в
конвульсиях  земная  кора,  огнедышащие  вулканы  выстреливали  в   небо
миллионы тонн раскаленных камней, везде черный дым и пепел,  по  склонам
бегут потоки огненной лавы, а динозавры с ревом  мечутся  по  островкам,
как зайцы. Океан тоже, .  понятно,  из  берегов,  а  километровые  волны
захлестывают плюющие огнем кратеры...
   - Самых  ярых  великанов  побили,  -  продолжал  Асмер,  -  остальные
отступили в Долину. Оттуда выбить уже не сумели,  там  теперь  и  живут.
Маги и герои уже повывелись, страшно и подумать, если великаны  вздумают
выйти снова...
   Из повозки задом выбрался Ланзерот, подал руку священнику.  Тот  едва
не упал, Ланзерот повел его к нам, ноги священника заплетались, Ланзерот
вел его осторожно,  издали  кивнул  Рудольфу.  Тот  освободил  место  на
бревне, вместе усадили священника. Асмер поддерживал с  другой  стороны.
Священника трясло, он тянул к огню тонкие, иссохшие руки, они дрожали, я
почти слышал, как стучат косточки.
   - Бернард, - сказал Ланзерот,  -  ты  уж  терпи  до  утра.  Принцесса
уснула.
   Бернард прорычал слабо:
   - Я и так выкарабкаюсь. Я здоровый... А  принцесса  всю  себя  отдала
этому рыжему чучелу! Хоть ей и уготовано царство небесное, а  не  адский
огонь, как этому толстяку, но пусть это случится позже, как можно позже.
Как, отец Совнарол?
   Священник вздрагивал, дергался, зубы стучали.  Не  сразу  совладал  с
собой, ответил тоскливо:
   - Геенна огненная, адский огонь, сын мой, это все для простого  люда.
Заботы о пропитании не дают  вместить  более  сложные  понятия.  Но  ты,
человек с оружием, избавленный от необходимости пахать землю и  собирать
урожай, мог бы понять и более высокую истину: нет божественного  огня  и
нет адского...
   Мы все молчали, ошарашенные. Бернард буркнул озадаченно:
   - А что есть?
   - Есть один огонь! - отрезал священник. - Он весь - от бога. В  одном
и том же огне чистые души находят радость и ликование душевное, а другие
- я говорю о нечестивых, испытывают страшные муки.
   Что для русского здорово, вспомнил я старую премудрость, то для немца
смерть. А вообще-то интересный взгляд на проблему единства ада и рая.

Глава 21

   Небо было на редкость чистое, ясное, а звезд  высыпало  столько,  как
будто вчера за день по далекому небосводу  расставили  добавочные  сотни
тысяч ламп. Цивилизованному  смотреть  некогда,  это  у  пещерных  людей
хватало времени на классификацию,  группировку  в  созвездиях,  даже  на
придумывание  красивых  легенд,  а  я  теперь  почти  что  пещерник  или
полупещерник. Да и небо чересчур яркое, нельзя не заглядеться. И дело не
только в том, что здесь нет смога, загрязнений, озоновых дыр, всяких там
благ  цивилизации  и  всяческих  ее  достижений.  Здесь  как   будто   к
галактическому ядру куда ближе, чем я привык, не  секрет  же,  что  наша
планета в самом дальнем рукаве спиральной  галактики,  на  самом  заднем
дворе за курятником в свите самой зауряднейшей звезды, каких пруд пруди,
а в галактике их больше, чем во всех прудах мира головастиков.
   Я видел суровые, измученные лица, никто не ложился спать. И  когда  в
ночи раздался далекий вой, Асмер, самый быстрый, сразу сказал:
   - Вот они.
   - Долго же гнались, - проворчал Рудольф.
   - Это мы быстрые, - возразил Асмер. Шлем  Ланзерота  стоял  рядом  на
земле. Руки подняли его привычно, лицо рыцаря было отрешенным, он  думал
явно о другом, возможно, о своем Горланде, захваченном  королем  Карлом.
Звякнул металл, теперь я видел только железо с узкой прорезью для  глаз,
но при скудном лунном свете на меня из шлема взглянула,  казалось,  сама
Тьма.
   Все быстро разобрали оружие, щиты, встали в круг вокруг повозки. Даже
Бернард, лежа, прикрылся щитом, а в руку велел дать  ему  хотя  бы  нож.
Странно, в это страшное  время,  в  ночи,  когда  нечисть  всесильна,  а
человек слаб, я ощутил странный восторг, который никогда  бы  раньше  не
посетил мою рациональную душу. Я делал  глупость,  явную  глупость,  ибо
надо все бросить и бежать отсюда,  скрыться,  выбрать  дерево  повыше  и
залезть на самую верхушку, пока все не утрясется и все не разойдутся,  в
бегстве нет стыда, вон  американская  морская  пехота  в  панике  бежит,
завидев одного-единственного вражеского солдата, и  спешно  вызывает  по
радио артиллерию, самолеты и  крылатые  ракеты,  чтобы  потом  быть  без
потерь. Это и есть рациональная война. А вот я такой же рациональный...
   Все  эти  мысли  хаотично  проносились  в  моем  черепе,  что  быстро
разогревался. И мысли становились все горячечное, злее, путаннее,  кровь
с шумом била в уши, мышцы раздувались, а пальцы стискивали рукоять меча,
как чужое горло.
   Далеко внизу, у самого подножия кургана, холодно и мертво  заблистало
железо. Лунный свет дробился на  железных  шлемах,  мечах,  наконечниках
копий, на панцирях. Я видел смутные фигуры, поднимающиеся цепью, а когда
оглянулся, с той стороны кургана к нам поднималась такая  же  изломанная
шеренга.
   - Стоять! - велел  Ланзерот  грозно.  -  Мы  защищаем  груз,  поняли?
Никаких погонь, никакого бахвальства!
   Сам он встал с той стороны повозки. Принцесса рядом с  ним,  в  руках
арбалет, Асмер в трех шагах, а мы с Рудольфом  здесь.  Похоже,  Ланзерот
при всей неприязни ко мне - еще бы, не уступаю ему в  росте!  -  все  же
полагает, что мы с Рудольфом такая же, или почти такая же, мощь,  как  и
он, герой и самый сильный рыцарь всего Горланда.
   Враги  поднимались,  я,  наконец,  рассмотрел  их   лица.   По   коже
прокатилась холодная волна. Мертвый свет луны ни при  чем,  лица  у  них
бледные и... желтые, как воск. Шлемы - небольшие круглые шапки, у многих
даже не шапки, а полоски металла крест-накрест, так  что  пугающие  лица
видны отчетливо.
   За спиной я слышал  сухие  щелчки  тетивы.  Еще  раньше  металлически
стукнул арбалет Ланзерота. Дважды выстрелила принцесса, но  оглядываться
некогда, рядом Рудольф сделал шаг  вперед,  освобождая  себе  место  для
замаха.
   - Ну, - прорычал он, - с нами бог!
   - Так кто же против нас? - добавил я. - Посмотрим...
   Он сделал еще  короткий  шаг,  замахнулся  и  одновременно  прикрылся
щитом. Я тоже шагнул вперед. Странно, страха нет, то ли потому  что  все
нападающие на голову ниже меня,  мельче  да  еще  поднимаются  снизу,  а
сверху так удобно по головам, то ли я слишком уж  конформист:  даже  без
особой внутренней борьбы принимаю те законы, по которым живут все.
   Полоса острой стали в моей руке прорезала воздух. Да, руки у  меня  в
самом деле длинные. Не длиннее, чем у среднестатистического жителя моего
времени, но здесь это огромное преимущество.  Я  рубил,  колол,  сшибал,
железо звенело о железо, сухо стучало о  доспехи  и  совсем  глухо  -  о
кости, но всякий раз враг валился под ноги  или  в  сторону,  иногда  на
землю шлепались головы, руки, а то и половинки туловища.
   Мой удивительный меч рассекал доспехи с такой же легкостью, как  если
бы они были из бумаги. А тела - словно пустые картонки,  хотя  на  землю
рушились настоящие окровавленные туши, под ногами хлюпала темная  кровь,
текла вниз.
   Мы вырубили, как рубят молодой  кустарник,  первые  три-четыре  ряда.
Рудольф радостно проревел:
   - А вот и хозяева!
   Следом за простыми ратниками поднимались по склону  рыцари  в  полных
доспехах. Рудольф  взревел  громче,  гигантский  топор  взметнулся,  как
крылья ветряной мельницы. По склону  вниз  легче,  через  мгновение  там
раздался грохот железа, треск, крики, проклятия. Я прыгнул следом,  если
рыцари явились завершить победу, то просчитались, просчитались...
   Мой меч рассекал доспехи почти с той же легкостью,  ну  как  если  бы
рыцари были в фанерных доспехах, но и удары по моим  плечам,  рукам,  по
голове становились все мощнее. Я рубился, уже  почти  окруженный,  начал
пятиться, споткнулся,  голова  взорвалась  от  удара  обухом  топора,  я
присел, укрывшись щитом, его разбили в щепы, но я выскользнул и поспешно
вскарабкался по склону к самой повозке.
   С той стороны Ланзерот и Асмер дрались,  уже  прижатые  к  ней  почти
вплотную. Когда черные рыцари начали заходить за спину, разом  отступили
к повозке, умело и хладнокровно сражаясь. Даже отступая, оба  ухитрялись
наносить быстрые удары, после которых  то  один  из  черных,  то  другой
заваливались на соратников, но те двигались по их телам, затаптывали.
   Пару минут я отбивался за спиной Рудольфа. В голове уже стояли рев  и
грохот, но в глазах перестало  двоиться,  я  выдвинулся  и  стал  рядом.
Сквозь жуткий вой, крики, лязг железа и стук зубов я  слышал  неумолчный
свист стрел, иногда мои волосы вроде бы дергало,  а  в  ряду  нападающих
появлялись бреши.
   Одна жуткая харя надвинулась чересчур близко, я не успевал, совсем не
успевал, ибо вторая тварь прокралась со спины к Рудольфу и  занесла  над
головой огромный зазубренный меч. Я прыгнул и достал ее концом меча, как
шпагой, в середину груди, а сам сжался в  предчувствии  удара  той,  что
прорвалась ко мне...
   Из-под земли прямо под ногами зверя на короткий миг выдвинулось синее
лезвие. Раздался визг, лезвие тут же исчезло, я даже не  понял,  был  ли
это клинок меча или же узкий язык огня, но  зверь  распластался  в  луже
своей же крови. Еще двое бросились на меня, ибо  я  остановился,  тяжело
дыша,  совершенно  обалдевший,  опустил  меч,  а  удобным  моментом   не
пользуется разве что только наше правительство...
   Снова на кратчайший миг  блеснули  уже  два  клинка.  Звери  рухнули,
распоротые почти пополам. Кровь хлестала, как из  породистых  свиней.  Я
еще  не  понял,  что  и  почему,  но  мы,  люди  третьего   тысячелетия,
ориентируемся быстро - прикрыл грудь  избитым  щитом  и  шагнул  вперед,
отвлекая внимание на себя.
   Воздух задрожал от рева, визга, карканья. На меня  бросились,  словно
это я создал финансовую пирамиду, словно это я  устроил  черный  август,
тут уж я струсил, руки мои замелькали со  скоростью  кулера,  защищаясь,
нанося удары, парируя, снова рассекая,  повергая...  Иногда  я  повергал
того, кто как раз дернулся и  уставился  на  меня  быстро  стекленеющими
глазами, значит, острый клинок вспорол  ему  брюхо  и  развалил  пополам
печень, но мне не видно, я орал и продвигался вперед, шагая через трупы,
как вдруг прямо в черепе раздался едва слышный шепот:
   - Дальше не ходи...
   Я застыл от ужаса, никто не любит такие голоса, это с них  начинается
принудительное лечение, а сперва  исколют  на  предмет  выяснения,  чего
накурился или накололся, а то и нанюхался. Тут же  бросились  -  еще,  я
отступил и заметил, что из земли выдвинулись синеватые лезвия  всего  на
ширину ладони, если не меньше. Звери  завизжали,  лезвия  перерубили  им
сухожилия, а я поспешно попятился.
   Пятиться куда труднее, чем спускаться, но, наконец, я уперся спиной в
повозку. Рядом тяжело дышали, забрызганные кровью и грязью,  Ланзерот  и
Рудольф. Асмер и принцесса склонились  над  Бернардом  -  тот  лежал  на
спине, пальцы что-то ловили в воздухе. Даже я по  характерному  движению
понял, что старый богатырь пытается ухватить рукоять своего топора.
   Рядом с Бернардом лежал на спине, раскинув руки,  священник.  На  лбу
темнел огромный кровоподтек. Но грудь его медленно вздымалась.
   - Неужто отбились? - прохрипел Рудольф.
   - Мы побили рыцарей, - сказал Асмер гордо. - Скоты, мечтали довершить
победу! Священник жив? Ланзерот сказал строго:
   - Скоро очнется. А враги перегруппируются  и  повторят  все  сначала.
Только будут умнее!
   Его доспехи уже не блистали, как зеркало, и походили  на  поверхность
наковальни, где лет пять рубили железо на подковы.
   Я напрягся, спросил мысленно:
   - Ты кто?
   Голос прозвучал громче, бестелесный, однако  я  почему-то  представил
себе сильного мужчину с широкой  грудью,  длинными  черными  волосами  и
орлиным носом.
   - Угаларн, Великий и Победоносный... Я не  успел  ахнуть,  как  голос
продолжил:
   - Великий Угаларн, создавший союз племен на севере!  Еще  когда  сюда
пришли первые конники отважного Сегезера, я не стал с ним  воевать,  ибо
он был мудр и добр. Я стал его  правой  рукой  и  грозой  иноверцев.  Мы
пронесли имя грозного бога Тартиса по всем землям, и  не  было  королей,
что не пали бы ниц. С того времени  имя  Угаларнов  повергало  врагов  в
прах, перед нами дрожали империи. С высоты этого кургана я сотни  лет  с
гордостью видел величие и процветание Угаларнов! Но прошли еще сотни или
тысячи лет, пришли  другие  народы,  выкорчевали  даже  память  о  наших
славных победах, о наших деяниях, разбили каменные статуи наших богов, а
нашу веру объявили нечестивой. Но ты - другой. Я узнал тебя  по  амулету
на шее, ты - моей крови. И еще я видел, как ты славно дрался.
   - Ага, - сказал я торопливо. - Спасибо за помощь! Ты прав,  я  всегда
за единство поколений.  Кто  не  знает  прошлого,  тот  лишен  будущего.
Прошлое надо ценить, оно даеу нам вдохновение... вдохновляет... ага,  на
свершения!
   Рудольф насторожился, Ланзерот нахмурился, рука медленно двинулась  к
рукояти меча. Даже принцесса уставилась на меня круглыми, как у совенка,
глазами. Я сделал успокаивающий жест, мол, не  контуженый  и  травки  не
накурился, просто говорю сам с собой вслух, такие у  меня  причуды.  Или
обычаи. Или обеты.
   - Мы всегда опираемся на опыт и помощь прошлого, -  сказал  я.  -  Мы
черпаем силу в нашем славном прошлом и в ваших подвигах. И достижениях.
   На этот раз в голосе я услышал безмерное довольство.
   - Я знал! Я знал, что мы жили не зря. Нас помнят...
   - Еще бы, - сказал я. - Я  жил  одно  время  в  Тарту,  это  в  честь
Тартиса, мой отец работал  в  Уганде,  это  страна  в  честь  Угаларнов.
Словом, вашими именами названы не только города вроде Москвы  и  Питера,
что города - ерунда, но даже  реки,  горы,  моря.  Дорогой  предок,  что
скажешь, как нам благополучно выбраться?
   Голос ответил незамедлительно:
   - Когда-то моя власть была на  полмира.  А  остальная  половина,  где
зверье да дикие люди, меня просто не интересовала! Но теперь моя  власть
всего лишь до краев кургана. Когда ветры и дожди сровняют его с  землей,
тогда я уже не смогу из чертогов Тартиса приходить на землю...
   Так вот для чего такие курганы, мелькнуло у меня в голове. Сказал как
можно почтительнее:
   - Ты спас нас, благородный Угаларн.
   - Я помогал только тебе, - отозвался голос чуть холоднее. -  Мне  нет
дела до чужаков. Их столько сменилось за тысячи лет. Но  тебя  я  ощутил
сразу. В тебе нет злости к нашим богам! И ты не служишь  чужому  богу...
как они!
   Голос стал угрожающим, я сказал поспешно:
   - Благородный Угаларн, они не враги! Они мои спутники. Младшие.
   Ланзерота передернуло,  Рудольф  укоризненно  покачал  головой,  даже
принцесса высокомерно  вздернула  голову.  После  паузы  голос  произнес
угрюмо:
   - Ладно, если они тебе нужны... я оставлю им жизнь. Но пусть  соберут
раненых врагов и зарежут на вершине  холма.  Мне  угодно,  чтобы  кровью
пропиталась земля. Нам, Угаларнам, угоден запах крови. А трупы  сожгите.
Мы любим аромат горящей плоти.
   Я сказал торопливо:
   - Сделаем!
   Я не был уверен, что  смогу  убедить  таскать  убитых  и  раненых  на
вершину, ведь грозный голос слышал только я, но тогда буду таскать  сам,
куда денешься. Двадцатый век приучил делать многое из того, что ну никак
не нравится. Да еще и смайлиться при любом раскладе.
   Бернард приподнялся, его поддерживали под спину.  Затуманенные  болью
глаза отыскали меня. Я видел, с каким трудом он  раздвинул  полопавшиеся
от жара губы.
   - Дик, с кем ты говоришь?
   - С тем, кто спас наши шкуры, - сказал я быстро. - Бернард, он... это
великий Угаларн, он жил тысячи лет тому назад...
   Ланзерот презрительно поморщился.
   - Язычник!
   Принцесса и остальные молчали. Я сказал:
   - Бернард, ты знатный воин, поймешь. Он  ничего  не  имеет  общего  с
нашими врагами, он жил слишком давно.
   Лицо Бернарда стало таким же злым и непреклонным, как у Ланзерота.
   - Язычник, - проговорил  он  с  осуждением.  -  Дик,  запомни.  Лучше
умереть, чем принять помощь от врага или нечистого человека. Отринь  его
и забудь. Прочти дважды Воскресную, это я тебе как воин говорю.  Кстати,
почему он помог нам отбиться? Я прошептал, чувствуя, что все рушится:
   - Угаларн... мой дед. Ну, даже старше, чем дед. Наступило молчание. Я
чувствовал, что в воздухе что-то меняется. Наконец  Рудольф  вздохнул  и
шумно пошевелился, железо на нем громыхнуло. Асмер неожиданно улыбнулся,
подмигнул. Бернард после паузы проговорил:
   - Господь велит чтить родителей, как его самого. Так что Угаларн хоть
и язычник, но дал жизнь тебе, а ты...  с  нами.  А  ты  своими  деяниями
сможешь искупить и его нечестивую жизнь,  в  которой  он  не  так  уж  и
виновен, так как господь прислал своего сына спасать мир намного  позже.
Ладно, когда приедем, если приедем,  исповедуешься  и  покаешься  нашему
священнику. А сейчас...
   Сердце мое бешено стучало. Я сказал торопливо:
   - Бернард, не сердись, но благородный  Угаларн  просил  втащить  сюда
раненых и... гм... дорезать. А трупы сжечь. Тоже здесь. Так что я  пойду
таскать. Мне, конечно, не все равно подтаскивать  или  оттаскивать,  тем
более по косогору, но я обещал...
   Бернард задумался, Асмер сказал быстро:
   - Да что там, я помогу! Он прав, раненые могут выздороветь.
   Рудольф буркнул:
   - Я тоже. Родителей надо чтить.
   Мы перетаскали раненых на самый верх,  их  отыскалось  всего  пятеро,
священник им пытался отпустить грехи, после чего Асмер деловито дорезал,
я приволок еще и два трупа. Там оставалось еще много, но  я  решил,  что
предок не обидится. Пять и два - уже семь,  магическое  число.  Конечно,
это не семь тысяч пленных, которых резали на похоронах древних царей, но
и мы не совсем войско...
   Кровь впитывалась и впитывалась в землю, затем раздался такой  мощный
вздох, что вздрогнули Бернард, Ланзерот и  принцесса,  а  Асмер  тут  же
выхватил кинжал.
   - Хорошо...
   По лицам я видел, что услышали голос все. Теперь надо вдвойне думать,
о чем говоришь и что говоришь.
   - Хорошо, - повторил голос. Ранее бесплотный, бесцветный, он  налился
оттенками, я слышал и сдержанное удовлетворение, и веселую ярость. -  Вы
принесли жертву. Что вы хотите?
   Все  молчали,  я  тоже,  ибо,  когда  слышат  все,  в  том  числе   и
благородные, простолюдин  должен  держать  язык  пониже  спины.  Наконец
ответил Бернард:
   - Мы принесли жертву, чтя родителя нашего спутника Дика. Он  силен  и
отважен. И хотя он молод, но это будет орел!
   Голос произнес мощно:
   - Слова, достойные воина, хоть и поклоняющегося нечестивым  богам.  Я
дозволяю вам зайти и узреть.
   Бернард вскипел, за его спиной выругался Асмер. На  этот  раз  первой
нашлась принцесса.
   - Зайти? - спросила она удивленно, я восхитился,  даже  сейчас  в  ее
голосе звучало поистине королевское достоинство. - Куда?
   - Если вас возьмет с собой мой потомок, - ответил голос, - то ко мне.
   Я застыл, прямо передо мной  в  земле  появились  ступеньки,  ведущие
вниз, во тьму. Земля никуда не исчезла,  а  белесое  дерево  ступеней  я
видел как сквозь прозрачную воду. Ступени даже  слегка  колебались,  что
испугало меня  еще  больше.  Сзади  ахнула  принцесса,  ругнулся  Асмер,
Рудольф загремел железом. Ланзерот, судя по всему, молчал.
   Я торопливо оглянулся. Священник  очнулся,  но  все  еще  пребывал  в
полубеспамятстве, ладони шарят по земле, пальцы загребают всякие щепки.
   - Ага, - сказал я. - Я их беру. Конечно,  беру!  Как  Фатиму  впереди
себя по минному полю.
   Ноги тряслись, ощущение было таким, словно  вступил  в  теплую  воду.
Подошва ощутила ступеньку, я осторожно сделал второй шаг, третий.  Когда
погрузился до пояса, за спиной послышался властный голос Ланзерота:
   - Асмер, не спи! Возьми факел. Там наверняка темно.
   Ступеньки вели вглубь, хоть и деревянные, но  странно  новенькие,  не
истле