ившись,  способен  овладеть  речью  и  без  великого
учителя. Просто он живет вместе с говорящими.
   Тяжелые складки на лбу Бернарда сдвинулись, стали еще глубже.
   - Тогда еще непонятнее, - сказал он после паузы. -  Это  что  еще  за
говорящие?
   - Родители, - ответил я тихо, - наставники, двор, школа, друзья...
   - Ты жил среди языческих волхвов?
   - Нет, - ответил я. Поправился:
   - Не знаю, Бернард. Знаю только  наверняка,  что  они  знали  больше,
намного больше, чем знают здесь самые мудрые из священников. Только  это
не делало их ни счастливее, ни лучше вас.
   Я лег у костра, как не ложился ни один из  героев-зоррян,  безуспешно
постарался заснуть покрепче, чтобы увидеть пророческий сон,  но  снилось
что-то тяжелое, кошмарное. Я просыпался,  утихомиривал  сильно  бьющееся
сердце, переворачивался на другой бок.
   В очередной раз проснулся, как от толчка. Несколько  мгновений  лежал
на спине, не понимая, что вдруг разбудило так внезапно, ведь  все  тихо,
даже сердце не участило бег, а лоб не взмок от пота.  Звезды  на  черном
небе блистали точно так же, как и когда ложился, разве что мерцали чаще,
иногда исчезали вовсе  -  по  темному  небу  медленно  двигались  мелкие
облачка...
   Из темноты что-то метнулось. Я инстинктивно качнулся в сторону.  Руку
больно дернуло, я запоздало  сообразил,  что  неизвестный  напоролся  на
лезвие меча в моей руке.
   - Враги! - прокричал я. Упал, не выпуская из руки  меч,  откатился  в
сторону, поднялся на колени и отразил  один  бешеный  удар,  сам  ударил
вслепую, руки снова тряхнуло, в  темноте  раздался  короткий  стон,  что
сменился хрипом.
   Я заорал, вскочил, меч в моих руках  замелькал,  как  хворостина.  За
спиной раздались крики, там Ланзерот и Бернард, а  я  оказался  впереди,
загородив врагам дорогу, и теперь бьюсь один!
   Я закричал еще  страшнее,  врага  надо  ошеломлять,  нагонять  страх,
шагнул вперед, меч все время на что-то натыкался в темноте,  ибо  врагам
еще надо присматриваться, чтобы не поразить своих, а я могу мочить  все,
что шевелится.
   Мимо проскочили сразу двое. Я одному  ухитрился  поставить  подножку,
второго достал в прыжке концом меча в спину. Сам упал,  не  удержавшись,
над головой просвистело лезвие ножа. Наугад перехватил не то руку, не то
плечо, рванул на себя, стиснул, слыша частый хруст  костей.  Неизвестный
перестал дергаться.
   Приблизились Ланзерот и Бернард.  Кровь  капала  с  топора  Бернарда,
Ланзерот брезгливо отирал темные брызги со светлого камзола.
   Бернард буркнул:
   - Лежишь? Вставай, разлежался! Не слышал, кто-то нападал  на  лагерь.
Ланзерот вступился:
   - Что кричишь на парня? Это он нас разбудил. Я тяжело дышал, поднялся
молча. Набросали на тлеющие угли веток,  Бернард  обошел  недавнее  поле
боя, я слышал, как он присвистнул. Когда  вернулся,  на  меня  посмотрел
очень внимательно. Ланзерот уже почистил колет, лег  у  костра.  Бернард
сказал веселым голосом:
   - Одного ты зарубил, второго я, надеюсь... А если и убежал,  гад,  то
сдохнет все равно,  я  ему  кишки  пропорол!  Но  откуда  еще  трое?  Их
порубили, как моя жена крошила в суп петрушку...
   Ланзерот  быстро  посмотрел  в  мою  сторону,  на  Бернарда,  заметил
снисходительно:
   - Это они от страха. Чтоб не даться тебе в руки, взяли и покончили  с
собой. Ты ведь зверь в бою, знаешь?
   - Знаю, - подтвердил Бернард гордо. Оглянулся на меня.  -  А  ты  что
скажешь? Я пожал плечами:
   - Да ничего. Поспим еще, а то рассвет уже близко. Бернард фыркнул,  а
Ланзерот сказал вполголоса:
   - Он знает, что, похваставшись, умалит победу.  Я  услышал,  на  душе
разлилось нежное тепло. Видела бы меня принцесса,  мелькнуло  в  голове.
Хоть и застали врасплох, но я показал себя неплохо. Надеюсь, Бернард  ей
расскажет, что это я троих...

Глава 16

   Утром пробудился под птичий щебет. Воздух был сухим, вчерашний  дождь
остался где-то в другом мире, а здесь земля была все такой  же  сухой  и
твердой. За деревьями открылся  ручей,  даже  не  ручей,  как  вскоре  я
обнаружил, а почти речка, кое-где  перегороженная  бобровыми  плотинами,
из-за чего в запрудах воды скопилось, как в Цимлянском море.
   Коней напоили, сами рыцари не  больно  спешили  искупаться.  На  меня
смотрели с удивлением и подозрением, будто я  с  потом  смывал  и  божью
благодать. Я поспешил поскорее вытереться, пошел  седлать  коня  себе  и
Бернарду.
   Рудольф  за  моей  спиной  восхищенно  цокнул  языком.  Я  обернулся,
священник пошел по воде в самом широком месте. Я протер глаза, вытаращил
их,  чувствуя,  что  они  у  меня  выдвигаются,  как  у  хамелеона,   на
стебельках.  Вода  прогибалась  под  подошвами   растоптанных   башмаков
Совнарола, как молодой ледок... нет, как пленка поверхностного натяжения
под лапками бегущей водомерки!
   Но водомерка передвигается на шести или восьми  широко  расставленных
ножках, а священник шел на  задних  конечностях,  его  шатало.  Я  успел
подумать: что, если упадет? Прорвется ли пленка под  его  растопыренными
пальцами или сухим и острым задом?
   Ланзерот,  Бернард,  принцесса  и  Рудольф  с  Асмером   смотрели   с
благоговением. Все  шевелили  губами,  Ланзерот  перекрестился,  а  губы
Бернарда шлепали, словно он что-то жевал.  Судя  по  его  просветленному
виду, он шептал явно не площадную брань.
   - Великий Билл, - сказал я вполголоса, - и его Майкрософт...  Как  он
это делает? Водоотталкивающие подошвы?
   Рудольф ответил шепотом, глаза не отрывались от священника:
   - Верь, и ты пойдешь по воде.
   Я вздрогнул.
   - Благодарю. Не стану даже и пробовать.
   - А ты призови своих демонов, - посоветовал он злорадно.
   - Каких?
   - Ты только что называл их имена. Но что они, против бога?
   - С нами бог, - согласился я. - Так кто же против нас?
   Рудольф на миг перевел взгляд на меня.
   - Прекрасные слова! Кто это сказал?
   - Не помню, - пробормотал я. -  Помню  только:  "Дойчлянд,  Дойчлянд,
юбер аллее, юбер аллее, Гот мит унс..."
   Но Рудольф не слушал, глаза не отрывались от  священника,  что  дошел
уже до середины реки. Балахон колыхался, в прозрачной воде  видно  было,
как снуют рыбешки, шарахаются от темной тени, что скользит по оранжевому
песчаному дну, как жуткое чудовище.
   Священник наклонился, я уж подумал, что высматривает тайные знаки, но
худые руки метнулись к воде. Шлепок, брызги, священник  разогнулся  -  в
руках билась крупная толстая рыбина.
   - Отец небесный, - прошептал Рудольф,  -  вот  это  охотник!  У  меня
собака была, поверишь, как медведь! Так она тоже вот так часами сидела и
била по воде лапами.
   - И что? Ловила?
   - Еще как! У нее ж когти.
   Священник выбросил на берег рыбу. Рудольф безуспешно пытался поймать,
она выгибалась дугой и с силой отталкивалась от земли, прыгала, скакала.
Прибежал Асмер и ловко стукнул рукоятью топора рыбу по голове.
   Священник поймал  еще  три,  одну  другой  крупнее.  Лицо  его  сияло
торжеством.
   Я тихонько спросил Бернарда:
   - А как же не убий, не проливай  крови?  Он  же  не  дал  тебе  оленя
пырнуть ножом. Бернард удивился:
   - Так олень же почти человек! А это рыба!
   - А рыба не...
   - У рыбы ж нет крови, - заявил Бернард  твердо.  Я  посмотрел  в  его
честные глаза, на сияющее лицо священника. Да, здесь "зеленые"  появятся
не скоро. Как сказал Рудольф, верь - и ты пойдешь  по  воде.  Верь,  что
убить рыбу - это не убийство, и это не будет убийством.  И  не  зачтется
как грех.
   Интересная логика. Надо запомнить и, выпадет случай, воспользоваться.
   Пока запрягали волов и выкатывали  из  зарослей  повозку,  Бернард  и
Ланзерот привычно уехали далеко вперед. Мы  с  повозкой  выдвинулись  из
леса медленно, осторожно. Солнце тут же соскользнуло с зеленых веток  на
голову и плечи, одинаково дружелюбное к добру и злу на земле.
   Впереди долина, кое-где редкие  группки  деревьев,  небольшие  холмы.
Небо снова чистое, синее, облака белые и  взбитые,  как  свежие  сливки.
Когда мы провели волов мимо ближайшего холма,  я  видел,  как  оттуда  с
вершины  торопливо  сполз  Бернард,  только  в  ложбинке   поднялся   и,
пригнувшись, бегом вернулся к коню.
   Его крупные руки  привычно  сняли  мешок,  там  разобранный  арбалет,
могучий охотничий нож, что более хлипкому послужил бы мечом, а настоящие
метательные ножи Бернард засунул  за  голенища  сапог.  Его  исполинский
топор, гордость его рода - справа от седла. Еще я заметил,  что  Бернард
возит с собой лук, но только дважды попользовался, да и то когда потерял
в схватке топор и, схватив  лук,  крушил  им,  как  оглоблей,  вражеские
черепа. Не то чтобы не умел стрелять, я уверен,  что  немногим  уступает
Асмеру, но такому  медведю  надо  ощущение  схватки,  а  ее  нет,  когда
натянешь и отпустишь тетиву, а далекая фигура вдруг дернется  и  рухнет,
схватившись за живот. Да и кроме того, он  однажды  громогласно  заявил,
что стрелок из него неважный. Чтобы вот так попасть в человека  с  сотни
шагов, как Асмер, жертву надо привязать к дереву, а в колчане чтоб  было
с полсотни стрел... Но я чувствовал, каким-то  образом  чувствовал,  что
Бернард зачем-то сознательно умаляет свое умение.
   Далекий дым поднимался к небу - черный, зловещий, вовсе не похожий на
синий дым лагерных костров. Бернард мрачнел все больше, Рудольф и  Асмер
угрюмо переглядывались, только Ланзерот ехал  все  такой  же  спокойный,
невозмутимый. Синие глаза холодно осматривали горизонт.  Я  был  уверен,
что Ланзерот не пропустит ни одну подозрительную лощинку, ни одну балку,
ни один куст, за которым может спрятаться враг.
   Волы затащили повозку на холм.  Я  выпустил  колесо,  рука  поднялась
смахнуть пот со лба и застыла. Внизу в долине догорали  повозки.  Похоже
на торговый караван, хотя многовато для каравана трупов...
   Бернард взглянул раздраженно, хлестнул волов, рыкнул:
   -  Трогай!  Нельзя  останавливаться.  Ланзерот  оглянулся,  бросил  с
холодным безразличием:
   - Тем более на виду.
   Волы уже стащили телегу с холма, я шел рядом, шея сама выворачивалась
в сторону. Ланзерот подал знак не останавливаться, но  дорога  проходила
совсем близко, я  видел  обезображенные  тела,  вороны  долбили  острыми
клювами окровавленные глазницы. Шмыгнул в  кусты  зверек,  волоча  кишку
сизого цвета.
   Не все пали в бою, иных явно захватили живыми.  Я  содрогнулся,  видя
изувеченные лица, распоротые животы, красные  от  содранной  кожи  тела.
Троих посадили на колья, троих  разорвали  надвое...  возможно,  конями.
Детей приколачивали к деревьям, но особенно жестоко истязали женщин. Все
со вспоротыми животами, многим в разрезы запихнули  камни,  у  некоторых
руки и ноги обуглились, а по застывшим в смертной агонии лицам я  видел,
что жгли живыми.
   Переселенцы. Потому так много женщин и детей. Бегут от ужасов  войны,
бегут от наступления сил Тьмы, но она настигла.
   Бернард ехал рядом на  своем  огромном  коне,  как  скала  на  скале,
похожий на двигающийся через века и тысячелетия ледник.
   - Эльфы и гномы не пользуются магией, - слышал я громыхающий голос. -
Уяснил? У них вообще нет никакой магии. А то, что  нам  кажется  магией,
для них просто... ну, не колдовство  вовсе!  Как  для  тебя  вон  ездить
верхом, ловить рыбу или  строить  трехэтажные  дома.  Вот  высокие  дома
подземным гномам покажутся вообще чародейством.
   Рудольф сзади крикнул нам в спины:
   - Эй-эй! Не настраивай парня на легкий лад. Потому как раз с  эльфами
или гномами и труднее справиться.
   Я обернулся, кивком поблагодарил.
   - Почему? - спросил у Бернарда. Бернард сплюнул через плечо в кусты.
   - Нечисть боится серебра,  железа,  осины,  чеснока.  Словом,  всякой
защитной магии. Даже креста страшится, как не  знаю  чего!  А  эльфы  не
боятся. И гномы не боятся. Они не предавали род  людской,  как  оборотни
или вампиры, что предали души дьяволу и стали нечистью. Потому с гномами
и эльфами можно воевать только честным оружием.
   Волы тянули повозку достаточно бодро, колеса уже не увязали в  земле.
Правда, чем ближе к югу, тем земля суше, тверже,  а  солнце  жжет  плечи
сильнее. Я со  злорадством  поглядывал  в  спину  закованного  в  железо
Ланзерота. Бернард ехал раскрасневшийся, от него  катились  волны  жара,
как от растопленного камина.
   Мой конь шел крупной рысью. Я не забывал следить теперь и за небом, в
синеве часто появлялись темные точки, а когда с востока набежали  низкие
тучи, то ехать приходилось чуть ли не все время с задранной головой.  Но
все оказывалось безобидными коршунами, орлами, а то и  просто  воронами,
высматривающими падаль.
   Шея заныла, а конь, как почуял, перешел на шаг, начал  срывать  вдоль
дороги верхушки трав.
   Этой ночью удалось увидеть настоящий сон. Я летал, едва  не  рвал  об
острые края звезд плащ, из космоса тянуло нестерпимым холодом,  а  когда
метнул  ся  к  земле,  оттуда  навстречу  очень  быстро  вырос  странный
приземистый замок, очень широкий, но приплюснутый. Мне почудилось:  весь
замок под землей,  а  над  поверхностью  только  один  этаж,  как  купол
противотанкового дота.
   Я долго искал щель, летал поверху и едва не  пытался  подрыться,  как
прячущая кость собака, пока, на конец, не  заметил  ставни,  подогнанные
настолько, что сливались с каменной стеной.
   Подземный зал оказался огромен, как станция метро. В самом  центре  -
круглый стол, сверху я его принял было за орнамент в мозаичном полу. Там
что-то светилось, вроде горела свеча, но вокруг стола ни единого  стула,
кресла или хотя б колченогой табуретки.
   Женщина с черными распущенными волосами,  вдоль  стен  три  фигуры  в
черных плащах, капюшоны надвинуты низко, лиц не рассмотреть, хотя я  уже
опустился почти до уровня пола.
   Перед женщиной в смиренной позе  тучный  мужчина  в  железе.  Рогатый
шлем, панцирь с  выступающими  во  все  стороны  шипами,  самому  бы  не
наколоть руки, ноги и руки в железе. Какая-то страсть к шипам,  даже  на
руках и ногах, башмаки с острыми металлическими  остриями  как  спереди,
так и сзади.
   Женщина выглядит молодо, но эту  молодость  я  уже  видел,  молодость
подтяжек, золотых нитей,  коррекций,  пластических  операций.  Настоящая
молодость рыхловата или угловата, а фигура  этой  отточена  мастерами  -
скульпторами, а потом еще и мастерами аэробики и шейпинга.
   - Властелин гневается, - процедила она с ненавистью. - Гневается!  Вы
не сумели задержать  на  моих  землях  всего-навсего  жалкую  повозку  с
горсткой людей!
   - Там зорряне, - возразил смиренно тучный.  -  Каждый  из  них  стоит
десятерых моих воинов.
   - Так почему же у тебя такая дрянь, а не воины? Он поклонился ниже.
   -  Ваша  мощь,  у  меня  лучшие  в  этих  краях  люди!  Сильнейшие  и
отважнейшие. Но я набираю из того, что здесь. А зорряне набирали... там.
   Она разразилась проклятиями. Тучный и монахи под стеной вздрагивали и
втягивали головы в плечи, как черепахи в панцири. Я слушал  спокойно,  в
моем мире словечки, которые у Даля в нецензурных, уже в речи  депутатов,
членов  правительств,  интеллигенции.  Все  чаще  и  чаще   какая-нибудь
милашка, открывая хорошенький накрашенный ротик,  выпускает  такое,  что
бедные тургеневские девушки пачками падали бы в обморок. ,
   Я облетел стол с другой стороны. На середине  столешницы  хрустальный
шар размером с чашку для компота, прозрачный  настолько,  что  я  сперва
видел только горящий внутри огонек, чистый, оранжевый, словно на кончике
спички.
   Женщина резко протянула руки к шару, ее так и трясло от  злости.  Она
снова выругалась грязно, сцепила зубы, застыла, как  статуя,  но,  когда
шевельнулась, полагая, что обрела над собой власть,  ее  снова  скрутила
судорога бешенства.
   - Вина! - крикнула она яростно.
   Один из черных монахов выбежал, остальные еще ниже наклонили  головы.
Никто не смел взглянуть  другому  в  глаза,  как  и  королеве.  Толстяка
трясло, словно тонкое деревце в грозу, он обильно истекал потом.
   Вбежал монах с кувшином и золотым  кубком.  Налил  на  бегу,  женщина
выхватила, осушила, ей тут же наполнили снова, но она уже взяла  себя  в
руки.
   - Агандал, - сказала она резко, - давай людей! На этот  раз  к  двери
метнулся толстяк. Я  слышал  грохот  сапог,  крики.  Двери  распахнулись
снова. В зал вошел отряд особо  рослых  воинов.  Остановились,  застыли,
преданно глядя на повелительницу.
   - Прекрасно, -  произнесла  она  мрачно,  -  смотрятся  неплохо.  Вот
этот... этот... этот...
   Воины, на которых она указывала, делали шаг вперед и снова застывали.
Пятеро, как отметил я, самые крупные, самые рослые. Остальные  по  знаку
толстяка попятились и как можно тише выскользнули за дверь.
   Черные монахи тихонько переговаривались. Я видел,  как  во  тьме  под
капюшонами стеклянно поблескивали их  глаза,  словно  от  пола  их  лица
подсвечивали незримые лампы.
   Колдунья прошлась перед избранными воинами, у одного пощупала  плечи,
другого легонько толкнула в грудь. Все пятеро  смотрят  с  преданностью.
Сила в каждом движении, а глаза горят отвагой и решимостью.
   - Раздевайтесь, - велела она. - Час настал. Вскоре вся одежда  лежала
у их ног. Она внимательно оглядела их нагие тела. В  блеске  факелов  их
мускулы казались еще рельефнее, а руки - длинными и неимоверно сильными.
Все смотрели на нее с немым ожиданием.
   - Друзья, - произнесла колдунья яростно, - настал час вашей охоты! Вы
уйдете в ночь и убьете наших врагов. Они пока что слабы,  а  уцелели  до
этого времени лишь по воле случая. Идите и убейте! Разорвите  в  клочья!
Рвите сладкое мясо, пейте кровь. Пусть их сила перейдет  в  ваши  мышцы.
Любой из вас сильнее их впятеро, а облик вы поменяете лишь затем,  чтобы
их найти быстрее!
   Она коснулась груди ближайшего воина колдовским жезлом. Он вздрогнул,
глаза  расширились  в  радостном  удивлении.  Тело  его  начало   быстро
покрываться густой шерстью.
   Королева поочередно ткнула в каждого. Через минуту перед  ней  стояло
пятеро могучих исполинов  со  звериными  мордами.  Их  спины  постепенно
выгибались, вот один опустился на четвереньки, другой...  Вскоре  пятеро
громадных волков уставились друг на друга, потом повернулись в  ожидании
к королеве.
   - Вы впервые в этом облике, - произнесла она. - Вы ощутите сладость и
великую свободу  быть  зверем!  А  когда  отыщете  врагов  и  разорвете,
возвращайтесь. Мы закатим пир в честь вашего возвращения. Каждый получит
по золотому кубку, доверху насыпанному драгоценными камнями, и по десять
новых рабынь для услады, утех и пыток. Идите же!
   Волки один за другим  выметнулись  из  зала.  Толстяк  поклонился  и,
пятясь задом, вышел тоже. Один из черных  монахов  отделился  от  стены,
подошел,  я  увидел  старое  сморщенное  лицо,  очень  бледное,   словно
пораженное гадкой болезнью.
   - Ты хорошо усвоила наши уроки, - произнес он скрипуче. -  Ты  права,
прибегая к таким крайним. мерам. Ибо еще сутки -  и  они  покинут  земли
Алексиса. А честь поимки этих людей достанется другим сторонникам нашего
Князя.
   - Стараюсь, - ответила она. - Надеюсь, я достигла многого?
   - Очень, - похвалил монах. - Но ты в самом деле собираешься  дать  им
такую великую награду? Она усмехнулась.
   - Сын Тьмы, что ты говоришь? Я дала им заклятие, что  увеличивает  их
силу,  но  в  человеческий  облик  им  никогда  уже  не  вернуться!  Они
полуоборотни, а это значит, что им  не  годна  пища  как  людей,  так  и
волков. Рано или поздно умрут от голода и жажды.  Но  раньше  -  о,  для
этого все и делалось! - они убьют всех зоррян, разметают  кости  жалкого
человека, с помощью которых эти дураки надеются  сдержать  натиск  моего
Повелителя!
   Колдун подумал, кивнул.
   -  Ты  совершенствуешься  быстро,  дочь  моя.  Ложь   -   непременная
составляющая нашей жизни.
   - Я знаю.
   - Там, где живут умом, не может быть верности слову.
   Утром  я  корбтко  рассказал  про   обряд,   но   практичных   воинов
заинтересовали только  вол