться  нам  первыми.  Ибо  первыми
здороваются не только те, у кого нервы слабее, но и  те,  кто  соблюдает
правила вежливости, встречаются и