дь...
   Я вытащил из сумки тряпицу, обернул очень  старательно,  даже  очень,
протянул сверток Бернарду.
   - Держи.
   Лицо его затвердело, в глазах было странное выражение. Когда он почти
коснулся свертка, я двумя пальцами сдвинул тряпицу и быстро коснулся его
ладони серебряным краешком креста.
   - Во ими господа!
   Бернард с криком отшатнулся. В том  месте,  где  крест  коснулся  его
ладони, вздулся пузырь, лопнул. Во все стороны побежала зловонная  язва.
Края вспыхнули оранжевыми язычками огня, почти прозрачными  в  солнечном
свете, а внутри возникла багровая дыра. Другой рукой  Бернард  попытался
повернуть коня. Я вытряхнул крестик ему на седло,  а  сам  ухватился  за
рукоять меча.
   Мне показалось,  что  крестик  был  раскаленной  добела  каплей,  что
обрушилась на коня из глыбы льда. Потом  почудилось,  что  крест  поджег
политое бензином седло. Вспыхнул огонь, в то же время чавкнуло, брызнули
струи  зеленоватой  жижи,  конь  начал  оседать,   ноги   укорачивались,
становились толще, мохнатее.
   Бернард кричал тонким нечеловеческим голосом. Из-за леса  выметнулись
на конях две фигуры. Я вскинул меч и  нанес  неумелый  удар.  Лезвие  со
звоном ударило по шлему. Мои ладони занемели,  однако  шлем  раскололся.
Череп Бернарда раскололся тоже, глаза разошлись в стороны, но продолжали
смотреть на меня с лютой злобой.
   Я орал и рубил все, что стояло перед глазами: Бернарда, коня,  а  там
все ярче вспыхивал огонь. Бернард одной рукой ухитрился  достать  топор,
замахнулся,  но  я  подставил  щит,  руку  тряхнуло   так,   что   плечо
превратилось в дерево. Широкое лезвие скользнуло мимо, я с силой  двинул
мечом, словно копьем. Острие со скрежетом вошло в живот. Бернард все еще
смотрел на меня сильно раздвинутыми в стороны глазами,  затем  на  месте
лица вспыхнул багровый огонь.
   Я отступил. За  спиной  конский  топот,  крики,  шум.  Огонь  охватил
Бернарда и коня, взвился столб черного дыма. На  миг  в  огненном  вихре
мелькнуло огромное злое лицо, сменилась  тысяча  ужасных  гримас.  Огонь
исчез,   почерневшая   земля   дымилась,   на    ней    грудой    лежали
полурасплавленные доспехи.
   Кто-то соскочил с коня, я уже слышал  по  топоту,  что  это  Бернард,
настоящий, который не побоится коснуться серебряного крестика. А рядом с
ним слышался злой, сильный голос Ланзерота...
   Я соскочил на землю, подобрал крестик и  незаметно  сунул  в  карман.
Бернард ухватил меня за плечи, развернул. Огромное  мясистое  лицо  было
красным от гнева.
   - Ты с кем задрался, дурень? Оно ж могло тебя... Рудольф  дернул  его
за локоть.
   - Бернард, этот парень просто родился счастливым. Мы этих гадов и  то
различаем с великим трудом, а этот с ходу. Как ты догадался?
   Я открыл рот и не смог ответить, ибо лже-Бернард сказал, что  в  этом
мире существует магия, но настоящий Бернард  не  подозревает  даже,  что
существуют этот и не этот миры. Для него есть только  один  мир,  а  для
кого-то не секрет, что я из другого...
   - Он не решился проехать мимо повозки, - нашелся я.
   Наступила  непонятная  пауза.  Бернард  и   Ланзерот   переглянулись.
Ланзерот нахмурился,  его  пальцы  подвинулись  ближе  к  рукояти  меча.
Бернард перехватил его руку, оглянулся на  повозку.  Сказал,  пристально
глядя мне в глаза:
   - Да, ты прав. Оборотни не выносят присутствия святых вещей.  А  мощи
Тертуллиана вообще могут опрокинуть и рассеять любую магию.
   Но Рудольф и Асмер тоже переглядывались, смотрели  на  меня  с  вновь
вспыхнувшим подозрением. Я оглянулся на повозку, оттуда вышла  принцесса
с арбалетом в руках. Она тоже смотрела на меня очень  странно.  Если  не
сказать,  враждебно.  Почему-то  мой  убийственный  довод  насчет  мощей
Тертуллиана им не показался убийственным.
   А даже очень наоборот.
   Дорога пошла широкая, накатанная.  Никто  не  нападал,  даже  в  небе
совсем редко показывались  орлы.  Все  ободрились,  только  волы  тащили
повозку все так же неторопливо и невозмутимо, несмотря на хлыст  Асмера.
Я украдкой старался заглянуть в повозку, но через узкую щель мелькали то
округлые бока мешков, то  лысина  священника.  Мелькнула  узкая  лодыжка
принцессы. Я, который спокойно  смотрел  на  голых  красоток  на  ночной
Тверской, предлагавших все-все услуги, застеснялся и придержал коня.
   Колеса бодро постукивали по твердой как камень земле. Мне показалось,
что повозка катит несколько легче, чем вчера, но решил, что я  не  такой
уж спец, чтобы замечать такие детали. Впереди простучала  конная  дробь,
Асмер пустил коня в галоп.
   Деревья сдвинулись, далеко впереди выдвинулись из-за  леса  добротные
дома. Дорожка огибала лесок; и дома выползали, как  старые  неторопливые
черепахи: массивные, серые, плотно прижатые один к  другому.  На  въезде
виднелся даже сторожевой пост в  виде  деревянной  вышки  с  пристройкой
внизу.
   Я видел, как  Асмер  остановился  перед  вышкой.  Сверху  неторопливо
спустился человек. Поговорили. Асмер показывал в нашу  сторону,  часовой
качал головой. Асмер что-то сунул ему в карман, часовой махнул  рукой  и
скрылся за дверью.
   Проехали без досмотра, по обе стороны узкой улочки потянулись угрюмые
каменные дома. Здесь камень не жалели, строили на  века.  Даже  середина
городка была  замощена  крупным  булыжником.  Асмер  снова  метнулся  по
сторонам, расспрашивал, узнавал цены, а мы все хранили гордое  молчание.
Ланзерот - рыцарь, не снизойдет до  бесед  с  простолюдинами,  принцессу
лучше не показывать вовсе, а Бернард  попросту  вобьет  голову  в  плечи
тому, кто не так ответит. Про себя молчу, у  меня  такой  комплекс,  что
скорее заблужусь, чем стану спрашивать дорогу.
   Постоялый двор располагался, как водится, на перекрестке дорог.  Судя
по тому, что тот оказался в середине города, я решил, что  здесь  сперва
был постоялый двор, а потом  оброс  со  всех  сторон  городом.  Асмер  и
Рудольф отвели волов на задний двор, я помогал им распрячь, ибо хоть я и
герой, но простолюдин, а в мире,  где  есть  навоз,  не  рыцарям  же  да
принцессам убирать?
   Когда, закончив с  делами,  вошли  в  таверну,  Ланзерот,  Бернард  и
принцесса уже трудились  за  богато  накрытым  столом.  Бернард  широким
взмахом пригласил нас сесть напротив, места есть,  Рудольф  благочестиво
пробормотал молитву, я тоже склонил голову и сделал вид,  что  произношу
про себя. Потом с четверть часа за столом слышны были только стук ножей,
хруст молодых костей под крепкими зубами и довольное чавканье.
   Из-за спины появлялись руки с кувшинами,  глиняными  чашками,  а  для
принцессы, угадав ее высокое положение, принесли даже медный  кубок.  Я,
как и все, жевал, глотал, отхлебывал, живительное тепло распространялось
по телу, усталость сперва нахлынула с такой силой, что я  решил  тут  же
свалиться и  заснуть,  но  потом  мышцы  стали  оживать,  спина  ощутила
потребность выпрямиться. От изнеможения не осталось даже тени, а вино со
специями горячило кровь и освежало надежнее, чем чашка крепчайшего кофе.
   Пока насыщались, в помещении потемнело. Но как-то чересчур быстро. На
лица посетителей упал красноватый отсвет. Над  головой  прокатился  едва
слышный грохот. Я сперва взглянул на потолок, потом на окно.
   Разом наступила ночь.  Остальные  посетители  быстренько  заканчивали
пировать, устремлялись к двери. Кто-то, убегая от настигающей  грозы,  с
такой силой распахнул дверь, что она с грохотом  ударилась  о  стену.  К
нашему столу  докатилась  струя  холодного  воздуха,  странная  в  таком
перегретом вечере, ударила по ногам.
   Гроза тоже налетела слишком быстро, я видел по лицам своих спутников,
что им это очень не нравится. В молчании  закончили  обед,  поднялись  в
свою комнату. Ланзерот распахнул ставни, мы все посматривали  в  окно  с
беспокойством.
   Страшная туча накрыла город, люди в ужасе бежали с улиц, прятались  в
дальних углах комнат, словно можно укрыться от гнева богов. Воздух  стал
тяжелый, как грех, и прилипал к телу, как профессионалка липнет к  парню
с иностранным паспортом.
   Во тьме страшно блистали  сполохи.  Похоже,  они  долго  прятались  в
тучах,  изредка  просвечивая,  потом  начали  высовываться,  словно   бы
светящиеся корни дерева, доносилось  легкое  громыхание.  Затем  уже  не
корни, а блистающие деревья огня возникали между тучей  и  землей.  Гром
докатывался мощный, тяжелый.
   Когда молнии подошли к самому городу, подул страшный  ветер.  Еще  ни
капли не ударило о сухую землю, а ветер пронесся могучий и  злой.  Перед
постоялым двором с жутким треском  переломило  столетнее  дерево.  Белый
расщеп в ночи казался страшнее и болезненнее, чем распластанный человек,
которого накрыло верхушкой. Он стонал и пробовал выползти из-под дерева,
молнии сверкали рядом с его перекошенным лицом, над городом  лопалось  и
рушилось небо.
   ... И наконец-то хлынул ливень. Даже не ливень, а все хляби  небесные
разверзлись, вода  не  лилась  струями,  а  падала  водопадом,  ревущими
потоками. Улицы сразу заполнились водой,  со  скрипом  потащило  забытую
телегу. Молнии полыхали непрерывно, здания  дрожали  от  грохота,  земля
вздрагивала, снизу тоже раздался гул, словно гроза  бушевала  и  там,  в
подземном мире.
   Я отодвинулся от порывов злого ветра. Над  головой  широкий  надежный
потолок, стены крепкие, можно закрыть  ставни  и  отсидеться,  переждать
грозу, выйти сухими.
   Я не успел протянуть  руку,  Бернард  раньше  меня  ухватил  створку,
сильный ветер успел забросить в щель нам под ноги водяную  пыль,  мелкие
веточки,  сучки  и  что-то  мокрое,  словно  комок   глины,   но   слабо
шевелящееся.  Я  нагнулся,  ладони  подхватили  птенчика,  голошеего,  с
культяпками  крыльев,  желторотого.  После  любой  грозы  под  деревьями
находят множество выброшенных ветром птенцов, а эта непогода так и вовсе
опустошит певчий мир всего села и его окрестностей.
   - Как думаешь, -  сказал  Бернард  вполголоса,  -  это  погодка  сама
разгулялась или кто-то ей помог?
   Я не успел ответить, за спиной со злобой выкрикнул священник:
   - Чую дьявольские силы! Его чую!
   Священников этих, мелькнуло в голове, я вообще-то встречал на  каждом
шагу: в моем мире если в кране нет воды, то виноваты  только  юсовцы,  и
никто еще. Если сосед нажрался и заблевал коридор, то опять  же  юсовцы,
подростки разрисовали стены в подъезде - юсовских фильмов  насмотрелись,
юсовской культурки хлебнули, юсовские книжки читали...
   Крыша над нами прогибалась, как под ударами небесного молота.  Ливень
стал вроде бы слабее, но тут  застучали  по  стене  и  наличникам  белые
мелкие шарики, не крупнее зерен овса, быстро выросли до размеров  ореха,
а еще чуть  -  и  перед  нашими  изумленными  и  устрашенными  взглядами
разбивались градины величиной с куриное яйцо!
   Я никогда такого града не  видел,  смотрел  жадно,  впитывал  в  себя
зрелище чуда, когда с неба падает вот такое. В своей Москве всего трижды
видел град, и всякий раз тот был не крупнее арахиса. Молнии сверкали так
часто, что на ступенях трепетал постоянный свет,  мертвенный  и  жуткий.
Чудовищные  удары  грома  пытались  вбить  домик  в  землю.  Над  лужами
вспыхивало облако пара, я слышал  шипение,  а  когда  облако  гасло  под
ударами водяных струй, я видел темное обугленное пятно среди булыжников.
   Ночью, я слышал  сквозь  сон,  Бернард  поднимался  и  уходил,  лавка
трещала под тяжестью Рудольфа. Дважды появлялся Ланзерот,  Асмер  же  не
показывался вовсе: заночевал  в  конюшне  вместе  с  нашими  конями.  За
повозкой, как он сказал, нужен глаз да  глаз,  а  из  конюшни  наблюдать
проще.
   Как я ни старался, сон  был  скомканный,  хаотичный,  я  его  тут  же
забывал, а когда наступило утро, я со злостью признал, что, чем ближе  к
королевству Зорр, тем труднее мне ловить это зыбкое состояние сна, когда
вдруг понимаешь, что это сон, что можешь летать, как птица, и -  намного
быстрее!
   Для полетов во сне нужна особая легкость, а  воздух  потрескивает  от
напряжения, словно гроза собирается снова. И чем ближе к силам Тьмы, тем
тревожнее.
   Бернард смотрел с надеждой,  я  покачал  головой.  Он  постарался  не
подать виду, что разочарован, даже ободряюще  хлопнул  по  плечу,  но  я
видел даже по его удаляющейся спине, что он здорово рассчитывал  на  мой
очередной сон ночного лазутчика.
   Ланзерот быстро натянул вязаную рубашку, надел кольчугу. Доспехи  ему
помогал прилаживать и затягивать ремнями Бернард. Рудольф  сонно  сопел,
чесался, угрюмо смотрел в  окно  на  покрасневшее  небо.  Солнце  только
высунуло навершие огненного меча, от края земли сыпались искры.
   Мне одеваться проще всех, я отошел к другому окну, выглянул во  двор.
Тревожное чувство нахлынуло на меня с мощью цунами. Челюсти  стиснулись,
подавляя крик. Ланзерот, похоже, прочел что-то в моем изменившемся лице,
в два широких шага оказался рядом, выглянул.
   Во дворе все на месте, повозка в глухом углу. Из ворот конюшни  вышел
Асмер в полном вооружении: меч  у  пояса  слева  и  два  ножа  с  другой
стороны, шлем  на  сгибе  левой  руки,  лицо  бодрое,  словно  прекрасно
выспался, только даже отсюда я рассмотрел темные круги под глазами.
   Ланзерот  сердито  отпихнулся  от  подоконника.  В  глазах  метнулась
ярость.
   - И что... - начал он грозно. И осекся...

Глава 14

   Прямо посреди комнаты  возникло  лиловое  свечение.  Столб  нечистого
света возник из пола и уперся в потолок, словно полупрозрачная  колонна,
поддерживающая   свод.   Запахло   озоном,   будто   после   сильнейшего
электрического разряда. В столбе света появился  низкорослый  человек  в
халате до пола и остроконечном колпаке. Лицо было мертвенно-бледным, но,
когда  он  сделал  шаг  и  вышел  из  светящегося  столба,  лицо  обрело
нормальный цвет, разве  что  губы  оставались  мертвенно-лиловыми,  даже
синими.
   Ланзерот первым метнул руку к мечу, колдун  презрительно  усмехнулся.
Рука   рыцаря   успела   выдернуть   меч,   но   тут   колдун    обронил
одно-единственное слово. Мне даже почудилось, что я уловил смысл, что-то
довольно обыденное, вспомнить бы, но перед глазами коротко  блеснуло,  в
ушах послышался шум водопада и тут же умолк.
   Застыли все, кто был в комнате. За спиной колдуна замер  Рудольф,  он
приподнимался с лавки и в такой позе остался. Бернард успел  замахнуться
огромным топором, лицо замерзло в гримасе ярости, зубы оскалены,  как  у
зверя.
   Колдун повернулся, посмотрел на старого богатыря, сказал с  некоторой
долей уважения:
   - Быстр... Мне бы в твои годы... Ладно, так что везете?
   Все молчали, словно превратившиеся в камень. Мне чудилось, что колдун
сумел как-то замедлить для них время, сейчас наша секунда длится час,  а
то и сутки... или же все видят и слышат, раз он их  спрашивает,  но  как
ответят?
   Колдун щелкнул пальцами. Бернард, на которого он  смотрел,  с  трудом
пошевелил губами:
   - Что изволит мой госпо... Да пошел ты... Слушаюсь  и  пови...  Умри,
тварь. Ничего не скажу...
   - Хорошо, - сказал колдун нетерпеливо. - Выбирайте! Я могу  дать  вам
легкую смерть, а могу и обречь на страшные муки,  от  которых  ничто  не
спасет. Я согласился прервать свои занятия и прибыть сюда,  чтобы  взять
то, что везете издалека. Предлагаю отдать добровольно... А сейчас, чтобы
убедились, что я не шучу, буду убивать по одному. А потом найду и сам...
   Меня трясло, я просто не верил, что  это  наяву.  Страшную  гарпию  я
объяснил, как неизвестное мне животное. Не всех же я знаю, вон  анаконду
ни разу не видел, как и медведя гризли. Да  и  остальные  дивные  звери,
нападавшие по дороге, были вполне реальными, от них дурно пахло,  летели
клочья  шерсти,  капала  слюна,  от   лап   оставались   следы,   ничего
сверхъестественного, но сейчас спиной  ко  мне  стоит  человек,  который
вышел  из  светящегося  столба...   Проще   всего   бы   объяснить   это
телепортацией, телекинезом или сотней Других премудрых слов, я  их  знаю
массу, но в голове предостерегающе стучат острые молоточки: это колдун!
   Злой колдун. Он убьет твоих спутников, а потом и тебя,  знай  ты  эти
умные термины или нет...
   Руки мои крупно тряслись. Я неловко снял с пояса  Ланзерота  арбалет.
Колдун вперил злой взгляд в  Бернарда,  снова  поднял  руку  и  направил
указательный палец с острым накрашенным ногтем в его широкую грудь.  Мне
почудилось, что  глаза  Бернарда  чуть  сузились,  а  ноздри,  напротив,
раздулись в ярости.
   - Последний раз спрашиваю, - сказал колдун. -  Что  везете?  Где  оно
лежит? Или ты сейчас рассып-лешься кучей песка...
   Я поднял арбалет, стальная тетива натянута, а короткая толстая стрела
покоится в узкой канавке. Привычное ружье,  привычная  спусковая  скоба.
Еще в детстве не раз  стрелял  в  тире,  потом  в  армии.  Пусть  не  из
арбалета, но тот же приклад, тот же спуск...
   Колдун, уловив движение за спиной, нехотя  обернулся.  Обернулся  без
спешки, уверенный, что  просто  почудилось.  Я  нажал  на  металлический
крючок. Звонко  щелкнуло.  Стрела  исчезла  с  темного  ложа,  а  колдун
вздрогнул. В горле вырос короткий металлический штырь.
   Глаза колдуна расширились, он распахнул рот, широкий,  тонкогубый,  я
сжался в предчувствии жуткого крика, страшного заклятия, после  которого
у меня  под  ногами  разверзнется  земля,  но  из  простреленного  горла
вырвался только хрип, и изо рта потекла алая струйка.
   Руки колдуна рывками поднялись к горлу,  пальцы  коснулись  железного
штыря. Глаза впились в меня с интенсивностью боевого  лазера.  Я  видел,
как он рванул стрелу из горла. Кровь выплеснулась  тонкой  струйкой,  ее
раздувало,   словно   вентилятором.   Грудь   колдуна   поднималась    и
схлапывалась, я со страхом понял, что он  все  еще  пытается  выговорить
страшное заклинание...
   За спиной звякнуло железо. Ланзерот начал шевелиться,  рука  медленно
пошла к рукояти меча. Колдун качнулся,  грохнулся  навзничь,  не  сгибая
колен. Стрела осталась зажатой в обеих руках, из  темной  дыры  в  горле
толчками выплескивалась кровь и вырывался подкрашенный алым воздух.
   Задвигались Бернард и Рудольф. Рудольф первым очутился около колдуна,
приставил к его груди лезвие меча. Когда он поднял голову, в его глазах,
устремленных на меня, было изумление, смешанное с уважением:
   - Какой выстрел! Хорошо, что не в сердце.
   - Да, - сказал Бернард, он судорожно вздохнул. - Если бы в сердце, он
бы успел что-то сказануть...
   - Интересно, что, - произнес Рудольф задумчиво.
   - Пошел ты, - выругался Бернард. - Не хочу даже и думать.
   А Рудольф покачал головой.
   - Молодец, - сказал он тепло. - Ты знал, что надо стрелять в горло?..
Молодец.
   Вообще-то я целился в середину груди колдуна, не сразу  сообразив,  с
какой стороны находится сердце, но, видимо, отдача увела стрелу  слишком
высоко. Однако сейчас об этом упоминать наверняка не стоит.
   Бернард остановился над  колдуном  с  другой  стороны.  Кровь  быстро
покидала холодеющее тело. Бурунчик  крови  иссяк,  стала  видна  широкая
дыра, словно стрела была толщиной с древко лопаты. Видимо, колдун еще  и
расширил рану зазубренным наконечником.
   - Да, - произнес Бернард мрачно, - он успел бы сказать что-то еще.
   Плечи богатыря зябко передернулись. Лицо казалось старым и смертельно
усталым. А Ланзерот молча отобрал у меня арбалет, вложил новую стрелу  в
ложе и, не натягивая тетиву, подвесил к поясу.
   - Меня другое интересует, - произнес он медленно  и  таким  нехорошим
голосом, что у меня ноги пристыли к земле. - Почему...  почему  заклятие
колдуна не подействовало на этого человека?
   Со двора донесся крик. Возле повозки уже стояли  Асмер,  принцесса  и
священник. Асмер в нетерпении махал руками.
   - Пойдемте, - предложил Бернард. - Все решим по дороге.
   Двор залит ярким утренним солнцем, мы все щурились,  чуть  ли  не  на
ощупь прошли в конюшню. Седлали коней в угрюмом молчании, Рудольф  вдруг
коротко хохотнул.
   - Мне бабушка, - сказал он г