- Даже такому, - буркнул Бернард.
   - А что с ним? - донесся холодноватый голос.
   - Да ты взгляни на него.
   Ланзерот не ответил, но я чувствовал, что он так и не взглянул в  мою
сторону.  Я  на  всякий   случай   постарался   сгорбиться,   пошел   на
полусогнутых.
   Впереди Ланзерот натянул поводья. Я видел в просвет между его конем и
лошадью принцессы, как герцог остановил коня на полном скаку, поднял  на
дыбы. За его спиной четверо воинов,  а  еще  тучный  человек  в  пестром
наряде, без доспехов, в красной шляпе с павлиньим пером.
   Похоже, герцог намеревался стоптать меня конем или же осадить жеребца
прямо передо мной, но Ланзерот невозмутимо загораживал дорогу, а рядом с
блистательным рыцарем сидела принцесса и смотрела  на  герцога,  как  на
пустое место.
   - Прочь, - выкрикнул герцог зло. - Это мои земли! И мои крестьяне!
   Он сделал знак толстяку в шляпе с павлиньим пером. Тот, кряхтя,  слез
с коня. Спешились и четверо воинов, начали протискиваться в мою сторону.
Бернард  и  остальные  достали  топоры  и  молча  загородили  дорогу.  Я
помедлил, терять нечего, поднял с земли обломок большой толстой палки.
   Герцог сказал злорадно:
   - Я счастлив представить шерифа этих земель, верного слугу императора
Вильгельма Блистательного! И горе  тому,  кто  посмеет  противиться  его
указам. Слово шерифа - это слова самого императора!
   Ланзерот холодно усмехнулся. Его рука медленно, очень медленно тащила
из ножен меч. От сверкающей полосы стал исходить странный  свет,  словно
меч сделан из льда, стального льда. Все застыли, глядя на  это  чудесное
лезвие. Даже я, далекий от всякого оружия  рыцарей,  сразу  ощутил,  что
этот меч прорубит любые  доспехи,  как  мой  деревянный  меч  в  детстве
просекал листья чертополоха.
   Шериф вытаращил глаза:
   - Он готов противиться мне! Мне - шерифу... Да за это мало  виселицы!
За такое колесуют, да за это... Он задохнулся, герцог злобно усмехался.
   - Назад, - произнес Ланзерот надменно. - Этот человек принес  присягу
принцессе. А мы ее вассалы. Всякому, кто предъявит на него  свои  права,
по императорскому указу придется скрестить меч со мной, ее вассалом...
   Бернард бухнул гулко:
   - Со всеми нами.
   Он взвесил на ладони огромный топор. Редкий человек смог бы  удержать
такой даже двумя руками, но этот гигант держал, как прутик.
   Герцог побледнел, конь под ним слегка попятился.
   - Что значит... принес присягу?
   Шериф опасливо отступил. Я сообразил, что теперь уже он  чуть  ли  не
нарушитель закона: посягнул на чужое  имущество.  Его  люди  попятились,
герцог оказался впереди один.
   Ланзерот сказал с оскорбительной вежливостью:
   - Так вы готовы, подлый лжец, оружием доказать, что  этот  человек  -
ваш?
   Он поиграл мечом, бросая блики на  сразу  вытянувшееся  и  смертельно
бледное лицо. Шериф вскинул руки.
   - Стойте, стойте! Властью, данной мне  императором,  закон  здесь  я!
Если  этот  человек  принадлежит  герцогу,  то  он  должен  повиноваться
герцогу. Если успел принести присягу  вам...  -  чертовски  хитрый  ход,
признаю, - то мы об этом не знали. Поэтому считаю инцидент  исчерпанным!
Если только герцог не возжелает отстаивать мечом свои права на какого-то
вонючего простолюдина, которых у  него  и  так  тысячи.  Что,  по-моему,
излишне.
   Конь под герцогом попятился, ему передалась  дрожь  хозяина.  Наконец
герцог выдавил сквозь зубы:
   - Нет, я на него не претендую.
   Его люди поспешно и с облегчением вскочили на коней. Шериф пристально
посмотрел на меня, на Лан-зерота, а  потом  сказал  негромко,  обращаясь
почему-то к принцессе:
   - Но мне кажется, лучше бы вы этого не делали. Бернард громыхнул:
   - Почему?
   - Такие люди приносят много бед, - ответил шериф.
   - Вы так думаете?
   - Я шериф потому, что умею  разбираться  в  людях.  Он  поклонился  и
отступил. Герцог уже удалялся, спина его была прямая, солнце блестело на
металлических латах, но мне почудилось,  что  герцога  окружил  странный
сумрак. Герцог оглянулся, его взгляд отыскал принцессу. Она вздрогнула и
закусила губу.
   Ланзерот проводил его  задумчивым  взглядом.  Холодное,  высокомерное
лицо выражало не больше чем вершина снежной горы. Не поворачивая  в  мою
сторону головы, брорил повелительно:
   - Мы остановимся на привал на опушке леса. Там ручей... наверное, там
и заночуем. Но с первыми лучами солнца пыль взовьется под копытами наших
коней!  Если  тебя  не  будет  с  нами  к  этому  времени,  ты   станешь
клятвопреступником.
   А Бернард предупредил:
   - Много вещей не бери.
   А  красивый  воин,  который  с  нежным  лицом,  сказал   удивительным
музыкальным голосом:
   - Вообще ничего не бери. И так тащим... Я попятился. Да, это понятно,
теперь мне лучше убраться из этой деревни как можно быстрее. По  крайней
мере, надо побыть под защитой их мечей и их  рыцарской  спеси,  пока  не
соображу, что со мной, куда я попал и как выбраться. А в деревне вряд ли
отыщешь способ, как выбраться в свой мир.
   Но и сказать вот так, что иду с ними прямо сейчас,  подозрительно.  Я
чувствовал, что бледнею и краснею попеременно, а то и покрываюсь гусиной
кожей.
   - Я... я только... попрощаюсь, - сказал я.  Надо  бы  припуститься  к
далеким домикам бегом, но я не знал, какой из них "мой", пошел медленно,
потому услышал за спиной брезгливый голос рыцаря:
   - И ты думаешь, этот простолюдин решится оторвать  задницу  от  своей
теплой лежанки?
   - Нет, - ответил другой голос, тяжелый, с нотками медвежьего рева.  -
Но мы дали парню шанс.
   Принцесса, похоже, ничего не сказала. Мне чудилось,  что  она  только
сердито сверкнула глазами и потрепала по шее свою красивую лошадку. Рука
у принцессы тонкая, нежная, белая, но, похоже,  умеющая  крепко  держать
поводья.
   Солнце уже опустилось за горизонт, на землю легли  красные  тревожные
сумерки.
   Я все замедлял шаг, домики в один ряд вдоль дороги, а по  ту  сторону
поле, огороды, сады, луг, где пасется огромное  стадо  коров,  мелких  и
невзрачных. Здесь еще не слыхали о селекции, тем более -  о  генетике  и
клонировании...
   За огромным тусклым сараем я  опустился  на  землю.  Справа  и  слева
огромные лопухи, слона можно укрыть. Задумался. Считать, что  я  отъехал
или поплыл, как выражаются любители наркоты,  не  стоит.  У  меня  такая
особенность, что в большинстве случаев я точно знаю,  что  сплю  и  вижу
сон, что позволяло во сне чинить всяческие непотребства. Обычно я  летал
и заглядывал в окна, а когда видел молодую женщину, то бросался на  нее,
зная, что все безнаказанно, стоит лишь проснуться...
   Но сейчас все реально, четко, зримо. Я в этом мире. Как попал - сдвиг
ли в пространстве или же чья-то злая воля сюда перебросила - это  другое
дело. С этим надо разобраться, но это потом. А пока что надо понять  что
дальше. Ясно, оставаться здесь нельзя, а защита, которую мне предложили,
пусть на время, как раз то, что мне нужно.
   Похоже, сейчас новолуние,  или,  как  говорила  моя  бабушка,  "месяц
нарождается": небо чистое, масса звезд, но луны нет вовсе.  Зато  звезды
заливают  мир  странным  трепещущим  светом,  а  мои  глаза  уже   почти
привыкли...
   Ладно, я  насиделся  достаточно.  Будем  считать,  что  попрощался  с
плачущей матерью, угрюмо посасывающим трубочку отцом, а младших  братьев
и сестер будить не стал. И вот сейчас я бесшумно  выскользнул  из  дома,
чтобы не увидели соседи, и задами пробираюсь в поле...
   Пока шел через поле, различал каждую кротовью норку, но едва ступил в
лес, чернота скрыла все. Я двигался, выставив перед собой руки,  но  все
равно сучья ухитрялись обогнуть мои  растопыренные  пальцы  и  прыгнуть,
ткнуть в лицо.
   Из-за деревьев донесся глухой вой, а я почему-то считал, что в  таких
благополучных краях последних волков должны бы поистребить. Над  головой
то и дело проносились  темные  тени,  закрывая  звезды.  Я  вспомнил  ту
страшную тварь, что гналась за принцессой, плечи сами  передернулись,  а
холодная дрожь пронзила от макушки до пят.
   Внезапно из темноты голос проревел насмешливо в самое ухо:
   - Куда прешь? Бери левее.
   Я узнал грубый голос Бернарда раньше чем в  испуге  бросился  наутек.
Тьма со всех сторон, я в отчаянии пялил глаза, наконец из тьмы прозвучал
звонкий музыкальный голос:
   - Дуй прямо. Там костер.
   Шагов через пять я едва  не  влетел  в  россыпь  багровых  углей,  от
которых шел сильнейший жар. Дно широкой ямы заполняли  пурпурные  комья,
похожие на рубины с кулак размером, багрово освещали земляные стенки.  У
костра ни единого человека, все в тени. Неужели не спят?
   Попробовал сидеть перед ямой с углями, показалось глупо,  лег,  благо
воздух прогретый, а земля сухая и теплая, но сон, понятно, не шел, да  я
и не звал.
   Глаза уже  привыкли  к  сумеркам,  а  тут  еще  восточный  край  неба
посветлел, из тьмы медленно  выступили  очертания  повозки  с  огромными
колесами  почти  в  рост  человека.  Кони  фыркали  и  хрустели  ветками
неподалеку. Еще дальше белело нечто, похожее на клубы  плотного  тумана.
Оттуда пахнуло животным теплом, я рассмотрел крупных рогатых быков.  Или
волов. Один уже поднялся, медленно поворачивал тяжелую, как башня танка,
голову, остальные застыли огромными белесыми валунами.
   Первым из тьмы появился воин, которого называли Рудольфом.  Я  ощутил
на себе его пристальный взгляд, затем  Рудольф  ушел  в  сторону  спящих
волов, у костра как из-под земли возник Асмер. Он улыбнулся  и  молча  и
загадочно исчез. В той стороне стукнули копыта. Я приподнялся на  локте,
Рудольф пинками поднимал волов. В повозке распахнулся полотняный  полог.
На  землю  неловко  слез  высокий,  сутулый,  очень  худой   человек   с
неопрятными седыми волосами, крупной лысиной. Лицо  его  показалось  мне
острым, как лезвие топора, глаза посажены близко к переносице.  Нос  как
клюв, губы тонкие, злые, кожа желтая. Он  сразу  закашлялся  от  свежего
утреннего воздуха, на губах  появилась  кровавая  пена.  Даже  в  слабом
рассвете было видно, что лицо  посинело.  Но  для  меня  имела  значение
только его одежда: длинная до земли сутана или ряса, черная, по  которой
сразу узнаешь попов, неважно какой конфессии.
   Его острые злые глаза воткнули в меня взгляд с  такой  силой,  что  я
ощутил покалывание. Я невольно поднялся, он  подошел  быстрыми  шажками,
согнутый, похожий на коршуна.
   - Ты? - сказал он пронзительным голосом. -  Это  тебя  наши  недоумки
увозят отсюда? Я поклонился.
   - Им виднее.
   Он всмотрелся в меня, глаза его расширились. Он  побледнел,  отступил
на шажок. На  лице  проступила  гримаса  страха.  Оглянулся,  будто  ища
помощи, вскрикнул еще визгливее:
   - Недоумки! Кого вы пригрели? Подошел Бернард,  угрюмо  посмотрел  на
меня, на священника.
   - Отец Совнарол, если бы не он, то принцесса... гм...
   Священник заявил громогласно:
   - Бывает, лучше погибнуть от когтей Тьмы, чем  принять  от  нее  руку
помощи!
   Бернард поморщился, но  посмотрел  на  меня  вопросительно.  Появился
Ланзерот, за ним Рудольф. От меня ждали ответа, я переступил с  ноги  на
ногу, жалко улыбнулся, развел руками:
   - Ну какая из меня Тьма? Священник взвизгнул:
   - Я вижу!.. Я зрю! Меня не обманешь, прихвостень Сатаны!.) Я  зрю  за
твоей спиной клубы Тьмы, кривляющиеся  рожи  бесов,  слышу  их  хохот!..
Принюхайтесь, разве не слышите, слепцы, запах серы и  адской  смолы?  Не
чувствуете дыхание ада?
   Бернард и Ланзерот разом перекрестились, а Рудольф еще и  пробормотал
молитву. Только Асмер смотрел на меня с сочувствием,  но  помалкивал.  И
тут снова полог отлетел в сторону, из повозки выпрыгнула легко и красиво
принцесса Азаминда.
   Сердце мое, окаменевшее уже давно, задрожало жалко, встало на  задние
лапки. Сейчас все женщины стремятся быть еще сексуальнее,  сексапильнее,
эротичнее, порочнее, откровеннее, натуральнее.  Научно-исследовательские
институты ломают головы, фабрики и заводы пашут в  три  смены,  создавая
эротические мази, духи, дезодоранты,  а  я  смотрел  на  это  воплощение
чистоты, грудь моя разорвалась с треском,  я  чувствовал,  как  забилось
окровавленное сердце, как ему захотелось служить,  подчиняться,  быть  в
плену этой чистоты и целомудренности.
   Она подбежала к нам, лицо раскраснелось, глаза полыхали гневом.
   - У меня тоже есть чутье! - сказала она  резко.  -  Да,  он  какой-то
странный... Но он пришел нам на помощь, не  заботясь  о  себе.  И  я  не
думаю, что это было сделано  нарочно,  чтобы  внедрить  в  наш  отряд...
врага!
   Священник затрясся, глаза  полезли  из  орбит.  Назревала  ссора,  но
Бернард воздел обе ладони, широкие,  как  весла  галеры,  сказал  густым
медвежьим голосом:
   - Мы этого  парня  возьмем  с  собой  до  ближайшего  села,  куда  не
дотянутся руки Морвента. Это устроит всех?
   Священник хрипел в ярости, глаза его испепеляли меня. Ланзерот окинул
меня недоброжелательным взором, но не снизошел до  брани,  повернулся  и
пошел в сторону коней.
   Бернард посмотрел ему вслед, сказал торопливо:
   -  Пора  запрягать.  Мы  что-то  задержались.  Все,  даже  принцесса,
отправились к волам, запрягали и взнуздывали коней. Седлали,  затягивали
на их брюхах широкие ремни. Я отступил в сторонку, чувствуя себя  жалким
и ненужным. Я и в турпоходе не научился ставить  палатку,  ловить  рыбу,
варить уху, а здесь все суетятся слаженно. Все, как муравьи, делают одно
общее важное дело.
   Неслышно появился Бернард. Буркнул неприветливо:
   - Возьми одну из запасных лошадей.
   - Ка... какую? - спросил я, запинаясь.
   - Да любую, - ответил Бернард. - У наших коней крепкие спины.
   К счастью, Асмер помог выбрать  крепкого  гнедого  жеребца,  спросил,
умею ли верхом. В голосе звучала такая  насмешка,  что  я,  вспыхнув  до
корней волос, ответил,  что  умею,  хотя  за  всю  жизнь  только  дважды
взбирался на конские спины. Больше  просто  не  приходилось.  Разве  что
когда в ту единственную поездку в подшефный колхоз купали лошадей,  даже
устраивали гонки, но то без седла, на мокрых конях, недолго... А  сейчас
я взобрался на  огромного  жеребца,  сильного,  выносливого,  это  видно
сразу, достаточно только взглянуть на сухие жилы, тугие мышцы.
   В повозку запрягли шесть волов. Ланзерот и Бернард помогали Асмеру  и
Рудольфу, но потом те остались с телегой, а Ланзерот и  Бернард  поехали
впереди. Принцесса исчезла в повозке. Я подумал, что принцессу могла  бы
повезти и коза, а шестеро волов - чересчур, но смолчал.
   В лесу по обе стороны тропки пошли,  отступая  за  спины,  спокойные,
уверенные в себе деревья, не знающие пожаров и топоров дровосеков. За их
спинами белели березки, прижимался к земле  темный  ельник.  Я  старался
удержаться в седле, присматривался к своим  спасителям.  Все  в  железе,
тяжелом и неудобном. Правда, только Ланзерот в металле от макушки  и  до
пят, даже на руках не латные рукавицы, а настоящие перчатки, разве что с
внутренней стороны тонкая ткань, иначе хотел бы  я  посмотреть,  как  он
удержит меч,  а  Бернард  и  Рудольф  всего  лишь  в  панцирях,  надежно
закрывающих грудь и спины, железо надето поверх кожаных камзолов. Оба  в
толстых кожаных штанах, таких же чулках из потертой кожи,  даже  башмаки
такого же цвета, словно все из одного куска кожи.
   И хотя Бернард спас мою шкуру, я его инстинктивно сторонился. У  него
был вид человека, который на все перед собой смотрит как на препятствие,
которое нужно  повергнуть,  сломать,  растоптать,  а  я,  человек  эпохи
консенсуса, напротив - избегаю конфликтов любой ценой. Ну, не любой, это
так говорится, я все же  пока  не  готов  по  первому  окрику  встать  в
известную позу и постараться получить  удовольствие,  но  если  появится
возможность остаться в стороне, я заранее выберу нишу,  втянусь  туда  и
предпочту наблюдать за событиями на экране ящика  в  виде  репортажа  из
"горячих точек".
   Асмер  и  в  седле   постоянно   двигался,   оглядывался,   улыбался,
подмигивал, шевелил бровями, руки его  ощупывали  пояс,  карманы,  а  на
далекий горизонт он посматривал с таким видом, словно  и  его  готовился
ощупать, подправить линию, где портит горный хребет, заодно  смахнуть  с
неба неряшливых птиц и по-другому расставить облака.
   Я напомнил себе, что здесь нет Интернета,  где  из  шести  миллиардов
двуногих могу для общения выбрать самых совпадающих с моим характером  и
вкусами, здесь лопай что дают, а  не  хочешь  -  подыхай,  потому  зажал
сердце в кулак и заставил коня догнать Бернарда. Тот не обращал на  меня
внимания - еще бы, я ж простолюдин, а он все-таки воин.  Не  рыцарь,  но
один из людей принцессы, а это высокая ступень.
   Рыцарь в их отряде только один, но Бернард,  Асмер,  Рудольф  едут  с
достоинством благородных лордов. В то же время сэр Ланзерот не гнушается
сам седлать своего коня,  осматривать  ему  копыта.  Похоже,  вообще  не
разделяет работу на благородную и простолюдную, если дело касается  коня
или оружия.
   Я украдкой  всматривался  в  их  посадку,  копировал  манеру  держать
поводья левой  рукой,  чтобы  правая  оставалась  всегда  возле  рукояти
оружия. Меча не дали, даже боевой топор не доверили, но Бернард вручил -
кинжал из сырого железа, и я кое-как прицепил его к поясу. Пальцы  то  и
дело сами щупали рифленую головку, и по телу пробегала странная  сладкая
дрожь.
   Повозка двигалась, похожая на просторный  курятник,  поставленный  на
четыре огромных колеса. Я вообще-то  впервые  вижу  повозку  с  дощатыми
стенками. У нас телеги и подводы... да что там подводы, даже зимние сани
- и то открыты при любом морозе, а что уж говорить о телегах! Это иногда
в  фильмах-вестернах  видим  фургоны,  крытые   полотном,   похожие   на
передвижные парники, но там легкая ткань, а здесь чуть  ли  не  прототип
ленинского броневика.
   Настоящий сарай на колесах, даже  дверца  обычная,  сарайная,  только
ручка деревянная, все-таки железо в  этом  мире  признак  роскоши...  За
повозкой - четверо коней, так называемые заводные.
   Впереди дорога расширилась, деревья ушли далеко в стороны. Я заставил
коня догнать головную группу. Да,  с  конем  освоился,  это  проще,  чем
водить машину. Правда, машины у меня нет и не  было,  но  друзья  давали
покрутить руль, и это получалось. Что еще? Я вообще-то ростом даже  ниже
среднего, но здесь почему-то чувствую себя почти гигантом. Правда,  если
учесть, что рыцарские доспехи самых видных ричардов с львиными  сердцами
налезают сейчас разве что на десятилетних подростков,  то  понятно,  что
общая акселерация в последние сто лет сыграла в  мою  пользу;  При  всей
анемичности я все же покрепче большинства жителей этого мира, не знавших
витаминов.
   И уже начинаю догадываться, что уроки физкультуры в детском садике, в
школе и два года армии тоже что-то дают.
   И тут меня пронзила судорога, а волосы встали дыбом. Да, но  по  небу
тогда неслась чудовищная мышь с кожистыми крыльями метра три в  размахе!
Ни в каком средневековье не было таких тварей. А ей хоть и удивились, но
лишь потому, что не туда  залетела  или  не  при  той  погоде.  Какое-то
странное средневековье. О нем ничего ни в старых летописях, ни в пыльных
манускриптах, ни в пересказах латинских авторов.
   Я тогда воткнул вилы в  брюхо  совершенно  инстинктивно.  Ну  как  бы
бросил палку или камень в бегущую за испуганной девушкой собаку.  И  так
же на  рефлексах  оглоблей  защищал  ее...  Девушку,  а  не  собаку,  от
вооруженных всадников. И хотя в своем мире вряд ли рискнул бы  задраться
даже с одним сопляком,  все  они  обкуренные  и  нанюханные,  ничего  не
понимают и ничего не страшатся, но здесь все  так  необычно,  что  и  я,
типичный конформист двадцать первого века, вел  себя  необычно.  Вернее,
обычно для этого мира.
   Я решился оторвать руку от  повода,  пальцы  легонько  коснулись  шеи
коня.
   - Я тебя люблю, - прошептал я  на  всякий  случай.  -  Ты  сильный  и
красивый.
   Не  конь,  мелькнула  опаслив