выстоял, сын мой?
   Я развел руками.
   - Не знаю, - ответил я честно.
   Они оба отшатнулись, отец Гарпаг быстро  и  широко  перекрестился,  а
отец Дитрих спросил, сильно побледнев:
   - А что ты скажешь... теперь? По поводу нашего дела?
   - Я поеду, - ответил я.  Посмотрел  в  их  напряженные  ждущие  лица,
добавил поспешно:
   - Если найду - привезу. Если  успеет  найти  Ланселот  -  помогу  ему
довезти в Зорр.
   Отец Дитрих выдохнул воздух. Он старался сделать  это  незаметно,  но
его коллега взглянул  удивленно,  я  же  интеллигентно  отвел  взгляд  в
сторону.
   - Хорошо, - сказал отец Дитрих. -  Да  будет  с  тобой  благословение
церкви. Скажи, что тебе нужно, ибо ты не знатен,  тебе  могут  отказать,
это для нас, слуг господних, нет разницы между знатным и незнатным  -  у
всех у нас души, которые вложил Господь Бог и которые он  же  возьмет  в
свои руки.
   - У меня все есть, -  ответил  я  поспешно.  -  Даже  больше,  чем  у
многих... Хорошее оружие, доспехи, конь... Вот только  насчет  спутника!
Слуги или оруженосца  мне  не  нужно,  но  я  взял  бы  с  собой  одного
спутника...
   - Только изъяви желание, - ответил отец Дитрих. - Все  рыцари  сочтут
за счастье...
   - Нет, - ответил я с еще  большей  неловкостью,  -  но  есть  один...
дернуло же меня сшибить его с коня! Теперь я же за него и в  ответе.  Он
мне принес присягу, все время спрашивает, что ему делать.  Теперь  вижу,
что быть начальником - самое хреновое дело..
   Инквизитор смотрел глубоко запавшими глазами. На миг мне почудилось в
них сочувствие, но подумал, что если я отвечаю за одного,  то  он  точно
так же - за все королевство, и я  сам  посмотрел  на  обоих  с  глубоким
состраданием.
   - Спасибо, - сказал отец Дитрих негромко.
   - За что?
   - За то... что сейчас  подумал.  Ладно,  с  этим  молодым  рыцарем  я
обещаю. Хотя...
   - Что, святой отец?
   - Он слишком чист, - выговорил инквизитор с  трудом.  -  Он  чересчур
чист!.. Я просто боюсь, что любое пятнышко грязи  его  погубит.  А  там,
куда ты отправляешься, грязи будет немало.

Глава 13

   Конюх вывел коня, заставил пробежаться  по  кругу.  Двое  оружейников
старательно проверяли мои доспехи.  В  воротах  показался  светловолосый
рыцарь, увидел меня издали, просиял, мне стало неловко, ибо он  бросился
ко мне с искренней любовью и преданностью большого молодого щенка.
   - Мой господин! - воскликнул он счастливо. - Я слышал, что  вы  снова
побывали в опасном походе, откуда привезли чудесное оружие!  Сейчас  над
ним четверо священников служат круглосуточную мессу, зато потом...
   - Да-да, - прервал я. - Сигизмунд... Я снова  влез  в  очень  опасное
предприятие. На этот раз я мог бы взять тебя...
   Он тут же опустился, нет, с железным  грохотом  рухнул  на  колено  с
таким жаром, что земля вздрогнула. В глазах заблестели звезды.
   - Господин, располагай мною!
   - Очень опасное, - повторил я. - Ты не говори ?да?, пока не услышишь,
в чем дело...
   - Опасности? - воскликнул он. - Нечисть на пути? Кровавые раны,  пот,
испытания?.. Так о чем же еще может мечтать мужчина, как не о подвигах?
   Я покосился на Беольдра, тот придирчиво  наблюдал,  как  готовят  мне
доспехи. Беольдр перехватил мой взгляд, чуть приподнял и опустил  плечи.
Он уже понял, что я хоть почти ровесник Сигизмунду, но в чем-то странном
намного старше, мудрее и даже умудреннее.
   - Опасностей ты не страшишься, - сказал я осторожно, - но  там  хуже,
чем опасности. Мы заберемся довольно далеко в южные  земли,  где  сейчас
власть захватила Тьма. Там... нечисть!  И  не  просто  нечисть,  которую
можно мечом или топором, но и та, которая незаметно забирается  в  души,
отравляет,  поворачивает  все  так,   что   друзья   начинают   казаться
предателями, а враги - друзьями...
   Щеки конта слегка побледнели, но он ответил твердо:
   - Но если цель благородна, то что наши жизни?
   Беольдр, что молча следил за разговором, подошел,  шагая  как  статуя
Командора, прорычал ласково:
   - Спасибо, сынок... Дик, бери его.  Этот  львенок  вырастет  львом...
если, конечно, ему дадут вырасти. Я кивнул.
   - Хорошо, Сиг. Поедешь. Но учти, я предупредил! Выезжаем на рассвете,
иди готовь коня, доспехи, оружие. Отоспись!
   Беольдр взглянул вслед осчастливленному Сигизмунду, тяжело  вздохнул.
На суровое лицо набежала тень, оно стало злым и неприветливым.
   - Какой... был, - сказал он с едва сдерживаемой яростью,  -  какой...
ах, сволочи!
   Я тоже посмотрел вслед молодому рыцарю, спросил с тревогой:
   - А что с ним?
   Беольдр бросил в мою сторону злой взгляд.
   - Да ладно, тебя это не касается.
   - Касается, - отрезал я. - Я  беру  его  в  опасное  путешествие.  Мы
должны  доверять  друг  другу!  А  после  ваших  слов,   ваша   милость,
извините... но я, видимо, его оставлю.
   Беольдр отрезал еще злее:
   - Я же говорю, что это касается только его, а не тебя!
   Я поклонился.
   - Простите, ваша милость, мне  нужно  идти.  Возможно,  я  еще  успею
кого-то подобрать в спутники.
   Он зло скрипнул зубами, проговорил нехотя:
   - Ладно, погоди... Я ж говорю, это касается только  его.  Он  приехал
откуда-то совсем из глуши. Ты его  перехватил,  когда  он  только-только
выехал из родового гнезда! А когда ты победил его и велел ехать в  Зорр,
он так и сделал, но... чистая душа!.. несся  со  всех  ног,  истощал  по
дороге, коня едва не загнал, все стыдился,  что  никак  не  приступит  к
службе... Есть люди, которые очень щепетильны в этих делах, я  их  очень
уважаю...
   - Я тоже, - сказал я.
   Он сердито сверкнул глазами, продолжал:
   - В Зорр прибыл, едва держась на ногах, оборванный и  голодный.  Конь
под ним светил ребрами. Ну, а у нас, как назло... да-да,  что  пошло  во
зло, была целая неделя без  приступа!  Молодые  рыцари  от  безделья  не
знали, чем заняться. Пятеро лоботрясов как раз  поднимались  на  высокую
башню, пригласили на крышу и этого деревенского простака. Там один  взял
да и кинул вниз горсть золотых монет и сказал, что, кто прыгнет за  ними
и быстрее всех принесет хоть одну  сюда  наверх,  тому  он  отдаст  свои
доспехи и  своего  коня.  Ну,  эти  лоботрясы  начали  делать  вид,  что
собираются прыгать...
   - Бог ты мой, - прошептал я, уже догадываясь.
   - Вот-вот, - угрюмо сказал Беольдр. - Этот простак  тут  же  поспешно
прыгнул, чтобы опередить других. Там подхватил монету и  бегом  поднялся
по ступенькам... Сам понимаешь, все раскрыли  рты.  Но  все  перед  этим
побывали в таверне, вино  туманило  мозги,  как-то  решили,  что  просто
повезло. Правда, доспехи и коня пришлось отдать...
   - Слава Богу, - выдохнул я, - то-то я заметил,  что  конь  у  него  в
такой богатой попоне...
   - Это еще не все, - сказал Беольдр несчастливым голосом. - Они  пошли
по стене дальше, пока не пришли  к  башне,  что  прямо  над  рекой.  Там
глубокие омуты, там вообще  опасно.  Стали  говорить,  что  там  на  дне
огромная жемчужина, хорошо бы ее достать, а обратно легко  вскарабкаться
по стене... Это по отвесной стене, представляешь? Там паук не взберется.
Только сказали, как этот простак прыгнул прямо в железных доспехах!  Все
решили, что он утонул, но тот все же вынырнул, показал в ладони  крупную
жемчужину, после чего легко, как белка, взбежал по  стене  обратно.  Все
смотрели, как на чудовище, но  гордость  не  позволила  признаться,  что
дурачились... Да уже и не только гордость, конечно. Уже испугались, я  с
ними потом переговорил, сволочами!
   Я слушал, чувствуя приближение чего-то нехорошего.
   - Бедный простодушный Сигизмунд!
   - А на обратном пути, - сказал Беольдр  несчастным  голосом,  -  люди
Карла решили попробовать какую-то особую катапульту. Подвезли ее поближе
к стенам, швырнули не камень, а глиняный горшок с горячей  смесью.  Наши
стрелки мигом раздолбали и катапульту, и стрелков, но горшок  все  равно
упал на крышу конюшни и  поджег.  Ветер  дул  в  нашу  сторону,  подойти
невозможно. А один из молодых оболтусов сказал Сигизмунду, что если  тот
сумеет вбежать вовнутрь и выпустить оттуда коней, то пусть себе выбирает
любых... Ну, Сигизмунд бросился  в  огонь,  разбил  ворота,  вывел  всех
коней, а на нем не  сгорело  ни  единого  волоска!  Вот  тут-то  всех  и
тряхнуло... Я как раз прибежал, видел, как рыцарь Денс  Гарт  пал  перед
ним  на  колени,  умолял  простить  за  дурацкие  розыгрыши,   идиотские
шуточки... мол, никто же не знал, что на нем такая святость... Я  сказал
со злостью:
   - Догадываюсь. Ох, догадываюсь!
   - Не знаю, о чем ты догадываешься, - сказал Беольдр свирепо, -  но  я
видел, как побелел Сигизмунд,  с  каким  ужасом  оглянулся  на  пылающую
конюшню. Набежала уйма народу, но все  равно  удалось  лишь  не  пустить
огонь дальше, а конюшня все равно  сгорела.  Сигизмунд  пытался  поднять
одну вещичку, что блестела среди углей, тут же с криком отбросил,  а  на
ладони, не поверишь, вот такой волдырь! А до этого он спокойно брался за
раскаленные докрасна засовы!.. Понимаешь, он верил всей душой и сердцем,
страшился  не  огня  или  земли,  а  страшился  показаться  недостаточно
быстрым, недостаточно усердным. Он не думал о себе или  своем  теле,  он
безоговорочно верил этим идиотам... и у него все получалось!.. Но теперь
он испуган. Дик. Понимаешь, он теперь никому не верит и всего боится.
   - Из крайности в крайность, - пробормотал  я.  -  Из  меня,  конечно,
психотерапевт хреновый. Точнее, никакой. Но я возьму его...  не  потому,
что буду лечить его душу... Ваша милость понимает, какой из меня лекарь,
зато его никто не лягнет здесь.
   Беольдр возразил:
   - Здесь никто не посмеет обидеть, он всех напугал до икоты!..  Но  ты
забери его, чтобы он этих  гадов  не  видел.  Когда  епископ  узнал  про
случившееся, он на всех рыцарей, что  так  шутили,  наложил  жесточайшую
епитимию. Это ж какого человека, сказал он, потерял наш Зорр! Человек  с
такой неистовой верой мог и войска Карла отбросить назад,  и  войну  всю
выиграть, да и вообще... Давно не  встречали  человека  такой  неистовой
силы благодаря  чистоте  души  и  детской  вере!..  А  теперь  Сигизмунд
страшится собственной тени. Отправляясь с тобой, он, понятно, еще больше
увязнет в неверии и нечестии...
   - Почему? - спросил я автоматически, тут же понял, прикусил язык.
   Беольдр взглянул хмуро.
   - Понял, да?
   Солнце едва-едва позолотило облачко над горизонтом, когда моего  коня
вывели из конюшни. Огромный,  могучий,  он  мотал  головой,  двое  дюжих
конюхов едва удерживали под уздцы. Я спустился с крыльца, тоже огромный,
в доспехах, похожих на скафандр для погружения в Марианскую впадину. Еще
двое услужливо подкатили колоду, поставили ее стоймя.
   Я погладил коня по умной вытянутой морде, зашел с  другой  от  колоды
стороны. В походе вряд ли на каждом шагу седальные камни или эти колоды,
так что... Конь напрягся, когда я вставил ступню в стремя,  я  ухватился
за луку седла, оттолкнулся  от  земли,  чувствуя  себя  волейболистом  у
сетки, которому надо поставить блок, мышцы затрещали, но  сумел  воздеть
себя в седло.
   Конь с шумом выпустил воздух. Из легких.
   Мне подали копье, я принял и  держал  острием  кверху,  так  принято,
выброшу в ближайшем же лесу. Или сразу  за  воротами.  Послышался  цокот
копыт, из-за строений выметнулся легкий  с  виду  конь  Сигизмунда:  сам
всадник сидит красиво и гордо, рыцарское копье  даже  не  подрагивает  в
такт скачке.
   Этот конт Сигизмунд, мелькнула у  меня  ироническая  мысль,  странная
помесь аристократичного  ребенка  и  крепкого  крестьянского  чада,  что
взращен на деревенском молоке, сметане,  сливках,  отсюда  эта  свежесть
кожи, чистый румянец, а также по-крестьянски  широкие  плечи  и  могучее
сложение лесоруба.
   Он посмотрел на меня влюбленными глазами.
   - Я ночь не спал, сэр! Все торопил этот сладостный миг...
   Беольдр усмехнулся:
   -  Врешь.  Трусил  небось,  что   передумаем.   Пусть   счастье   вам
сопутствует!
   -  Сэр,  -  сказал  Сигизмунд  счастливо,  -  это  уже  вот  счастье!
Наконец-то подвиги, я так мечтал... но какие подвиги в нашей глуши? Пока
сэр Ричард не послал меня  в  суровый  Зорр...  И  вот  сейчас  -  самый
счастливый день моей жизни!
   - Или несчастный, - проворчал я. - Готов?
   Из костела вышли  священники.  Глаза  Сигизмунда  округлились,  узнал
епископа,  высших  иерархов   инквизиции.   Даже   побледнел,   а   губы
зашевелились, словно перебирал грешки. Впрочем, откуда  у  него  грешки,
явно благодарственная молитва, хвала Господу, его ангелам...
   Священники благословили нас, Сигизмунд все порывался слезть и  встать
на колени. Отец Дитрих перекрестил меня  особо,  его  острые  глаза  все
искали крестик на моей шее, но я в железном доспехе сижу по  самые  уши,
даже голова накрыта железом.
   Мой великанский конь нес меня с легкостью, хотя  на  мне  пудика  два
тесного железа. Вообще-то я не знаю, сколько в пудике кэгэ, но чувствую,
что многовато. Хотя я на голову выше Сигизмунда, однако  самое  тяжелое,
что я носил - это зимнюю куртку с капюшоном, а вот таким летом -  джинсы
и гавайку. Сейчас же в железе весь, даже шлем с настоящим забралом.
   Дождь пошел с ночи, какой-то не летний, что налетает как буря  и  так
же быстро исчезает, оставляя небо чистым  и  голубым,  траву  вымытой  и
зеленой, а воздух посвежевшим и свободным от пыли. Сейчас небо  затянуло
почти осенними тучами, дождь стучит по листьям, монотонный, гадкий, а  я
без зонтика, я не под крышей автобуса или  в  надежном  метро,  даже  не
прячусь в ближайшем подъезде, как у нас принято, я еду открыто под  этим
бесконечным дождем, с неба по мне мелко стучат капли  холодной  воды,  а
когда задеваю ветки, с них злорадно обрушиваются целые водопады.
   Впереди двигается Сигизмунд, этакая металлическая глыба на блестящем,
как  тюлень,  коне.  И  сам  блестящий,  холодный,  как  морской  валун,
пролежавший на берегу миллионы лет, омываемый водой дважды  в  сутки.  А
вот от меня через все щели доспехов  с  чайни-ковым  свистом  вырываются
струйки пара. Ну, почти со свистом.  Я  промок  до  костей,  у  себя  на
Тверской уже бы продрог, но здесь, в этой железной скорлупе,  разогрелся
так, что, не охлаждай меня дождь...
   Тело зудело и чесалось, я с ужасом вообразил  полчища  злобных  блох,
что забрались под железо. И сразу же зуд стал совсем невыносимым.
   Из-за мелкой дымки лес казался в тумане. Ближайшие  деревья  я  видел
четко, а  дальше  все  тонуло  в  таинственной  и  страшноватой  зеленой
кисейности. Во время дождей все звери сидят в норах, ибо капли прибивают
к земле запахи и приглушают звуки. Можно пройти в трех шагах от добычи и
не учуять ее. Правда, олени тоже не бродят в дождь по  той  же  причине:
можно сослепу выйти прямо на хищника. Даже  птицы  забились,  в  гнезда,
спрятались в дуплах, сидят молча. Чего петь, дождь все  равно  приглушит
любую песню, Да и какая дура полетит под дождем на страстный зов.
   Даже привычный звонкий или глухой стук копыт  сейчас  растворился,  и
мне показалось, что Сигизмунд двигается впереди совершенно  бесшумно.  И
весь он, слегка размытый в моросящей  мгле,  не  человек,  а  призрак...
Призрачный всадник на призрачном коне...
   Он поглядывал вопросительно,  наконец  восхитительно  покраснел,  как
юная девушка, не видавшая современной России:
   - Сэр, вы сказали... нам предстоят свершения на юге?
   - Ага, - ответил я.
   - Но мы... там север!
   - Ага, - повторил я и подумал, что пора  бы  разнообразить  словарный
запас всякими ?ну? и ?в натуре?.  -  Сперва  заедем  к  соседям.  Король
Шарлегайл сказал что только король Арнольд знает,  где  спрятаны...  где
упрятаны доспехи святого Георгия.
   Сигизмунд испуганно икнул, долго молчал, а  когда  заговорил,  в  его
голосе звучали страх, благочестие и суеверный ужас:
   - Милорд... Я даже боюсь и подумать... поверить...
   - Да-да, - подтвердил я. - Те самые. А что не  так?  Привезли  же  мы
мощи  святого  Тертуллиана?..  Не  все  так  просто,  как  ты   думаешь,
Сигизмунд. Все намного проще...
   Я снова поймал себя на том, что обращаюсь с ним, как с ребенком, хотя
он если и моложе меня, то на пару лет, вряд ли больше.  Но,  как  в  той
поездке в колхоз на уборочную, мы  чувствовали  себя  намного  старше  и
умудреннее деревенских ровесников, так и сейчас  я  чувствовал  на  себе
груз лет Ренессанса, раннего капитализма, социализма, построения царства
Божия  в  отдельно  взятой  стране,  затем   снова   какого-то   странно
разгульного капитализма.
   Деревья все утолщались, узловатые ветви красиво простирались  во  все
стороны. Мощные наплывы на стволах - откуда такое только берется,  -  но
нет засохших или засыхающих деревьев, что так часто попадались на  пути,
даже нет упавших и гниющих стволов, нет безобразных  коряг,  похожих  на
колдующих ведьм...
   Мне казалось, что еду по ухоженному парку. Или по лесу,  где  деревья
никогда не болеют и не старятся. И трава. И кустарники, что  растут  так
аккуратно, словно их высадили такими вот кучками.
   В полдень, когда я совсем  ошалел  от  жары  и  обливался  потом,  мы
сделали крохотный привал, дали отдохнуть коням,  перевели  дух  сами.  А
потом снова тряска неудобном седле. Я стремился за первый же день,  пока
никто не мешает, отъехать подальше.
   Небо стало угрожающе багровым. Я устал, как пес, что полдня бегает по
лесу, выкладываясь на всю катушку  а  потом,  оказывается,  надо  еще  и
домой. Но я тащился из последних сил,  пока  не  усмотрел  мелкую  тихую
речушку, могучие раскидистые деревья, массу сухих сучьев.
   Кроваво-красные лучи закатного  солнца  высветили  песчаный  берег  с
редкой жесткой травой. Мы расседлали коней, я привязал к их мордам сумки
с овсом, Сигизмунд принялся  разводить  костер.  Я  разделся,  осторожно
ступил в прохладную воду, застонал от наслаждения. Казалось,  пот  начал
вымываться не только из распаренных пальцев ног, а и из всего тела.
   Сделал  шаг  дальше,  ступня  нащупала  мягкое,  со   дна   поднялась
коричневая муть. Когда вошел в речушку  до  колен,  вода  из  прохладной
стала  странно  теплой,  как  обычно  бывает  в  неглубоком   и   хорошо
прогреваемом солнцем болоте, хотя, как мне чудится,  на  глубине  должно
быть все наоборот...
   Мясистые  листья  кувшинок  закачались  от  волны.   Лягушки   злобно
уставились  выпуклыми  шарами,  некоторые  припали  к  листьям  белесыми
животами, другие же, напротив, приподнялись на всех  четырех,  угрожающе
выгибая спины.
   В двух шагах забурлила вода,  словно  на  дне  прорвало  нефтепровод.
Вместе   с   пузырьками   воздуха   выплескивалась    черная    жидкость
отвратительного  вида  и  запаха.  Вздыбилась  масляно-блестящая  спина,
словно у огромного тюленя,  а  голова  зверя  начала  подниматься  прямо
передо мной.
   Я безуспешно пытался нащупать на голом пузе молот, даже замахнулся, а
в другой руке держал перед собой несуществующий меч острием вперед -  до
чего Уже привык, ну прямо боец, герой. Вода  продолжала  бурлить,  затем
зверюга, явно рассматривавшая меня из-под воды, решила не рисковать, раз
я в такой странной стойке, и снова ушла под воду.
   Сигизмунд сказал обеспокоенно:
   - Милорд, а не перенести ли костер от воды подальше?
   - Стоит ли? -  усомнился  я.  -  Я  слышал,  что  огонь  всех  зверей
отпугивает.
   - А у нас огнем приманивали рыбу, - сообщил он. - Вот такую!
   Я посмотрел, ответил:
   - Да, лучше перетащить.
   Пока я одевался, он начал сгребать угли и переносить повыше на берег,
задумчиво посматривая на лес, на высокие деревья, обронил:
   - Правда, я слышал про лесных зверей,  что  тоже  выходят  только  на
огонь...
   - И еще я слышал, - добавил я ему в тон, -  что  есть  рыбы,  которые
лазают по деревьям...
   Он засмеялся:
   - Вот это точно враки!
   - Правда, - ответил я серьезно. - Сам видел.
   - Где ж такие рыбы живут? - изумился он.
   - На юге, - ответил я. - На самом дальнем