яр взглянул  на  меня
уже без вражды.
   - Ладно... Обидно, я полагал, что  придумал  такие  танцы  первым.  С
другой стороны, это значит, что ничего необычного в этом нет, верно?.. А
как церковь на это смотрит?
   - Церковь? - переспросил я. - Какая церковь?.. Ах да, церковь...  Ну,
больше ей  не  на  что  смотреть?...  Может  быть,  в  своих  монастырях
устраивают и круче, не знаю. Я хочу сказать, что я не ригорист. Я в  эти
земли приехал совсем недавно, а в моих краях церковь... несколько иная.
   Агиляр слушал с большим вниманием, спросил жадно:
   - А какая?
   Я подумал, порылся в памяти, ответил честно:
   - А никакая. Она делает вид, что ее вовсе нет. Жмется к стенке, чтобы
ее никто не задавил. А задавить может всякий, у нас церковь что-то вроде
ме-е-е-лкой такой серой мышки! Ее даже кошки не трогают, знают, что  она
уже не просто пресная, у нее вкус будет, как у мокрой тряпки.
   Агиляр смотрел на меня с великим изумлением. Гости притихли, даже  от
танцовщиц отвлеклись, посматривали то на меня,  то  на  короля  Агиляра.
Шершела шумно вздохнула.
   - У вас дивное королевство, - сказал наконец  Агиляр.  -  Я  даже  не
знаю, хорошо ли, чтобы так унижать церковь... У  нас  она  сильна!  Даже
чересчур.  Настолько  сильна,  что  возникает  понятное  желание  как-то
урезать ей крылья, подпилить клюв и остричь когти...
   Я кивнул.
   - Не надо объяснять, я все заметил. У вас она как раз урезана.
   - Да, - ответил Агиляр. - Но, повторяю, я не знаю, хорошо  ли  это...
Первое желание у всякого человека - урезать,  но  первое  желание  редко
бывает верным. Я все больше раздумываю, все больше прихожу в смятение...
Хорошо ли  это,  что  у  вас  церковь...  вот  так?  Счастливы  в  вашем
королевстве?
   Я развел руками.
   - Ваше высочество, это слишком сложный вопрос. Могу  сказать  только,
что мы очень сильны. Вы даже не представляете,  насколько  сильны...  но
одновременно в той же мере мы и несчастны. Мы ненавидим и на каждом шагу
предаем друг друга. Мы предаем любимых,  они  предают  нас.  Мы  предаем
правителей, они нас и друг друга,  и  все  мы  прекрасно  понимаем,  что
верность... верность осталась только вот в ваших королевствах.
   Я не знаю, было бы лучше, если бы Церковь говорила во  весь  голос?..
Но то,  что  церковь  измельчилась  и  прогнила,  мне  не  нравится.  Не
нравится,  как  не  нравится  всякий   спившийся   человек,   прогнившая
структура, дом, мост...
   За столом царило ошарашенное  молчание.  Танцовщицы  уже  развязывали
пояски, а голые  сиськи  под  музыку  ходят  из  стороны  в  сторону.  Я
поднялся, развел руками:
   - Ваше высочество, прошу разрешения откланяться. Я устал, мне утром в
путь. А вам не хочу портить впечатления от танцев...
   Агиляр посмотрел исподлобья, лицо мрачное,  сделал  разрешающий  знак
пальцами, словно медленно, отряхнул с них воду.
   - Отдыхайте, сэр Ричард. Честно  говоря,  я  не  ждал  от  вас  таких
речей... Вы ведь так молоды!  Но  меня,  уже  старика,  заставили  снова
ворочать жернова мыслей. Иногда даже в обратную сторону...
   Я еще раз поклонился, развел руками, мол,  виноват,  заставил  думать
короля, у которого все хорошо  и  который  должен  только  развлекаться,
вышел из-за стола, а потом совсем тихонько - из зала.

Глава 17

   Меня никто не провожал, все щелкали хлебалами на танцовщиц. Там дошло
до самого пикантного места, даже стражи у дверей  жадно  подглядывают  в
щелочку. Я побрел в комнату, что  наверняка  уже  содрогается  от  храпа
Гендельсона.  Широкий  коридор  хорошо  и  ярко  освещен,  никаких  тебе
загадочных теней, стены украшены портретами в массивных рамах, вроде  бы
даже позолоченных...
   Я свернул в свой коридор, ноги сами по себе замедлили  шаг.  Шагах  в
пяти женщина прислонилась головой  к  колонне,  обняв  ее  одной  рукой,
смотрит на меня внимательно, без заигрываний. Золотистые  волосы  гладко
зачесаны, открывая чистый высокий лоб. Умное строгое лицо,  внимательные
глаза, гордо приподнятые скулы. На ней строгое  черное  платье,  правда,
открытое на груди так, что оба  полушария  наружу  полностью,  я  хорошо
видел розовые ореолы и красные ниппели, но дальше  платье  глухое,  даже
плечи закрыты, более того - рукава до середины  кисти,  без  намеков  на
пышные манжеты.
   Я шагнул еще и еще, убедился, что платье плотное, толстое, кожаное  и
что одето на голое тело. Опускается почти до щиколоток, ноги в таких  же
черных сапогах, что достигают колен, так  вот  у  этого  платья  спереди
разрез... не  широкий,  а  как  раз  достаточный,  чтобы  я  покрутил  в
удивлении головой. Разрез  начинается  от  низа  живота,  там  такие  же
золотистые волосики,  как  и  на  голове,  дальше  полы  черного  платья
опускаются почти вертикально.
   Да, сказал я себе, как хорошо, что Гендельсон свалился еще за столом.
Он бы не понял этого... ну,  смены  открытых  эрогенных  зон.  Не  самой
смены, а закон моды гласит, что нельзя до бесконечности делать вырез  на
платье или же укорачивать, нужно в самый критический момент вернуться  к
закрытому до самого горла, зато укоротить подол... или же в случае  с  и
без того коротким платьем, когда уже дальше некуда, - сделать  подол  до
пола, зато вывалить на всеобщее обозрение ранее закрытые сиськи...
   А здесь, похоже, перепробовали много раз то и  другое,  изощрялись  в
простом и сложном, и сейчас вот такое... гм... совсем уж на ценителя.
   - Здравствуйте, - сказал я очень вежливо. -  Не  превращайте  меня  в
лягушку,  ладно?  Я  здесь  человек  новый,  вы  меня  не  обижайте.  Но
приласкать можете, я особенно так уж отбиваться не буду.
   Она слегка улыбнулась, мол, шутку поняла, оценила.
   - У нас здесь есть кому вас приласкать, -  ответила  мягким  чарующим
голосом, - но лично я,  дорогой  сэр,  сейчас  жду  совсем  не  вас,  уж
простите... Как же  я  могла  знать,  что  появится  такой  великолепный
рыцарь?
   - Вот чем и плохо, -  сказал  я,  -  когда  расписание  забиваешь  на
недели, а то и месяцы вперед. Увы, мне.
   Хотел пройти мимо, но она сказала великосветским тоном:
   - Но я могу вставить вас в расписание на завтра... У  нас  намечается
втроем, но почему бы не присоединиться и четвертому?
   - Это будет здорово, - ответил я с  жаром.  -  Оттянемся  по  полной!
Благодарю.
   И пошел себе дальше, довольный по самые... что у нее все расписано по
часам и щелочки для меня сегодня не найдется, а с утра меня уже черти...
пусть ангелы, унесут в направлении... да, в направлении. Хрен его знает,
кто она такая. В мое время появился такой  жуткий  термин,  которого  не
знал даже мой отец, тем более не  мог  предположить  дед,  -  безопасный
секс. А самый безопасный - это ни с кем не связываться.  Ложиться  спать
одному вопреки запретам Библии и Корана. Да и то подсказывает мне что-то
со стороны спинного мозга, что однажды придет, приползет или прилетит ко
мне нечто с летучемышьими крыльями... эдакое нечто, бросится  на  шею  и
рявкнет басом: здравствуй, папочка!.. А помнишь, ты мою маму во сне  мял
самым непотребным образом?
   И все-таки в черепе засело нечто тревожащее. Уж очень этот  замок  не
походит на другие  замки.  Не  только  на  замок  в  Зорре,  тот  вообще
уникален, но даже на замок леди Кантины. Вернее, не сам  замок,  он  как
раз обычен, а обитатели. Ощущение такое, что здесь уж очень продвинулись
в  части  поп-культуры.  Компьютеры  еще  не  изобрели,  даже  порох  не
выдумали, а про эрогенные зоны и свободу нравов знают...
   Задумавшись, я уловил крепкий запах, что выползал из-под двери,  мимо
которой тащил  свое  отяжелевшее  за  ужином  пузо.  Притормозил,  дверь
крепкая,  могучая  разрисована  страшными   знаками.   Сердце   радостно
стукнуло. Вот тот шанс, к которому стремился: поговорить с магами  южных
стран! И хоть тут не самый Юг, только преддверие, но все же...
   Массивная створка подалась нехотя, медленно, но без жуткого скрипа. В
лицо пахнул приятный пряный запах.  Комната  просторная,  но  захламлена
так, что напоминает лавку коллекционера старинных вещей, который тащит в
свое гнездо все  старинное  и  редкое,  как  сорока  собирает  все,  что
блестит.
   Маг спиной ко мне склонился  над  большим  чугунным  горшком,  что-то
деловито размешивал. Оттуда вкусный пар. Я  пошел  на  цыпочках  вокруг,
рассматривая прежде всего мага. Толстенький, на мага  похож  мало,  даже
борода  хоть  и  седая,  но  слишком   короткая,   легкомысленная.   Мне
почудилось, что если бы традиции позволяли, он бы и ее сбрил к  чертовой
матери.  Плащ  на   плечах   черный,   расшитый   хвостатыми   звездами,
каббалистическими знаками. Некоторые показались странно знакомыми, но  я
не решился даже себе высказать  предположения,  слишком  уж  невероятное
полезло в тесный череп.
   На   голове   красная   шапка,   теплая,   закрывающая   уши,   очень
функциональная,  если  предположить,  что  не  шатается  по  дорогам,  а
проводит время в помещении за опытами, а  тут  сквозит  из  всех  щелей,
тянет сыростью от стен, да и под дверью щель...
   Я кашлянул, маг подпрыгнул и  оглянулся.  Глаза  дикие,  одной  рукой
схватился за сердце.
   - Великий Гедр!.. Как вы вошли?
   - Было открыто, - объяснил я. - Я постучал, но вы так заняты...
   Он смотрел на меня все еще дикими глазами. Сказал рассерженно:
   - Вы что же, не видели на двери знаки?
   - Я не умею читать, - признался я и добавил:
   - там нарисованы Магические руны.
   - Какие руны! - вскрикнул он. - знаки... Вообще знаки.
   - У меня нет чутья прекрасного, - объяснил я. - Потому  меня  высокое
искусство не трогает.
   - Что?
   - На меня магия не действует, - сообщил я с  некоторым  смущением.  -
Такой уж я урод... Или мутант, не знаю.  А  зашел  потому,  что  у  меня
всегда к магам куча вопросов.
   Он перевел дух, снял наконец руку с левой  половинки  груди.  Колючие
глаза смерили меня с головы до ног.
   - Ладно, - буркнул он. - Присядьте. Я закончу... потом,  может  быть,
отвечу. Хотя, предупреждаю, у меня нет на это желания.
   Я присел на массивный сундук, смотрел, как маг тщательно  размешивает
варево, время от времени сверяется с записями в пугающей толщиной книге,
иногда даже зачерпывает и пробует, кривится,  снова  добавляет  коренья,
травы...
   Я спросил, не вытерпев:
   - Что за зелье будет, отгоняющее драконов?
   Он покачал головой.
   - Тогда противовампирье?
   Он снова покачал головой.
   - Философский камень, - спросил я. - Верно?
   Он усмехнулся, мотнул головой.
   - Тогда что? - спросил я.
   - Суп, - ответил он коротко.
   - Суп? - спросил я. - Суп?.. Простой суп?
   - Почему простой, - возразил  он  с  некоторой  обидой  в  голосе.  -
Простой в деревне варят. Даже нашему королю подают простой... А  я  варю
необыкновенный!..
   - А что в нем необыкновенного?
   - Вкус, - объяснил он с достоинством. - Великолепный вкус!..  Дивный!
Только я могу приготовить такой суп.
   Я все еще не понимал, спросил:
   - Но... зачем?
   - Просто люблю варить суп, - объяснил он. - Разве не приятно  сварить
самому? Своими руками. Эх, юноша, не понимаешь...
   Я пробормотал, стараясь перестроиться побыстрее!
   - Ну почему же... Все есть яд и все есть  лекарство!  Мы  состоим  из
того, что едим. Так что, возможно,  у  вас  это  вовсе  не  причуда.  Вы
готовите необыкновенный суп уже не первый год?
   Он сказал гордо:
   - С тех времен, как здесь вырос лес!
   - Значит, вы состоите из того, что сами готовите. Наши мясо... и даже
кости обновляются полностью за  жизнь  много  раз.  Мясо  -  каждые  три
месяца, кости - каждые два года...
   Он не удивился, кивнул.
   - Я сам чувствую, что я не таков, каким сюда пришел. Я  умею  намного
больше. Возможно, как раз благодаря этому супу.
   Он без улыбки посмотрел на меня, но в глазах был смех. Я  рассмеялся,
развел руками:
   -  Вы  меня  побили...  Вообще,  я  смотрю,  вам  здесь  неплохо.  Не
приходится прятаться, как в христианских странах...
   - А здесь христианская страна, - возразил  он.  -  По  крайней  мере,
никто не называл иначе. Да, там дальше на  Юге  даже  церкви  разрушают,
кресты ломают, священников и монахов  вешают,  предварительно  содрав  с
живых кожу... Но здесь как раз пограничье. Не в  смысле  столкновения  с
темными силами, а в том, что церковь здесь как-то стихла и пропала, хотя
никто ее вроде бы не рушил, а маги перестали прятаться. За что,  кстати,
великий поклон нынешнему королю Агиляру. Не скажу, что я великий маг, но
я давно занимаюсь магией, мне это нравится.
   Я поерзал, сказал торопливо:
   - Я вижу, вам не терпится меня вытурить, но скажите: на Юге...  магия
сильна?.. Намного сильнее, чем здесь?
   Он вздохнул, развел руками.
   - Что я могу сказать? Да, там магия сильнее. Там больше уцелело после
древних катастроф, а здесь моря кипели, горы рассыпались в  пыль,  горел
сам воздух. Но... что я скажу еще? При всей любви к магии... мы все-таки
люди. А человек должен останавливаться у какой-то грани.  Там,  на  Юге,
как я слышал, чтобы  овладеть  искусством  великой  магии,  надо  пройти
какие-то зверские ритуалы. Не то убить и расчленить ребенка и выпить его
кровь, не то надругаться над какими-то  святынями...  И  хотя  это  даст
великую мощь и многие на это идут, но  я,  наверное,  слишком  стар  или
слишком много впитал из христианской морали... Словом, юноша,  если  так
уж хочется увидеть магов неслыханной мощи, несравненной  силы,  то  тебе
надо углубиться в южные страны. Но в то же время... а что, если  душа  у
человека все-таки... есть?
   Я поднялся, поклонился.
   - Спасибо, отец. Спасибо, что говорили со мной так серьезно.  Я  буду
думать.
   Он отвернулся и занялся супом. Я пробрался к двери. Коридор  послушно
отвел меня к нашей комнатке. Гендельсон, я как в воду смотрел, лежит  на
спине, черная в слабом свете пасть распахнута во всю  ивановскую,  сапог
влезет, воздух сотрясается от мощного храпа, ходит  волнами,  отражается
от стен ясно видимыми сгустками.
   Я разделся, поставил сапоги рядышком.  В  зарешеченное  окно  холодно
смотрит сверкающий диск луны. Верхушка дерева подрагивает, хотя соседнее
не  шевелится,  полный  штиль.  Заинтересовавшись,  я  прильнул  лбом  к
холодному металлу решетки.
   Внизу сад, мое окно на уровне второго  этажа,  только  и  видно,  что
дерево иногда вздрагивает, а  еще  из-под  раскинутых  ветвей  вроде  бы
доносится шорох. Вроде бы, потому что улавливаю его только в  промежутки
между взрывами храпа.  Я  выворачивал  морду  и  так  и  эдак,  стараясь
рассмотреть, что же там происходит.
   Под деревом что-то ворочается  и  сдержанно  сопит.  Лунный  свет  не
проникает через крону, я сумел только понять,  что  дерево  -  яблоня  и
некий ворюга, судя по всему, попросту срывает  спелые  яблоки  с  нижних
веток... нет, уже добрался до средних. Глаза быстро привыкали к  слабому
рассеянному свету, но я все не мог вычленить человеческую  фигуру  среди
веток, что под весом тяжелых яблок опустились почти до земли.
   Хотя мне  по  фигу,  яблоки  так  яблоки,  дворовые  мальчишки  везде
одинаковы, хотел отодвинуться и топать спать, как  вдруг  слабый  лунный
свет выхватил отвратительную костлявую кисть руки,  крючковатые  пальцы.
Тут же  все  исчезло,  только  ветвь  вздрогнула,  во  тьме  послышалось
довольное чавканье. Храп за спиной все  заглушил,  но  когда  Гендельсон
набирал в грудь воздуха для новой песни,  я  услышал  чавканье  довольно
отчетливо.
   Мои пальцы невольно  пошарили  по  пустому  поясу.  Ветви  двигались,
лунный  свет  снова  выхватил  костлявые  пальцы.  Сама  рука,  как  мне
показалось, высовывается из широкого серого рукава.  Серого  с  пятнами,
как десантный костюм спецназовца. Листва  в  слабом  лунном  свете  тоже
серого цвета, так что и рука, должно быть, тоже серая...
   Я задержал дыхание. Всю фигуру вора не вижу  целиком,  но  это...  не
человек. На землю пал призрачный цвет, это луна вышла  из-за  тучи,  все
стало видно ярко и четко. Под деревом небольшой дракон в защитном окрасе
садового вора, размером  с  подростка,  встав  на  задние  лапы,  ворует
яблоки.  Одной  передней  лапой  пригнул  большую  ветку,   одновременно
держится, чтобы  не  упасть,  другой  тянется  за  яблоками.  За  спиной
топорщатся сложенные крылья, похожие в темноте на большой  туристический
рюкзак.
   - Вот гад, - сказал я.  -  Мамой  Конька-Горбунка  прикидываешься?  А
вдруг там какие-нибудь молодильные яблоки? Недаром же  этот  Агиляр  все
еще как огурчик прямо с грядки...
   Хотел пугнуть, потом мысль пришла круче, я схватил молот и выбежал  в
коридор. За все время встретил только двух  стражей,  да  и  то  лишь  у
боковой двери, что ведет в сад. Один сразу ухватился за меч, видя боевой
молот в моей руке, другой спросил настороженно:
   - Что-то случилось?
   - Дракон жрет яблоки прямо у меня под окном! - выпалил я. -  Пойдемте
его поймаем!
   Страж покачал головой:
   - Мы не можем покидать пост.
   А второй буркнул:
   - Этот дракон уже полсада обнес. Если все еще там, сразу бейте.
   - Нет, - сказал  первый  саркастически.  -  Надо  поймать,  судить  и
повесить!
   Дверь распахнулась в ночь, я выскользнул тихонько,  затаился.  Воздух
холодный, насыщенный запахами спелых яблок. Страж, возможно, не  острил:
в средние века в самом  деле  часто  гремели  судебные  процессы  против
свиней, коров, а то и  мышей  или  саранчи.  Им  назначались  наказания,
предписывалось  в  течение  двадцати  четырех  часов  покинуть   пределы
королевств или графств... словом, веселое было  время.  Впрочем,  почему
было? Я в  этом  веселом  времени  по  самые...  да,  по  самые.  И  как
выбраться, пока не знаю. Разве что в южных краях подскажут...
   Глаза привыкли, я различал деревья и даже мелкие  веточки  отчетливо.
Деревья скользили мимо меня беззвучно, растворялись в ночи или вообще  в
небытии. Иногда я  чувствовал  себя  солипсистом,  впереди  расступались
залитые лунным светом густые кусты,  плотные,  как  щетина,  приходилось
обходить, я вообще обогнул сад, так что этот ворюга не убежит, ему ж все
равно нужна полоса пусть даже для короткого разбега, не бывает  драконов
вертикального взлета...
   Я затаивался, прислушивался, подбирался все ближе и ближе. Уже  стала
видна  за  деревьями  серая  стена  замка,  вон   мое   окно,   а   если
присмотреться, то и моя бледная морда с глупо вытаращенными глазами  вот
прижалась с той стороны к прутьям, значит - дерево вот оно...  ага,  вот
следы когтей на земле, мелкие царапины на стволе...
   Чувствуя сильнейшее разочарование, я  присел  под  деревом.  Судя  по
всему, с драконами здесь повезло. Кроме гигантских чудовищ, что  носятся
под облаками и могут  плеваться  огнем,  в  дремучих  лесах  сохранилось
что-то вроде динозавриков, хотя и весьма злобных, а здесь так  и  вообще
мелочь, что-то вроде захудалого птеродактиля, но  что  за  птеродактиль,
ворующий яблоки?
   Я хотел было приподняться - пора спать, но по дорожке между деревьями
скользнула тень. Кто-то пробирается из  замка  в  глубину  сада.  Фигура
пересекла освещенный луной участок, у меня заклинило дыхание. Я видел ее
только в спину, прекрасную обнаженную женскую фигурку, но в мозгу  сразу
замелькали картинки, примеряя, сравнивая, сопоставляя.
   Женщина шла пугливо, зябко сдвигала плечи - обнаженная  и  тем  самым
предельно беззащитная фигурка. Когда в страхе обернулась  на  хруст  под
своей же ногой веточки, я увидел  огромные  глаза,  что  распахнулись  в
испуге. Она удержалась от вскрика, только еще испуганнее втянула  голову
в плечи. Роскошные черные  волосы,  все  в  мелких  кудряшках,  красивой
пышной волной падают на обнаженную спину.
   Несмотря на ночь, когда все кошки серы, ее лицо  казалось  подсвечено
красноватым огнем,  губы  ярко-красные,  крупные,  но  не  распухшие,  а
красиво и  четко  очерчены.  И  вся  она  казалась  красиво  очерченной,
выточенной, как шахматная фигурка.
   Гендельсон уже