большие  баллисты,
что могут швырять камни и горшки с кипящей смолой.
   По всему городу режут скот, солят,  коптят,  готовят  на  зиму  мясо,
засыпают в закрома  зерно,  муку.  Мелкие  отряды  рыцарей  каждый  день
выезжают из Зорра вроде бы на охоту, но тщательно прочесывают леса. Карл
ушел и увел громадное войско, но за его  армией  тащился  всякий  сброд,
которому бы только пограбить. Многие остались, эти мародеры и  грабители
все еще нападают на окрестные села.
   Мне пару раз предложили присоединиться к таким отрядам  чистильщиков.
Не столько из-за моих личных достоинств, -  я  все  еще  для  многих  не
настоящий рыцарь: слишком быстро удостоен этого  высокого  звания,  мало
кто видел меня в сражениях, мало кто мог поручиться, что я надежен, - но
о моем молоте уже  ходят  легенды.  Я  помалкивал,  ибо  только  я  вижу
серьезные недостатки  такого  оружия.  Он  хорош,  когда  нужно  куда-то
метнуть и что-то сшибить, но даже стрела бьет намного дальше. К тому  же
абсолютно  бесполезен  в  ближнем  бою,  лицом   к   лицу,   -   слишком
неповоротлив...
   Дважды мне почудилось, что мелькнуло синее платье, я  бросался  в  ту
сторону как сумасшедший, но всякий раз  оказывалось,  что  мерещится.  И
всякий раз чувствовал такое разочарование, что перехватывало  дыхание  и
сжимало сердце.
   Слонялся бесцельно, вдыхал запахи кожи, горящих углей, уступал дорогу
стадам овец, коров, слушал разговоры о бытовых проблемах, о видениях,  о
сравнительных достоинствах рыцарей, однажды услышал  любопытное  даже  о
себе, но не рискнул остановиться и послушать, -  мужчин  с  моим  ростом
раскусывают быстро.
   Из кузницы вышли двое крепких мужиков, распаренных, красных,  рухнули
задницами на колоду. Один снял с пояса флягу, отпил, дал другому.
   - А ты знаешь, - сказал он вдруг, - мой сосед... помнишь, я  говорил,
что как только я в кузницу, а он к  моей  жене?  Так  вот,  он  оказался
вампиром!
   Второй подмастерье едва флягу не выронил:
   - Да что ты говоришь? Как же ты обнаружил?
   - Я вбил ему в сердце осиновый кол, так он сразу и помер!
   Мужик перекрестился, сплюнул под ноги.
   - Велика сила дьявола, но и мы, христиане, что-то умеем.
   Не зная, куда себя деть, я вернулся, но и там не находил покоя,  меня
метало по комнате, как ветер -  воздушный  шарик.  Теперь  у  меня  своя
комната, могу  держать  слуг,  что  и  делаю,  все-таки  амулет  хоть  и
скудновато, но снабжает золотом, а  здесь  на  серебряную  монету  можно
прожить месяц. На стене доспехи Арианта, его меч и щит. Даже браслеты  я
снял, чтобы не слишком выделяться среди жителей Зорра, воткнул  в  стену
кинжал и повесил их на рукоять.
   Только молот всегда при  мне,  заметно  оттягивает  пояс,  но  я  уже
привык, сроднился. Хотя так и не понял его механику. Давным-давно, когда
я  пытался  посещать  юношескую  студию  бокса,  тренер  объяснял,   что
существует  чистый  удар,  когда  противник  содрогается  всем  телом  и
медленно опускается на пол на том же месте, и грязный - когда  противник
отлетает назад, то есть удар с толчком.  Бывает  вообще  только  толчок,
когда противник отлетает, даже  может  упасть,  но  тут  же  вскакивает,
готовый продолжать бой.
   Так вот молот иногда мог разнести в мельчайший щебень целую скалу, но
в другой раз едва-едва раскалывал придорожный валун.  И  хотя  расколоть
валун тоже немало, но все же мне, жителю моего века, нужна зависимость -
что от чего, а не здешнее: ?Все в руке господа?.
   Я еще тогда, в дороге,  бросал  и  бросал  во  все  встречные  камни,
деревья, скалы, стараясь вычленить закономерности, а в  Зорре  ходил  на
задний двор, где глухие стены, упражнялся там. Даже придирчивый Бернард,
помню, начал посматривать с уважением.
   Сегодня, потерзавшись непонятными душевными муками -  эх,  нет  здесь
психоаналитика! - выбрал время, когда там не  упражняются,  -  не  люблю
зевак, -  вышел  на  задний  двор  и  начал  бросать  молот  в  огромную
наковальню. Не сокрушит, понятно, зато отработаю  дистанцию,  с  которой
еще есть смысл бросать, научусь сам ловить и бросать как  можно  скорее,
не теряя драгоценные секунды на широкий размах...
   - Из тебя выйдет  воин,  Дик,  -  послышалось  за  спиной  густое.  -
Настоящий воин!
   Бернард  надвигался  огромный,  массивный,  медведь  в  латах,  а  не
человек. Все-таки великаны, от которых ведет род, - непростые ребята.
   - Почему воин? - спросил  я.  -  Может  быть,  я  вот  прям  жажду  в
менестрельство! Всеми фибрами туда лезу.
   Он отмахнулся.
   - Да хоть жабрами. Я же вижу. Ты мечешь  эту  нечестивую  штуку  и...
чувствуешь удовольствие, будто служанку завалил на сено.
   - Какое удовольствие? - ответил я замученно. -  Я  всего  лишь  хочу,
чтобы получалось, как я хочу.
   Он кивнул с глубоким удовлетворением.
   - А как, по-твоему, становятся мастерами? Вот так же: одно и  то  же,
одно и то же. С мечом, щитом, топором, конным, пешим, в доспехах и  без.
Одни считают, что им хватит и первых уроков, пора и по бабам, а  вот  мы
упражняемся и упражняемся... А потом и бабы наши, и вообще все наше!  До
горизонта и - дальше.
   Острая печаль стиснула  мое  сердце.  Молот  прилетел,  саданул  меня
рукоятью по пальцам, разбив в кровь, и рухнул под ноги.
   - Все мне не надо, - вырвалось из меня тихое, словно стон  умирающего
зайца. - Мне совсем-совсем не все надо...
   Бернард взглянул остро.
   - Да? - рыкнул он. - А может, тебе надо больше, чем все?
   Я поднял на него  взгляд.  Бернард  смотрит  серьезно,  сочувствующе.
Похоже, эта закованная в доспехи каменная глыба что-то чувствует.
   - Боюсь, - прошептал я, - что ты недалек...
   - От истины, - сказал он подозрительно, - или вообще?
   Раздались  звуки  музыки,  через  двор  шла  королева,  строгая,   но
улыбающаяся милостиво, одета для дороги в пурпурный плащ, золотая пряжка
разбрасывает солнечные блики. Голубое платье искрится мелкими блестками,
такие же голубые платья и на придворных, почти все  моложе  королевы,  а
двое совсем маленькие девочки с большими букетами цветов в обеих руках.
   Я остановился, любуясь лучом света в темном королевстве терминаторов,
где все лязгает,  звякает,  грохочет,  грюкает,  земля  вздрагивает  под
тяжелыми шагами, будто во все стороны расхаживают гуляющие экскаваторы.
   Королева Шартреза остановилась, заприметив нас с  Бернардом.  Бернард
почтительно   преклонил   колено.   Я   поколебался,   совсем    недавно
разговаривали с нею запросто, но Бернард прав: на людях надо вести  себя
иначе.
   Я преклонил колено. Шартреза улыбнулась - похоже, понимает.
   - Бернард, - сказала она певучим голосом, -  я  вижу,  не  оставляешь
молодого рыцаря заботой. Наверное, смотришь далеко в будущее... где сэру
Ричарду придется очень непросто?
   Бернард поднялся, сказал густым сильным голосом:
   - Ваше высочество! В  сражениях  смерть  настигает  всякого.  Но  для
рыцаря сложить голову за короля, за королеву, за даму сердца  -  славная
гибель, мужская гибель. Ричард молод  годами,  но  рука  его  крепка,  а
сердце закалено в боях, как железо в горне кузнеца, а  потом  в  кипящем
масле. Неизвестно, кем бы он стал, но Тьма пришла в наши земли... и  вот
он выучился биться и по-рыцарски, и по-степняцки, копьем  и  мечом!  Ему
уже нет равных среди наших воинов в бою на секирах,  а  на  алебардах  я
готов выставить его против любого из королевских воинов...
   Шартреза рассмеялась:
   - Ты так горячо  его  расхваливаешь!..  Это  потому,  что  не  можешь
похвалить себя?
   Бернард снова поклонился.
   - Я человек простой, могу похвалить и себя. Но в Ричарда я так  много
вложил, что это почти что я!
   Она осмотрела нас обоих  демонстративно  внимательно,  за  ее  спиной
захихикали придворные дамы.
   - Спасибо, славный Бернард, - сказала она наконец тепло. - Спасибо.

Глава 2

   Третий день я бродил по городу в тщетной надежде, что Лавиния  выйдет
за покупками или по каким-то еще делам. Здесь нет  городского  сада,  но
есть костел, сегодня пятница, дожить бы до воскресенья,  а  потом  можно
будет увидеть ее по дороге на воскресную проповедь...
   Прямо на площади меня  перехватил  мальчишка  в  наряде  королевского
оруженосца.
   - Сэр Ричард! - закричал он еще издали. - Сэр Ричард!
   Он подбежал, но прохожие уже обратили внимание, что сэр Ричард -  это
я, а что он, такой счастливец, вот сейчас будет общаться с  самим  сэром
Ричардом.
   - Что случилось?
   - Сэр Ричард, - повторил он громко и счастливо, - мой  король  послал
меня за вами, сэр Ричард!
   - А что стряслось? - повторил я.
   - Не знаю, сэр Ричард, - ответил он честно и добавил уже серьезнее:
   - Но его высочество велели прибыть в его покои немедленно!
   Я вздохнул, оглянулся на мрачное  массивное  здание,  в  котором,  по
слухам, поселилась по приезде благородная леди Лавиния.
   - Ну что ж, пойдем...
   - Можно мне пойти с вами рядом? - спросил он живо.  И,  не  дожидаясь
ответа, спросил быстро:
   - Это и есть тот самый молот?..
   - Да, - ответил я на ходу.
   Он  быстро-быстро  шагал  справа,  торопился,  забегал  даже  вперед,
быстрые  глаза  обшаривали  молот,  на  хорошенькой   румяной   мордашке
отразилось сильнейшее разочарование.
   - Он такой простой!
   - Сила рыцаря не в перьях на шлеме, - сказал я. - Еще не знаешь?
   Его чистые детские щеки залила густая краска.
   - Простите меня, сэр Ричард, - сказал он голосом, полным раскаяния. -
Но об этом молоте рассказывают такое, что я представил  его  размером  с
наковальню, на нем должны быть таинственные колдовские знаки!
   - Они там, - сказал я, - внутри.
   - О, - сказал он почтительно, глаза округлились. - Я о таком даже  не
слышал...
   Стражи у королевских покоев отсалютовали копьями. Оруженосец не успел
сделать  им  повелительный  жест,  показывающий  мне,  что  и  он  здесь
распоряжается... на пару с Беольдром, стражи  заулыбались  и  распахнули
ворота. Три дня тому или четыре - не помню, они с огромным удовольствием
выносили из этого зала Сира де Мертца, который возжелал поставить нашего
короля на колени... И еще помнили мою роль.
   В глубине зала на троне я увидел роскошную белую пену, выступающую из
пурпурного плаща, и лишь потом вычленил  из  этого  великолепия  бледное
худое лицо короля. Седые волосы  падают  на  глаза,  опускаются  пышными
прядями на плечи, а седые усы и  борода  полностью  скрывают  не  только
нижнюю часть лица, но и всю грудь.
   За спинкой кресла и чуть справа монах - я узнал  отца  Гарпага,  -  а
перед троном высится сверкающая серебром статуя  из  металла.  Шарлегайл
говорил слабым прерывающимся голосом,  статуя  почтительно  слушала.  На
широкой перевязи длинный рыцарский меч с позолоченной рукоятью,  уже  по
нему я узнал бы сэра Ланселота. Меч Ланселота и его  серебряные  доспехи
известны всему Зорру.
   Ланселот не обернулся, хотя явно ощутил  открывшуюся  за  его  спиной
дверь. Шарлегайл сделал слабый жест высохшей дланью:
   - Сэр Ричард... подойди поближе.
   Я приблизился, надо бы опуститься на одно колено и ждать, пока король
изволит позволить встать, но Ланселот уже стоит, да и  король  у  нас  -
настоящий король, ему дешевые церемонии по фигу,  я  лишь  поклонился  и
уставился на него в ожидании.
   Ланселот   нахмурился,   что-то   проворчал,   а   Гарпаг    суетливо
перекрестился. Оба чувствительны к нарушению этикета.  Шарлегайл  сказал
слабым прерывающимся голосом:
   - Еще ближе... оба...
   Шагнув  вперед,  мы  остановились  перед  королем.   Я   с   глубоким
сочувствием смотрел в его изможденное лицо, подумал внезапно, что король
не так уж и стар, это жизнь, как говорят, состарила преждевременно.
   - Сэр Ланселот,  -  проговорил  Шарлегайл.  Он  остановился,  перевел
дыхание, сказал снова:
   - Сэр Ланселот... На тебя  возлагаю  великую  задачу.  Надлежит  тебе
отправиться в королевство Алемандрию. К  славному  и  почтенному  королю
Конраду. Поздравь его с  великой  победой  над  собой,  что  есть  самая
великая из побед, кою может одержать человече. Поговори, очаруй, ты  это
умеешь. Покажи свою удаль на турнире, в поединках, на скачке, в  метании
молота... Это первое. Второе - хорошо бы склонить его оказать нам помощь
людьми. У него целая армия томится без дела!..
   Ланселот с достоинством поклонился.
   - Все сделаю, ваше высочество.
   - Отправляйся немедленно, - велел король. - Сегодня отдохни, а завтра
с утра в путь. Да, еще... тебя будет сопровождать отряд рыцарей,  как  и
надлежит послу. Сам отберешь, кого считаешь достойным  такой  чести.  Но
одного я тебе сам посоветую.
   Ланселот смотрел прямо в глаза Шарлегайла.
   - Слушаю, ваше высочество.
   - Обязательно возьми с собой Ричарда,  -  сказал  король.  -  Ричарда
Длинные Руки.
   Я поклонился, лучше молчать и кланяться, Ланселот тоже поклонился, но
я видел в его серых глазах недоумение.
   - Ваше высочество...  я  понимаю,  вы  только  что  посвятили  его  в
рыцари... и все еще помните... это... этого человека.  Но  не  будет  ли
Конрад оскорблен? Ведь Дик единственный, у кого нет поместья, у кого нет
земель, крестьян... Еще вчера он был простолюдином...  Такой  человек  в
посольстве вызовет ненужные вопросы. А то и подозрения.
   Гарпаг выступил  из-за  трона,  встал  рядом,  его  худое  лицо  было
неподвижно, но в глазах я прочел тщательно упрятанную неприязнь.
   - Хуже того, - сказал он внятно. - Хуже того...
   Шарлегайл попросил слабым голосом:
   - Отец Гарпаг, нить ваших мыслей от меня ускользает.
   - Хуже того, - повторил Гарпаг, - это вызовет насмешки.
   Король покачал головой:
   - Конрад - воин. Ему важнее, кто как держит меч. А Ричард  уже  успел
показать себя умелым и отважным воином. Но еще важнее другое...
   Он вздохнул,  покосился  на  священника.  Гарпаг  нахмурился,  что-то
зашептал ему на ухо. Король отмахнулся.
   - Видишь, сэр Ланселот, отец Гарпаг настоятельно не советует посылать
туда Ричарда. Почему?  Да  потому,  что  церковь  ему  не  доверяет.  Не
осудила, но и не оправдала. Инквизиция все еще решает, на каком огне его
сжечь: быстром или медленном... Однако что плохо  для  нас,  может  быть
хорошо для Конрада. Он не в ладах со святой церковью, хотя не в ладах  и
с армией Тьмы. А Ричард как раз  тот,  у  кого  на  поясе  боевой  молот
язычников. У него  на  шее  амулет,  который  носили  идолопоклонники...
Королю Конраду такой человек ближе и понятнее! Пусть он думает,  что  мы
все такие, как сэр  Ричард...  ну,  пусть  не  все,  но  в  наших  рядах
рыцарства есть такие, что вольно трактуют Священное Писание,  пропускают
службы в церкви, общаются с нечистыми созданиями леса, как  то  эльфы  и
гномы...
   Гарпаг начал усиленно креститься, бормотал молитвы, на меня смотрел с
ужасом и отвращением, даже попытался брызнуть святой водой, но,  похоже,
фляга оказалась пуста. Или в ней не  вода.  Ланселот  тоже  хмурился,  с
каждым словом посматривал в мою сторону все неприязненнее.
   - Ваше высочество, - сказал он почтительно, когда король умолк.  -  А
не слишком ли уж паршивую овцу мы запустили в свое христианское стадо?..
Стараясь показать королю Конраду, что мы все  такие...  запятнанные,  не
нанесем ли урон своей чести, имени, достоинству?
   Король вздохнул:
   - Это... политика. Нельзя  перейти  болото,  не  испачкав  ноги.  Кто
боится испачкаться -  остается  на  том  берегу.  Мы  же  перейдем,  там
очистимся... молитвами, епитимьей. Принесем жертвы, в  смысле,  воскурим
ладан и пожертвуем на церковь что-то из найденного и...  пойдем  дальше.
Идите, мои друзья. Я сказал!
   Мы вышли с Ланселотом вроде бы вместе, но в то же время и врозь, а от
ворот  замка  сразу  пошли  в  разные  стороны.  Я,  понятно,  в  полной
готовности отторчать и эту ночь перед домом леди Лавинии. Днем вроде  бы
само собой, но зачем-то и ночью. Что за дурь -  никогда  она  не  выйдет
гулять ночью, здесь женщины даже днем не появляются в одиночку, но когда
однажды на втором этаже на фоне занавески мелькнул  женский  силуэт,  из
меня от ликования брызнули золотыми фонтанами  бенгальские  искры,  и  я
сидел там, затаившись в тени, до утра...
   Сейчас я замедлил шаг, уже забыв о  посольстве  к  жестокому  королю,
смотрел на окна, на  ворота,  что  вдруг  заскрипели,  словно  повинуясь
давлению моего тяжелого взгляда,  и  медленно  стали  распахиваться.  По
двору к воротам ехала  на  гнедой  лошадке  женщина  в  голубом  платье,
впереди шел слуга и вел коня на коротком поводе.
   Сердце мое всхлипнуло и застыло, а потом, убедившись, что  не  глюки,
застучало часто и взахлеб. На леди Лавинии обычный головной убор женщины
знатного происхождения: очень высокий шпиль, похожий  на  верх  Спасской
башни, с кончика на спину падает нечто длинное и полупрозрачное голубого
цвета. Шелковый платок укрывает голову так, что оставляет на виду только
лицо, даже шея укутана. С плеч ниспадает  легкий  плащ,  он  положен  по
рангу знатным особам, но абсолютно нелеп в этот теплый солнечный день.
   Гнедая лошадка, невысокая, как  пони,  но  очень  грациозная,  словно
выточена из дерева и покрыта лаком, гордясь такой всадницей,  помахивала
гривой, нервно переступала с ноги  на  ногу,  косила  на  всех  огненным
глазом: оценили, какое сокровище она везет? На  этот  раз  леди  Лавиния
сменила запыленный дорожный костюм из грубого полотна на  нечто  легкое,
но тоже непривычно простое, без дурацких рюшек и  финтифлюшек,  все-таки
дают себя знать прирожденный вкус и такт.
   Она сидела на коне очень непривычно для моего глаза, даже  дико,  но,
как понимаю, только так и ездят порядочные женщины:  на  особом  женском
седле, что и не седло вовсе, а просто-напросто  широкая  подушечка,  обе
ноги на одну сторону, зад слегка на другую, для  равновесия,  это  очень
красиво, даже эротично, но  как-то  несерьезно.  Страшно  подумать,  что
случится, если конь вдруг поскачет...
   Непроизвольно я зашел с  той  стороны,  чтобы  подхватить  ее,  такую
нежную и легкую, подхватить на  обе  мои  широкие  длани.  Она  вскинула
брови, поинтересовалась ядовито:
   - Что, захотелось на кружку эля?
   - Ага, - сказал я и добавил мечтательно:
   - А если бы еще на две...
   - Харя не треснет? - спросила она. - Впрочем,  у  меня  есть  работа.
Надо вывезти навоз...
   - Из ваших покоев? - спросил я. - Дык я  завсегда!..  С  умилением  и
счастьем... А ежели прямо из вашей спальни, то  я  задурно,  только  для
вас!
   Не зная, что придумать еще, я принялся освобождать в  носу  квартиру,
рассматривая то добытые  сокровища  с  детским  любопытством,  что  есть
постоянное состояние простолюдина, как и вечная угрюмость, то ее - такую
нежную, воздушную, небесную. Леди Лавиния фыркнула,  выудила  монету  из
мешочка на поясе и бросила мне.
   - Лови!.. Только не напивайся до привычного тебе состояния.
   - Не стану, - пообещал я. - Только до  благородного,  когда  рылом  в
салат.
   В ее глазах метнулся запоздалый страх, вспомнила, но поздно. Я, нагло
ухмыляясь, выудил из кармана золотой. Бросил хорошо - ей пришлось  всего
лишь разжать пальцы. Она инстинктивно сжала кулак, ее щеки покраснели, а
глаза гневно заблистали.
   - Сдача, - пояснил я.
   Она швырнула монету слуге, тот  поймал,  увидел,  какого  достоинства
монета у него в грязной пятерне, едва не упал под копыта ее лошадки.
   - Это тебе  на  пропой,  -  сказала  она  слуге  громко.  Тот  икнул,
побагровел, ноги его начали разъезжаться. Она послала коня вперед, слугу
потащило,  он  кое-как  забежал  вперед,  но  все  оглядывался  на  меня
расширенными глазами.
   - Дык как насчет навоза? - прокричал я вдогонку.  Она  обернулась  на
ходу, наши взгляды встретились.  Конь  ее  прибавил  шагу,  ей  пришлось
повернуться и направить его посреди улицы, чтобы не мешать пешеходам, те
пугливо жались к стенам домов.  Уже  у  самого  выезда  на  площадь  она
зачем-то обернулась снова.
   Я стоял на том же месте. Наши взгляды столкнулись в воздухе