все  на  виду,  все  вроде  бы
понятно. Всех видишь насквозь, это тебе не смотреть, как баран,  хоть  и
президент,  на  докладную  записку  министра  финансов,  в  которой  тот
витиевато обосновывает необходимость повысить  налог  с  прибавочной  на
надбавочную с полпроцента  на  три  четверти  процента.  Да  и  делиться
властью здесь не надо ни с парламентом, ни с  Конституционным  Судом.  Я
здесь и судья, и прокурор, и вообще отец народа.
   Порыскав по  второму  этажу,  все-таки  отыскал  каморку,  что  можно
приспособить под мои апартаменты. По крайней мере, поставить туда  ложе.
Конечно, недостает компа, Инета и даже безопасной бритвы, но уже свыкся,
сейчас же на втором этаже то преимущество, что я как бы посредине замка,
могу быстро и к челяди, и наверх,  в  завтрашний  век  средневековья.  А
завтра с утра снова пересмотрю все, составлю план замка, а то до сих пор
что-то сумбурное: издали видел одно, а как прошел  через  ворота,  то  и
замок втрое крупнее, и помещений больше.
   Трое услужливых челядинов отыскали подходящее ложе, я проследил,  как
устанавливают, проверил зарешеченные  окна,  осмотрел  стены.  Сигизмунд
выразил удивление, почему я даже не  пытаюсь  занять  покои  Галантлара,
пришлось  сделать  многозначительную  морду  лица  и  прошептать  насчет
потайных ходов, двигающихся статуй, ловушек и прочих капканов на чужака.
А здесь никто их не ставил, кому нужна простая комнатка.
   Сигизмунд раскрыл рот, а Зигфрид окинул меня  внимательным  взглядом,
сказал задумчиво:
   - А ведь вы не были простым рыцарем, сэр Ричард, не  были...  За  что
вас разжаловали?
   Я засмеялся:
   - Сэр  Зигфрид,  я  мог  бы  напыжиться  и  важно  кивнуть,  сбрехать
что-нибудь, дабы снискать  ваше  уважение  еще  больше,  но  примите  во
внимание мой возраст! Разве в мои годы уже водят войска?
   Он покачал головой.
   - В странах, где спят на ходу, не водят. Там все подается как награда
за преклонные годы. А вот в молодых землях, где все бурлит...  Александр
Македонский в девятнадцать лет покорил весь мир!
   Я развел руками.
   - Стыдно признаться, но я как раз из того мира, где  войска  начинают
водить, когда внуки уже бегают. Правда, можно учиться, глядя на других.
   Он кивнул,  посмотрел  на  Сигизмунда  многозначительно.  Мол,  я  же
говорил,  что  сэр  Ричард   если   не   сам   генералиссимус,   то   из
генералиссимусьей семьи, в детстве сиживал на коленях генералиссимусов и
слушал о победах и способах защиты замков.
   Я развел руками и отправился наверх в прямом и переносном смысле: чем
выше, тем замок благороднее, дальше от простолюдинства,  грубости,  даже
выше по эпохам - на первых этажах словно  бы  раннее  средневековье,  на
средних - среднее, а на третьем то ли позднее,  переходящее  в  рыночные
отношения, то ли вообще в магию, будь  она  неладна,  эта  магия  -  это
недонаука или наука в шелухе, а  я  до  сих  пор  не  знаю,  откуда  ток
берется, почему вода мокрая и как телеграммы из Америки в Европу идут по
морскому кабелю, но остаются сухими...
   На втором этаже я снова  попробовал  заглядывать  в  комнаты,  ощутил
отчаяние. То ли с памятью моей  что-то  стало,  то  ли  за  время  моего
отсутствия произошли новые  изменения.  Одно  успокаивало:  я  отчетливо
видел помещения целиком, даже самые громадные, не то, что  сейчас  увижу
на третьем, самом жутком этаже...
   Весь третий этаж освещен намного лучше,  чем  нижние.  Я  бы  сказал,
почти как  мощными  электрическими  лампами.  Массивные  светильники  из
зеленоватой меди дают хороший устойчивый свет, я  не  услышал  привычный
запах горелого масла, пусть даже душистого, просторный  холл  производит
достойное впечатление, и я, тяжело вздохнув, заставил себя направиться к
покоям Галатлара. Вот за этой дверью он спал,  здесь  отдыхал,  здесь  у
него должно  храниться  самое  ценное.  Не  случайно  же  эта  дверь  не
поддается никаким уговорам. Завтра с утра пусть попробует кузнец, если и
он не сможет, то дверь выставим целиком. Либо один хороший удар молотом,
либо просто продолбить стену по обе стороны двери, только и делов...
   Неожиданная мысль пришла в голову: что это я прусь  все  наверх,  как
люмпен, аристократы как раз в погоне за парижскими тайнами опускались на
самое дно, ведь и там "человек" звучит гордо, пусть и трагически,  хотя,
если честно, "обезьяна" - звучит объективнее.
 
*** 
 
   У выхода в донжон возле дверей сидели двое, красновато  блестели  под
закатным солнцем доспехи. Донесся ворчливый голос Гунтера:
   - Не удавалось Коклеру взять Нант ни  штурмом,  ни  осадой,  а  долго
воевать у него терпения не хватало, вот и уехал в Шарлейль на  ежегодное
ристалище. Он, был единственным в их роду, кто не только брался за копье
и меч, но и как будто силу всех предков и родственников собрал  в  себе!
Он в полном вооружении брал коня на плечи и бегал с ним, даже прыгал,  а
когда доходило до поединков, ему не было равных. Он дальше  всех  бросал
наковальню, попадал стрелой в самую середку мишени, будь ею даже  кольцо
королевы, подвешенное на шелковой нити, а всех  противников  выбивал  из
седла с первого же удара...
   - Нет, - возразил голос Ульмана, - тебя он выбить не смог!
   - Но у меня лопнула подпруга, а это засчитали за поражение...
   Я  остановился,  незамеченный,   прислушивался.   Ульман   сказал   с
непривычной для него горячностью:
   - Несправедливо засчитали!
   -  Ну,  -  донесся  философский  ответ  Гунтера,  -  правила  не   мы
установили. Думаю, что, если бы подпруга лопнула у него,  ты  бы  громче
всех орал, что победу я получил незаслуженно?
   Ульман сказал с достоинством:
   - Ты бы точно, как дурак, позволил противнику переиграть бой.
   - Ну, теперь говорить об этом поздно. В прошлый раз он выбил из седла
всех, а прекрасная Гильда была объявлена королевой  турнира.  Надменная,
белолицая. Глазом не поведет, но когда он подъехал к  ней  за  наградой,
когда его конь преклонил перед ней колени, она покраснела, как маленькая
девочка. И руки дрожали, когда одевала ему на голову  венок  победителя.
Именно тогда и вспыхнула между ними та страстная любовь, о которой потом
даже песню сложили...
   Ульман сказал ехидно:
   - Смотри, не  зареви!  А  то  уже  голосок  дрожит,  как  лист  перед
травой...
   Я нарочито затопал громче, пошел в их  сторону,  позвякивая  ножнами.
Оба подхватились, смотрели с ожиданием и готовностью выполнять  приказы.
В спокойной стойке Гунтера я угадал профессионализм бывалого воина, хотя
и непонятно, как это он мог кого-то выбить на турнире,  ведь  к  участию
допускают только дворян не ниже чем в третьем поколении.
   - Гунтер, - обратился я к нему. - Насколько я знаю,  такие  замки  не
бывают без подземных тюрем, подвалов, пыточных камер. Я  угадал?  Возьми
факел, будешь меня сопровождать. Заодно и покажешь, где они здесь. А ты,
как тебя...
   - Ульман, ваша милость!
   - Ты, Ульман, пока побудь один. Не испугаешься?
   - Обижаете, ваша милость!.. После того как вы захватили такой  замок,
кто сунется?
   - А этот повешенный? - напомнил я. - Может, в самом  деле  не  стоило
его вешать, но что сделано, то сделано. Так что бди!
   - Не беспокойтесь, ваша милость! Муха не пролетит.
   Я кивнул, одновременно ему  и  Гунтеру,  каждый  понял  свое:  Ульман
бросил ладонь на рукоять  меча  и  принял  молодцеватый  вид,  а  Гунтер
вытащил из держака пылающий факел.  Взгляд  его  был  вопросительный,  я
указал идти впереди, он пошел вдоль стены, так  мы  миновали  почти  всю
северную стену, впереди каменный бортик, за ним еще один, а  между  ними
вниз пошли выщербленные и  стертые  посредине  каменные  ступени.  Внизу
выступила   из   полутьмы   массивная   деревянная   дверь,    окованная
крест-накрест широкими железными полосами.
   Мои пальцы привычно лапнули рукоять молота, Гунтер покачал головой, я
отдернул руку. Глупо, в самом деле, разносить мебель в собственном доме.
   - У кого ключ?
   - У сэра Галантлара, - ответил Гунтер.  Он  снял  с  пояса  связку  с
ключами. - Я с вашего позволения... снял с шеи господина Галантлара. Ему
на том свете не понадобится, ведь замок с собой взять не сумел?
   - Открывай, - велел я.
 
*** 
 
   Дверь отворилась на удивление  легко,  послушно.  В  лицо  не  просто
пахнуло сыростью, я ощутил, что внизу располагается огромное бесконечное
болото с ядовитыми испарениями, по которому шел Данко с пылающим сердцем
в руке. Гунтер  взглядом  попросил  у  меня  позволения  пойти  впереди,
дерзость, конечно, но обстоятельства, я кивнул, не такой уж дурак, чтобы
ради престижа ломать ноги в кромешной тьме.
   Гунтер  спускался  на  пару  шагов  впереди,  факел  бросал  зловещий
трепещущий свет, тени возникали ниоткуда, прыгали,  метались,  угрожающе
выставив рога, лапы с острыми когтями, клыки. Ступени вели  вниз,  вниз,
справа и  слева  скользили  мимо  и  пропадали  за  спиной  блоки  серых
гранитных  стен.  Мы  опускались,  окруженные  тьмой,   наконец   Гунтер
приблизился  к  стене,  где  торчала  чаша  светильника,  поднес  факел.
Вспыхнуло, поднялся небольшой, но яркий оранжевый язычок пламени. Он  не
трепетал, не колыхался, как огонь от факела, тени сразу  легли  длинные,
черные, метнулись по стене и распластались впереди нас, в то  время  как
еще две тени,  от  факела,  метались,  прыгали,  сшибались,  жили  своей
жизнью, от нас почти не зависели.
   Я все ожидал, когда  же  наконец  услышу  стенания  узников,  где  же
казематы, но впереди выросла еще одна дверь,  массивная,  металлическая.
Гунтер долго копался с ключами, сопел и кряхтел,  замок  поддаваться  не
хотел, наконец сказал с досадой:
   - Ваша милость, ключ подходит, но...
   - Что, еще какой-то секрет?
   - Да, - ответил он раздраженно.  -  Похоже,  зря  спускались.  Еще  и
заклятие наложено. А я с заклятиями не дружу.
   Дверь  выглядела  массивной,  очень  массивной.  Время   сверхпрочных
сплавов еще не пришло, пока  что  берут  толщиной,  эта  дверь  выглядит
пугающе, я еще не видел ее  подлинную  толщину,  но  всем  телом  ощущал
массу.
   - Дай-ка мне, - сказал я. - Какой ключ?
   Удивило,  что   здесь   замок   встроенный,   ведь   амбарные   замки
просуществовали  до  моего   времени,   видоизменяясь,   превращаясь   в
изящнейшие создания механики, но встроенные появились  все-таки  намного
позже амбарных. Ключ легко вошел в отверстие,  я  пошуровал,  попробовал
так, эдак, продвигал  ключ  то  глубже,  то  засовывал  лишь  головку  с
причудливыми бороздками. Уже хотел бросить безнадежное дело,  как  вдруг
щелкнуло, я ощутил, что ключ в моих пальцах  сделал  поворот,  утаскивая
невидимый засов. Гунтер тоже услышал, придвинулся, сопя  и  сочувствующе
вздыхая, от  него  сильно  пахло  луком,  пережаренным  мясом  и  совсем
чуть-чуть вином.
   Щелкнуло еще раз, а на третий - дверь чуть дрогнула, освобождаясь  от
запора. Я толкнул, она не сдвинулась,  уперся  ногой  и  пихнул,  начала
отодвигаться с той величавостью, с которой на Неве разводятся мосты.
   Багровый свет факела вырвал из тьмы уходящие вниз  каменные  ступени.
Посреди ступени снова так же истерты, один и тот же человек ходил по ним
из века в век. Или не тот же, но один, всегда один, рядом  края  острые,
нестоптанные, будто их вытесали сегодня утром.
   Я перевел дыхание, отступил в сторону, Гунтер  медленно  и  осторожно
двинулся вниз.  Шел  он  чуть  сбоку,  давая  мне  возможность  идти  по
протоптанному. Значит, хозяин этого замка сюда  спускался  всегда  один.
Судья, прокурор, адвокат,  палач  и  факелоносец  в  одном  лице.  Сзади
кромешная тьма, багровый свет с трудом отодвигает тяжелую тьму всего  на
пару шагов. А впереди, где Гунтер, ступеньки видны тоже на два-три шага.
Тьма отчаянно сопротивляется, даже стены прячет, хотя едва не  тремся  о
камень локтями. Строители  вырубили  не  узенький  ход,  как  я  ожидал,
все-таки непростая работа вгрызаться в камень, здесь вход  как  будто  в
подземный театр.
   Впереди проступило белесое, полупрозрачное,  со  стоном  втянулось  в
стену. Гунтер забормотал, но я услышал  не  слова  молитв,  а  старинные
заклинания.
   - Я слышал, - сказал я, - что молитва отгоняет лучше.
   Он вздрогнул,  втянул  голову  в  плечи.  Удара  с  моей  стороны  не
последовало, он сказал извиняющимся тоном:
   - Да, но... это относится только к созданиям  Тьмы.  Созданным  самим
Христом или его отцом, которые потом отвергли своих  создателей  и  даже
восстали. А в наших краях по большей части те твари, что о Христе  и  не
слыхивали, потому и не боятся ни креста, ни молитв.
   - Эльфы да гномы? - спросил я с видом знатока.
   - Что вы, ваша милость, -  ответил  он,  не  оборачиваясь.  -  Гномы,
говорят, это дети Адама, которых Ева не показала Господу. А то  и  вовсе
дети Ноя... А здесь те, которые были раньше, намного раньше. У них  своя
жизнь, на нас не обращают внимания. Мол, пришли, ну и пришли, уйдут  так
же быстро, как и другие... Конечно, если им наступить на хвост, толкнуть
или плюнуть в их сторону, то лучше  сразу  выкопать  могилку  и  лечь...
Везде достанут! А как  вы,  ваша  милость,  сумели  открыть  эту  дверь?
Заклятия знаете?
   Я сказал громко, бодрым голосом отца народа:
   - А я, как и эти древние, не обращаю внимания на  эти  заклятия.  Для
меня их нет. Они это видят и пропадают...
   Гунтер на ходу достал из ножен  меч,  так  и  двигался  с  предельной
осторожностью: в левой факел, в правой перед собой -  лезвие.  Тьма  все
плотнее, словно опускаемся под воду. Сердце  сжалось,  хрен  знает,  что
там, свободной рукой я начал придерживаться за стену. Чудилось, что веду
пальцами по внутренней стене холодильника,  причем  морозильной  камеры.
Пальцы задубели, будто уже час несу в руке застывшую сосульку.
   Гунтер  тихонько  охнул,  багровый  свет   выхватил   впереди   нечто
блестящее, стрельнувшее в глаз короткой молнией. Оба с  мечами  наготове
приблизились. Гунтер ахнул снова, громче.  В  красном  свете  факела  из
стены торчит железный стержень, толщиной с обломок  рельса.  На  толстой
цепи, почти  якорной,  висит,  слегка  покачиваясь  и  поворачиваясь  из
стороны в сторону без всякого  ветра,  исполинский  топор.  Я  поежился,
постарался окинуть его одним взглядом, для этого пришлось  отступить  на
шажок: в человеческий рост, рукоять не обхватить  и  двумя  ладонями,  а
стальной клинок размером с крышку люка городской канализации.
   Такой топор  должен  весить  по  меньшей  мере  полтонны,  просто  не
представляю, что им рубить, тем более - замахиваться для удара.
   - Это, - спросил я дрогнувшим голосом, - действующая модель?
   Гунтер спросил с недопониманием:
   - Что вы имеете в виду, ваша милость?
   - Ну, Царь-пушку, что ни  разу  не  стреляла,  Царь-колокол,  что  не
звонил, "Пятьсот дней", что не сработали...
   Гунтер полными изумления глазами всматривался в чудо-топор.
   - Я его никогда не видел, но легенд о нем немало... Если я не ошибся,
то это боевой топор,  которым  в  свое  время  убили  великана  Фримана,
смертельно ранили бессмертного мага Менку... Менку  не  умер,  но  и  не
оправился от раны,  этим  топором  прорубили  врата  в  Сумеречный  мир,
разбили цепи Аднера и пустили на дно Нафальгар...
   - Это трофей?
   Он покачал головой.
   - Нет, этим топором орудовал, как ножом для  колки  лучины,  один  из
хозяев этого замка. Правда, тогда замок был побольше и пошире, но  народ
за эти две тысячи лет, говорят, сильно измельчал...
   Я осторожно прикоснулся пальцем, ладонью, наконец толкнул топор  всем
весом, однако он поворачивался на цепи, не замечая моих  усилий,  словно
весит с горный хребет или с планету.
   - Почему здесь?
   Гунтер ответил почтительно:
   - Я не маг.
   - Ладно, - сказал я, - пойдем дальше.  Но  висит  здесь  неспроста...
Любой повесил бы в своей спальне  или  в  главном  зале,  где  принимает
гостей. А здесь... не понимаю.
   Гунтер сделал еще пару шагов, вздохнул с великим облегчением:
   - Слава всем богам, старым и новым, Иисусу и древним!.. Я  уж  думал,
дорога прямо в ад.
 
Глава 8 
 
   Ступени кончились, пол наконец-то ровный, впереди стена, а направо  и
налево широкий проход. Свод достаточно высокий, чтобы я мог двигаться  с
рыцарским копьем в руке, держа острием вверх. А если учесть,  что  никто
не будет долбить камень просто так, то можно  задуматься,  какого  роста
люди... если это были люди, здесь ходили.
   Факел  выхватил  деревянную  дверь   на   металлических   штырях.   Я
осмотрелся, справа и слева такие же двери, это и есть казематы, уходят в
темноту. Гунтер прошелся чуть, показывая,  что  такие  двери  и  дальше,
вернулся, начал подбирать ключи.
   Темница оказалась не больше  чулана,  свет  факела  вырвал  массивные
плиты стен, такой же пол, а в  углу...  Копна  золотых  волос,  длинных,
нерасчесанных,  острые  колени  и  голые  ноги,  все  это  зашевелилось,
багровый свет озарил лицо  молодой  женщины.  Ослепленная,  она  хлопала
глазами, стараясь что-то разглядеть, Гунтер поднял  факел  над  головой,
чтобы видела меня, нового господина.
   Я понял, что женщина сидит на голом каменном полу, обе руки прикованы
железными цепями. Настолько толстыми, что  ими  бы  слонов  приковывать,
пышные золотые волосы почти скрыли ее до пят. Я  успел  только  увидеть,
что платье на ней из  лохмотьев,  тоже  несоответствие,  ибо  даже  если
женщина из простолюдинок, то таких быстро забирают из сел, породу  видит
каждый, а у нее прекрасное гордое  лицо  аристократки,  крупные  строгие
глаза,  точеный  нос  пухлые  губы   изумительной   формы,   высокомерно
приподнятые скулы,  чистый  высокий  лоб,  даже  копна  волос  не  может
превратить его в узенький лобик красивой дурочки.
   - Что за хрень? - сказал я. - Ни фига себе... наследство. Гунтер!
   - Да, ваша милость, - отозвался старый воин густым пропитым голосом.
   - Гунтер, - сказал я, - немедленно приведи сюда кузнеца. Пусть собьет
с нее цепи.
   Гунтер попробовал на вес ее цепь, погремел железом, сообщил:
   - Щас кликну. Но вы бы, ваша  милость,  сперва  разобрались,  за  что
ее... Неровен час, опасная ведьма? Она ж нас всех тут скрутит в  бараний
рог...
   - Выполняй, - сказал я строго.
   Он передал мне факел, исчез, слышно было, как звенит на  нем,  быстро
затихая, железо да слышатся проклятия, когда спотыкается в  потемках  на
ступеньках. Я сказал женщине успокаивающе:
   - Погоди самую малость. Сейчас приведет умельца... А ты бы встала,  а
то  на  этих  холодных  плитах  сидеть  рискованно.   Особенно   молодой
женщине... Тебе те места пригодятся здоровые.
   Она смотрела исподлобья, глаза красные, воспаленные, спросила тихо:
   - Кто вы?
   - Новый хозяин замка.
   - А где старый?
   - Наверное, в аду.
   Она подумала, спросила с неуверенностью:
   - Как он там оказался?
   - Споткнулся с разбегу, - ответил я любезно, - когда бежал ко  мне  с
распростертыми объятиями.
   - И что?
   - Упал на острие  моего  меча.  Не  стоит  жалеть,  дорогая.  Он  был
довольно неприятным человеком.
   Она зябко передернула плечами.
   - Да уж... Вы хотите получить за меня выкуп?
   - Я даже не знаю, кто вы, - ответил я искренне. - Может быть, за  вас
можно хапануть целое состояние,  даже  валютой,  но  в  таком  получении
прибыли есть что-то мерзкое, рыночное, верно? Как будто киднэпингую. Или
завершаю киднэпинг, начатый предшественником. Нет,  я,  как  коммунисты,
великие стройки  царского  правительства  продолжать  не  намерен.  Свои
начну. Я хоть и кривой, но паладин. С вас снимут цепи, считайте себя уже
свободной, как птица. Или как дельфин в море, хотя, говорят, у дельфинов
нашли зачатки разума... Конечно, я как правопреемник Галантлара частично
признаю и все долги с обязательствами предыдущей  власти,  так  что  вас
снабдят всем необходимым в лагере беженцев... то  бишь  покормят  и,  по
возможности,  дадут  коня,  если  найдется  лишний.  Словом,  что-нибудь
придумаем.
   Она